Текст книги "Ложь в двенадцатой степени"

«Несоблюдение рабочего этикета… Уклонение от обязанностей… Проводит слишком много времени рядом с объектом. Возможно, требуется обследование у психиатра. Подобных эксцессов не наблюдалось у других сотрудников, из чего можно сделать вывод, что это индивидуальная проблема. Т. Бернон снят с должности».

А ниже от руки было начертано: «Аномалия аномалии».

– А ведь шпионы с минус третьего могли бы подкупить или разговорить за ужином какого-нибудь обидевшегося уволенного сотрудника, – предположила Хельга. – Тот же Бернон, которого выгнали насильно, мог бы раскрыть, чем его коллеги занимаются на самом загадочном этаже.

– Тогда бы об этом все знали. Такое разве возможно держать в секрете? Я хочу сказать, если ты вдруг выяснишь, что изучают на минус четвертом, едва ли тебе захочется хранить это в тайне.

– Аномалия аномалии, – пролепетала Хельга и нашла, что это даже звучит нелепо. Как неудавшаяся игра слов.

Она наткнулась на заметку о Желтом Журнале. Что-то смутно знакомое… Точно! Отдел доктора Траумериха должен был получить на попечение некий ЖЖ, – правда, тот затерялся в пути. В распечатанном письме Файнсы сетовали, что Журнал достанется не им. Там же перечислялись качества объекта, пусть и под жирным знаком вопроса. Никто до конца не был уверен, какими необыкновенными свойствами обладает эта вещь. И тогда Хельга задумалась: а если это доктора минус третьего выкрали Журнал, чтобы указать на оплошность коллег? Слишком рискованно, как в ширпотребном детективном романе, да и смысл изучать его тайно даже от руководства, которое наверняка ищет вещь и пыжится от ярости из-за ее пропажи?

– Анна машет! Она зовет нас, – предупредил Говард и первым похромал в коридор.

Хельга мешкала. Она сложила некоторые листы и сунула в карман брюк. Так у нее будут доказательства злонамеренной дотошности Файнсов. Если тех не призовут в итоге к ответственности, то хотя бы доктора с других минусовых этажей будут в курсе этого.

Мантисс быстрым шагом приблизилась к двери и толкнула ее. Та не отворилась. Рано было поддаваться панике, однако и повторные попытки не увенчались успехом. Дверь намертво заело, или замок внезапно заработал и по команде системы запер помещение. Хельга позвала Говарда, затем еще раз, уже громче. Так он будет в курсе ее неприятности.

– Эй, Говард! Ты там?

Хельга изо всех сил надрывала связки, чтобы обратить на себя внимание. Да и разве парень не видит, что спутница какое-то время не выходит из кабинета? Странно же! Мантисс сердито толкнула упрямицу, осознавая, что минуты бегут, а ничего не меняется. Вот за что ей такое невезенье?

Если бы она знала, что худшее впереди… Когда Хельга уже отчаялась дозваться помощи, дверь внезапно отварилась, словно и не была заперта. На пороге, убивая облегчение внутри девушки, стоял вовсе не Говард.

Глава 18
(недавнее прошлое)

Этот самовольный визит не застал Уильяма врасплох – сказать так было бы слишком сильным преувеличением. Художник не следит за временем, когда творит, а также за собственными манерами в силу эпатажности. А навестивший доктора определенно был художником. В каком-то смысле.

– А я все думал, когда ты устанешь прятаться?

Уильям сидел за столом и разминал плечевой сустав несложными круговыми движениями. Второе плечо пребывало в покое. Даже эта незамысловатая разминка отдавалась болью в ране.

– Я ждал, когда вокруг вас перестанут носиться нянечки и прятать вас.

Уильям понимающе кивнул и оглядел стоявшего у двери. До этого его интересовала невеселая, впитавшая всю серость и уныние мира Маска, но теперь доктор переключился на сосуд. Зеленоватый костюм уборщика превращал его в другого человека, хотя руководитель отдела знал, кому раньше принадлежало тело. Затем Уильям вернулся к созерцанию налипшего на лицо предмета.

– Чересчур много ненужного зла для воплощения одной идеи, – осудил доктор. – Вопреки устоявшемуся мнению (которое в большей степени было посеяно благодаря доктору Амберсу), когда дело касается личных мотивов, творить хаос ради хаоса тебе несвойственно. Ты бы скорее сократил количество действий, чем растягивал пьесу на десятки актов.

– Ненужного? Отнюдь, доктор, все было на своем месте, даже спонтанные решения. Это настоящее искусство – уметь подстраивать события под свои нужды.

Уильям мог бы поспорить, в чем преимущество крюка по минус первому, если затеряться можно было и на минус втором, или польза от унижения Лесси. Однако не стал, потому как ему было все равно. Апатия почти полностью его съела, когда Амберс и Многоликий, наслушавшись настырных просьб доктора Траумериха, все же оставили его на попечение какого-то молчаливого лаборанта. Невероятная ошибка, поскольку никто лучше Стива не смог бы приглядеть за коллегой. Но Амберс утешал подавленных сотрудников, развитая эмпатия Многоликого гнала его подальше от вида человеческих страданий, а податливый лаборант был отправлен восвояси отрепетированным до совершенства приказным тоном: младшие подчиненные обычно инстинктивно такого боятся. Вот так легко было остаться наедине с собой, пока и эти непродолжительные минуты тишины не забрали.

Уильям был рад видеть МС, потому что если объект неизвестно где, то он может выделывать неизвестно что, а держа его под боком, доктор видит каждый шаг. К тому же не было никаких сомнений, что встреча рано или поздно состоится, и избегать этого дальше становилось бессмысленно.

– Ты какой-то недовольный, – заметил Уильям. – Месть совершают с улыбкой на лице.

– Месть? – На этом слове МС, казалось бы, поперхнулся. – Вы что-то совсем не в ту степь, доктор.

Уильям не вставал с места, а объект не отходил от двери. Доктор думал, что МС не покидает выгодную позицию, если вдруг придется спешно убегать. Возможно, ему попросту было все равно, где стоять. Второго стула в комнате не было, так что разговора по обе стороны стола не устроить.

Ощущение злого рока уже начало охватывать руководителя отдела, когда в комнату вошел объект его исследований, и с каждой минутой оно все усиливалось – до той поры, пока МС не поправил доктора. Понятный сценарий, писавшийся здесь и сейчас, свернул куда-то не туда, и тиски фатализма слегка разжались.

– Нет? Я думал, что догадываюсь о причинах твоей ненависти ко мне.

– Тогда вы совсем плохо знаете меня. – МС качнул голову на бок. – Я прямо оскорблен. Мои мотивы, может, неоригинальны, но назвать их безвкусицей вроде мести… В этом нет логики.

Уильям сделал приглашающий жест затихшему Манипулятору, потворствуя объяснениям. Играть в «ну же, вытяни из меня ответ» не было настроения, поэтому доктор терпеливо ждал, когда тот созреет.

– Нет, так не пойдет, – проворчал МС. – Я хочу сначала услышать, как вы додумались до нелепой мысли о мести. Или это умница в бесформенной кофте вам так сказала?

– Хельга тут не при чем, – помотал головой Уильям. – Но, надо отдать ей должное, она предупредила меня о твоих намерениях. И я заключил, что твоим мотивом может быть месть, так как… Это очевидно, Двенадцатый. Ты ненавидишь докторов. Считаешь, что мы портим тебе жизнь. Мешаем тебе развернуться на полную катушку, запираем в тесном сейфе, не даем подобраться к живым телам. Мы для тебя тюремщики, и ты, наверное, сыт по горло нашим обществом. Но чем просто покинуть нас, когда подвернется случай, ты лучше отомстишь нам за годы лишений. Жестокое убийство – деяние, в котором можно выплеснуть копившуюся годами злобу. По крайней мере, я себе это так представляю, – спокойно констатировал доктор.

– Браво. – МС похлопал в ладоши. – Все – от причин до заключения – переврано и извращено. Даже Мантисс склепала бы мотивчик получше. За что вам вообще платят?

Уильям не придал значения его издевательствам. Он решил, что объект по привычке дразнит его, а на самом деле доктор на девяносто процентов попал в цель. Планы МС могут быть запутанными многоходовочками, но его желания низменны и просты.

– Я огорчу вас, доктор. За прошлое я не в обиде. Почти. Разве что книгу не могу вам простить.

– Какую книгу?

– Которую вы мне все никак не принесете! Проблема кроется не в прошлом, а в настоящем и особенно в будущем. – Театральная пауза МС вовсе не понравилась Уильяму, но еще раз убедила, что он лжет. – Не верите?

– Когда ты успел сдать квалификацию на провидца?

– Если вы не будете серьезным, я ничего объяснять не стану, – обиженно изрек объект.

Доктор подивился его тону. Главный шут и лжец минус второго призывал его, ответственного руководителя, проявить серьезность, в то время как самого МС зачастую как минимум вменяемым не назовешь. И тогда Уильям уяснил ошибку: они не на сеансе, и это не работа. Сейчас их беседа была приватной, интимной и обстоятельной – совсем не похоже на то, что происходило во время плановых встреч докторов с объектом. И вел себя МС соответственно ситуации, как вел бы себя равный Уильяму человек, пришедший обсудить щепетильную тему.

– Извини. Я нервничаю больше, чем кажется, и не могу собраться с мыслями. Ты вроде как пришел меня убивать. И я хочу знать причину. Если она не в прошлом, то как ты можешь винить меня за что-то, чего я пока не сделал? – Уильям нахмурился. – Не кажется ли тебе это несправедливым?

– Я, по-вашему, что, каратель, который воздает за грехи? Винить! – выплюнул МС. – Дело не в вине или обиде. Это вопрос личной безопасности.

Лгун, лгун… Доктор Траумерих не мог отделаться от мысли, что над ним потешаются. А если нет, то почему Манипулятор не приступает к делу? Тянет, словно хочет, чтобы какой-нибудь проходящий по коридору Стив Амберс постучался и спросил, не нужна ли Уильяму помощь. Где кроется подвох?

– Это не ясновидение и не фокус. Я просто слишком хорошо вас знаю. – Объект дернулся в направлении стола, но передумал и вернулся в прежнее положение.

А насколько хорошо доктор Траумерих знал этого чудака? Он десятилетиями постигал МС, но с новой порцией опыта все больше убеждался, что постигать там нечего. Объект был набором образов, коллекцией нравов, и собственное мировоззрение либо было погребено под кучей масок, которые притворщик натягивал на себя, либо напрочь отсутствовало. У него имелись любимые роли, которые он исполнял чаще и с большим желанием, из-за чего могло показаться, будто стабильность в его поведении все же есть. Но не было целостной личности, как теперь думал Уильям, вернее, «я» объекта складывалось из множества штампов.

Когда доктор Траумерих впервые был допущен до исследований МС-12, он был убежден, что его туда привело чистое везение. Ему было двадцать пять, он был компетентным сотрудником, перфекционистом с некоторыми амбициями, о которых он редко кому рассказывал. И тут несколько его проектов по улучшению коммуникации с объектом были одобрены и даже, как ему сказали, стали успешными, и Уильяма перевели под крыло Эдгара Мантисса. Два ведущих специалиста в отделе редкость, и молодому Траумериху могли никогда и не предложить повышение, если бы не ряд обстоятельств. Иногда Уильям задумывался: а какой процент в этом повышении перепадал на его проекты, и не зависело ли это решение исключительно от удачного пересечения света звезд? Тем не менее он справлялся, и его оставили в помощниках, а потом и на равных позициях с Эдгаром. И Уильям начал верить, что его взгляды все же ускорили работу.

Ну как ускорили… На сотую долю процента. Полезные данные перестали накапливаться еще задолго до прихода доктора Траумериха в отдел МС-12. Когда объект попал в стены здания в пятидесятых, с ним работал пожилой специалист. Долго это не продлилось, поскольку на тот момент люди недооценивали способности Маски доводить окружающих до нервного срыва. Снятого с должности заменил доктор Лозберри. Он посвятил МС немалую часть своей жизни, написал несколько трудов, которые были отправлены тогдашнему владельцу института. Но того что-то не устраивало. Он ожидал совсем других результатов, и нескончаемые наблюдения продолжались. После Лозберри пришел Эдгар Мантисс, а позже к нему присоединился и доктор Траумерих.

Тридцать лет Уильям занимается одним и тем же и недоумевает: зачем? Почему не запереть Маску в сейфе и забыть о ней? Прогресса нет, ведь МС не говорит правды. Его поведение даже при всей изобретательности объекта все равно закономерно и было сотню раз описано разными докторами. Физические параметры давно изучены и опубликованы в отчетах. Что нужно Фиршу, оставалось загадкой. Жаловаться на прихоти богача было странно, ведь он давал работу немалому количеству людей, в том числе и доктору Траумериху. И все же в этом акте проскальзывала какая-то безысходность. Они бурили, возможно, пустую скважину в надежде найти небывалый источник, и делали это чертовски медленно.

Когда Уильям впервые увидел Маску, его невольно пробрал смешок. Такая чуднáя и раритетная вещь не может быть живой и разумной. А потом она заговорила. С тех пор он уже никогда не смеялся при ее виде.

Уильям что-то упускал. Он тридцать лет был знаком с МС и знал, что тот при всей скверности характера никогда не заходил дальше попыток свести докторов с ума. Правда, так он поступал со всеми, кто сталкивался с ним, так что в этом, вероятно, и не было ничего особенного. Не существовало особой ненависти МС к докторам – лишь ненависть к людям в целом. Лозберри ушел на пенсию и спокойно прожил еще тринадцать лет. Эдгар умер от болезни. Почему же он, Уильям, внезапно заслужил билет в забвение? Манипулятор никогда не угрожал ему как-то по-особенному, не выделял его из толпы специальными оскорблениями, не демонстрировал чрезмерную неприязнь. Тридцать лет все шло размеренно, даже слишком, и вдруг сегодня МС захотелось покончить с доктором, причем только с одним. Так не бывает.

– Вы выглядите как… Как там звали того балбеса? Фома? – Объект прочитал скепсис доктора.

– Я допускаю, что ты решил отыграться на мне за обиды, причиненные всеми докторами этого отдела, но в мотиве сомневаюсь.

– Я пришел к этому не так давно, к сожалению. Признаюсь, вы нравились мне больше всех. Такой покладистый и мягкий, из-за чего злить вас – все равно что пинать беззащитного щенка, что вдвойне приятней. При этом непоколебимый, когда требует ситуация. И вот годы шли, и вы все больше превращались в профессора Мантисса. Не знаю, зачем вам нужно было приглашать его дочь… то есть «дочь», – МС поиграл голосом, – когда в отделе уже был свой «эдгарозаменитель».

– С чего ты так решил? Я совсем не похож на Эдгара.

– Все как раз наоборот: в последнее время вы похожи на него больше, чем на самого себя. Старые привычки в вас еще хранятся, но жестокость неукоснительно растет. Доктор Траумерих пятилетней давности никогда бы не искал метод коллеги, основанный, как вам прекрасно известно, на пытках. Доктор Траумерих пятилетней давности никогда бы не ставил результаты экспериментов выше душевного здоровья людей. Да вы и людей в них видите все меньше. Анализировать их беды вам интереснее, чем испытывать жалость. Вы даже не отчитали меня за унижение секретарши, потому что вас больше привлекает вопрос, как я вызвал эрекцию у мертвого тела.

– Трупное окоченение.

– Ну, там помимо этого подручный предмет использовался, но неважно. И вот еще: доктор Траумерих пятилетней давности никогда бы не подверг своего ребенка опасности. – МС пронаблюдал, как поморщился Уильям. – Или вы думаете, я из вредности попросил привести Хельгу Мантисс?

– Из любопытства и вредности, – поправил доктор.

– Это тоже. Но мне нравится ставить на вас эксперименты, доктор. И мне хотелось знать, насколько бессердечным вы стали.

Бессердечным? Уильям никогда бы не навесил на себя такой ярлык. Однако его больше заинтриговала мыслительная цепочка МС, а не анализ своего характера.

– И что же я, такой бессердечный, сделаю потом, от чего ты в ужасе?

– Ваша жестокая решительность приведет к тому, что вы без зазрения совести и осознания последствий примените метод Эдгара Мантисса ко мне. Одно емкое слово может усложнить мое существование. Поначалу я не особо переживал из-за этого. Вы, люди, скреплены моралью, и кто-то вроде доктора Амберса или Хельги Мантисс никогда бы не зашел так же далеко, как профессор. Он меня ненавидел и не стеснялся делать мне больно. Но даже Эдгар Мантисс был в своих воспитательных пытках… умеренным. Боялся сломать то, что не способен починить. Вы же можете пойти дальше. Получив инструкцию, вы обязательно усовершенствуете метод, и тогда… – Манипулятор пошаркал ногой. – Пока вы живы, страдания мне гарантированы. Не сомневаюсь, что все будет именно так. Вы давно к этому идете. И не умеете останавливаться.

– Метод Эдгара? Ты подтверждаешь, что он не плод всеобщего помешательства?

Наваждение, с которым к Уильяму пришло ясное и разочаровывающее «ничего не было», заняло особое место в его сознании. Правда, если метода не существовало, мотив Манипулятора не имел смысла.

– То есть вы с таким остервенением ищете то, в наличии чего сами не уверены? – МС будто расстроился. – Я считал, вы крепко ухватились за эту идею. Как маньяк.

Так и было, пока «ничего не было» не огорошило доктора своею простотой и логичностью. Когда эта мысль посетила его? Может, она относилась к чему-то еще, а Уильям второпях связал ее с недосягаемым лакомством?

– Хотите, напоследок поделюсь с вами секретом?

Вот так подарок на Рождество от того, кто никогда их не делал! Вернее, избегал делать доктору Траумериху. Уильяма всегда пилило гаденькое чувство, что он почему-то не был достоин. Или, наоборот, его жалели, а потому лишали непривлекательной правды? Хельга убедительно натягивала на себя оптимизм, как защищающий от печали свитер, однако Уильям знал: секреты МС не помогают наладить жизнь, а лишают сна и аппетита.

– Едва ли я захочу получить такой дар от того, кто за свои реплики мечтает получить кулаком в маску. Лучше я останусь счастливчиком, которого ты не посвящал в тайны его жалкой сломанной жизни.

– Мой вопрос был не предложением, а предостережением. Будто вам есть куда сбежать от меня. – Объект развел руки в стороны, демонстрируя закрытое пространство. – Стены вокруг, стена над головой, стена под ногами. Стена в разуме. И в сердце. Мне нравится, как вы умыли руки и притворились, что вас это не касается. Так безнравственно и безответственно.

– О чем ты?

– Я про вашего ребенка, от которого вы благополучно открестились. Ну, не надо конфузиться. – МС сложил ладони в умилительном жесте. – Люблю семейные драмы. Но вам надо знать, что девушка в курсе вашего грешка. Папочкой вас не назовет, – право, не за что. Да если нужно будет поговорить с ней о запоздалых алиментах, она в обморок не упадет.

– Ясно.

– Смутить вас даже сложнее, чем дотянуться кончиком носа до локтя. – Манипулятор, судя по голосу, был недоволен реакцией на то, что называл «даром».

– Я не в настроении, чтобы развлекать тебя громкими охами.

– Я заметил. Вы даже реже отяжеляете речь бесполезными вводными фразами, как обычно делаете. – МС сложил руки на груди, а Уильям опустил лицо к извлеченному из кармана телефону. Так он надеялся скрыть смертельную усталость и горечь от поднятой темы.

– Если я не переживу эту ночь, то незачем беспокоиться о ее открытии, – сказал доктор и ткнул в нужное имя.

МС зашевелился и подвинулся к столу. Уильям подумал секунду, сбросил вызов и показал объекту, кому звонил. Кажется, на другом конце даже успели ответить – впервые за все попытки доктора достучаться до настырной подопечной. Манипулятор кивнул, и уголки губ поползли вверх. Он больше не выглядел напряженным, пускай некоторая зловещесть не спешила выветриваться из его образа.

– Все же решили обсудить дела семейные?

– Нет. Я подумал, что, если это мой последний шанс, я хотел бы поговорить именно с ней, – натянуто выдавил доктор Траумерих. Он просил палача о последнем ужине, и эта ассоциация самому же Уильяму казалась ненормальной и нереалистичной. – Можно?

При этом еще до просьбы он нажал на имя. Как будто ему в самом деле нужно было разрешение МС!

– Доктор, вы слышите меня? – раздался звенящий голос Хельги.

Как Уильям ни притворялся, он не мог замаскировать разбитое состояние. Наверняка девушка уже заметила, какими бледными были его интонации, словно она разговаривала с человеком при смерти. МС дьяволом замер возле стола, не дышал и не нашептывал глупости. Должно быть, рассудил Уильям, ждал откровения, или нежностей между говорящими, или символичных фраз, или еще какого шоу. Ничего не получит!

– Слушай, Хельга, я знаю, что ты думаешь обо всем этом. Об этой работе и ситуации.

Доктор равнодушно проследил, как, не имея возможности закатить глаза, объект запрокидывает голову. Пусть побесится.

Уильям говорил почти рассеянно, поскольку извинения давно крутились на языке. Хельга, напротив, отвечала горячо, особенно в одном моменте.

– …Надеюсь, и ты не будешь жалеть, когда все закончится. Ни об опыте, ни о потраченном зря времени на поиск несуществующего метода.

Ему надо было выставить это в таком свете. Даже если метод был, пусть Хельга его больше не ищет. Мало ли что этот сбрендивший себе внушит, если еще один Мантисс будет в курсе открытого Эдгаром способа. Что бы МС ни говорил о бессердечности, а Уильям думал о безопасности Хельги.

И тут девушка принялась переубеждать доктора, чтобы вселить в него надежду или похвастаться находкой. Ему сделалось дурно, когда он увидел, как заинтересованно объект наклонился чуть вперед. Он явно улавливал приглушенную речь Хельги, и если та даст повод думать, что метод ей известен…

– Подожди, это сейчас не так важно, – прервал Уильям. Он тараторил и сбивался, уводя Хельгу все дальше от опасной темы. – Да, я хотел сказать, чтобы ты вернулась на минус второй, не перезапуская систему. Теперь, когда на этажах творится неразбериха, вам нужно продержаться несколько суток, как бы сложно это ни было.

Похоже, она не обратила внимания на одно слово, которое напугало самого Уильяма: вам нужно продержаться. Он передавал ей напутствия, будто прощался. А разве не так все было? Доктор намеренно не сказал «нам», потому как себя к списку способных пережить ночь не относил. Говоря это, он уже ощущал себя мертвецом. И не только из-за МС, хищником нависшим над ним.

– Вы странно говорите, – заметила Хельга.

– Правда?

Это показалось Уильяму забавным. Примерно такими же растерянными выглядят внуки, которым дедушка рассказывает о туманных путешествиях в невообразимые дали, где всем хорошо, но из которых не возвращаются. И дети испытывают тревогу, пусть и не понимают затейливых метафор взрослого.

– В любом случае я желаю тебе удачи, что бы ты ни решила.

Он не дал ей возможности утешить себя и отключился до того, как в уши ворвались жаркие убеждения. Грустно это было. Ну, зато Хельга в порядке и все так же переполнена энтузиазмом. Уильям завидовал ее силе воли.

– Скука, – пожаловался МС. – На распродаже фразы по скидке брали?

– Это ты королева драмы. Я не обещал, что буду отплясывать для тебя.

– Столько возможностей упущено. Вы могли бы сказать ей, как ненавидели Эдгара, где прячете деньги, что передаете по наследству…

– Ей не надо знать, что меня ждет, – посуровел доктор. – У тебя же нет к ней претензий, как ко мне?

– Нет. Какие претензии? Она молодец. В каком-то смысле. У нее больше шансов выжить в заварушке, чем у остальных крыс. Я бы на нее поставил, если бы делал ставки и если бы тут не было меня. Только ей не говорите, а то она лопнет от гордости. А, ну вы и так уже ничего не скажете. – МС повращал запястьем, будто хотел размять его. – Вы не хотите встать?

Уильям упрямо продолжал сидеть. Манипулятор запустил запястье под одежду и принялся шарить там. И доктор вспомнил, что Хельга предупреждала о пистолете, хотя до этого неловко представлял, как МС вопьется в его шею пальцами. С оружием быстрее, пусть и более кроваво. Уильяма затошнило, и он схватился за живот. Тело давно предало его. Какой же неправильной была вся эта ситуация.

МС погладил пистолет, когда в дверь постучали. Встревоженный доктор Амберс спросил, как Уильям себя чувствует. Молчание повисло топором.