Текст книги "Принцип неопределённости. роман"

Дезориентированный Кира понимал, к чему ведёт такое развитие событий, однако не представлял, что именно ему следует делать дальше, он заранее отдал всю полноту инициативы неизвестной. Поэтому достал бутылку вина, давным-давно затесавшегося невесть откуда в его непьющем мире, переставил с подоконника на стол вазу с фруктами и включил кофе-машину – с его пересохшим горлом не справлялась простая вода. Он успел налить себе кофе, но выпить не успел: он едва сделал один глоток, когда девушка вышла из ванной и, шлёпая босыми ногами, прошла к нему на кухню. На ней было только тёмно-красное шёлковое очень короткое платье, рукава и плечи которого сделаны из какого-то полупрозрачного материала, как тюль.

Не вдаваясь в лишние разговоры и расспросы, она просто подошла вплотную к Кириллу, без своих туфель она стала сильно ниже его. Обхватив Киру за талию, запрокинула голову и впилась в его губы своими. На этот раз поцелуй оказался намного длиннее, чем в машине и лифте. За ним последовали ещё и ещё, после каждого он ощущал прилив сил, не просто прилив мужских сил, а такой, как будто его накачивали энергией, как сдутую шину – компрессором. Он уже не ощущал времени, не понимал, сколько его прошло с начала, с этого необычного любовного начала, от только чувствовал под своими руками упругое девичье тело, он успел понять, что под платьем нет никакого белья, он гладил рукой по её шёлковым, таким же мягким, как платье, волосам, но не предпринимал ничего, кроме ответов на её поцелуи, пока наконец она сама не спросила, с натугой от него оторвавшись: «Может быть, нам станет гораздо легче целоваться где-то в твоей комнате?»

Когда они оба выдохлись, Кира мельком глянул на часы и не понял цифр: часы показывали пять-тридцать. Он попытался представить себе, что эти цифры означают – полшестого утра или какую-то ошибку, но окончательно ни к какому решению не пришёл: оба варианта представлялись нереальными. До этого он помнил только дорогу около Сестрорецка, заправку, рядом девушку в плаще и красных туфлях на обочине, и светлячки цифр на панели приборов -11:11PM. Шесть часов провала после этих единичек – это слишком, во внезапный отказ часов, которые сейчас показывали 5:31АМ, тоже не верилось. Тогда – что это?

– Тебя как зовут, нежный зверь? – спросила девушка мягким голоском, в котором, как прежде, слышалось что-то очаровывающе-непонятное.

– Кирилл, – ответил он. – А тебя?

– Ольга.

– Класс. Мне на Оль всегда везло, – машинально процитировал он слова из песни Чижа, и сам тут же смутился. – Ты только не подумай ничего, это из песни.

– Сколько времени? – спросила она. Или слышала Чижа, или судьба всех остальных Оль её нисколько не взволновала.

– Не знаю. Часы показывают 5:32. Но не похоже на правду.

– Почему не похоже?

– Когда мы приехали, было около двенадцати. Я никогда в жизни не занимался сексом пять часов подряд.

– Я тоже. Не знаю, что со мной случилось, но это было потрясающе. Тебе не понравилось?

– Ты мне понравилась даже без этого удивительного марафона.

Ольга потянулась к нему, легко чмокнула в щёку, и вдруг резко встала. Она не нашла, где включить свет и стала шарить в полумраке наощупь, искать что-то на полу, нашла и сразу принялась натягивать это на себя. То оказалось её красное платье.

– Куда ты заторопилась, Оля? До утра осталось поспать всего пару часов.

– Извини, мне надо.

– Постой, ты чего? Давай хоть кофе попьём? Что за спешка? – Кира вскочил тоже и, как был, голый побежал на кухню включать машину.

– Не надо, Кирилл, спасибо. Я поеду, мне правда надо, – девушка вышла на кухню уже полностью одетой, и выбирала что-то в своём телефоне. Выглядела она удивительно свежо для бессонной ночи. Нашла, нажала. – Будьте добры машину. Да, сейчас, текущее время. Какой у тебя адрес, Кирилл? Поеду в гостиницу «Азимут». Да, на Фонтанке. Спасибо.

– Подожди, Оля. Ты меня хочешь бросить после всего? Давай я тебя отвезу.

– Не надо, мне так удобнее.

– Может, тогда хоть телефон свой дашь?

– Дурачок! Конечно дам. Называй свой, я наберу, – он продиктовал, его смартфон тут же зазвонил где-то далеко. Она улыбнулась. – Вот они и познакомились. Только ты эсэмэски пиши, мне сегодня будет неудобно разговаривать, я работаю.

Только сейчас Кирилл понял, что такого очаровывающего было в Олином голосе: она почти неуловимо картавила, и это очень смягчённое «Р» придавало её речи специфический шарм, как акцент издалека приехавшей соотечественницы, всю жизнь прожившей за границей.

– А когда …? – начал он.

– Сегодня, – не дала ему закончить вопрос девушка. – Конечно, сегодня увидимся, если ты не занят. Вечером заедешь за мной?

Она кратко чмокнула его в губы, тихо сказала по-немецки Iсh liebe dich, уверенно цокая, вышла в коридор, он проследил, как она села в лифт, прикрыл входную дверь квартиры и только теперь заметил, что так и не успел одеться. Он провожал полностью экипированную Ольгу, успевшую надеть свой серый плащ и красные туфли на жутких каблуках, абсолютно голым! Это настолько развеселило его, что он засмеялся громко, не обращая внимание на очень раннее время, с удивлением чувствуя, что ничего у него не болит, и противный ежедневный моторчик не делает своё обычное «вж-вжи-вжик»; чувствовал, что совершенно не хочет спать, несмотря на сумасшедшую ночь, что испытывает какой-то необыкновенный прилив сил и ощущает странную нежность.

И тогда он громко, вслух произнёс: О-ля. Звук её имени очаровывал, и Кирилл повторил его несколько раз, меняя тон, как бы подбирая подходящий к облику нежной решительной девушки. Не останавливаясь, Кира пошёл в ванную и там, полощась под струями прохладной воды, напевал себе под нос: «О-ля, их либе, О-ля-ля». Сквозь эту глупую песенку почти без слов прорывался Михал Палыч и Витя с их странными советами, но песенка всё заглушала, потому что пелась не словами и не голосом, а откуда-то из глубины, из души. Вытираясь после душа, он сказал громко сразу всем, ни к кому конкретно не обращаясь – сегодня утром ему не хотелось молчать, хотелось говорить громко: «К чёрту ваших черноглазых цыганок, братцы. Мне понравилась бронзововолосая голубоглазка Оля. Вот так. И не спорьте со мной, это бесполезно».

2

Кирилл с трудом дождался времени, показавшегося ему приличным: одиннадцати часов, и набрал смс-ку: «Оленёнок, доброе утро! Звони, как освободишься», получил в ответ лаконичное «ОК», собрался и привычно поехал на работу, куда совсем не собирался ещё вчера вечером, а сегодня вдруг обнаружил в себе это рабочее рвение. Он остановился перед входом и с лёгким сожалением оглядел то, во что было вложено больше пятнадцати лет его жизни. На всех стёклах изнутри висели свежие огромные плакаты «Окончательная распродажа – 50%», «К любому аксессуару второй на ваш выбор – в подарок», «Аккумуляторы за треть цены». Со вчерашнего вечера для всего этого начался обратный отсчёт, пути назад нет. Кончается старое, начнётся что-то новое. Примерно так же было девятнадцать лет назад, наступил конец «Дорсета», и сейчас конец «персональной электроники» обязательно превратится в какое-то неизвестное начало. Интересно, что это будет, – подумал он.

Кирилл вошёл, поздоровался со своими и прошёл к себе в закуток. Хорошо, что Динара сегодня выходная, не придётся отвлекаться. Дела, как всегда, нашлись. Их только придумай, и они тебя не отпустят. Вчера он решил, что надо определиться с прощальными подарками сотрудникам; всем, в особенности старожилам, хотелось подарить что-нибудь особенное на память, не дешёвку и не деньги, чтобы задержалось в памяти подольше. Ещё надо принять решение, что из остатков товара взять себе для разных подарков, как говорится, «на всякий случай», какой товар отобрать и предложить для реализации знакомым и приятелям, а всё остальное продать просто кучей, как сэконд-хэнд.

Он увлёкся раскладыванием на компьютере товаров в разные виртуальные кучки, никакая усталость или болезнь ему сегодня не мешали. Захотелось позвонить Палычу и спросить: голубоглазая девушка, ни капли не похожая ни на колдунью, ни на балканскую цыганку, тоже может дать ему больше сил, чем любые лекарства? И ещё: не опасно ему быть с такой хрупкой девушкой? Ему, носителю генома скрытой и страшной любовной силы? – он засмеялся тихонько над такой ерундой. Хотелось смеяться во весь голос, но за тоненькой перегородкой продолжался рабочий день: говорили покупатели, суетились продавцы.

Потом мысли уступали место совсем другим размышлениям, и он начал задумываться о ночном происшествии и худенькой страстной девушке с большими голубыми глазами. То были сладкие воспоминания, но примешивалось что-то необъяснимое, какая-то тайна, и Кира начинал раскладывать мысли почти так же, как раскладывал по группам товар: кто эта девушка Оля, откуда она и кем может быть? Появилась тяжёлые мысль насчёт профессионалок своего дела – слишком вольно, очень раскованно и привычно она повела себя с мужчиной.

С другой стороны, девушка казалась такой искренней, и если она так умеет играть чувства, тогда она не простая шалава, а гениальная актриса. Но опять перевешивала лёгкость, с какой молодая красивая девушка завалилась в постель к буквально только что встреченному зрелому мужчине. И ещё: зачем профессионалке такие приключения, неужели ей не хватает этого «по работе»? И опять же – зачем приличной девушке возить с собой пачку презервативов? У Киры их уже много лет не водилось, возникла надобность – купил, а в запасе никогда не держал, и с собой тем более не таскал. Когда Динара неделю назад соблазнила Кирилла, она как-то догадалась об этом, сама купила для их мимолётной случайной связи. Сейчас молодёжь другая, просвещённая, сейчас у них всё иначе, не так, как раньше. Шурка именно это имел в виду, и насчёт подобного возмущался во время последней встречи. Может, эта привычка для молодой девушки вполне естественна? Конкретно: в наше время и для её возраста. Какой, кстати, у неё возраст? Двадцать? Двадцать пять? Никакие его вопросы не находили разумного, и главное единственного ответа.

Когда он наконец-то отобрал кое-какой товар для себя, распечатал этот список и распорядился собрать, упаковать в одну коробку для погрузки в машину, раздался звонок. Тут все заботы дружно отбежали на второй или двадцатый план: это звонила Она.

Кирилл запрыгнул в машину и помчался за ней – Оля ждала на Невском у Гостиного Двора. К сожалению, опутанный своими эмоциями, как Лаокоон с сыновьями – змеёй, Кира совсем упустил из виду незначительное «автомобильное обстоятельство»: останавливаться на Невском нельзя, можно только на примыкающих улицах, и то должно очень сильно повезти со свободным местом для парковки. Пришлось именно так и сделать: Михайловская как всегда оказалась забита битком, в два ряда, а на Садовой он смог криво приткнуться в маленький просвет между двумя огромными внедорожниками и, как обычно в таких случаях, у него возникло чувство быстротекущего времени, заставлявшее резво суетиться, поторопиться, чтобы как можно скорее уехать из этакого неудобья.

Он набрал её номер, она ответила почти мгновенно, но по извечному закону, известному на родине «закону подлости», а на западе прославившемуся как «закон Мура», Ольга ждала его на противоположной стороне «Гостинки», там, где из метро есть другой выход. Кирилл, к своему удивлению, не стал долго размышлять, выскочил, нажал кнопку брелка, закрыл машину и быстро пошёл вдоль Невского к другому углу Гостиного Двора. Он даже не заметил, что ещё вчера такое поведение было для него совершенно немыслимо: он явно начал бы ездить по кругу в поисках какого-то постоянного, более удобного места. Сам всегда ругался на таких вот торопыг и разгильдяев, бросающих машины с выпирающим на проезжую часть багажником, сужающим проезд, уж не говоря о проблемах выезда с парковки огромного «Линкольна Навигатор», перед носом которого он криво воткнул свой «Ниссан». Кирилл хоть и шёл быстро, но нисколько не запыхался, здоровье его не подводило, напротив, он был весь в волнующем предвкушении встречи с таинственной, пока неоткрытой, почти незнакомой чудесной девушкой.

Погода сегодня сделала свой небольшой подарок жителям северной столицы; светило солнце – не очень грело и не давало большой теплоты, но закалённые питерские женщины моментально облачились в летние мини-платья, шорты, невесомые топики и яркие футболки, отчего город стал выглядеть чуть более южным. Ольга шла ему навстречу, сегодня она была без плаща, на ней сине-голубое платье, на ногах какие-то голубые «лодочки» без кошмарных шпилек – вообще без каблука, солнцезащитные очки, а бронзовые волосы не распущены, а по-деловому собраны в пучок. Приближаясь, Кира в сегодняшнем ярком свете увидел, какая она загорелая и стройная, как она хороша и как юна. Такая может понравиться многим мужчинам, если, конечно, он не какой-нибудь извращенец или гей.

А что она нашла во мне? Почему именно я? – подумал он. – Мне уже довольно много лет, я не богатый «папик», это можно понять по мне сразу. Обыкновенный «Кашкай», рядовая квартира-трёшка в современной высотке, простая одежда. Нет, это отпадает. Внешняя привлекательность… ну да, когда-то правда была, девчонки вешались в молодости гроздьями, но ведь с тех пор прошло уже очень много лет. Плюс болезнь с истекающей из неё слабостью. Хотя болезнь сегодня опять затаилась, никак себя не проявляла, будто закончилась в одночасье. К тому же на слабость его ночное безумство никак свалить не удастся, вот уж сам от себя не ожидал такого!

Он не успел разобраться в этом вопросе, он просто шёл навстречу этой милой девушке и улыбался. Он давно так не улыбался. Когда их траектории пересеклись, он сказал «привет!», взял её руки в свои и, продолжая глупо улыбаться, молча смотрел ей в лицо. Она тоже сказала «привет», глаз за тёмными стёклами очков не видно, но её ладошки в его руках не были отстранённы или холодны, они ласкались, как будто целовались с ладонями Кирилла.

– Не знаю, Оля, можно ли мне тебя сейчас поцеловать, – после недолгой паузы сказал он.

– А кто мешает? Тебе нужно чьё-то разрешение? – серьёзно ответила она.

– Нет, но я почему-то тебя немного боюсь. Ты вчера была такая… непредсказуемая. Вдруг сегодня что-то изменилось?

– Какой ты глупый, Кирюша, – она внезапно назвала его так, как называла только мать и бездетная тётка, любившая его, пожалуй, даже больше матери.

И Кирилл, больше не раздумывая, привлёк Ольгу к себе и обнял, прижал к себе плотно, как будто пытаясь слиться с ней в одно целое. Ему оказалось совершенно наплевать на огромное число людей вокруг, на их мнение; на то, что он, зрелый мужчина с пробивающейся на висках сединой, публично и откровенно показывает свои чувства к девушке намного моложе его, и пускай все смотрят и завидуют – те, кто на это способен, или осуждают – те, кто захочет осудить.

– Куда поедем? – спросил он её, с сожалением оторвавшись.

– Прокати меня немного по центру, я очень давно здесь не была, хочется посмотреть, что изменилось.

– А потом? Может, заедем куда-нибудь и поедим что-нибудь?

– Не говори мне о еде, я не хочу.

– Странно. Я вчера сказал бы точно так же, но сегодня мне почему-то хочется плотно перекусить.

– Ничего странного. Ты потратил много энергии, – улыбнулась Ольга.

– Нет, не в этом дело, даже наоборот, – смутился Кира. – Ты меня зарядила, как батарейку. Но поесть мне хочется не только оттого, что я очень голоден, а потому что хочу подольше побыть рядом с тобой, поговорить. Я ведь не знаю твоих планов. Я вообще ничего о тебе не знаю, кроме имени. О-ля, – нараспев повторил он.

– Меня очень давно не называли по имени, тем более так ласково. У тебя такой голос красивый, – девушка прижала голову к его груди. – Всегда Ольга! – или ещё хуже – Olga. Если хочешь, поедем в ресторан, хотя мне не нравится там разговаривать, в ресторанах слишком казённая атмосфера.

– Есть и душевные рестораны. Но я ничего не имею против, если ты не хочешь. Давай покатаемся, а после, продолжая кататься, плавно поедем ко мне. Я приготовлю что-нибудь, вот и будет у нас ресторан. Я обещаю тебе личного повара и персонального официанта.

– Ты умеешь готовить? – она подняла с его груди свою маленькую головку и посмотрела чёрными очками ему в глаза. – Люблю, когда мужчина готовит. Мой папа хорошо готовил.

– Я давно научился, уже почти семь лет мы с сыном живём вдвоём. Но – всё потом, поехали отсюда, я не хочу тебя слушать посреди улицы.

Они вернулись к оставленной Кириллом почти поперёк Садовой улицы машине. И картина предстала перед ними хуже некуда: вокруг запертого машиной Киры «Линкольна» бегал крепкий мужик, пытаясь оценить возможность выбраться из плена. Он размахивал руками, бормотал ругательства, и скорее всего не в первый раз пинал по колесу грязный «Кашкай» Кирилла, а потому издалека казался похожим на злого волшебника, вызывающего дух хозяина автомобиля. Когда они подошли ближе и Кирилл выключил вопящую сигнализацию, мужик моментально переключился на него. Его трясло от злости, и если бы он был сейчас в вытянутых на коленках трениках и майке-«алкоголичке», а не в хорошем костюме с белой рубашкой и дорогим галстуком, его легко можно было принять за перепившего алкаша, возмущённого лаем тойтерьера соседки. Различие с рядовым алкашом, правда, бросались в глаза из-за спортивной, накачанной фигуры мужика; понятно, что это не владелец машины, а водитель и заодно наверняка охранник.

– Ты что, в натуре, совсем …? Сука, я тебя сейчас… твою мать, – почти непрерывно матерился мужик, он непонятно от чего весь вспотел, от бегания вокруг машин или от своего крика.

Кирилл не хотел ввязываться и отвечать что-то, хотел просто побыстрее уехать, и потому попробовал усадить Ольгу, открыл правую дверь, но крепыш не желал остановиться и с силой захлопнул её обратно.

– Вам что нужно, мужчина? – вдруг вмешалась Оля неожиданно твёрдым голосом. На фоне этого крепыша она выглядела совсем тростинкой, маленькой былинкой рядом с кряжистым деревом.

– А ты, б…, не лезь. Успеешь отсосать, – оттолкнул её мужик.

Что произошло бы дальше, предсказать невозможно. У Ольги напряглось лицо, она вся напряглась, а Кирилл драться не любил и не умел, но когда какой-то чмырь обижает его девушку! Сегодня он был готов на всё, даже если его убили за это. Но произошло неожиданное: дверь «Навигатора» открылась, и оттуда выглянул ещё один господин в отличном костюме, тоже хорошо накачанный. Ситуация осложнялась, с двумя охранниками невозможно справиться даже ценой собственной жизни.

Но этот второй не присоединился к первому, лишь сказал с различимым акцентом: «Ехать, Алексей», – и с улыбкой добавил для кого-то внутри машины: «Keine Zeit zu…", что-то длинно по-немецки. Кирилл со школьной скамьи очень плохо переносил немецкий. Учительница Ольга Петровна из его провинциальной школы, по иронии судьбы Олина тёзка, и учителем была совсем никудышным, и нервы имела настолько расшатанные, что при малейшем поводе начинала орать, бросаться учебником и стучать линейкой по голове провинившегося ученика. Её очки в этом порыве частенько сваливались с трясущегося носа и падали, – хорошо, если на парту. Поэтому одно стекло её очков частенько бывало разбитым, а дужки перевязаны проволочкой, оттого они выглядели инвалидом афганской войны. Немецкий Кира не просто не знал, он его ненавидел.

Но из маленькой тоненькой девушки Оли эта фраза вдруг сделала разъярённую львицу. Она начала говорить по-немецки громко и отчётливо, постепенно распаляясь, стала помогать себе руками, горячо жестикулируя; она подошла вплотную к прекрасно одетому господину, так неудачно высунувшемуся из машины, а он под её словами съёживался, уменьшался, физически становился меньше и незаметнее, лицо его побледнело. Кира не смог бы себе даже представить, чем всё это может кончиться, а закончилось неожиданно тихо и просто. Откуда-то из глубины машины, видимо, последовала команда, не требовавшая повторения, охранник крикнул водителю: «Ехать срочно», – и подтвердил команду, махнув рукой на место за рулём, – вот и всё. Крепыш быстренько ретировался в «Навигатор», Кирилл вновь открыл пассажирскую дверь и усадил Ольгу.

Когда он обежал машину и сам сел за руль, девушка смеялась, смеялась громко и весело. Она попыталась что-то сказать Кире, но он не мог отвлечься – был занят, пятясь задним ходом, выезжая на Садовую улицу.

– Чувствую острую необходимость тебя поцеловать, – и она попыталась его обнять прямо за рулём.

– Ты что творишь, Оля, подожди, сейчас мы в них ещё и въедем! Вот это будет полный абзац. Подожди, я где-нибудь остановлюсь, – с трудом уговорил её Кира, которого трясло неизвестно от чего – от прикосновений этой необычной девушки или от недавнего происшествия. – Ты пока лучше расскажи, чего ты им наговорила. Охранник аж побелел.

– А! Этот пидор, что из машины вылез, сказал: старик снял молодую шлюху, про всё забыл, не мешай ему, нам не стоит терять на них время. Вот я ему за это выдала! Он вряд ли часто слышит такие слова у себя дома. Я обматерила их самыми изощрёнными, самыми гнусными немецкими ругательствами. У меня дед немец, его отец – мой прадед – был шахтёром в Руре, он с семьёй от фашистов сбежал, как он думал – в хорошую страну, страну победившего социализма. На Донбассе уголёк копал, выбился в стахановцы, его за это сослали в Караганду, он и там геройствовал в шахте, поэтому когда война началась, его уже по-настоящему посадили, как немца и врага народа, в Магадан упекли. Выжил всё-таки. Не помню я его, хотя он долго прожил, меня успел увидеть. Дед при мне власть ругал всеми этими словечками. Мне лет пять-шесть было тогда. Не знал старый, что девочка лингвистически талантливая и всё запомнит. Мне как лингвисту вообще повезло с семьёй: бабка из Сербии, бывший президент Милошевич из их рода, какой-то очень дальний родственник.

– Так ты переводчица? В Питере по делам?

– Да, перевожу. Итальянцы тут. И немцы, – почему-то нахмурила брови Ольга.

Кира понял это по-своему, остановил машину прямо посреди улицы, развернулся к ней, взял её лицо в свои ладони и поцеловал мягко и нежно, будто извиняясь за беды, которые причинили их семье все правительства мира. Ольга терпела этот нежный поцелуй недолго, её чайник закипал удивительно быстро, и через минуту она целовала Кирилла так страстно, как будто они не виделись целый год. А ведь со времени их расставания прошло лишь двенадцать часов. Сзади уже сигналил ещё один нетерпеливый, требуя освободить проезд.

– Ты клёвый, Кирюшка. Поехали сразу к тебе, ну их, эти питерские красоты. Ты за мной обещал поухаживать. Я тебе тоже кое-что обещаю.

Дома она наконец сняла свои чёрные, почти непроницаемые для света очки, и Кирилл сразу заметил перемену.

– Ты вместе с гардеробом поменяла цвет глаз?

– Вчера одевала линзы. Сейчас легко всех обмануть, в том числе себя. Мне мои глаза не нравятся.

– Ну почему? У тебя такие красивые глаза, красивей я ни у кого не видел. Дай рассмотреть поближе, – он придвинулся ближе к её лицу и посмотрел: глаза оказались не просто коричневыми, а почти чёрными, Оля твёрдо и серьёзно смотрела на него пронзительным, пронизывающим взглядом тёмно-коричневых глаз. У него похолодело внутри. – Кто ты говоришь у тебя с Балкан?

– У меня глаза чересчур тёмные, мамины, сербское бабкино наследство. А мне больше нравятся голубые. Голубой – самый красивый цвет, как у папы.

– Красивые глаза у того, кто смотрит на тебя с нежностью, слова Коко Шанель, – возразил ей Кира, преодолевая трепет. Опять действовали Палычевские разговоры. – Тебе, наверное, просто больше нравится без очков.

– Угадал. Надоели эти очки!

– Тебя они не портят. Но без очков удобнее. Ты не пробовала узнать, как коррекцию сделать? Сейчас это легко, говорят.

– Узнавала. Подруги делали, после лазера Настя две недели на стенку лезла. И то у неё всего минус три было.

– У тебя сколько?

– Много. Почти шесть.

– Ну и что, давай узнаем, как поправить, я буду с тобой, мы будем вместе, я буду тебя оберегать. Я могу даже страдать вместо тебя.

– Давай, – почему-то неохотно согласилась Ольга. Кира не любил откладывать важные дела в дальний ящик, поэтому сразу записал себе в ежедневник телефона: «глазная клиника». Больше они ни на что не отвлекались, разве что перекусить наскоро приготовленными Кириллом сэндвичами и на кофе, много-много кофе в перерывах.

– Тебе сколько лет, Олечка? – спросил её Кира уже поздно вечером, когда они сидели за столом на кухне, пытаясь поесть что-нибудь, но это не очень получалось, потому что Оля сидела у него на коленях, и кому-то из двоих непременно хотелось целоваться, а поцелуи всегда затягивались. Еде в эти короткие промежутки «между» доставалось слишком мало времени.

– Что, испугался, что я несовершеннолетняя? В тюрягу не хочешь попасть за соблазнение малолетки? – вдруг резко сменила тон и захохотала она. У неё эти переходы почему-то получались очень легко: от нежности к грубости, от кротости к ярости.

– Да ты что! Ты не похожа на школьницу. Ну правда. Насколько ты малолетка, сознавайся! – Кира подхватил её игривый тон.

– Двадцать трри, – ответила она, волшебно програссировав «р», но тут же поправилась, – двадцать шесть, чего я говорю!

– Ты забыла, сколько тебе лет? – улыбнулся он.

– Нет, это так, привычка. Я обычно незнакомым Женей представляюсь, а из-за того что выгляжу молодо, возраст уменьшаю, чтоб дурацких вопросов не задавали. Но тебе почему-то сразу сказала настоящее имя. Наверно, потому же, почему мне захотелось тебя поцеловать – я тебя сразу разглядела, ты надёжный. А тебе? – этот вопрос о возрасте Кирилла она задала без особого интереса.

– Ты скорее на двадцать выглядишь, вот это странно. А вот мне скоро сорок шесть.

– Не ври, не может быть! Тебе лет сорок, больше не дашь.

– Правда. Почти правда. Мне сорок пять, сорок шесть будет через два месяца.

– Почему ты совсем один?

– Сын уехал со своей спортивной командой в Сочи, он совсем взрослый, ему семнадцать, а дочка живёт с бывшей тёщей.

– Развёлся? Но ты по глазам скорей одинокий мужчина, чем разведённый. Я тебя сразу разглядела. По твоим чудным серым глазам.

– Так и есть. Жена давно умерла, я одинокий свободный мужчина, – грустно улыбнулся Кира.

– Бедненький, – понарошку захныкала, пожалела его Ольга, обхватив за шею. – Но ты прости, мой одинокий мужчина, мне надо бежать. У меня в гостинице клиенты иностранные и шеф строгий.

– Очень жалко. Я так хотел тебе колыбельную спеть, обнять и не отпускать.

– Будет ещё возможность. Я тебя не брошу, и ты меня, пожалуйста, не бросай, ладно? – как в прошлый раз быстро собираясь, попросила Оля, и мимоходом сообщила. – Я в тебя влюбилась.

– Похоже, что я – тоже. Не забудь меня. Сколько ты ещё здесь? Вот ведь я какой глупый, даже не спросил, откуда ты приехала?

– Из столицы, глаза бы мои её не видели. Я тут до конца недели, билеты у нас с шефом на вечерний Сапсан в пятницу, но…

– Ты останешься на выходные! – догадался и перебил её Кирилл, радостно хлопнув в ладони.

– Да, милый. Отвези меня в отель, только у входа не останавливайся: вечно у шефа глаза не в ту сторону смотрят!

Кира возвращался домой, и всю дорогу в голове у него крутилась одна фраза, как заевшая пластинка: «Влюбилась, похоже. Похоже – я тоже». Зайдя в квартиру, он громко сказал самому себе: «Надо же. Влюбился на старости лет, как пацан. Удивительно и странно, но как хорошо!»