Текст книги "Принцип неопределённости. роман"

И почти не осталось в памяти никаких разговоров, никаких важных общих мыслей или идей, они не говорили с ней ни о чём серьёзном, всегда только сиюминутные, совершенно неважные новости. Важными можно считать только разговоры о прошлом, об их жизни до их случайной встречи.

Не осталось почти никаких слов, но не из-за того, что они с Ольгой не так долго были вместе, как когда-то с женой, а потому что их, как теперь стало окончательно ясно, ничего не связывало, кроме объединяющей их энергии.

Именно их жаркие любовные встречи запомнились лучше всего. В памяти возникали именно ощущения, а не слова. Ощущение простых прикосновений: провести по руке, погладить по волосам, обнять, поцеловать, вздрагивая от острой волны появляющейся из ниоткуда энергии. Он может представить себе её, стоящую у окна в наброшенной на голое тело его рубашке, какое-то смутное возникающее в памяти видение, – но это всё не то, абсолютно не то. Эта всплывающая картинка – совсем не то, что нужно помнить. Ему запомнилось ощущение близости: тепло, нежность и восторг, но разве это – всё, что должно остаться?

Почему-то сейчас Кириллу казалось: кроме её запаха, её улыбки и колдовских тёмных глаз нужно запомнить хоть какие-то слова, её высказанные личные мысли, не услышанные ею по телевизору и не пересказанные глупости неведомых «важных государевых людей». Таких слов немного, но это как раз, пожалуй, то единственное, что нужно и важно помнить. В недолгих их разговорах «по душам» и взгляде глаза-в-глаза он видел беззащитность, а иногда обиду и злость.

Сейчас, думая об этом, Кирилл понимал Ольгу лучше, чем про неё рассказал дед Палыч: она – не чистая ведьма, в ней колдунья боролась с ведьмой – оттого её резкие переходы настроения, перепады в словах и неожиданные взрывы. Когда она была с ним, она старалась быть его колдуньей, или он своей мягкостью, нежностью и добротой помогал сглаживать её ведьминские черты. Может быть, если бы он всегда был с нею рядом, он смог побороть, победить в ней ведьму? Но нет – поздно, их встреча случилась слишком поздно. Ольга уже попала под влияние серых и чёрных, и уже не могла вернуться на путь светлой и чистой колдовской энергии любви.

14

Откуда-то весной на питерских улицах появились цыганки. Они всегда появляются внезапно и внезапно уходят, хотя предпочитают тёплое время года, видимо, сказывается их индийское происхождение. Они как перелётные птицы, которые выбирают места, где есть чем поживиться. Цыганки прежде всегда приставали к Кириллу, с раннего юношества. Теперь он знал, отчего -чуяли своего. Но тогда он научился резко и грубо от них отстраняться, и те больше не привязывались, не спрашивали ни о чём и не пытались сблизиться. Принимали его грубость как нечто само собой разумеющееся. Приставать заново начинали только новенькие, другие, и ему вновь приходилось отбиваться.

Кирилл встретил старую цыганку недалеко от площади Восстания, видимо она из тех, кто предпочитает крутиться и зарабатывать возле крупных вокзалов – пафосный фасад Московского как раз выходит на площадь. Эта цыганка не оказалась исключением, тут же прилепилась, но немного не так, как делали молодые – она не только раскусила его сразу, но и объявила ему это:

– Пшала, я тебя чую: ты нашей крови. Из какого племени, знаешь?

– Нет. Дед был откуда-то, да рано ушёл.

– Помер? – пристально глядя на Киру, спросила цыганка. Вопрос явно был задан «с подвохом».

– Нет. Ушёл, говорю же. Потонул будто.

– Понятно, брат. Хочешь узнать – куда ушёл? Ручку позолоти, дай ловэ, – у Кирилла в кармане оставалась лишь мелочь, но он вспомнил о долларовых бумажках в обложке паспорта. Он часто носил с собой довольно крупные суммы, крупные по старым музыкальным временам, он так привык: частенько случались какие-то непредвиденные расходы. В той, старой музыкальной жизни, многие доходы и расходы случались непредвиденно. Он постарался отделить один банкнот незаметно для цыганки, но она сказала:

– Не бойся, я тебя не заколдую. Свой ты, своих мы не трогаем. Дай, сколько дашь. Сам-то, видать, не умеешь родных чувствовать, мало в тебе цыганской крови?

– Не умею, врать не буду. Мало мне силы от предков досталось, слабые они у меня, – согласился Кира, протягивая зелёный бумажный полтинник. – Что, ваши все чуют? Ко мне с детства цыганки приставали, но говорили не так, как ты. Просто приставали, оттого я от них убегал, не хотел слушать.

– Все наши могут своего почуять, даже если он гаджо. К тебе молодые девушки приставали, да? Ты, касатик, им для другого был нужен, – расхохоталась она. – Не догадывался?

– Гаджо – это я?

– Ты, пшала, кто ещё. Гаджо – свой, только без нашего цыганского духа. Пойдём к нашим женщинам. Сейчас у тебя с силой плохо, пойдём, подкрепишься. Им это тоже полезно.

– Нет, спасибо. Не вашего я племени гаджо, не умею по-вашему.

– Так в этом уметь ничего не надо, – снова рассмеялась цыганка. Не поняла она его. – Они сами всё сделают. И денег твоих не попросят. То, что у тебя внутри, гораздо дороже.

– Не знаю. Может быть, потом. Ты мне лучше сейчас расскажи, что увидишь, – попросил её Кира. – Про деда. Про друга. Про девушку. И вообще.

И старая цыганка рассказала. Но зря просил – ничего особенного она Кириллу не сказала. С дедом твоим всё хорошо, сказала, и с братом твоим беловолосым порядок, так что ты к ним вернёшься, ещё будет у тебя своё время, много времени. А вот сейчас твоей жизни я что-то не вижу, – держа на весу его руку и заглядывая ему в глаза, сказала она. – И девушка твоя, пшала, очень далеко, за океаном. Одни чёрные люди вокруг. Был бы ты простой клиент, наврала бы я тебе о ней что-нибудь. Но тебе врать не буду: неважные дела, боюсь, не дождёшься ты её из-за океана.

– Из-за моря, может быть?

– Море – это лужа. Океан – это океан. Далеко, еле вижу. Ты силу теряешь, брат, нехорошо это. Потому плохо вижу я тебя. Пойдём к нам, подлечишься, после ещё погляжу.

– Ты мне лучше скажи: ты сама была уже там, куда дед мой и друг вернулись?

– Э, касатик! Я давно уж то здесь, то там. А ты что же, не помнишь совсем ничего? Плохое тебе что-то попало в другом мире. Плохое люди не помнят, не хотят помнить. Только ромалы всё помнят, ничего не забывают – ни хорошего, ни плохого.

– Может и попало, досталось что-то нехорошее. Не знаю, не помню… Погоди! Как ты сказала – то здесь, то там? Как такое может быть?

– Как же по-другому? Всё связано. Случайно можно там оказаться, случайно – здесь. А вот как – не спрашивай меня, не знаю я. Как-то наш Большой Рома говорил: мы народ кочевой, куда волна отнесёт, там и будем дальше жить.

– Волна? Может колесница?

– Колесница – это повозка, на которой мы тут и там ездим. А между мирами волна переносит, и больше не пытай, больше я не знаю ничего. Дай мне ещё одну твою красивую бумажку, и пойдём к нашим, полечишься.

– Большой Рома у вас в таборе? Познакомишь?

– Э, пшала, чего захотел! Рома – он приходит, когда сам захочет. Никто не знает, где он сейчас – здесь или на другой волне.

– Сама сколько раз его видела?

– Здесь – несколько раз. В другое время тоже видела, но мы там молодые были. Ой, горячие! – она мечтательно прихватила нижней губой верхнюю и закачала головой.

Она всё же уговорила Кирилла отправился с ней в табор – умеют они уговаривать, да и Кира не очень-то сопротивлялся, мало сил осталось на сопротивление. Табор тоже оказался весьма современным: никаких тебе лошадей, никаких повозок-колесниц, только весьма приличные дома-автомобили, французские Рено и итальянские Фиаты. Помнится, в давние времена Кира мечтал взять такой в аренду и проехать с Таней по Европе. Проехать не теми туристическими маршрутами, по которым возят всех, а обыкновенными сельскими дорогами и деревенскими улочками. Эта его редкая мечта умерла вместе с женой, после Тани он ездил только в близкие прибалтийские страны, никогда не посещал курортов, не ездил напиться всего того, что бесплатно включено в турецких отелях, и не отдыхал на модных островах Китая, Камбоджи или Вьетнама.

Внутри цыгане переоборудовали передвижные дома для одной европейской семьи в дома для семей своих, то есть убрали всё, по их мнению, лишнее: из стандартного убранства осталась кровать над кабиной – её, судя по всему, отвели для младших детей, – и кухонный столик с раковиной. Из туалета устроили шкаф для вещей, а остальное пространство отдано лежанке – довольно вместительная вышла лежанка, не меньше, чем бывали в прежние времена в цыганских кибитках на конной тяге.

Девушек оказалось целых три, никогда в жизни Кира не занимался любовью больше чем с одной женщиной. Девушки проявили пылкость, были подвижны и горячи, но эта их горячность не вызвала у Киры никаких чувств, вообще никаких, кроме лёгкого интереса поначалу и полного отвращения в конце. Закончилась эта странная «групповуха» также довольно странно: девушки-цыганки как будто дозировано отдавали ему свою энергию: он хорошо чувствовал себя только будучи с ними – моторчик внутри него на это время замолчал, а почти сразу после расставания возобновил своё «вж-вжик». К тому же он недосчитался последних зелёных бумажек: цыганки оказались традиционно маркантильны.

И старая цыганка больше ничего не увидела. Или не захотела сказать. Странный они всё-таки народ, брат-брат, а сами обирают. Хорошо, что деньги у него не последние, а то ведь они и последнее не брезгуют забрать. Не зря он никогда не любил цыганок.

Вечером Кирилл традиционно возлежал на диване, лениво ковыряя двумя пальцами по экрану планшета. Хороших новостей не было. Плохих – тоже. Если только отнести к плохим новостям очередное ненавязчивое падение рубля, на сей раз небольшое, всего каких-то десять процентов. Имей миллион – и за десять дней можешь стать на сто тысяч долларов богаче. Всего-то. При средней зарплате по стране меньше пятитисот зелёненьких в месяц. Хорошие времена для спекулянтов. Но спекулировать валютой Кирилл не собирался – ему вспомнилось ещё одно любимое Витькино изречение: это не товары дорожают, это деньги дешевеют. Ни товары, ни подешевевшие деньги его сейчас не интересовали нисколько.

Зато он наткнулся в интернете на статью о параллельных вселенных. Зацепился взглядом за рекламный баннер этой статьи: «Открытие французского математика! Миры не расщепляются и не сливаются, а взаимодействуют друг с другом», – и, разумеется, моментально открыл ссылку. Он несколько раз перечёл эту статью. В этот момент катастрофически не хватало Палыча. Вот старику было бы интересно! – подумал он.

В статье рассказывалось, как математик Пуарье представил свой, оригинальный расчёт самого непонятного, тёмного места в теории квантовой механики. Кира квантовый мир даже с вдумчивой помощью деда Палыча никак не понял, – это довольно странное царство: кванты могут быть в двух местах одновременно или перемещаться быстрее света, чего как будто не допускает теория относительности. Да что Кира – сам великий Эйнштейн говорил, что ему было бы привычнее понимать, что квант находится в определённом месте, даже если его не видно, как иногда не видно Луну на небе.

Палыч одной лишь философской мудростью своей предположил то, чего знать никак не мог; то, что Пуарье смог сейчас вписать в строгие математические рамки: квантовые частицы ничего не нарушают, они так взаимодействуют, поскольку находятся близко друг к другу, они могут перескочить на искривлениях, они так переносят информацию! Слова цыганки подтверждались: «то здесь – то там», – говорила она.

Похоже, наука приближается к отгадке тайны особенных. Скоро сын Палыча в Америке расшифрует геном, математик-француз рассчитал траектории квантов, физики разберутся, куда они якобы исчезают, то есть куда переносят информацию. Может, даже мечта деда когда-нибудь осуществится? Привить всем людям любовь, даже тем, кто не может стать особенным – пускай хотя бы не воюют друг с другом. «Make love – Not war!», – не самый плохой лозунг придумали для себя хиппи. Может быть когда-нибудь воцарит мир хиппи, а не технологическая сингулярность и царство машин?

Как-то вдруг, безо всяких предварительных договорённостей, позвал проветриться старый друг Лёнька: «пообщаться в одном интересном месте». Как понял Кира, тайным замыслом встречи в клубе, где рулит его старший брат, у Лёньки было знакомство брата с Кириллом, чтобы помочь договориться о выступлении «Папаши Дорсета». Не знал Лёня, что музыкальные планы Киры уже исчерпались. Он даже перед Алексом с ребятами повинился: дескать, болею сильно, потому мне с вами физически тяжело работать. Если выздоровлю, тогда продолжим. А пока нет сил. Даже по телефону было слышно, как у Алекса сник непокорный ёжик волос на голове. Потому и Лёнькин брат, узнав эти невесёлые новости, посидел немного ради приличия с ними за столом, и сбежал заниматься своими делами.

Но пообщаться – пообщались. Если сравнивать со старыми временами – комнату общаги, вермишель с колбасой и вонючий портвейн – так просто отлично. Клуб ранним вечером был ещё тих, не гремел музыкой и не мешал ярким светом (хотя светопреставлением бабка Кирилла называла вообще любой шум, не только световой или музыкальный, но и звуковой вроде громкой ссоры соседей).

Лёня притащил на эту встречу знакомого по давним временам медика, правда, давно бывшего. Как медика Кирилл его знал во времена студенческой молодости, у того ещё кликуха была в их молодёжной среде: «охотник за головами» – Роман учился на психиатра (хедхантеров в советские времена не существовало в принципе). Долго проработать по специальности Ромке не довелось, и вот уже лет десять он пробавлялся коммерцией, простым купи-продай, хоть и в чуть более благородной отрасли – в фармацевтике.

Роман многое знал из современных нравов большого бизнеса, переплетённого с большой политикой и крупными министерскими чиновниками, но слушать сегодня некогда интересные для него новости из проправительственных кругов Кириллу не хотелось. Вообще больше никогда не хотелось об этом слышать. Политику, тем более внешнюю, договорились не трогать заранее – у всех разные, и как часто случается, единственно правильные мнения на сей счёт. Из футбола Кира мог говорить только о давно минувшем: Пеле, Гарринча, Стрельцов, Яшин, – он читал про них книжки в детстве. Извечный мужской разговор «о бабах» не поддерживал – его эта тема теперь не зажигала. Потому меж анекдотов и баек из текущей жизни пришли к старому – студенческую жизнь сложно забыть, это самые яркие воспоминания для тех, кто не просто «пересидел» институт: проспал лекции на последнем ряду, «косил» от колхозов и стройотрядов, не устраивал дискотек, не встречал вместе с группой каждый новый год и никогда не жил в общежитии.

Меж тем клуб потихоньку наполнялся людьми. Выключили фоновую музыку, и голоса людей стало слышно громче, оживлённее, как будто наступало утро, а не вечер; как будто люди пробуждались, начали говорить друг с другом, рассказывать сны и расспрашивать о планах на предстоящий день.

На сцену поднялась пухленькая женщина средних лет, уселась за рояль и начала негромко играть, лишь чуть приглушая гомон говорящих за столиками людей. Она играла разные пьесы, многие Кире были знакомы, некоторые доводилось играть самому. Ромка с Лёнькой ушли курить, а Кира, чтобы не скучать за столом одному, подошёл ближе к пианистке – та как раз начала играть попурри из необычной смеси Битлов, Аббы, Роллингов, Элтона Джона, добавляя к ним то ли Бетховена с Прокофьевым, то ли фрагменты из классиков, использованные Блэкмором и Эмерсоном в своих творениях. Кира подошёл и облокотился на рояль, он даже сделал извиняющее-вопросительный жест: можно? Женщина-пианистка мотнула головой: дескать – как хотите, вы мне не мешаете.

Когда она закончила пассажами из Листа и Уэйкмана, он вернулся к парням, которые уже начали строить разные дикие догадки относительно длительности его примерзания к месту возле рояля. Без лишних слов он кратко пояснил, придумал версию «на ходу»: встретил старую знакомую. По музыке. Переход на музыку оказался кстати, вспомнили и выпили за Витьку – учившийся в медицинском Роман тоже знал его хорошо, постоянно тусовался на танцах в их политехнической общаге, социально-близкие девушки-медички его отчего-то не привлекали.

Невозможно было не вернуться к истории с его таинственным исчезновением. Кира умолчал, что он теперь весьма близко к правде представляет себе, что произошло, но для его приятелей тайна оставалась нераскрытой. Хотя, как выяснилось, не всем.

– Жалко Витьку, – без грусти сказал Ромка. Его знакомство с Витькой было «шапочным», так, выпивали иногда вместе. – Посидеть, выпить с ним всегда было о чём. Умный парень, только перебрал разного. Слишком перебрал, оттого так у него вышло…

– Что вышло? Ты думаешь, он сам? – с деланным любопытством спросил Кирилл.

– Ну, не знаю. Сам или не сам, скорее всего, просто нелепая случайность, – уверенно заявил Ромка. Лёнька слушал и в разговор не ввязывался, в его представлениях, выбор был не такой большой: убийство или трагедия.

– Но менты нас таскали, подозревали, что мы его по пьяни …, – подлил своего маслица в огонёк Кира.

– Менты – они и есть менты. У них работа такая, любой ценой не преступление раскрыть, а виновного найти, – не стал возражать Роман. – А если его нет, этого виновного, и быть не может, что тогда? Нет у них такого порядка, чтобы разложить по полочкам и дать правдоподобное заключение о том, что могло произойти. Собственно, и экспертов у них таких нет. Вот я человек вам всем близкий, всю ситуацию хорошо прокачал, потому могу с уверенностью судить.

– И чего наш эксперт может сказать? Чего ты насудил? – с интересом спросил Лёнька.

– Во-первых, нужен комплексный криминалистический подход, как я понимаю. Расставить версии по приоритету. Сделать раскладку личности пропавшего. И всё станет ясно.

– И что тебе стало ясно?

– Я, зная Витьку, никогда не верил в версию убийства. Вариантов немного: ссора, месть, грабёж и случайная гибель от третьих лиц. Вы точно не ссорились – это вам ни на какой ляд было не нужно, вы давно друг друга знали, близкие друзья, столько лет вместе. Месть – за что Витьке мстить? Неужто муж какой-нибудь трахнутой им девчонки попёрся бы за вами в лес ради этого? Ни за что! Он и убивать бы не стал – максимум морду набил, ведь не один Витёк виноват, если девка сама отдалась, без насилия. Третья версия – грабёж. Но кому нужно грабить Витьку, да ещё с убийством? У него в тот вечер, судя по всем рассказам, и взять-то нечего было. Значит ограбление тоже исключается. Остаётся случайное убийство со стороны каким-то посторонним. Типа шла мимо бухая в жопу компания, не понравился им отчего-то лохматый хиппи – и они его убили. Тут интересны два момента: Витёк, значит, как баран дал им себя зарезать, молча и не сопротивляясь. Притом ни капли крови не нашли, как я знаю. Никто ничего не слышал, хотя вы в каких-то ста метрах от берега были в лесу; это не город, в ста метрах даже шум воды хорошо слышен. И второй: какой бухой идиот, случайно убив, будет прятать труп, маскировать убийство так, чтобы за двадцать лет ничего не всплыло? И после страшного преступления тело тщательно спрятать, а вот ботинки – не догадаться. Хотя это страшно «логично» для бухой, ничего не соображающей компании убийц: ботинки забрать, чтобы подумали, будто убитый сам куда-то ушёл. Ребята – так не бывает, со всей ответственностью вам заявляю как бывший психиатр. Так – не бывает.

– Если тихо кто-то подкрался, дубиной по голове – а тело в воду? – предположил Лёнька. Кирилл молча слушал без возражений: Роман в своей логике был совершенно убедителен.

– Вот тут ты начинаешь совершать обычные ментовские ошибки: какая бухая компания будет тихо красться так, чтобы Витька – Витька с его ритмичным слухом! – не услышал. Получается, что подкрасться может либо человек подготовленный, либо кто-то из своих подошёл, своему не надо прятаться. Значит, это тоже отпадает, – уверенно заявил Роман, и Кира мысленно с ним согласился. Да, отпадает, не верил он в злодейство Серого.

– Вдруг он секрет какой-нибудь страшный узнал? – на слове «страшный» Лёнька выпучил глаза.

– Какой? Государственный? Если он секрет узнал, его убивать не надо – надо его взять и помучить в подвалах ГБ, узнать, не успел ли кому рассказать, передать. Ну, это не совсем моя тема. Тем более из разряда один шанс на миллион. Какие к чёрту секреты? Как из простой «бочки» такие звуки извлекать, каких некоторые драм-машины до сих пор не научились? Или как из хорея сделать ямб?

– Да. Четырёхстопный, – засмеялся Кирилл. – И что у тебя вышло в итоге твоих размышлений?

– Обычное дело, думаю. Обычное для огромного числа всех тех, кто сильно химией увлекается. Витька ведь из таких? … Был, – добавил он после паузы. – Думаю, просто перебрал он травы своей и кислоты, да ещё водки добавил. Водка – она скрадывает. Знаешь, сколько наркоманы водки могут выпить – жуть! Короче, вывод напрашивается один – несчастный случай.

Кира вдруг ясно представил себе медитирующего Витю на большом камне у самого берега Вуоксы, – тот любил стоять на одной ноге, вторую приставив ступнёй к бедру с внутренней стороны – индуистская «поза дерева». Кира всегда удивлялся: как можно в этой позе стоять почти бесконечно, как можно не упасть, сколько требуется концентрации! Вот почему ботинки остались на берегу – Витьке они уже были не нужны: он знал, что это последняя в его жизни медитация. В этой жизни последняя.

– Да, – сказал он парням. – У него в тот вечер трубка была с собой.

– Трубка? – спросил Лёня. – Никогда не видел, чтобы он курил трубку. Я у него всегда сигареты стрелял.

– Не, это не такая трубка, как у Шерлока Холмса, а индийская.

– Индийская? На молоток похожа? – спросил Ромка.

– Да, небольшой такой молоточек, – согласился Кира.

– В таких смеси разные курят, вовсе не табак. Классная штука для выноса мозга. Витька постарался всё сделать для того, чтобы побыстрее свалить из этого мира, – сделал свой окончательный вывод Роман, и Кирилл удивился прозорливости бывшего рядового психиатра, даже не мэтра, который не зная ничего, никаких тонкостей и особенностей, так легко угадал почти всю правду о том, что произошло в тот вечер.

– Даааа, – протянул Лёня. – Почему-то не везёт самым умным.

– Да ни фига! – тут же возразил Ромка. – Про умных и талантливых просто всем становится известно. Ты не видал, сколько рядовых идиотов на этом палится! Сколько безвестных наркош на сверхдозу попадают. Сколько их по психушкам сидит, кислотой двинутых, ты просто этого не знаешь, потому что по ящику не показывают.

– Страшная штука, – согласился Лёня. – Зря он, конечно. И никак не могу себе этого объяснить: зачем? Зачем ему был нужен этот допинг, он и так был самый среди нас умный, я его считал почти гением. Может, он был больше чем гений, он видел дальше других, понимал глубже. Мы, дураки, смеялись над ним, думали что это у него пьяные бредни. Сейчас всё, о чём он говорил – всё совпадает, прямо в мелочах! Как можно было угадать жестокого президента с ментовскими привычками? Как? Как можно угадать, что Россия снова станет почти СССР, со всей его властной дебильностью, с депутатами, которых никто не выбирает, с губернаторами-секретарями обкомов, которых назначают. Как это у него получалось? Или как раз оттого, что он знал всё заранее, тяжело жилось ему с этими знаниями, слишком невесело, вот он и добавлял. Чтобы забыть?

Сегодня отчего-то у всех получалось угадывать совершенно правильно Витькины мысли и действия в тот последний его вечер.