Текст книги "Принцип неопределённости. роман"

– Я ведь с детства такой дурной, мне обязательно требовалось какое-то совершенство, причём я сам обычно не до конца понимал, каким оно должно быть, это совершенство. Поэтому в детстве от расстройства ревел, когда что-то не получалось, а как повзрослел – стал бросать начатое из какого-то дурацкого принципа. Типа если не выходит, как хочу – тогда вообще никак не надо.

– Какое, блин, совершенство, Кира! В мире вообще нет совершенства. Пел ты очень неплохо, у тебя голос красивый. До сих пор записи слушаю с удовольствием.

– Спасибо, Шура, но всё равно. … Ещё я придумал себе отмазку, что без Витьки, без его текстов непонятно что петь, какие песни? Ты ведь знаешь, наши лучшие – все на его слова. Каждый пробовал писать, но одна ерунда выходила. Наверное потому поначалу, в институтском ещё ансамбле, я считался главным песенником. Помнишь «Практикантку»? Это моё сочинение.

– «Практика-а-антка, девочка-соседка. Не пытайся ты нас физике на-аучить», – фальшиво попытался пропеть мотив Шура. – Конечно помню. Весёлая песня, ваш ранний хит, из самых первых. Хорошей записи только не осталось, жаль. Аппаратура была совсем дерьмовецкая.

– Точно! Ты всё помнишь, летописец наш нештатный, – засмеялся Кира, привстал, потянулся через стол и шутливо чмокнул друга в лысину. – У меня правда была соседка-студентка, приходила к нам в класс на педпрактику, только про любовь к ней я приврал. Я вообще бросил стишки пописывать, как только у Витьки это стало получаться. Несерьёзным собственное творчество показалось, примитивным. Бросил, у меня всегда так. Только представлю, что хорошо не выйдет, сдаюсь тут же.

– Петь вообще-то можно любые песни. Свои – всегда лучше, если хорошие. Но это редко кому удаётся, чаще других перепевают. Даже Битлы поначалу чужой материал исполняли. – Шура задумался ненадолго и продолжил. – Это тебя потеря Витьки тогда сломала, я заметил. Все заметили, что ты без него совсем ничего не мог. Вы все в тину ушли, будто не было вас никогда. Даже виртуоз Алекс пропал, растворился. Может, ты надеялся, что позовёт кто-нибудь? В другую команду, например, – знакомых у вас было полно в питерской музыкальной тусовке.

– Нет, я тогда ни о чём подобном задумываться не хотел. Даже не помню, чтоб звали. Хоть нравилась мне раньше наша жизнь, весёлая и кочевая, с поклонницами и попойками, но я хотел остановиться, что-то другое начать. Потому что группе нашей я для себя заранее вердикт вынес, задолго до этого вечера: мы вечно на пятых ролях, знали нас только в Питере, мы всегда с большим трудом с московскими клубами договаривались, уж не говоря о концертах. Тут Таня появилась в моей жизни, и я подумал – это судьба, новый шанс. Всё стало в жизни по-другому, начиналось что-то необычное, ранее неизведанное. Нужно было тёще доказывать, что я не в валенках из своей деревни в культурную столицу припёрся, дело своё придумал, поначалу мало-мальское. Не нужно стало никуда дёргаться, носиться сломя голову, усилители и кофры с гитарами таскать; не ночевать в общагах на чужих кроватях и бог знает с кем просыпаться, а дома, с любимой девушкой. Алкоголь только по праздникам. Потом тёща соизволила, наконец, меня в их знатную семью принять, поженились мы с Танечкой, Ваня родился со всеми вытекающими заботами и радостями, масса работы, на которой многое стало получаться, к тому же деньги это приносило по тем временам немалые. На контрасте с музыкальной нервотрёпкой это давало гораздо больше удовлетворения, чем вся наша музыка. Хотя музыку я всю жизнь любил, а торговлю – никогда, ничего в ней интересного нет, кроме денег.

В прихожей послышался шум. Незаметно, за разговорами, тянулся день, и часы докрутили стрелки до четырёх часов. Вернулся сын, уже после тренировки и репетиции.

– Всё бухаете? – войдя, вместо «здравствуйте» сказал он.

– Что ты такой грубый, Вань? – попытался Кирилл смягчить для друга слова сына. – Ты что, дядю Сашу не узнал?

– Узнал. Здрассьте. Я думал, ты серьёзно захотел мне помочь, а у тебя всё то же самое – или работа или вот выпивка, занят вечно. Ну и не надо мне тогда ничего. Сам разберусь как-нибудь.

– Да подожди ты, Ваня! Я же не отказался! Просто случайно встретились со старым другом, мы почти полгода не виделись, – принялся оправдываться Кирилл. – Знаешь прекрасно, я давно не пью. Сегодня только маленькое исключение.

– Что хочешь, то и делай, мне-то что! – сын, уходя, хлопнул дверью своей комнаты.

– Вань! Слышь, чего скажу! Ты бы поел для начала. А потом разберёмся с гитарой!

– Отстань, ничего не хочу, – послышалось из-за двери.

Кирилл с досадой подумал про себя: нехорошо получилось, обещал ведь. С другой стороны, как можно было Шурку отшить, если полгода не виделись, хорошо посидели-поговорили. Теперь особо не с кем так душевно пообщаться, мало старых, настоящих друзей осталось.

– Такой возраст, – извиняюще сказал Кира, пытаясь смягчить резкие слова сына. – Личность у него формируется, говорят. Я в его годы такой же был. Музыкалку назло родителям бросил. Они во многом правы были, наверное, хоть и достали меня к тому времени эти пьесы Шуберта и хоровое пение, никак это у меня в башке вместе с «Пинк Флойд» и рок-н-роллом не умещалось. Патлы отрастил до четвёртого позвонка. В школьной группе играл, в десятом классе уже, получалось ли что-то – не помню, но весело было точно. И её бросил: гордым прикинулся в свои шестнадцать. Ребята ещё одного паренька взяли, гитариста, он действительно неплохо играл, но со мной не посоветовались, вот я и сделал вид, будто страшно обиделся, всех послал. Хотя это был только повод, я тебе говорил уже – сам хотел бросить. Да чёрт с ним, чего теперь вспоминать. … Поступать в Ленинград поехал, хоть с моими тройками в аттестате мало надежд было. Но поступил назло всем вражьим голосам.

– Из приезжих в нашей группе только вы с Лёнькой. Умудрились пробиться. Вы с ним потом оказались активнее многих местных. Дискотеки ваши первые – вот когда было по-настоящему клёво!

– Да, – рассмеялся Кира. – Ты тоже помнишь наше начало? Статуса никакого, то есть можно делать что хочешь, пой-играй что хочешь, вот мы и отрывались. Сколько хороших танцулек отыграли! Помнишь, Лёнька на нашу панковскую пародию пугачёвской песенки «Всё могут короли» слайд Горбачёва в проектор засунул? Потаскали нас тогда по инстанциям! Чуть из института не выперли, гады. Кураж, правда, у коммуняк в то время был уже не тот, perestroika! Конфликт рассосался потихоньку сам собой. А после? Кто же тогда мог представить, что наш Вечный и Нерушимый в три дня рассыплется!

– Тебе-то грех жаловаться. Ты вовремя сообразил с бизнесом своим.

– Ну, не такой уж я хороший певец, и предприниматель из меня невеликий вышел; подумаешь, немного денег на мобильном буме заработал, а теперь что осталось? Квартира эта и пара павильонов с разными фитюльками. Когда-то вполне неплохо шло дело, а теперь баланс копейка в копейку, конкурентов уйма, каждый день только и думаешь, как не угореть. Есть задумка в торговые автоматы уйти, надоела эта мышиная возня, эта бесполезная борьба с гигантами. Всё надоело.

– Слушай! Может, попробуете воссоединиться? Reunion «Папаша Дорсет», чем чёрт не шутит! Понятно, что без Витьки будет немного не то, но вы втроём живы-здоровы! Из молодёжи вас никто не помнит-не знает, покажешь им класс, Кей-Кей! Как известно, новое – хорошо забытое старое. Если не для них – тогда для тех, которым около пятидесяти, у кого ностальгия! Тем более песни ваши сохранились. Неужто тяжело барабанщика найти? Название группы, кстати, очень подходящее сейчас к нашему возрасту! – он засмеялся громко, искренне и заразительно. Кира посмеялся вместе с ним, но почувствовал какую-то грусть.

– Самое смешное, и Ванька то же самое говорит. Ну чего вы папа, говорит, сдулись? Неужели интересней на работу ходить каждый день? Ты уже лет пять в нормальном отпуске не был, кроме Москвы никуда не ездишь. Из телевизора и радио такой тупой музыкой грузят, что вы в компанию к прославленным ветеранам смогли бы затесаться.

– Видишь, даже пацан – и тот понимает! – воодушевлённо поддержал Шурка.

– Ну да… Я с Володькой Шахриным в прошлом году в «Олимпийском» встретился, он тоже смешно сказал: чего не играете? Вот я думаю: «Папаша» давным-давно помер, а он так говорит, будто мы вчера разбежались. Я может и рад бы, только время-то упущено, эти девятнадцать лет. Мне когда-то два года на армию жаль было терять, а девятнадцать – каково? Тот Кей-Кей давно забыт. Как говорится, я сейчас «никто и звать меня никак».

Конец их посиделок скомкался, когда Ваня появился всё же на кухне, чтобы перекусить. Тут Шура внезапно вспомнил о каких-то мифических делах, резко засобирался, и, невзирая на уговоры Кирилл ещё немного посидеть за чаем или кофе, ушёл. Тусклый день решил закончиться так же тускло, как начался.

3

Воскресенье началось ещё хуже субботы. Мало того, что не отлежался накануне, так ещё и алкоголь: досталось его Кириллу немного, но здоровья он не прибавил, напротив – забрал то остававшееся немногое, предпоследнее. К тяжести в голове добавилась тупая боль в грудине, как будто прямо в солнечном сплетении. Отлежаться не вышло, кофе не помог, напротив, боль хоть и не увеличивалась, но почему-то стала расширяться от середины груди вверх и вниз, заныло в боку, стало больно вздохнуть полной грудью.

Помучившись, Кира позвонил приятелю-врачу. Это их приятельство началось давно, скоро будет девять лет, почти сразу после Таниных родов дочки, беременность у неё протекала тяжело, а после рождения Маши Таня расквасилась вдвое быстрей. Всё то время, пока болела, мучилась и умирала жена, они с Андреем тесно общались, он отчего-то отнёсся к своему очередному больному не так, как другие врачи. Может быть из интереса, оттого, что случай оказался редким: заболевание не могли точно диагностировать, потом на это непонимание первопричины наложился иммунный дефицит, не ВИЧ, а резкое снижение иммунной активности организма на фоне неизвестной болезни, она так и угасла непонятно от чего, истончалась и потухла, как свечка.

Интерес у доктора Андрея Николаевича к больной постепенно трансформировался в близкое знакомство с мужем этой самой больной, то есть с Кириллом. Кира, настрадавшийся от отечественной медицины за время неизвестного заболевания Тани, был очень рад редким человеческим отношениям с врачом, с которым хотя бы можно на нормальном языке обсудить, что пробовать делать дальше. К сожалению, Танечку спасти не удалось, но отношения с доктором сохранились, Кира иногда звонил Андрею с просьбой подсказать, чем лечить сына от гриппа, Андрею иногда была нужна техническая помощь, или просто хотелось обсудить нечто не обсуждаемое в их врачебных кругах. Прежде, когда у Киры ещё было здоровье и настроение, они изредка встречались просто так, чтобы испить пива и поболтать о том, о сём.

Выслушав по телефону жалобы, Андрей ответил вполне в тренде современной российской медицины: острую боль лечить бесполезно, вот когда превратится в хроническую – тогда обращайся. Посоветовал выпить рюмку коньяка.

– По-хорошему надо бы тебе полное обследование провести, давно на слабость жалуешься, – сказал он. – На что-то очень страшное, типа рака, по симптомам и поведению твоему не похоже, однако ты и так затянул лишнего, дальше уж некуда. Полный спектр я тебе не обещаю, но можно попробовать денег твоих сэкономить. У нас можно начать бесплатно с простейшего: первые анализы, флюорография, контрастный рентген желудка, УЗИ, ФГС, показать нашим специалистам, посоветоваться. Проведём тебя через приёмный покой, как амбулаторного больного, страховку не забудь. По своему опыту знаешь, если что-то непонятное, надо большую кучу мнений собирать, чем больше – тем лучше.

В конце разговора добавил: если что, прямо сегодня приезжай, я как раз сегодня дежурю, до шести буду здесь. Спокойно, начальства никого нет. Заодно и поговорим, давно не виделись.

Кира помучился ещё пару часов, позвонил своим на работу, обрадовав, что сегодня вряд ли появится. Решил ехать в больничку. Когда-то следовало решиться, и сейчас случайность или судьба подталкивали его резким пинком в правильном направлении. В каком-то тумане, не запомнив последовательности кабинетов, куда его заводили, машинально здороваясь с находящимися там людьми в белых халатах, автоматически выполняя их команды, механически укладываясь на кушетки, подставляя себя их рукам и неопознанным приборам, он в сопровождении товарища-врача прошёл назначенное им первичное обследование. Последним пунктом программы оказалось глотание противной на вкус белой жидкости, контрастной для рентгеновского излучения, с фотографированием её внутри тела.

Некоторое время спустя, после неспешного ожидания и разговора в кабинете заведующего отделением, с его хозяином Сергеем Вениаминовичем, пришёл Андрей и принёс кучу бумажек с результатами – на «цифру» и современные способы передачи и хранения данных отечественные больницы перейти не удосужились. Два врача бубнили между собой на непонятном языке, тыкали пальцем в бумаги, что-то показывая друг другу, глядели на снимок, на котором то ли видели нечто особенное, то ли, наоборот, ничего не могли разглядеть, и поэтому спорили.

Кира понял – помочь им ничем не сможет; показав жестом руки в сторону коридора, сказал: «Я отойду ненадолго, ладно? Пока вы разбираетесь». Андрей лишь проговорил: «Давай, мы скоро. Туалет в конце коридора». Вопреки заявленному поводу, в туалет ему нисколько не хотелось, и Кира просто прошёлся вдоль дверей, читая вывески. Тем более это не общее место, где могут ходить все больные, – здесь располагались кабинеты врачей, ординаторская, на одной двери висела вывеска «заведующий кафедрой, профессор», на другой, металлической, «старшая сестра».

Он прошёлся до входа в отделение, развернулся и прогулялся около окон в обратную сторону, обратив внимание, что цветы и растения в горшках на подоконниках не выглядят излишне здоровыми – на них тоже неблагоприятно действовала больничная атмосфера. Кира ещё раз развернулся в тупике около двери с табличкой «процедурная сестра» и направился назад к кабинету заведующего. Удивительно, но все утренние симптомы пропали, глубоко вздохнуть сейчас не больно, в боку не кололо, только голова оставалась такой же ватной, но это вполне привычно в последнее время. Подойдя, он услышал через приоткрытую дверь.

– Мне кажется, неплохо попробовать. Не поможет, но и по крайней мере вреда не будет. Хотя, может, не стоит пока, как думаешь? – спросил Андрей.

– Мы даже до конца не понимаем, что у него. Тогда для чего, просто так? Сами себе усложняем – и, на секундочку! – путаем картину, ты первый начнёшь задавать глупые вопросы. Лучше пока оставить как есть, посмотреть динамику.

– Но что-то надо рекомендовать? Что ты предлагаешь?

– Во-первых, закончить обследование, – твёрдо проговорил Сергей Вениаминович. – Анализы повторить. Пусть кровь сдаст в платную лабораторию, напиши ему, максимально полный анализ. Обязательно МРТ. Гастроэнтерологу показать, она что-нибудь скажет, анализы расширенные тоже могут потребоваться, какие – пускай Валентина сама решает. А сегодня – как есть. Пока ничего конкретно, только симптоматическое. Ношпу пусть примет пару таблеток и антигистаминное, и главное – излучаем оптимизм. Часто это лучше лекарств помогает.

– То есть разводим руками бодро и с улыбкой? – кислым тоном проговорил Андрей.

– Сам знаешь, что так лучше, чем сказать: не знаем – не понимаем, извини, брат, помрёшь от неизученной наукой болезни, – повторил коллега.

Кирилл тихонько отошёл от двери и приблизился к кабинету вновь, но уже громко шаркая. Войдя, он не удержался и спросил озабоченных специалистов:

– Ну что? Жить буду?

– Ещё как будешь, – подхватил шутку Сергей Вениаминович. – Пока не умрёшь.

– Что вы тут нашушукались, нашли у меня чего-нибудь?

– Мы обсудили перспективы лечения. Ничего смертельного пока не обнаружилось, – немного натужно засмеялся Андрей. – Как говорит мой автомеханик – на скорость и безопасность не влияет, а хороший стук наружу вылезет. Так что потихоньку ползай, пока мы все вместе дальше будем разбираться, искать причину твоего «стука».

Ему написали, какие анализы сдать, какому специалисту показаться, отдельно Сергей рекомендовал побольше витаминов: дозу обычных комплексных плюс аскорбинку и ещё настойку женьшеня. «Обязательно и регулярно, аскорбинку можно ударными дозами. Женьшень – прекрасное, незаслуженно подзабытое средство. Только внимательно и осторожно, соблюдая дозировку».

На том медицинская часть закончилась, время незаметно подтягивалось к пяти часам, а с ним к скорому окончанию у врачей рабочего дня и дежурства. Напоследок Кира с Андреем выпили кофе из автомата в вестибюле, кофе оказался на удивление неплох. Кирилл с уважением оглядел автомат и даже записал себе его марку, хотя кофейный бизнес его не интересовал, – так, для будущего, из интереса и для личного развития. Хотя какое предстоит ему будущее, сказать никто не мог, в том числе светила местной медицины.

4

Когда возникает неопределённость, хорошо съесть чего-нибудь вкусненькое. Но аппетита у Киры не было никакого. Многим помогает хлебнуть пивка, прямо из горлышка, по-русски, с вяленой или солёной рыбой, картофельными чипсами со вкусом «чего изволите, у нас любая химия есть». Пить пиво и вообще любой алкоголь Кириллу сегодня не хотелось. Заниматься обычными, обязательными рабочими делами – тоже.

Он ехал к Ушаковскому мосту, как будто домой, машинально управляя своим «Ниссаном», мысли были заняты не рулёжкой, а поиском хоть какой-нибудь определённости. Однако никакая не отыскивалась. Режим неопределённости не даёт строить дальних планов, он мешает работать, под его влиянием не хочется ничего затевать, не хочется говорить комплименты женщинами, не хочется ничего покупать, не хочется смотреть кино, даже хорошее.

Может ли помочь книжка? – думал он. Стоит попробовать, однако чтение требуется какое-то подходящее, только какое? Художественное? Довлатов, Ерофеев, Пелевин? Быков, может быть? Нет, не подойдёт так же, как раньше часто выручавший «Золотой телёнок». Булгаков с его извращённой мистикой «Мастера и Маргариты» или «Идиот» Достоевского будут, пожалуй, чересчур. Тогда нон-фикшн? «Как уцелеть среди акул», – прикладное бизнес-чтение при всей полезности теперь может оказаться совершенно ни к чему, некуда его станет применять. «Возраст счастья» – категорически не то, поскольку этот самый возраст может не наступить. Остаются мемуары и воспоминания. Или фантастика. Что-то мемуарно-фантастическое дома обязательно найдётся, подумал Кира, Стругацкие и Чудаков.

Вдруг он между своих раздумий понял, что совершенно неожиданно для себя повернул не к дому; руки сами вывернули руль вправо, машина свернула на Приморский проспект и поехала в Лахту. Когда он припарковал машину около Лахтинского кладбища, понял – его подсознание сейчас выдало лучшее из всех решений. Кира приехал поговорить с женой. Её отец, Павел Сергеевич, тоже лежит рядом, и здесь же его мать, Танина бабушка-блокадница, чудом спасшаяся страшной зимой 1942 года и дожившая против желаний всех правителей – убийц своих и чужих народов – почти до конца семидесятых. Хорошая, добрая, спокойная и всё понимающая компания, которая поможет разобраться с неопределённостью.

Погода сегодня вполне соответствовала беззвучной беседе. Солнце привычным для здешних мест способом пряталось за толстым слоем облаков, ветер с Финского залива галантно доставлял лёгкую влажность с запахом моря – застоявшейся солёной воды и омываемых этой водой старых камней, мокрого бетона и быстро ржавеющего в морской воде железа. Если соберётся дождь, он нарушит эту гармонию: дождь предполагает меланхолическое настроение, тоску и слёзы, но тоски сегодня не было, тоска и неопределённость посещали Кирилла, строго соблюдая очерёдность; вместе они неплохо уживались разве что у юных Ромео с Джульеттой.

Кирилл прошёл по центральной аллее почти до конца, там, в самом углу шестого участка было место покоя близких ему людей, если не учитывать факт, что с Таниной бабушкой он не успел познакомиться лично и знал о её незаметных окружающим подвигах только из многочисленных рассказов родственников. Кладбище в это время совершенно пустынно, конечно, если иметь в виду живых, а не его население. Только одна женщина в платке и сильно осунувшимся лицом встретилась ему по пути. Она стояла возле закрытой оградки, будто не решаясь войти внутрь.

Сегодня сработало давно подмеченное правило: Кирилл давно заметил, что лучше всего получается, когда событие происходит спонтанно, после случайных встреч, внезапно пришедших в голову идей, когда вдруг, именно в одну секунду, возникает необходимость что-то сказать, с кем-то поделиться, у кого-то спросить, посоветоваться, поплакаться; когда сборы быстры и не берётся ничего лишнего, когда электричка отходит через сорок минут, а времени на дорогу до вокзала – тридцать, когда бросаешь все запланированные и недоделанные дела ради общения с нужным хорошим человеком. Примерно такой получилась у него встреча с Шуркой; эта встреча стала спусковым крючком для воспоминаний, новых мыслей и размышлений о грядущем. И сегодня его спонтанное решение заехать на погост виделось ему самому совершенно правильным. В самом деле, ему нужно многое осмыслить, привести к общему, единому знаменателю.

В спонтанности плохо только то, что он пришёл на кладбище с пустыми руками, не в русских традициях: ни цветов, ни конфет, даже корочки хлеба, чтобы покрошить птицам, у него с собой не оказалось. Хотя Кирилл неверующий, традиций он не обижал – нисколько не трудно им следовать. Он вообще-то не очень понимал обязательности строго следовать традициям в определённых ритуалом местах: например, в церкви или здесь, на кладбище. Ему совершенно не виделось в этом смысла, ничто не мешало отдать дань памяти ушедшим в любом другом месте и в любое время, причём каким угодно способом, иногда вполне достаточно этих людей просто помнить. Иначе традиционный способ ведёт к давно сложившейся русской привычке распития крупных доз алкоголя, что будет отличать вечер памяти от прочих ординарных пьянок лишь отсутствием необходимости всё время чокаться. Впрочем, звенеть стеклом и хрусталём начинают после первых двух стопок. Всё остальное тоже повторяется точь-в-точь: веселье с анекдотами, безудержное обжорство и непременно возникающие в любом пьяном разнородном обществе конфликты пониманий и интересов, изредка доходящие до мордобоя.

Он присел возле трёх холмиков и мысленно, беззвучно разговаривал с женой, иногда что-то мог вставить Павел Сергеевич, но редко, он вообще-то и при жизни был не очень разговорчив. Кирилл часто бывал здесь и говорил с родственниками. Он не сошёл с ума и совсем не пытался вообразить, что эти «беседы» происходят хоть сколь-нибудь всерьёз. Просто ему нетрудно представить, что могла бы сказать ему Таня, и какую реплику мог вставить тесть. Безусловно, приезжать для этого на кладбище вовсе не обязательно, он точно так же мог «разговаривать» с другом Витькой, у которого вовсе не было могилы. Но само это место действовало необыкновенно расслабляюще, оттого слова на ум приходили немного другие, чем дома или в Летнем саду, где Кира обыкновенно «беседовал» с женой – она всегда любила это место – или при любой другой умиротворяющей тишине природы, где-нибудь на побережье с видом на Балтику, а то и просто на даче.

Ситуация со здоровьем сейчас оставалась неопределённой, притом что именно здоровье определяло почти всё. Но и без этого было о чём подумать. О том, чтобы завязать с торговлей, Кирилл впервые задумался примерно полгода назад, сейчас реально начал искать покупателей на свои павильоны, выставил их на продажу; тем же занимался его знакомый юрист. Ситуация для продажи не самая подходящая, если учитывать внутреннюю экономическую ситуацию на внешнем политическом фоне, а с другой стороны – кто знает, когда она станет более подходящей? К тому же решение им принято окончательное, чего же тогда ждать? Оставалось понять, что делать с вырученными деньгами: начать что-то новое, тот же вендинг, или, выйдя в кэш, плюнуть на всё, заняться здоровьем и детьми.

Когда он остался один, то есть один с детьми без жены, его и без того невеликий интерес к отдыху стал пропадать, пока не заглох совсем. Постепенно пропали все посторонние занятия, кроме работы и домашних дел. Пока Ваня учился в младших классах, присутствовала кое-какая обязательная часть, вроде проверки домашних заданий. Со временем закончились и они – сын рос самостоятельным парнем, что не могло не радовать. На школьные собрания родителей в последние года три Кира сходил лишь однажды.

Вообще его интерес к жизни сильно угас, и от уныния спасали только ежедневные заботы, обязательные, как восход солнца. Накормить сына, отвезти или отправить в школу, придумать что-то для него на обед, если он не хотел ехать к бабушке или она не могла приехать к ним домой. Потом вечер с тем же набором, немного разговоров о неинтересных Кире околошкольных новостях, и далее по кругу. Спасение оставалось в работе.

Так продолжалось, пока был жив тесть, а когда его не стало, тёща вся ушла в заботу о внучке, Ваня подрос, и две половинки некогда близкого семейства разошлись так далеко, насколько этого захотела Зинаида Матвеевна. Теперь Кирилл уже ничего исправить не мог. Ваня почти взрослый, Маша подросла, но оставалась в глазах тёщи маленьким ребёнком, потому оставалась опекаема до степени «кормить с ложечки», противной Кириллу по самой сути. Маша относилась к папе, как к Деду Морозу, который обязан привозить подарки, больше ей от него ничего не требовалось.

Потому он проводил время на работе, максимально старался занять себя там. С Таней они куда-то выбирались – она любила театр и живопись, они вместе ходили в гости, чаще к её подругам и знакомым, реже – к друзьям Кирилла. То есть существовала и другая, параллельная работе жизнь. Сейчас ничего этого не осталось, одна только работа, работа и работа. Немногочисленные друзья никуда не делись, но общение с ними свелось к минимуму или к случайностям вроде вчерашней встречи в супермаркете. Он настолько привык к такому жизненному режиму, что совсем не понимал, чем занять себя дома. Его не трогали сериалы, ему вообще не были интересны новости формата центральных каналов телевидения, он не любил футбол и вообще любой спорт. Весь его отдых теперь заключался в том, чтобы полулёжа расслабить уставшее за день тело, посмотреть в планшете новости из Сети и полистать какую-нибудь книжку, на серьёзное чтение которой сил обычно не оставалось.

Может, действительно стоит заняться воскрешением «Папаши»? Но тогда надо в первую очередь планировать поездку в Москву и встречаться с Алексом, узнавать его мнение, без него нечего и связываться. Если он согласится, то находить людей, способных поддержать, то есть продюсера – не вкладывать же собственные деньги! Хотя это интересный бизнес-вопрос: смотря сколько потребуется, и сможет ли «отбиться» вложение. Как и когда могут покрыться затраты? Надо как-то прикидывать, это похоже на некий бизнес-план, действие знакомое, только в незнакомой области. Притом в план необходимо включить «возвращение в музыку», придётся брать уроки – не столько вокала, хотя и это не помешает, сколько игры на фортепиано и гитаре. Тут экзерсисами с сыном не отделаешься. Опять же, при любом раскладе затевать всё что угодно лучше, когда нет оглядки на здоровье, то есть перво-наперво придётся отдыхать и лечиться, может быть поехать куда-то. Если с собственным организмом удастся договориться – это будет хорошо для начала. Именно для начала. А там посмотрим.

Родственники, как всегда, во всём с ним согласились, и это Киру подбодрило. Он двинулся назад к машине. Женщина, встретившаяся ему по дороге, всё так же стояла, как замороженная, прицепившись к прутьям решётки ограждения вокруг красивого памятника из белого мрамора. Кирилл заметил, что от судорожного усилия, с каким она держится за железо, у неё побелела кожа на костяшках пальцев. Он внутренне напрягся, как у него всегда случалось, если он наблюдал ситуацию, требующую вмешательства.

Кира со своим провинциальным полу-деревенским воспитанием не мог оставаться безучастным, если видел, что кому-то нужна помощь. Не обязательно спасти жизнь – в экстренных ситуациях героев хватает, в нашей стране они не редкость, героизм у наших людей в генах. Но вот помочь справиться с неожиданными внезапными обстоятельствами или, например, просто сдать свою кровь – с этим дела обстоят намного хуже. Все хотят спасти жизнь, а не предотвратить смерть. До переезда в Ленинград Кира часто слышал мифы о якобы каких-то особенных, очень воспитанных и отзывчивых его жителях, однако, живя здесь почти тридцать лет, не замечал в петербуржцах какого-то активного стремления предложить помощь.

Что говорить: он особой воспитанности и вежливости в последние годы не замечал, не считая совсем небольшого количества людей старше шестидесяти. Быдловатая советская власть легко перемолола весь двухсотлетний запас традиций, последующие двадцать лет усиленной миграции довершили дело. Много, очень много разных людей собралось в Питере; жители старой волны, возможно, были когда-то давным-давно такими, малую часть приезжих перевоспитала окружающая красота, но абсолютное большинство ничем не интересовалось, не хотели обращать внимание ни на что, кроме самих себя. То, что эта часть – малая, Кириллу стало понятно ещё в студенчестве, когда на внезапно упавшую, споткнувшуюся о поребрик старушку, разбившую в кровь пол-лица, абсолютное большинство не обратило ни малейшего внимания, остановился лишь он сам и две сердобольные женщины, да ещё мужик на «Волге», что вызвался отвезти старушку в травмпункт. Остальные шли мимо, большинство не повернуло головы даже из простого любопытства.

Вот и сейчас Кирилл притормозил: вид женщины, готовой превратиться в камень, внушал опасения, и он на всякий случай решил узнать, не нужно ли ей содействие. По своему опыту он помнил, что свежие сердечные раны заживают долго и очень болезненно.

– Сударыня, вам нехорошо? – воспользовался он старорежимной формой обращения к дамам, редко где сохранившимся. – Я могу вам помочь?

– Ужасно, когда совсем не с кем поговорить, – с трудом оторвав взгляд от памятника, ответила женщина. Она повернула к нему лицо, Кира увидел бледное, но вполне миловидное лицо женщины средних лет, причём весьма затруднительно точно определить – каких именно. На лице нет косметики, выпуклый лоб, щёки слегка впалые, тёмные глаза в кружеве морщинок, но слёз не видно, она не плакала. На ней однотонное глухое закрытое платье какого-то немного солдатского покроя, волосы убраны в платок не по погоде, хотя сегодня в северной столице довольно тепло. Когда Кира увидел на шее цепочку, он догадался, что это не золотое украшение, а крестик; женщина верующая, так объяснилось и одеяние.