Текст книги "Принцип неопределённости. роман"

– Я и сам не догадывался! Как было догадаться, тебя ж не было рядом! – развёл руками Кира.

– Внимательней и наблюдательней надо быть в жизни, – не согласился с ним Палыч, хотя продолжил вовсе не осуждающе, а сочувственно. – Вот скажи, из совместной жизни со своей супругой что можешь вспомнить? Кроме известного мне факта безвременной кончины. Никто не понял, от чего она, молодая женщина, умерла?

– Она болела после рождения Вани почти постоянно. Но все врачи относили это исключительно к трудной беременности, извечно плохой нашей воде, экологии, климате. Она ведь совсем молодая была, ей тридцати пяти не исполнилось.

– А до того? Раньше? Вспоминай и рассказывай без стеснений.

– Меня тёща всегда хулила, что я лучше выгляжу, а старше её дочки на три года. Придумала для себя так, будто не забочусь я о ней. Хотя я дачу специально для свежего воздуха построил, в любой свободный день туда из города стремились уехать. Если были лишние деньги – в Прибалтику выбирались или на юг её с Ваней отправлял, в Сочи, в дальнюю заграницу тогда очень дорого было ездить, почти как сейчас после девальвации. С юга она приезжала окрепшей, но вскоре вновь начинала болеть. Ни один врач не догадался, что это я её. Считалось: иммунодефицит… Не догадался я, что моя любовь тому виной, – с грустью сказал Кира.

– Ты сейчас не кайся – ты не специально. Дружок попытался тебе сказать, предупредить, да неправильно он это сделал, у него самого, видимо, не сложилось цельной картины, так, обрывки. Да к тому же ты абсолютно не был готов к этому новому для себя знанию. Даже у меня спустя много лет не получалось тебя убедить, если бы не случайная встреча с твоей девушкой…

– Друг мой Витька, значит, усвистал и сейчас школу заканчивает?

– Ой! – махнул рукой Палыч. – Ты в это не вникай. В квантовой механике есть принцип неопределённости: ты можешь знать, где находится частица или куда она собирается, но не первое и второе одновременно. Пространство-время так искривлено, что нельзя точно сказать, где твой друг и как он там поживает. Как физики говорят: самое сложное – интерпретировать интерпретации, которые нуждаются в интерпретации. Когда очутишься на том самом витке, тогда и разберёшься. Если вспомнишь. Но встретиться вы можете.

– А что если всё в жизни случится по-другому? В институт не поступлю, например. Или у Витьки что-то случится?

– Мир существовал всегда, прошедшее время есть всегда, пространство и энергия вечны. Следовательно, мы тоже существовали всегда, и всегда будем существовать, просто всё будет чуточку не так. Не из-за того, что мир на другом витке другой – он такой же, с небольшими отличиями. Другое дело, что мы точь-в-точь не запомним его таким, какой он здесь, – Палыч ткнул пальцем в пол. – Потому легко привыкнем и там. Различия для нас будут несущественными.

– Человек такая скотина – к чему угодно привыкнет, – согласился Кира. – Однако я привык к твёрдым координатам, к какой-то основе. А твоя теория эластичная, как желе. Всё подвижное, энергию везде можно добыть, пускай немного непривычным способом. Всё скручивается в спираль, пересекается, можно попасть из одной точки времени в другую и остаться почти самим собой. Можно меняться, в идеале – сколь угодно долго. Правда непонятно – ради чего? Витёк постоянно говорил: надо меняться. Ты говоришь: меняться ради себя, чтобы на крошку улучшить жизнь свою и своих близких. Но смысл? В чём смысл? Неужели только в неведомом эксперименте природы? Или в тех далёких экспериментаторах, которые сейчас разглядывают нашу галактику в свой квантовый микроскоп и видят нас, барахтающихся тут на травке, как инфузории? Они пишут свои докторские так же, как наши учёные, разглядывая муравьёв, пишут свои?

– Может быть. Отчего же нет? Представь бесконечность – хотя бесконечность непредставима, но ты постарайся – и тогда сможешь представить себе бесчисленное множество разумов. Человек изучает атом, сто лет назад Резерфорд решил, что открыл его строение, но за прошедшее время учёные продвинулись далеко вглубь и поняли, что Резерфорд неправ. Нильс Бор и его последователи прошли намного глубже, следующие добрались до кварков, но не до конца! Почти каждый год учёные что-то добавляют в, казалось бы, устоявшуюся картину мира. А теперь сделаем фокус: перевернём эту картину наоборот и постараемся взглянуть на наш Млечный путь глазами космического великана: ведь это крохотный кусочек матери, состоящий из пыли и газа, звёзд-атомов, рядом крутятся планеты – протоны-электроны. Научные методы великанов тоже могут быть несовершенны, и потому у них не получится изучить нас до нашего последнего кванта. У них нет инструментов такой точности, чтобы измерить наше с тобой энергетическое состояние. Может быть, они вообще нас не видят и думают, что нас не существует так же, как для человечества недавно не существовали кварки? Так что пусть они занимаются своими диссертациями, нам нет до них никакого дела. Наше с тобой дело состоит всего лишь в осмыслении принципа нашего собственного существования.

– Всего лишь? Палыч, скажи, что ты пошутил! Это «всего лишь» – тот самый вопрос, на который всё человечество не может найти ответа за свои пять тысяч более-менее осмысленных лет. Цель и принцип – два главных вопроса.

– За цель я не берусь. Говорил уже тебе: цели может не быть. Есть жизнь – и всё, вот и вся цель. А вот практическая часть, то есть принцип, для меня гораздо важнее.

– Без цели ты никуда не придёшь. Если нет назначенной цели, мы сами должны её себе назначить. Если есть начало-рождение и есть конец-смерть, – то, что между ними, не должно быть обычной животной целью жрать и размножаться. Что-то хотя бы в человеческом понимании, а?

– Высший уровень нашего понимания цели – получение нового знания для развития. Только какого развития, в чём оно, развитие? В бессмысленной трате ресурсов на вооружение или на строительство храмов? В бесконечных попытках одних стать значимее других? Как эту значимость разделить? Ведь то, что значимо одному учёному, абсолютному большинству всех остальных людей совершенно не интересно. Максимум – они воспользуются результатами его открытий, и то своеобразно, чаще всего приземлено, примитивно, а то и во вред самим себе. Зато: что важно одному политику, огромному числу других возможно внушить. Это станет для них важным? Станет, поскольку они будут думать, будто сами до этого додумались. Поможет это человечеству? Нет. Потому что это не знание, это иллюзия, самообман. Примерно такой же, как религия. Пустота – это не отсутствие, это то, чего мы не видим. Поэтому важно заполнять пустоту знанием, а не домыслами. Всё определяет разум. Первовещество вселенной – вечно, и вечно сохраняется баланс энергии, но локальное равновесие нашей части вселенной зависит от наших усилий по уравновешиванию знания и невежества. В идеале лучше, чтобы знание перевешивало.

– Во ты как сказал, Палыч! Ну голова! – восхитился Кира, стукнув рукой по столу. – Я в жизни не смог бы сформулировать ничего даже отдалённо похожего. Молодчина. Ты правда всё сам?

– Человек может всё. Если хочет. Прекрасно знаешь, что человек в экстремальном положении может трижды выше головы прыгнуть и огромный вес поднять. А уж если целенаправленно… Если напрячься, искать и не бросать… Читать, учиться без передышки. Вместо футбола – физику, а вместо новостей – естествознание, вот и весь рецепт.

– А вместо войны – любовь… – сказал Кирилл, переводя дух. – Я попытаюсь с самым полным напряжением своего ослабшего за годы предпринимательства разума осмыслить всё тобой сказанное. Переварю как-нибудь, осмыслю. Только ты ведь ещё не всё мне рассказал, дорогой мой мудрец?

– Нет, куда там! Далеко не всё. Чем дальше, тем сложнее. Обещаю. Про принцип, про любовь и про неопределённость, – рассмеялся дед.

– Ладно, я настроюсь. Кстати, я вот хотел с тобой посоветоваться насчёт Ольги. Не могу её убедить, что нам надо обязательно быть вместе. Как ты думаешь, ей надо сказать про особенность нашу? Напугает это её или ничего страшного?

– Ты нас познакомь, – просто сказал Палыч. – Я почувствую. Да и объяснять мне будет полегче, правда?

– Да-да, конечно. Я ей уже это сам предлагал, но она всегда неопределённо говорит на разные мои предложения, и на это тоже сказала: потом как-нибудь, сейчас не до знакомств с твоими родственниками. А что ты хотел в ней понять или разглядеть?

– Пока не знаю, – на лице деда появилась какая-то озабоченность. – Но кое-какие соображения у меня есть, тебе пока не стану докладывать. Давай мы так сделаем: ты сам расскажи ей по-простому. Как-нибудь незатейливо, без всякой научности. Объясни: так и так. Дескать ты, как и я, особенная, нам много требуется энергии, мы её можем у других людей брать, но это плохо помогает. Лучше, когда два особенных человека, как мы с тобой, находятся рядом, вместе. Она должна ведь чувствовать твою энергию? Ты с ней уже сколько, два месяца?

– Да, скоро будет два.

– Расскажешь мне после, чего она тебе ответит.

– Это лучше лично ей сказать, не надо по телефону?

– Ох и внучек мне достался! Воспитывать тебя и воспитывать! Учить и учить! Конечно лично! Ты бы ещё телеграмму ей отправил!

– А чё, прикольно. Как писали раньше телеграммы, помнишь? – заулыбался Кира, а дед поморщился, не любит он современные жаргонизмы. – «Ты особенная зпт как я тчк нам надо вместе тчк всегда вскл у нас общие кванты тчк целую».

– Конечно, так она всё сразу поймёт. Какие такие у вас общие кранты, – тоже рассмеялся Палыч.

10

– Знаешь, я никогда не была так счастлива. Даже когда плачу при расставании, я безумно счастлива. Я очень тебя люблю. Ты заменил мне всех: папу, маму, всех родных и неродных братьев. Ты – моя находка. Каменное сердце Снежной Королевы растаяло в августе на дороге около холодного моря под натиском твоего жаркого сердца.

– Это ты – моя находка, – не согласился Кира. – Это я тебя нашёл, и мне до сих пор делается страшно, когда я думаю о заблудившемся таксисте и ещё миллиарде разных непредсказуемых случайностей, без которых наша встреча могла не состояться.

– Спасибо тебе, мое сокровище, что не проехал мимо меня тогда, что оказался рядом. Спасибо за то, что ты такой милый и добрый всегда со мной. Знай, ты мне очень нужен. Я никогда и никого не любила в этой жизни – ни мужа, ни мать, только немного отчима. Я плохой ребенок, я любила только себя. А теперь я страдаю без тебя. Только мы расстанемся – и я в ту же минуту начинаю страдать. Но каждый день я благодарю небо за то, что у меня есть такое славное солнышко. Я всегда так жду встречи с тобой… Я тебя очень жду. И я дождусь нашего абсолютного счастья хоть через десять лет.

– Зачем ждать так долго, мой маленький sunny-bunny, – гладя её по волосам, мягко сказал Кира. Они лежали расслабленно, прижавшись к друг другу, после очередной порции «зарядки» любовной энергией. Выпал удобный повод поговорить о их особенности. – Нам надо как можно скорее всё сделать для того, чтобы не расставаться.

– … Я всегда буду тебя любить, всегда… если захочешь, брошу весь мир к твоим ногам, – продолжала шептать Ольга, как будто не слыша его слов.

– Ты замечала, как нам становится хорошо вместе? – издалека начал Кирилл. – Это не просто так, ты раньше замечала, что это не просто так? Это наша с тобой особенность.

– Да, – неожиданно для него легко согласилась Оля. – Я знаю. Я сперва сама почувствовала, а потом мать мне сказала. Это у нас родовое свойство. И мать, и бабка, и её родители – все были такие.

– Вот как? И что они тебе рассказывали? – продолжая расслабленно поглаживать её волосы, спросил Кира. Его задача упрощалась: не так просто объяснять то, в чём сам плохо разбираешься.

– Наверное, ты тоже из близких к нашему клану. Мы умеем из секса силу получать, обычные люди не умеют, а ты умеешь. Поэтому у нас с тобой так сильно…

– Ну, может не совсем из секса, скорее это энергия любви, – поправил Кира. – Поэтому нам надо быть всегда вместе. Твоей бабушке сколько лет?

– Не помню. Восемьдесят, кажется.

– Она как, здорова? А маме?

– Бабка бегает. Мать почти твоя ровесница, на два года старше. Ничё пока. Про бабку не знаю, а мать регулярно чпокается, она бодрая тётка.

– Она не говорила тебе, почему у неё с твоим отцом не получилось?

– Она дядю Женю любила.

– После друга моего, когда они тебя, такую хорошую, сделали? – он провёл в подтверждение своих слов от её головы почти до пяток, сколько хватило длины руки, и обратно. Ольга зажмурилась от удовольствия и кротко вздохнула. – Или ты точно не знаешь?

Повисла пауза. Она как будто не знала ответа, а Кира продолжал водить рукой от поясницы по левой стороне спины, от левого плеча к правому, затем вниз по правому боку до правого бедра, разворачивал руку и двигался в обратную сторону. Ольга вдруг прервала эту идиллию, резко повернулась и вульгарно заявила:

– Знаю, она мне сказала. Позже сказала, когда я подросла. Она его трахнула, ей нужно было подзарядиться. Она отца нашла где-то в подворотне, бухого, но догадалась как-то, что он из наших. У неё мужиков вообще всегда была куча, а любила она только дядю Женю. Все остальные мужья, как все её мужики – только для подзарядки.

– Твой дядя Женя умер, оттого что она его сильно любила, да? – девушка не ответила, зарылась лицом в подушку, и Кира понял, что она страдает. Может быть, даже плачет. Оля, похоже, действительно сильно любила своего отчима.

Он потихоньку выбрался из плена её ослабевших рук, отправился в ванную и включил воду. Он специально купил к её приезду новую пенку для ванной: Оля любила поваляться в клубах пены, её маленькая тёмная головка виднелась между этими мыльными торосами, как голова тюленя во льдах северного моря. Кира подождал, пока наполнится ванна, тщательно вспенил ароматное мыло, произведя горы пены, проверил локтем температуру воды и отправился назад в спальню. Ольга лежала так же, ничком, скрывая лицо между подушек.

Поднять её, маленькую и лёгкую, и отнести в ванную не составило ему труда. Он бережно опустил её в пенное облако, здесь она сразу ожила: вымазала ему грудь пеной, а когда он попытался вернуть эту пену обратно в ванну, нахлобучила огромный пенный ком прямо на его кудрявую макушку. Другого выхода не осталось: он влез к ней в это пенное море. Когда с последними ласками в сливное отверстие ушла и последняя пена, оба испытывали то же чувство, что испытывали обычно после бурной любви: мышечную расслабленность в контрасте с ощущением полноты жизни от распиравшей грудь полученной энергии.

Вытирая её полотенцем, Кира спросил:

– Ты говорила про панические атаки. Это нервное что-то, да? Наверное можно как-то лечить, в смысле психотерапевт нужен. Давай я спрошу у старого друга, у него жена врач, – Кира умолчал, что Серёгина жена работает в психушке. – Хотя я не замечал у тебя ничего такого, может прошло с возрастом?

– Нет, это у меня с тобой нет атак, а когда я одна остаюсь, тогда наваливается. Я вообще одна не могу, поэтому с матерью живу, хоть у меня есть своя квартира, которую мне дядя Женя оставил, ты в ней был.

– Давай я всегда буду рядом, а? Давай попробуем, как у нас вместе получится? Без твоих атак и с нашей любовью. Бросай работу и переезжай ко мне. Замутим какой-нибудь маленький бизнес вместе. У меня есть задумка, ты очень пригодишься для переговоров с иностранцами.

– Нет, я не могу. Мне надо вообще-то с тобой серьёзно поговорить, но пока не знаю, как.

– Вот и давай серьёзно поговорим. О нас с тобой. О том, что нам обязательно надо быть вместе. Я приготовлю что-нибудь поесть, какую-нибудь вкусняшку, как ты любишь, и поговорим.

– Давай не сегодня? Я сегодня не могу, у меня сегодня не получится, не то настроение. Сегодня мне ничего не хочется, хочется только о тебе заботиться… мне хочется спать, держа тебя за руку. Я влюбилась в тебя, правда… это для меня такое непривычное чувство… а сейчас ты меня вытираешь, как папа вытирал, мягко и нежно. Я хотела бы сделать для тебя всё-

всё-всё, что ты захочешь.

– Мне хочется того же. Мне жаль расставаться с тобой по воскресеньям. Мне нравится встречать тебя в пятницу. Мне хочется встречать с тобой каждый новый день и целовать тебя перед сном под лучи уходящего солнца. … Видишь. Мы оба хотим одного, поэтому преступно не попробовать хотя бы месяц побыть вместе. Проверить.

– Говорят, твой дом – это там, где тебе хорошо. … Мне хорошо с тобой. Когда ты звонишь, когда ты меня встречаешь, я так сильно улыбаюсь

и мне так хочется тебя обнимать и целовать. Лучше тебя нет. Но у меня нет чувства, что у тебя дома – я дома, чувство такое, как в гостинице. Так и в дяди Жениной квартире – как в гостях.

– Это всё решаемо. Я, правда, не знаю, что именно ты хочешь. Но можно что угодно придумать. Найти квартиру, дом, чердак, хижину, дворец – и жить там. Главное, чтобы получилась гармония. Мне всё равно, где жить, лишь бы с тобой. Я даже привык к тому, что ты Витькина дочь. Хотя мне было непросто, совсем непросто.

– Мне жаль, что так получилось. Что я дочь твоего лучшего друга, хотя я нисколько в этом не виновата. Но лично мне наплевать, мне тоже хорошо с тобой… Мое солнышко, мы обязательно будем вместе, я клянусь, мы будем вместе!

Она вновь не сказала ему ничего конкретного.

За ужином, на который он приготовил специальным образом заранее замоченные кусочки утки с приготовленной на пару капустой брокколи, отвлекаясь от своих мыслей, Кирилл спросил о том, что им уже знакомо и привычно, это их хоть как-то связывало, не считая любви. Подружка Настя всё-таки вышла замуж – не обманул лысый пузатый мексиканец с новеньким паспортом США – и даже успела туда уехать.

– Ой, Настюха идиотка такая! Теперь она мне пишет: Майями ей не то, климат не тот, слишком жарко. Люди не те, Билл дома торчит постоянно, надоел. Сказала бы лучше ему спасибо, что из дыры этой засранной русской вытащил, с панели, считай, снял. Вот она людская неблагодарность, – «неблягодарность», не удержался и вставил Кира. Ольге понравилось, она засмеялась и продолжила. – Домой она хочет, сумасшедшая. Пусть приедет, тут цены скачут каждый день, зарплаты упали. Спасибо бы сказала, что в климате таком прекрасном живет. В Москве каждый день смог, солнца месяцами не видно. – «Я бы смог. Каждый день», снова вставил Кира, Оля улыбнулась, но закончила свою мысль. – А она – здрасссьте! – соскучилась по родному говнецу. Дура, не понимает своего счастья.

– Но жизнь состоит не только из хорошего климата и беззаботности, – попытался возразить ей Кира. – Если бы счастье этим измерялось, многие были счастливы, а вот, не выходит почему-то. Эскимосы вон куда забрались, почти на северный полюс, тоже счастья искали, южней нигде не нашли.

– Дураки эти твои эскимосы, – безапелляционно заявила Ольга. – Счастье – это отсутствие несчастья. Какое несчастье может быть в Майами? Солнце, море, богатый муж, огромный дом. Живи и радуйся!

– В жизни всегда чего-нибудь не хватает. Денег, красоты, любви, иногда даже грязи и ненависти не хватает. Нет абсолютного счастья. Это не совсем как в анекдоте, когда «счастье – это когда сначала долго бьют, а потом перестанут». Эпикур сказал точнее: «счастье – это неомраченное ничем удовольствие». Твоей Насте много чем солнечное Майами может омрачить жизнь. Нет друзей, нет интересного занятия, муж – сама говоришь – козёл. Вот и нет у неё счастья.

– А у меня полутонов, к сожалению, нет. Либо да – либо нет, а когда наполовину – это нечестно. Это не жизнь: «да-нет», – только людей оскорблять и унижать.

– С точки зрения логики это правильно, просто в жизни так не бывает, – с грустью сказал Кира. – Абсолютное счастье и абсолютное несчастье бывает только у сумасшедших.

– Я всегда была двинутая! Ты что, не знал, солнышко моё кудрявое?

– Это беременность не бывает наполовину, там строго двоично: да или нет. А вот сама жизнь сильнее раскрашена, в ней к двоичности добавляется «и», «или-не», никуда нам от этого не деться, – из Киры сейчас прорывался давно забытый инженер.

При всей нелюбви к математике он очень уважал матлогику, её строгие законы двоичности и жёстких правил: «если – тогда», не имеющие двойного дна, оговорок и исключений. Положено при сложении двух «да» получить «да», и никаких других толкований быть не может. Но в цифровой технике ещё применяют другие законы и методы, изменяющие результат на противоположный – инверсия дополняет машинную логику. То, что Олина логика так же строга, как машинная, с одной стороны хорошо. С другой – может именно поэтому в мире людей ей живётся непросто: люди любят придумывать свои собственные законы, меняющие абсолютно все прежде установленные правила, и закономерно получают непредсказуемый итог.