Текст книги "Мое частное бессмертие"

Декабрь 1940-го.

Из рабочего календаря Волгина.

12 дек. Политучёба (Оргеев). Заночевать.

13 дек. Старый Оргеев, каменоломни, дробильно-сортировочн. комплекс (бывш. хозяин Хасилев), заказ оборуд.

14 дек. (утр.) в связи с близостью котельцовых карьеров перевод кирпичн. з-да из Садово в Оргеев (обсудить целесообр-ть!).

14 дек. (после обеда), завод станков (обсуд. проект) на базе кустарн. мастерской (бывш. хозяин Фрукт). Подвод ж.д. ветки? Обсудить!

14 дек. (веч.) Лейтенант Шаинов, «Динамо» (бывш. еврейск. клуб), осмотр системы вентиляции и подогрева.

19 дек. Политучёба (Оргеев). Заночевать.

20 дек. (утр.) с Тимофеевым, конзавод (бывш. хозяин Унгар).

20 дек. (после обеда) ткацк. ф-ка (бывш. Тростянецкого).

…

26 дек. – Политучёба (Оргеев). Заночевать.

«Почастил ты в Оргеев, друг! Это не лямур ли у тебя там?!» – вот вопрос, которого Волгин опасался. Доверие к нему было полным, да мало ли. Потому и вёл служебный дневник. Смотрите, мол: никакой не лямур. А производство одно. Производство и политучёба, само собой.

Политучёба.

Декабрь 1940-го.

Оргеев.

Конспект.

«Враг, товарищи, хитёр, он сам не сдаётся, а, притаившись, выведывает наши слабые места и приступает к делу! И сегодня, хотя главные лица местной контрреволюции смылись за Прут, часть их боевой силы осталась на местах для подрывной работы. Это притаившийся враг! И он здесь. Он ходит по тем же улицам, что и мы!..»

Районную политучёбу проводили по понедельникам и средам. Из клуба выходили в темноту, довольно неприятную в связи с «притаившимся врагом», который ходит «по тем же улицам».

Тихой гурьбой шли вдоль городского сквера, идя вместе до последнего.

Но последним-одиноким всегда Волгин оставался.

Ему надо было к лесу на окраину. Там склады Заготзерна, там в служебке тёплая печка на дровах и матрасы для отдыхающей смены караула. Там и спал в командировках.

А потом и Новый год – в Оргееве!

Такая директива прислана из Кишинёва: «…несмотря на политически напряжённую обстановку, новый, 1941-й г. встречать всем вместе, с членами семей. Ст. лейтенант ОГПУ Шаинов А.И., ответственный за проведение встречи в новом клубе «Динамо» (бывший еврейский клуб Маккаби)».

Что тут стало!

Во всех поссоветах, всех администр. пунктах – только и говорят, что о новогоднем сабантуе. Лёха Шаинов ходит именинником. Его взяла! Месяц тому назад, перед годовщиной революции, поехал он в республ. совет «Динамо», нашёл там понимание и ход к К-ву (зампред ОГПУ с 3 ромбами!), а уж с таким-то тылом и, главное, в обход конкурентов с железной дороги и из Дома Красной Армии, получил добро на реквизицию Маккаби (бывший еврейский клуб, 3 этажа с котельной), самого высокого дома в Оргееве. Вот и сияет как самовар, обещая сабантуй такого уровня, что не снился ни «Локомотиву», ни ЦДКА, но соответствует особой роли ПСО «Динамо» в иерархии советского спорта!

С Лёхой Шаиновым, простым и спокойным парнем, Волгин ладил. Лёха, до того как поступить в ГПУ, работал забойщиком в подмосковной шахте. Ха, про забой Волгин в одну минуту понял – по шаиновским надглазьям, точно бы подведённым косметическим карандашом. Другие, может, и отмечали про себя, что вот, мол, лицо у старшего лейтенанта простое, как бы лошадиное, а вместе с тем какое-то тревожно-особенное, сказочное. Но не угадали б секрет. И только Волгин умел увидеть тончайший слой угольной сурьмы над глазными веками нового товарища…

Шаинов же по-своёму прилепился к Волгину, потому как тот в волейбол играл на уровне обл. лиги. При всех своих динамовских амбициях, да ещё и связанный обещаньем продвигать массовую физкультуру, данным в кабинете зампреда ОГПУ, Лёха истово рассчитывал на него…

Короче, перед Лёхой можно было открыться.

– Не пойду я, Лёха, на твой Новый год! – открылся ему Волгин за обедом в горсоветской столовке. – Вы там с членами семей будете! С жёнами да с подругами!..

И… постыдную слезу подробил в руднике глаза (Танечка… эх…).

– И только я один… как сокол!..

– Стоп, стоп! – Шаинов придержал стакан с компотом на весу. – Стоп, сокол!.. Я, конечно, не бюро знакомств… но прямо советую: завтра в 7 вечера явиться в клуб «Динамо» для прохождения курса по санподготовке!.. Это в подвале, вход со двора!..

– Завтра в 7 вечера, – отмахнулся Волгин, – ну никак! Лошадей у Унгара принимаю!.. Ты ведь Унгаров знаешь – с конзавода?..

– Сам ты Унгар! – перебил Лёха. – Там из Рыбницы две счетоводши будут на санподготовке!.. Незамужние!..

– Да ну тебя! – посмеялся Волгин. – Я стеснительный!..

Но Шаинов не принял отговорок.

Допив рыжеватый, в отрепьях разварившихся фруктов компот, он поддел оловянной вилкой сморщенную, потерявшую цвет сливу со дна стакана и перед тем, как кинуть в рот, посмотрел на Волгина с милицейской своей, поддавливающей пристальностью. При этом свободная левая его рука успела провести в воздухе что-то такое, недоказуемо-моментальное, игриво-непристойное – явно имеющее отношенье к фигурным достоинствам двух незамужних счетоводш из Рыбницы. В то же время серые глаза его съехались к переносице. Такой он трюк любил: свозить глаза в одну точку, когда позволял себе что-то внерабочее, игривое.

Назавтра. В подвале клуба «Динамо».

А вот о том, что курс по санподготовке вести будет Изабелла Броди, Шаинов не упомянул…

И правильно сделал. Стыдясь глупого своего пения про Ермака, Волгин бы не явился.

«Инструкция… по оказанию… первой… медицинской помощи… – заколотила она мелком на доске, – при поражении электрическ. током».

«Инструкция… по оказанию…» – стал записывать Волгин.

Он думал, будет как на политучёбе: лектор себе бубнит, я себе записываю, и при этом думаю о: а) кормах для конзавода, б) сельхозмелиорации Реута (заболоченные плавни), в) опорах линий электропередачи в пунктах с населением свыше 400 человек…

Но не выходило. Не выходило думать не о ней. Не выходило – не наблюдать за мимикой. За тем, как коротенький носик её морщится и делается ещё меньше, а тонкая верхняя губа р-раз – и подтягивается, обозначая неохотную и от того ещё более миленькую улыбку на лице…

И если бы дело было в этой Изабелле Броди, а) в каких-то там особенных её носике и верхней губке… или б) в том, чтоб обольщала, увлекала в сети (хотя он и не считал себя объектом, достойным обольщения)…

Так нет.

Во-первых, не красавица (необжимчиво-рослая, с гнутыми плечами).

Во-вторых, никаких хитроумных женских чар не применяет. В обращении – твёрдая и нелюбезная. Прям кусок стирального мыла – такая твёрдая.

Нет, дело было в нём самом.

Точно вошли без стука и увидели голым.

А ведь отчим Фёдор Нилыч какое наставление давал?!

«Не будь ни правым, ни виноватым, а живи так, будто в любую минуту могут войти без стука! Вот чтобы и тогда стыдно не было!»

Вот такое было наставленье.

Ему и следовал.

Куда бы ни кинула судьба – ради бога, входите без стука.

Ни на чём таком непотребном не поймаете.

Кроме трёх случаев.

Случай 1-й – бригадир Тая Григоренко в Яснях (1929 год).

Случай 2-й – будущая жена, машинист электровоза Танечка Присыпкина в Тергешском руднике (1937-й).

И вот теперь эта… Изабелла Броди, случай 3-й.

Любовь к женщине, вот что выделило Волгина из монолита мира.

Обнажило.

Вымыло из породы.

Ну и пусть.

Как вымыло – так и вмоет обратно.

Я с ней объяснюсь.

И если отдастся по любви, то… мы победили! Тогда и высокомерный святоша Идл-Замвл, и угрюмый батрак Шор, и замаскированный враг Ревн-Леви, и капиталисты Унгар, Хасилев, Тростянецкий… – все переродятся в честных советских людей.

Мало того.

Бессарабия, как живой дичок, привьётся к стволу СССР… – если Изабелла Броди отдастся мне по любви и станет моей женой.

Вот так он загадал.

И так оно и было.

Через 2,5 месяца.

Стреляли утку в плавнях Чокылтен, когда с берега посвистели.

Вот ёлки! И в выходной нашли!

«Иди! – Шаинов посмеялся. – Молодая соскучилась!..» – и опустил ружьё.

И надо же, с такой искренней охотничей досадой шепнул он про молодую (всего неделя со свадьбы!), что Волгин не удивился, а принял как норму: то, что его избалованная Изабелла в такую синюю рань перенеслась из жарко натопленного дома в холодный камыш и свистит с берега мужским грубым свистом…

Выпрыгнул из лодки и – по стволу упавшего дерева – на сушу!

Обнять!

Расцеловать… в височки, в носик!..

На берегу – двое в ватниках. Лесники по виду.

– Кого стреляете? Утку?..

– Ну! – подтвердил Волгин. И, строго обведя их глазами: – Я Волгин, главный инженер ПМК!.. Ищем кого?..

– Тут какие-то уроды, товарищ Волгин, – огорчённо поделились лесники, – гнездо белой цапли расстреляли!.. Вы один охотитесь?..

– Один! – соврал (в это время года не только цаплю белую, а любую водоплавающую дичь не одобряется бить!).

– Пойдёмте, срегистрируем ваше ружьё!..

Направились регистрировать ружьё. Через лес – к автомобилю.

Так, с санкции выездного, 3-го отдела УНКВД УССР (временно курирующего область судопроизв-ва МССР), был осуществлён арест Волгина А.Ф.

10.06.1941. 04.47, с. Чокылтены Оргеевского р-на.

Из показаний заключённого Волгина А.Ф. (1912 года рождения), данных следователю следственного отдела УНКГБ УССР Горюнову.

«Запираться перед партией я не буду. Готов разоружиться. Вот моя биография. Отец, Морев Иван из с. Заево (Воронеж. губ.) жил на 2 семьи: венчан с крестьянкой Елкиной Анной (общее хоз-во и 2 детей), а вне церковного брака с крестьянкой Розум Ниной, моей матерью. Мать, на 9 лет старше отца, с больной ногой, частично нетрудоспособная. Отца я не видел, т. к. вскоре после моего рождения он со своей 1-й семьёй двинул в Сибирь от воронежского малоземелья. Помощь его из Сибири нам мало поступала и, по словам матери, мы бедствовали до 1914 года, когда рабочий Волгин Фёдор Нилович с ж.д. станции Нерпа (Тамбовск. губ.) позвал её венчаться и стал мне как отец…»

1-я часть допроса происходила в Кишинёвской тюрьме и доставила потрясённому, смятенному самим фактом ареста Волгину… нечаянное удовольствие.

Ещё никто никогда не просил его так подробно излагать свою биографию. Ещё никто никогда не выслушивал его с таким несомненным, хотя и хмурым, вниманием. Кому он интересен: не царь, не генерал, не Христофор Колумб. Родился – и ладно! Родился – и живи.

Так он думал до ареста.

Но идя под конвоем в камеру после 1-го допроса, он испытывал странный подъём. Точно в какие-то отдалённые участки тела давно не поступала кровь, и вдруг – поступила!

И если добавить, что в первые дни он верил, что и вправду арестован из-за белой цапли, убитой в камышах, и что вот-вот его отпустят домой (схватив настоящих браконьеров!), то неудивительно, что духом он оставался бодр.

Да и сами допросы поначалу были недолгими, суховато-формальными.

Из показаний заключённого Волгина А.Ф. (продолжение).

…«Отчим мой, Волгин Ф., был трудовой элемент. В Нерпе вместе с братьями он трудился в магазине-мастерской сельхоз-инструментов, а наёмную рабочую силу не эксплуатировал. Ещё в заслугу его надо отметить, что в декабре 1916 он самовольно покинул расположение царского полка, чтоб не воевать в войне, открытой русским царизмом с одной стороны и мировым империализмом с другой, и вернулся в Нерпу. Но потом из-за отсутствия комвоспитания он не избежал ошибок. Так, в 1919 году после мобилизации в РККА для обороны Тамбова от белоказаков Мамонтова, он не проявил сопротивления, не предотвратил захват города белоказаками. И хотя, несмотря на уговоры и угрозы, к ним в ряды он не переметнулся, это не уберегло его от ошибок. Вот главные его ошибки: 1. в 1921 году после окончательной победы Революционной Красной Армии он решил не участвовать во Всероссийской переписи населения, 2. в том же 1921 году он решил не подчиниться продагентам по сдаче зерна, прибывшим из уезда. Тогда в нём проявилось и такое уродливое явленье, как антисемитизм. Я помню его слова, что ему хлеба не жалко и что если бы большевики прислали своих русских людей и попросили как свои у своего, он бы последним поделился, а вот пришлым евреям ничего не даст, т. к. они, евреи, нас за людей не считают и за один стол с нами не садятся.

Не оправдываю Волгина Ф., но укажу, что и среди продагентов были вредители: зерно, конфискованное в Нерпе, неделями гнило в мешках на станции железной дороги, отправку его так и не наладили, я, ребёнок, видел это своими глазами. Но всё-таки за уклонение от продразвёрстки отчим был арестован и выслан в исправит. колонию на п-ов Таймыр, откуда нам написали о его смерти от разорвавшейся грыжи. И тогда вскоре, в 1921 году родной отец вспомнил о моём существовании и прислал из Сибири своего мл. брата Морева Александра, красного партизана, победителя Колчака, чтоб явился при орденах в губчека г. Тамбова и получил добро увезти меня для воспитания в Зап. Сибирь. Губчека дал ему добро. Мать, сама голодная, тоже не чинила препятствий, хотя и плакала. Так я очутился в с. Ясни Бийского уезда, в семье моего отца, в которой преобладали прогрессивно-мыслящие и революционно-воспитанные элементы.

Так, все братья отца воевали против Колчака в составе партизанских соединений. Проливали кровь за установление Советской власти в Сибири. А дядя мой Александр Морев состоял в ревкоме Бийского уезда, где и нашёл героическую смерть в бою.

Папаша мой до 18-го года держал грузовых лошадей, брал подряды на доставку глауберовой соли с местных озёр на фабрику в Батютине.

Основателем фабрики был Бершадский Нахум. Когда-то царь дал ему денег на пр-во столовой соли, а он придумал ещё и золото намывать, выписал из Америки умную драгу. Но он хорошо проявил себя при Колчаке, не снабдил его золотом, а прикрыл производство и через Китай уехал в Палестину. В таком вот законсервированном виде и фабрика, и прииски были национализированы Советской властью.

В Яснях я окончил 7-летку. С юных лет трудился в поле, на фермах и на конюшнях, принимал участие в посевной и уборочной, а когда подрос, получил место подручного у машиниста молотилки.

Теперь коснусь личного, пусть партия видит, что я и не думаю запираться. В 1931 г. (19 лет от роду) зимой я полюбил бригадира Таю Григоренко (32 года, вдова), тоже из тамбовских переселенцев, с кот-й мы вывозили стога из белого леса. Там, на елани, после того, что уложили 2 воза сена, у нас произошло сближение в 1-й раз. В Яснях все были против нашей любви из-за возрастного несоответствия. Но я-то знал, что люблю её. Дело не в том, что возраст мой подошёл для близкого знакомства с женщиной. А в том, что перед партией и ОГПУ я ручаюсь, как прекрасна внутренне и внешне была крестьянка Т. Григоренко, всей душой преданная делу социалистич. строительства. Как управляла она бригадирским делом, с какой грамотностью составляла отчёты, оформляла наряды, при этом всегда первая на пахоте, в посевную, в косовицу. На уборке тоже среди первых. Воспитывая при этом двух детей, мальчика и девочку, одна, без мужа. Не могу забыть, как всё её большое лицо озарялось радостью при виде меня, точно я архимандрит весь в золоте к простым людям вышел! И она же добилась того, чтоб колхоз открепил меня в райцентр, положив тем самым итог нашей недолгой любви. Не хотела сплетен за спиной.

В райцентре я проработал на мебельной фабрике (с августа 1931 по ноябрь 1933), после чего, услыхав про набор кадров на шахты-рудники Кузбасса и, увлечённый мыслью служить тяжёлой промышленности Родины, двинулся туда. В пос. Тергеш на главной шахте-руднике я был принят в ученики проходчика, но спустя 2 месяца работал уже по 8-му разряду. Там же, в пос. Тергеш, я пошёл в вечернюю школу им. Декабристов, где выполнил среднее образование.

В апреле 1934 я познакомился с Татьяной Присыпкиной, машинистом электровоза. Наша первая встреча имела место в шахте при подготовке к массовому взрыву (с закладкой 250 тонн аммонита для высвобождения большой руды), когда, идя со смены, я шагал по путям, задумался и не услышал колокол электровоза за спиной. От резкого тормоза состав застопорило, 2 вагонетки сошли с рельсов. Другая на её месте обругала бы меня последними словами, а то и накатала жалобу наверх, а она, ни слова не говоря, выпрыгнула из кабины с ломиком в руках и кинулась выправлять вагонетки. К счастью, там по 2 колеса только забурилось, а не 4. Я отнял у неё ломик и провернул скаты, чтоб сцепки повисли, она отсоединила состав, села за штурвал и стала осторожно подавать электровоз вперёд-назад-вперёд-назад по моему сигналу. В то же время с помощью простого ломика и физической силы мне удалось вернуть на рельсы все забурившиеся колёса.

В день нашей свадьбы (12.04.1935) начальник участка от имени администрации шахты-рудника вручил нам ордер на 1-комнатную квартиру в 5-м бараке, самом новом в посёлке, друзья по бригаде подарили раздвижной стол с 6 стульями, диван-кровать и трюмо. Жили мы с Татьяной в любви. Наше взаимное чувство прошло проверку в 1935–1936 гг., когда в рамках развития Урало-Сибирской угольно-металлургической базы я был направлен в Ленинградский горный ин-т (хим. – металлург. ф-т) и переехал на временное местожит. в город Ленина, а в 1938 г., по окончании, получил направление на Гурьевский металлургический з-д на стр-во 1-й доменной печи, где принял участие как в строительном, так и в эксплуатационном цикле. Через год мы с Татьяной планировали воссоединение в пос. Гурьевск, где я подыскивал для неё работу.

О трагической гибели Татьяны во время производств. аварии (11.12.1938) рук-во Тергешской шахты-рудника строго указало всем своим сотрудникам не распространять, чтобы не давать повод к ликованию врагов, но перед партией и НКВД это другое дело. Значит, обстоятельства её гибели таковы: она попала головой под люк спускового лотка. Смотрела из кабины назад, когда состав к лотку подводила. Это был новый люк с удлинённым краем, наши слесаря только недавно выточили его…

В мае 1940 я поступил в распоряжение Нархоза СССР и спустя 2 месяца прибыл по новому месту работы в новообр. Молдавскую ССР. Промышленный потенциал края был практически убит при румынско-боярской власти. Ликвидированы большинство предприятий пром-ти. Производств. мощности в пищевой, текстильной, деревообрабатывающей, кожевенно-меховой отраслях использовались неэффективно. Деградировало сельское хоз-во, уменьшилось поголовье скота. Нестерпимой была и ситуация в медицинской сфере: на всю Бессарабию 45 врачей и 300 фельдшеров, то есть 1 врач на 70 тысяч жителей. И вот, в первые же месяцы со дня вступления республики в СССР на подъём промышленности были выделены из общенародного госбюджета миллионы рублей. Ввезено оборудование для предприятий. Переданы тонны чёрных металлов, нефти, каменного угля. Из других союзных республик (главным образом, из РСФСР) ввезены тысячи тонн семян, разнообразная с.-х. техника новейшего поколенья.

Не желая выпячивать собственную роль в поднятии народного хозяйства новообразованной МССР, заявлю однако, что поставленная товарищем Сталиным задача: в кратчайший срок поднять и интегрировать отсталое хозяйство Молдавии в народное хозяйство Союза ССР – была воспринята мной как личное поручение любимого вождя. Думаю, что товарищи-коллеги, с кот. я работал, не дадут соврать, сколько часов длился мой трудовой день. И, наконец, сам Первый секретарь ЦК КПМ тов. Бородин отметил мою работу в докладе на Октябрьском совещании по поставкам Союзного Центра. Но если у следствия будут вопросы по поводу дробно-сортировочного комплекса или кирпичного з-да или з-да станков, я с цифрами в руках объясню своё мнение. Это касается и главного успеха моей работы в Молдавии: основания и запуска Первого межколхозного объединения механизации, электрификации и мелиорации ПМК «ОРГЕЕВ».

Здесь же, в конце 1940 года, имела место моя встреча с медсестрой Оргеевской горбольницы гр. Изабеллой Броди. Не солгу, что главным стимулом моим к созданию семьи с гр. Броди была дружба народов. Мне хотелось убедить всех вокруг, что и молдаване, в т. ч. еврейский элемент, могут быть приняты в семью СССР. Вот и на примере моей жены дано увидеть добрые сдвиги в психологии местного населения под влиянием прогрессивных советских ветров. Будучи себялюбивой эгоисткой по натуре (мне её подруга рассказала, как однажды на чьих-то именинах она все яблоки на столе надкусила: выбирала самое вкусное!) и нескромной по поведению (в первый раз я видел женщину, идущую по улице и курящую папиросу на ходу при всех!). И вот даже такая своевольная, несоветская по воспитанию женщина, как моя супруга, перевоспиталась в срок, сумела развить в себе скромность и трудовое усердие (в любую погоду, в жару и холод, ездит она по делам Наркомздрава по самым отдалённым населённым пунктам для уколов противострептококковой вакцины, участвует в оборудовании мед-санитарных частей, здравпунктов, рентген-кабинетов для борьбы с туберкулёзом). Но особенно покорил меня рассказ очевидцев о том, как в первые дни Советской власти, когда многие жёны нашего советского комсостава по простоте купили исподние рубахи в мануфактуре Тростянецкого и, будучи уверены, что это не что иное, как нарядные платья, щеголяли в таком виде по улицам города…»

– Вот здесь! – карандашом подчеркнул следователь Горюнов. – Где

про надкусанные яблоки на именинах! Поделитесь об этой самой подруге вашей жены?.. Кто она? Как её зовут?..

– Шанталь её зовут! – удивился Волгин. – И она считалась первая там фифа – во всём Оргееве! Хотя моя Изабелла красивей в 100 раз! Да, и вот ещё один факт в пользу Изабеллы! Вначале она не хотела сводить меня с этой Шанталь: мужчины, мол, теряют голову рядом с ней, и ты тоже потеряешь! Но преодолела предрассудки…»

Горюнов: «Что вам известно о муже этой Шанталь?»

Волгин: «Мне известно только, что он умер! Если верить Шанталь! Но не все ей верят! Ходят такие слухи, что он попросту дёрнул от неё, не вынес плохого её характера!.. Бедный её муж, так про него говорят!»

Горюнов: «Ну и куда же он дёрнул, этот бедный муж? Уж не в королевскую Румынию ли – накануне 28 июня?»

Волгин: «Так точно! Думаю, что в королевскую Румынию!..»

Горюнов: «Так вот! Бедный муж – насколько мы выяснили – это главный местный богач и эксплуататор по фамилии Стайнбарг!.. Поделитесь о ваших делах с ним!»

Волгин: «Господи, не было никаких дел! Слово коммуниста даю…»

Горюнов: «Волгин! Кто разрешил давать «слово коммуниста»?!. позорить его!»

Волгин: «Даю честное слово! Я этого её мужа – и не видел никогда. Я видел только её отца! Он приходил наниматься на комбинат! Но я посмотрел, как он долото держит! Как фуганок держит! Не работник!»

Горюнов: «Расскажите, кто вывел из строя рейсовый автобус «Опель», ранее принадлежавший Иосифу Стайнбаргу?»

Волгин: «Я не выводил его из строя! Слово комму…ой… честное слово даю! Я только спецкраску доставал по просьбе начальства, чтоб закрасить надпись на капоте! Там «Шанталь» было на капоте!.. Её имя!»

Через 2 дня.

Следователь Подняковас: «Нам известно, что удравший в королевскую Румынию Иосиф Стайнбарг подавал сигналы сионистскому подполью в Оргееве. Агентом-проводником была его жена Шанталь. Она подруга вашей жены, Изабеллы Броди. Поэтому Вы не могли быть в стороне! Говорите, Волгин, что вы знаете о подрывной деятельности сионистов в Оргееве! И не запирайтесь тут!»

Волгин: «К деятельности сионистов в Оргееве ни я, ни моя жена Изабелла Броди не имеем отношения! Как русский по отцу и по матери, как коммунист-интернационалист я бесконечно далёк от всякого рода сионистской деятельности!»

Следователь Подняковас: «Вот как? А разве не говорили вы на вашей собственной свадьбе с гражданкой Броди такие слова: «Человек должен есть плоды той земли, в которой прах его предков! Почему же вы, евреи, в Палестину к себе не двинете! Вместо того, чтоб Пушкина тут долбить! «Полтаву» декламировать!» Говорили вы такое, Волгин? или не говорили?»

Волгин (покаянно): «Не помню!.. Пьяный был!»

Моральное состояние его на этом этапе следствия стало плохим. Притом что никаких мер физического давления в Кишинёвской городской тюрьме к нему не применялось. Равно как и других мер насилия.

Меры физического давления (лишение сна, длительные стойки на ногах, избиение кулаком, палками, кастетом, битьё в одно и то же место груди в течение нескольких часов, крик через рупор в ухо…) были впервые применены к нему в арестном доме в Одессе, куда он был этапирован из Кишинёвской гортюрьмы вследствие вероломного нападения фашистской Германии на СССР и захвата МССР немецко-румынскими регулярными частями.

На этом этапе следствия интенсивность допросов по его делу была многократно усилена.

«4 отделом УГБ УНКВД вскрыта и ликвидирована контрреволюционная сионистская группа, занятая шпионажем в пользу английских властей и проведением диверсий на объектах народного хозяйства.

Активный участник группы Волгин А.Ф. признал свою вину в:

1. агитации еврейского населения МССР к выезду в Палестину для строительства национально-буржуазного государства, 2. в дискредитации планов и мероприятий Партии и Правительства по национальному вопросу, 3. в том, что, пользуясь служебным положением, регулярно выезжал на месторождения крепкого известняка в Рыбницком и Оргеевском районах, на каменоломни Старого Орхея Оргеевского района за запасами сырья для динамита для изготовления бомб для террористических актов…

Преступления Волгина А. Ф. предусмотрены статьёй 54–10 часть 1 и 54–11 УК УССР.

Дело Волгина А. Ф. предлагается направить на рассмотрение Судтройки при Коллегии НКВД УССР с ходатайством о применении к нему Высшей меры наказания: расстрела».