Текст книги "Принцип неопределённости. роман"

12

Яна придумала. Вернее, придумывать ей не пришлось: не было бы счастья, да несчастье помогло – врачи сказали, что Олиной бабушке, которой недавно исполнилось всего-то восемьдесят три года (смешной возраст, если она и вправду особенная), остались считанные месяцы или даже недели. Кирилл не стал уточнять: знает ли бабушка или Яна, что дожидаться момента физической кончины не стоит – не факт, что их клан знает про это скрытое дополнение к своей явно заметной особенности – «слабости на передок». Пытливый Палыч им мог в жизни не попасться. Так что Ольгин приезд домой неизбежен, просто точное время этого события неизвестно: в таких делах главный у руля – Случай.

Опять оставалось ждать. В Скайп Кира не показывал носа, но решил проверить, как действует тайная связь, он давненько за всеми хлопотами и тревожными мыслями не включал компьютер. В Танином контакте его прочтения ожидали сразу несколько сообщений. Неожиданных. Как всё общение последних месяцев – почти диаметрально противоположные слова. Кроме заверений в любви.

Первое: «свет мой солнышко как ты решился предложить это мне я тебя очень сильно люблю жду встречи мать звонила сказала сделает вызов Ральфу пока не говорила я еще сомневаюсь но как вспомню тебя то понимаю все к черту увижу тебя и растаю пропади все пропадом ничего мне не надо только ты». И дюжина цифр, её местный номер телефона.

Второе: «солнышко придётся потерпеть. мне пока никак нельзя отлучиться. очень важно. ты потом поймёшь. я тебя люблю. и прошу тебя. подождать. ну немножко потерпи. я буду с тобой. я клянусь!!! но сейчас не могу. целую»

Третье: «мать прислала бумагу про бабку. но твой заяц тут застрял. прости, по-другому нельзя. с тобой свяжутся, ты поймёшь. ты умный и самый лучший. жди меня, я вернусь мы будем вместе. а пока ничего не будет. ничего не предпринимай, чтобы не сделать хуже. просто жди. люблю целую обнимаю»

Очень неприятная неожиданность. Сначала Кирилл не знал, что делать: в нём боролись желания стереть к чёрту все пароли и доступы, выбросить компьютер в окно, удалить профили и контакты. Но с другой стороны! Он любит и умирает без любви! Друг Витька просил спасти дочь! И ещё эти козлы со своими рекомендациями! Государевы, чёрт бы их всех побрал, люди! Одной из этих причин уже достаточно, чтобы зубами выгрызть девушку из арабско-немецкого плена, а все вместе они давали огромный импульс, толчок к действиям. Сидеть на месте Кирилл больше не мог – ему требовалось увидеть Ольгу и узнать всё лично от неё, глядя ей в глаза.

Три дня он усиленно делал вид, будто его ничего не интересует в жизни. Отчасти это было правдой. Кроме того, что он купил билет на поезд в Минск. Затем, усиленно создавая впечатление, что он с гитарой в кофре просто едет отдельно от остальной группы куда-то на гастроли, попросил друзей проводить его. Шурка и Лёнька только рады – дорогая их сердцу группа едет выступать за границу! В Минске, поселившись в гостинице и оставив в номере гитару, Кирилл уже с предосторожностями отправился на автовокзал и выехал «Евролайном» в Таллинн. Не может быть, чтобы ради такой букашки, как он, контролировали абсолютно все пограничные переходы. Но всё прокатило, никаких задержек, его личность белорусских и эстонских пограничников не интересовала. Из Таллина он вылетел в Стамбул. Вся эта карусель вышла несколько дороже прямого билета из Питера и на двое суток дольше, но это можно перетерпеть ради дела. Большого дела.

Ему повезло: в самолёте из Стамбула он встретил земляка. Парень представился Володей, он летел в Джедду к тётке. В отличие от хитрого зигзага, устроенного Кириллом ради избавления от возможного наблюдения, Володя целенаправленно экономил деньги: из-за границы лететь в Саудовскую Аравию через Стамбул чуть ли не в полтора раза дешевле прямого билета из Санкт-Петербурга. Его тётку угораздило выйти замуж за саудита, к тому же не аборигена, а гражданина Йемена. Какое-то время помыкались у него на родине – там вечная заваруха, сунниты не поделят что-то с шиитами, да плюс какие-то сложные ответвления каждой ветви религии Магомета. Удалось найти работу в Аравии, переехали и вот уже лет десять живут хорошо.

– Тётку не отличить, – хохотнул он, – вылитая арабка, по-ихнему шпарит лучше местных, как-никак с высшим образованием!

– Вот я никак не пойму: им так легче живётся, что ли? Чего они упёрлись в свой ислам с этим диким фанатизмом? – спросил его Кирилл. – Женщинам работать не дают. Машину не дают водить. Сегрегация не по расовому, а по гендерному признаку. Кино запретили, фотографировать нельзя, вообще никаких шоу, с посторонним даже поговорить нельзя.

– Не знаю. Шайтан ведь не дремлет, он только и ждет, как бы искусить. Похоже, шейхам и муллам так рулить проще, вот они и мутят. Вообще-то одну книгу всегда легче читать, чем много разных! И лишних мыслей в ней, единственной, не написано.

– Чего они тогда аллаха поделить они между собой не могут? Он у суннитов, шиитов и прочих салафитов-ваххабитов вроде общий?

– Да это у всех так. Христиане разве не разбежались на все четыре стороны?

– Даже на двадцать четыре, – согласился с Володей Кира. – Тридцать три одного и того же Христа у разных сект. То ли дело – римляне! Вот у них всё было классно: хочешь – Зевс, хочешь – Аполлон, а ещё лучше Венера.

– Венера точно лучше всех, – засмеялся Володя.

Они вместе летели из Стамбула в Джедду. Ещё Володя подсказал ему хорошую недорогую гостиницу, чуть дальше от моря, зато меньше шума от порта. На такси опять же сэкономили, платили пополам.

Он позвонил ей в пол-одиннадцатого: по Скайпу он с Ольгой обычно разговаривал в одиннадцать или чуть позже, из чего сделал вывод, что Ральфа в это время дома не бывает. Она не стала разговаривать с ним по телефону, лишь назвала адрес. Он добрался до компаунда меньше чем через час.

Встреть её Кира на улице – мог не узнать: Ольга, обожавшая легкомысленность и разноцветие в одежде, сегодня была в длинном однотонном голубом платье ниже колена, волосы собраны каким-то блестящим украшением с камнями. Камни, возможно, не самые простые. Тёмные очки закрывают треть лица, косметика отсутствует напрочь, зато в ушах, на пальцах и на запястьях сияют украшения.

– Милый Кирюшка. Солнце моё. – сказала Ольга совершенно ровным тоном. Звучало немного дико. – Жопа такая. Зачем ты приехал, ты можешь всё испортить!

– Я не смог удержаться. Это последняя попытка что-то сделать для тебя.

– Я же тебе писала. Просила, – продолжала она, пока они двигались по направлению к какому-то большому зданию типа торгового центра. – Тут нет религиозной полиции, зато полно глаз, поэтому я тебе просто показываю окрестности, в магазинах смотри товары, может что-то купишь по-мелочи для отвода глаз. Когда говоришь, улыбайся и постарайся без эмоций. Мы знакомы, случайно встретились.

– Хотел услышать лично от тебя. Так что же ты решила? Останешься здесь? Имей в виду, если ты остаёшься тут хотя бы на месяц, то это, считай, навсегда, – натянуто улыбаясь, сообщил ей Кира.

– У нас мало времени. Сейчас мы займёмся шопингом и я тебе всё объясню, – Кирилл хотел возмутиться: какой шопинг, он разве для этого приехал? Но Ольга нахмурила брови, хотя продолжала улыбаться.

Если бы он мог предполагать, что закончится этим, разумеется, никогда не стал сюда прилетать. Он предполагал, что он воздействует на неё своим появлением и они договорятся о дате отъезда, хотя бы примерной. И что весь этот магазинный антураж и конспирация только для того, чтобы ничего не смогли заподозрить никакие общие с её мужем знакомые. Но получился не меньший удар, чем полгода назад, в московском ресторане, когда она огорошила его своим замужеством и грядущим уездом из России.

– Наш последний разговор по Скайпу был ошибкой. Так поступать было нельзя, – строго сказала она Кириллу, сняв очки, и он увидел, насколько её глаза похожи на те, прежние Олины глаза, когда они были вместе осенью прошлого года. – Это открытый канал, контролируется всеми, и нашими, и чужими. Ты меня чуть не уговорил. Я подумала, что ты прав, захотела всё бросить и уехать с тобой. Я тебя по-настоящему люблю. Мне без тебя тяжело. Но меня предупредили, это действительно очень важно и очень опасно. Для меня.

– Кто тебя контролирует, муж? Я этого боялся. Боялся, что тебе попадётся какой-нибудь монстр.

– Нет. Ты не понял, – она говорила тихо, ровно и как будто отстранённо, показывала рукой на какую-то витрину, будто предлагая рассмотреть товары, она даже держалась от него немного поодаль, чтобы случайно не прикоснуться, но глаза её продолжали светиться, как в прежние времена, Кирилл это видел. На фото с мужем он никогда не видел у неё таких глаз. – Я тебе не могла сказать даже через наш тайный канал Витя-Таня. Я тебе написала «не приезжай», ты не захотел понять… я тебя понимаю… сама бы тебя сейчас схватила и не отпускала, но не могу. Держусь через силу.

– Что здесь с тобой происходит, милый мой зайчик? – беспокойство за Ольгу охватило Кирилла, он хотел обнять её, как прежде, и чтобы после этого всё стало так же, как прежде. Но её отстранённость не предполагала даже малейшего контакта.

– Я решила закончить то, для чего всё это затеяла.

– Для чего?!?

– Свадьба – это не любовь и не желание жить в песках с немцем. Это прикрытие операции похищения технологий, у меня важная роль, мне надо его отвлечь. Для этого я влюбляла в себя, встречалась, договаривалась, учила арабский, всё ради этого.

– Разведка? Или чья-то частная инициатива под крышей гэбэшников??? – Кирилл делал вид, что улыбается, но улыбка выходила зверской.

– Я не знаю. Мне всё равно. Я сделаю то, что нужно. Они сделают то, что обещали. У нас сделка.

– Ну какая может быть сделка с этими!! – хоть убей, не получалось у него сохранить спокойствие. Кира взрывался изнутри, будто его скрипучий мотор заклинило и он разлетелся на мелкие кусочки.

– Не привлекай внимание, Кирюша. Улыбайся. Им нужны эти чёртовы секреты, а потом я сразу уеду, скроюсь в Европе. Я вряд ли вернусь в Россию, даже в случае полного успеха. И тебя с собой в Европу увезу.

– Ты не поедешь домой, ты хочешь в Европу. Но это будешь определять не ты. Куда скажут – туда и поедешь. Как миленькая. Ты у них на крючке. Сейчас у тебя единственный шанс соскочить с этого крючка. Слезть с него, пока ты ничего не сделала, тогда они не смогут тебе ничего сделать.

– Нет. Уже не получится. Я уеду отсюда и тебя заберу. Куда ты хочешь? Я поеду с тобой в любую точку планеты! Хочешь в Австралию?

– Ты хочешь быть со мной, но не хочешь всё бросить и вернуться на родину. Но я не хочу и не буду скитаться по планете под колпаком какого-то Мюллера, мне это противно. А ты себе даже не представляешь, что это за люди. Они тебя обязательно обманут. Разжуют и бросят. Они всегда, во все времена так делали. Они не меняются. Если только ты им ещё для чего-то не пригодишься.

– Нет, – твёрдо сказала она. – Мы договорились. Всё определено. Я давно на них работаю. Ты пока уезжай, сегодня же улетай.

– Боже мой! – шёпотом вскричал Кира. – Ничего не выйдет. Ничего! Если даже у тебя всё получится, ты будешь у них на крючке всю жизнь. А я не хочу быть ни у кого на крючке, кроме тебя. Но теперь и это невозможно. Ты сама когда-то говорила – у меня дети. Ты правильно говорила. Пока я жив, я их не брошу, а потом… что ж… Тебе заплатят за секреты, если не обманут. Или ты можешь залюбить до смерти своего немца, получишь его наследство, будешь богатой вдовой, отличное прикрытие для шпионки… Но на меня не надейся. Я умер. Пока только для тебя, чуть позже это наверняка случится по-настоящему. А на этих я никогда не работал и работать не буду. У меня не так много принципов, но вот этот – железный. И я думаю, что мы никогда больше не встретимся. Даже если у тебя всё получится, как задумала, ты так и так останешься ни с чем. Даже хуже: останешься со своей секретной службой и деньгами, но как раз это и означает – ни с чем. Быть может, тебе повезёт, и ты встретишь человека, который вытащит тебя из этого дерьма. Но в любом случае это буду уже не я, у меня нет для этого ни возможностей, ни сил. У меня не остаётся времени. Так что прощай, – прошипел он и ушёл не оглядываясь, он почти бежал. Ольга не попыталась его остановить. И на этот раз ему показалось, что он попрощался окончательно.

13

После возвращения в Питер единственным человеком, с кем он мог поделиться своим горем, оставался дед Палыч, ему он должен был рассказать о предательстве Ольги. Предательство любви в угоду денег, хотя понимал, что не может судить её окончательно, не зная всех жизненных обстоятельств, не зная того, как она попала на крючок к этим, лишь точно теперь зная, что не смог её ни уговорить, ни спасти. Именно об этом просил его друг. Просил спасти дочь, но вот Кирилл не справился – плохой из него спасатель. Он не смог спасти жену, самого себя, теперь вот не мог спасти Ольгу.

– Приезжай ко мне, – сказал дед и назвал адрес. – Вовремя ты появился. С женой познакомлю. Какая-никакая, а всё же будет тебе зацепка лишняя в памяти. Специально тебя напоследок с Катей знакомлю, так лучше запоминается. Какой «последок» дед имеет в виду, Кира переспрашивать по телефону не стал – не догадался, своих бед полна голова.

Дед действительно жил совсем недалеко от одного из бывших павильонов «персональная электроника», жил в квартире племянницы, расположенной в старом особняке на Большой Пушкарской улице: на Петроградской стороне до революции построили много особняков, любили это место государевы люди, а богатые горожане строили здесь доходные дома.

Но квартирка оказалась небольшой и не очень уютной из-за высоты потолков: комнаты при советской власти нарезали из больших залов «по-живому», не обращая внимания на камины, лепнину и прочую ненужную пролетариату красоту, а заодно наплевали на удобство пользования и пропорциональность, применяя лишь один главный принцип: одно окно – одна комната. Поэтому парадным залам и гостиным не повезло больше других: в них оказывалось слишком много окон, и оттого их нарезали на маленькие узкие пеналы, у которых подчас ширина оказывалась уже высоты. Вот и в этой квартире были такие комнаты, шириной три метра, а высотой потолков – четыре, будто перевёрнутые, как если бы голова у Кирилла свернулась набок. Хотя узкое и высоченное окно – размером почти во всю внешнюю стену – доказывало: нет, всё правильно, тебе не показалось, это стиль новой власти, большевицкий соцреализм.

Дед познакомил Кирилла со своей женой, миниатюрной, немного высохшей старушкой лет около восьмидесяти. Когда-то рассказывал Палыч – ей было около сорока, когда они познакомились под памятным деревом в Пушкине. То есть ей сейчас примерно 97, совсем неплохо выглядит для такого недетского возраста, хотя дед с его ста тринадцатью смотрелся, пожалуй, получше и поимпозантней, хоть и не многим моложе супруги, тоже лет на семьдесят пять – восемьдесят.

– Давно подозревал, что она ведьма. Колдунья, переродившаяся в ведьму, – грустно сказал Палыч. – Не повезло тебе, мальчик мой.

– А в чём разница между ведьмой и колдуньей? – непонятно зачем захотел узнать Кира. Сейчас в этом знании не было никакого практического смысла. Старая дурацкая привычка всё понять – по-другому у него не получалось всю жизнь.

– Самое главное – в её вредной силе. Не зря ведьм в старину называли нечистой силой, потому что сила у неё такая же, как у колдуньи, даже больше, но помыслы не чисты. Дар у колдуньи, как ты догадался, в основном любовный, и ведьму тоже влечет любовь – ей тоже нужна энергия, даже больше, чем колдунье, потому что она тратит её не только на себя и своего мужчину, ей энергия нужна на другие дела, с любовью совсем не связанные. Ведьма любит деньги, богатство, украшения, красивые вещи, красивую жизнь, ей нужно особенно много мужчин. Ей нужно их поклонение, обожание, признание её качеств, не только любовных или женских – ещё и деловых. Она стремится всегда быть лучшей, она умна, успешна, но ей этого мало, она стремится стать самой-самой: самой известной или, как сейчас говорит молодёжь, «крутой». Часто ведьма становится из-за этого стервой – не все стервы обязательно ведьмы, но самые активные ведьмы обязательно стервы. Вот так, дорогой мой. Потому давно я её подозревал, задолго до того я догадался, как ты мне рассказал о её желании уехать. Мало было у меня надежд уже тогда.

– Почему? Я тебе кажется ничего особенного про Олю не рассказывал. Какие-то мелочи.

– По мелочам иногда лучше понятно. Во-первых, она отказалась встретиться с родственником, то есть со мной. Это раз. Колдунья сдержанна, спокойна и уравновешена, вот как Катюша моя. Ведьма – импульсивна, необузданна и своенравна, как раз твоя Ольга. Это два. Мой денежный тест – три. То, что она не хотела быть постоянно с тобой – мало ей было одного тебя – это четыре. Её стремление сделать карьеру – пять. Продолжать?

– Понятно, дед. Уже понятно. Тем более её собственная бабка ведьмой называла. Но Ольга перевела всё в шутку, дескать, она думала, что ведьма и колдунья – одно и то же.

– Конечно, ведьма и колдунья во многом одинаковы, они только силой отличаются, просто ведьма будет воевать за своё, порвёт на куски любого, кто попробует отнять то, что ей дорого, – продолжал Палыч.

Кира вспомнил ту огромную энергию, которая заключалась в словах Ольги, она действительно как будто била ими, швырялась словами, как камнями, и все расступались, не желая связываться.

– Колдунья вполне может вести весьма скромную незаметную жизнь ради своего мужчины, лишь немногие родственники могут быть посвящены в её особенность и мощную тайную силу. Колдунье не нужны деньги, она ценит не золото, а спокойную и долгую семейную жизнь, мужу своему всю жизнь помогает. Они взаимно получают силу и энергию шакти – им двоим больше ничего не нужно, потому что оба знают: космическую энергию не купишь, а недостаток её никакими лекарствами не вылечишь. Ведьма похожа на колдунью и тоже обладает большой силой. Но ведьма растрачивает свою энергию яростно обычно не задумываясь о последствиях – может ответить, как говорится, «не сходя с места». Колдунья не станет тратить драгоценную энергию на месть, она тщательно сберегает свою силу, чтобы не тратить лишнего впустую. Ведь месть – это пустое. Так же, как деньги. Богатства и власть нужны людям, которые живут только раз. Нам, особенным, это не нужно – все люди знают, что в другой мир ничего материального с собой взять нельзя, а мы кроме этого знаем, что можно взять только память. Наши знания – самое дорогое наше наследие.

Катя слушала весь их разговор спокойно, не вставляя ни слова, но когда Палыч закончил, она тихо и совершенно серьёзно сказала:

– Ты её запомнишь, Кирилл, не сможешь её забыть. Ты спаси её, помоги не попасть в лапы этих чёрных людей, это от их чёрной энергии они заразилась и стала ведьмой. Помоги ей остаться колдуньей. Твоей колдуньей. Ты поможешь ей – она поможет тебе, – точь-в-точь повторила она слова друга Витьки.

– Я постараюсь, – пообещал её Кира. – только я в себе не очень уверен. В памяти своей. Медитировать так, как дед предложил, с помощью Харе Кришна, у меня начало получаться. Когда несколько часов поёшь, мысли пропадают куда-то, голова очищается, как будто пустая становится – ничего в ней нет. Но прекратишь петь, и через пять минут снова всё помнишь, и главное – гадости разные в голову лезут, хоть и стараюсь вспоминать только хорошее.

– Не просто это, я так тебе и говорил. Этим надо было раньше начинать заниматься, шаманы с детства тренируются в транс входить.

– Транс? При чём здесь транс? Мне казалось, транс это что-то другое.

– Транс – изменённое состояние сознания, он по-разному достигается; бывает сложный, наведённый, этого только самые большие мастера достигают. Вроде Вольфа Мессинга, хотя о шаманах многое известно, попадались ещё какие мастера! Медитация – это тоже изменение сознания, только самогипнозом. Или с помощью специальных трав.

– У тебя есть такие, дед? Помоги, если есть, а то я ведь неизвестно куда улечу. Хотя мне, собственно, теперь без разницы. Может и лучше бы в кого-нибудь другого переродиться. Вот брат мой – счастливый человек. Живёт себе в Подмосковье на чистом воздухе, любимым делом занимается, никаких дурацких проблем выбора никогда не испытывал, не то что я. Это я мечусь всю жизнь, сначала в музыке искал совершенства, потом в семье, в бизнесе, опять в музыке. Нигде ничего не добился, жену потерял, музыкой только сам себя зря раззадорил. Даже торговлей не наработал столько денег, чтобы ведьму рядом с собой удержать, – грустно улыбнулся он. – Ничего у меня не вышло. Везде проиграл.

– Слабый ты, опасно шаманскими травами тебя пользовать – сильные они, для них подготовленный ум нужен. А ты знания и мудрости не набрал, вместо этого у тебя в голове бардак и разочарование лучше всего помнятся, как будто ничего другого в твоей жизни не было. Ты пробуй сконцентрироваться на хорошем.

– Всё равно нужно очиститься сначала, ты сам говорил. А у меня не выходит – вечно лезут дурные мысли, отключить их надо. Похоже, друг Витька тоже такой был, как я, потому и курил траву всякую постоянно. И перед уходом курил – трубка у него была особенная, индийская, в тот последний его с нами вечер.

– Хорошо, – сказал Палыч после небольшой паузы. – Выбора у меня, пожалуй, нет, потому что времени тоже нет. Мы с Катюшей возвращаемся. Нет больше сил, последней энергии дай бог на правильный переход хватит. Пораньше мы собирались, да вот тебя я нашёл, внук наш дорогой. Ну да ничего, мы справимся, правда, Катюша?

– Мы справимся, милый, – широко улыбнулась маленькая пожилая женщина.

Дед легко поднялся из-за стола и ушёл в другую комнату. Кира застыл от очередного для него тяжёлого известия – отчего неприятностям и бедам удаётся собираться в одну кучу в короткий отрезок времени? Вот теперь и дед уходит. … Появился Палыч не сразу, хотя довольно быстро. Он нёс в руках два пакета: в правой – большой, а маленький пакет левой рукой прижимал к груди, как драгоценность.

– Вот тут простые травы, – положил он перед Кирой большой пакет. – Для медитации нужно немного. Людям подготовленным достаточно малой дозы, то есть покурить. У тебя вряд ли получится – ты лучше по-шамански делай, в костёр на угли, не жадничай, но и много не клади, жменьку, – показал он сжатый кулак. – Для транса доза выше, но и риск больше. Так что лучше не перебарщивать.

– Что за травы? – спросил Кирилл, не мог отделаться от своего навязчивого желания знать подробности.

– Женьшень, багульник, красный мухомор, немного коры осиновой, кедровые зародыши и медвежий корень, – пояснил Палыч. – Эти травы, особенно мухомор дальневосточный, не просто сильную индивидуальную галлюцинацию дают. С нужным настроем и концентрацией увидишь межвременье, то место, где никого постоянно нет, но те, кто тебе нужен, – все там могут появиться, их шаманы научились не просто слушать, но и разговаривать с ними… А вот это… это только когда будешь готов… Это уносит сознание. В прямом смысле уносит. Дураки-наркоманы пользуются подобным для того, чтобы свой ум терять, а нам это надо, чтобы помочь перенести знания в другое место, в другое время. Ты поосторожней с этим, только в крайний день это тебе понадобится.

Маленький пакет Кира со всей тщательностью и почтением осторожно уложил в карман куртки, а для большого – набора трансовых трав – Катя выдала ему пакет из супермаркета, и Кирилл улыбнулся несоответствию формы и содержания: в легкомысленном разовом пластиковом мешке лежала его будущая жизнь или смерть.

Они посидели ещё немного молча – момент оказался тяжёлым, почти как поминки, только при «живых покойниках». Палыч всё смотрел на Кирилла с сомнением, он по-прежнему волновался за его будущее (за будущее в прошлом – или за прошлое в будущем?), Катя по-прежнему молчала, едва улыбаясь. Кира думал: ну вот и всё, я остаюсь совсем один. Вокруг куча народу, многомиллионный город, дети, родственники и друзья, а я остаюсь один, – настолько привык он за последний год к своему удивительному деду.

– А вы как? …, – сейчас не любопытство и даже не проклятая доскональность заставила Киру задать этот вопрос, а желание понять, как дед с его женой смогут тихо обставить свой уход, чтобы не осталось никаких явных следов.

– Всё просто. Видишь – камин этой квартире достался дореволюционный? Действующий. Через пару дней в нём останется лишь две маленькие горстки праха. Одна знакомая наша придёт после, почистит, мы договорились. Письмо об уходе из жизни от якобы невыносимых болезней на столе оставим. Одежду заранее выбросим. Пропадём с Катюшей без вести.

– Дочка ваша как же… и племянница? Они знают?

– Нет, зачем смущать умы близких. Они хорошие, но обычные женщины. Дочку мы долго готовили, в смысле: будто бы болеем давно, она всё правильно поймёт.

– Она у нас добрая, заботливая, – вмешалась в разговор Катя, мягко улыбнулась. – Всё хотела к себе нас перевезти, чтобы ухаживать. Только мы отказались и сюда приехали, в Петербург, к месту нашей с Мишей встречи.

Наконец пришла пора попрощаться: пора уходить. Кириллу – домой, а им – куда забросит неведомая колесница. Нельзя больше им затягивать.

– Вот чего я тебе уже не смогу рассказать ни сложными, ни простыми словами: это такое знание, которое не переходит в опыт, – лукаво улыбаясь, сказал ему дед, обнимая на прощанье. – Даже у особенных – не хочется этого помнить, момент ухода. Но ты не бойся. Когда мы живы – смерти нет, нечего бояться. Когда мы здесь умрём, жизни не будет и некому станет бояться. А новая – всё равно начнётся, какая бы она там не оказалась. Что бы там ни было, стоять перед открытой дверью глупо, раз уж открыл – пора уходить. Нечего бояться, правы древние философы.

– Увидимся в прошлой жизни, – Катя легонько чмокнула Киру в обе щеки.

Странное ощущение возникло у Кирилла. Ощущение, когда узнаёшь, что человека не стало. Что его больше никогда не будет. Что ты вообще никогда не скажешь ему «привет», ты не выпьешь с ним чаю, не обсудишь с ним то, что всегда обсуждал; ты привык к таким разговорам, ты узнавал много для себя нового. Ты не соглашался, ты не верил, ты спорил и возмущался, ты удивлялся и сомневался. Ты радовался, ты ожидал ещё чего-то, и вот теперь их не будет, этих встреч и этих разговоров. Никаких не будет.

Кирилл остался почти совсем один. Конечно, рядом был Ваня, совсем недалеко – Маша с обожаемой тёщей, институтские друзья, товарищи и знакомые по бизнесу, где-то в Девяткино жила Динара, в Москве – братишка Алёшка и маленький Алекс другими ребятами. Ещё немного дальше – родители и тётка. Но ощущение было такое, как в пустыне: душный, безвкусный воздух и горячий ветер, изматывающий сознание – хотелось глоток ледяной воды и прохладной свежести морского бриза.

Постоянно чудится, будто звонит телефон, но это лишь кажется, это фантомные звонки. Раньше он ждал звонков от девушки и хватался за трубку при любом похожем на звонок звуке. Теперь его мозг придумывал эти звонки сам, даже без участия всяких посторонних шумов, – так хотел Кирилл услышать голос Ольги или Палыча. Он впал в какую-то прострацию, не замечал, что ест и что делает, как робот, у которого работает основная программа, а все вспомогательные отключены; или им сделали такой неудачный апдейт, после которого накопленные прежде данные пропали бесследно. Или программы робота подверглись нападению неизвестного вируса, который испортил все связи между центральным процессором и контроллерами в периферийных органах – без команд центра они не знали, что делать, и каждый делал что-то своё, не обращая внимание на остальных. В итоге этих неосознанных действий у всего организма не получалось ничего более-менее общего, осмысленного.

Всё в соответствии с наукой: замкнутые системы, согласно второму принципу термодинамики, всегда меняются в сторону возрастания беспорядка, то есть возрастания энтропии, – всплыло откуда-то объяснение происходящему в центральном процессоре Киры. – Моя система стала слишком замкнута, потому и беспорядок возрастает лавинообразно. Негде взять энергию, чтобы уменьшить энтропию.

Да, энергии ему взять было неоткуда. Он давно растранжирил последние остатки шакти, которая оставалась от их последних с Ольгой любовных взаимообменов, и жил на каких-то резервах. Его мозг, принудительно отключенный от остального организма, существовал отдельно, он наплевал на периферию и лишь перемалывал мысли. Все мысли были старые, все были об одном и том же: в чём он ошибся с Ольгой и почему не смог ничего сделать? Мог ли он вообще что-то сделать? Теперь Кира знал о ней почти всё, – ему казалось, что он понимает всю её, с учётом последних уточнений дорогого деда о ведьминой её сущности.

Может, ему показалось? Почудилась любовь, новая жизнь, где-то вдали возникла красивая картина, перспектива и оазис? Показалось после безумных первых дней и недель, нескольких недель. Всех нечастых свиданий в Москве у неё, или в Питере у него, – их может быть, в сумме наберётся всего дней двадцать, когда они были вместе. Это было редчайшее колдовское слияние, дававшее им обоим гигантскую энергию и чувства полёта. Сейчас растаявшая любовь омрачалось ощущением утраты, потери не только энергии; сейчас ему казалось, что вся жизнь заканчивается. Мираж, это был просто мираж. Ничего больше не будет.

Наверное, он ещё сколько-то физически проживёт, протянет. Но ничего в его жизни стоящего, интересного, нового больше никогда не будет. Он не осознавал этого до конца тогда, давно, когда умерла жена Таня. Тогда, к счастью, оказалось слишком много забот, отвлекавших от этой мысли: сын ещё маленький, он очень страдал от потери матери, а дочь была совсем крошка, не понимающее ничего дитя. В те времена у него хоть какая-то подмена нашлась – забота о детях и работа, много работы: он как раз строил свои павильоны. Дело может помочь, оно увлекает, оно занимает мысли, не даёт зациклиться на чём-то одном.

Сейчас, после расставания с красивой и грубой, одновременно нежной и колючей, слишком современной и временами иррациональной, обманутой неведомыми государственными людьми девушкой Кирилл понял: всё совершенно точно закончилось. Закончилось окончательно и бесповоротно. Он понял, что не сможет сохранить в памяти её образ так, как сохранил образ Тани – образ, который всегда у него перед глазами; с Таней он мог говорить, когда захочет, он мог ощущать её присутствие. А с Ольгой – не может. Он помнит её как изображение, как фотографию, а не движения её губ, не живые, постоянно меняющиеся глаза, не её лицо, подвижное от глубокой печали до громкого веселья, от искреннего счастья до глубокой отрешённости.