Текст книги "Мое частное бессмертие"

15

Несостоявшийся жених.

1960. 14-я Всемирная Олимпиада, Лейпциг – (+8–0=5), 1-е место на 4-й доске.

В Лейпциге, во время Олимпиады, имел место следующий диалог с экс-чемпионом мира М.М. Ботвинником (2-я доска):

Ботвинник: «Виктор, вы, наверное, в курсе, что я готовлюсь к матч-реваншу с Талем. Не хотите ли поработать в моей тренерской группе?..»

Виктор: «Очень хочу!.. Но не могу!..»

Б.: «Вот как?!. А что мешает?.. Если не секрет!..»

В.: «Не секрет! А вдруг я буду ваш следующий соперник?!»

Б. (после паузы): «А кто вас выдвигал – в соперники ко мне?»

В.: «А что – надо, чтобы выдвигали?..»

Б.: «Непременно!.. Непременно!.. Меня вот в 1935 году… Высший совет по физической культуре и спорту выдвинул!.. С согласия Сталина!..»

В.: «Ну тогда я подумаю… кто бы мог меня выдвинуть!»

… … …

…1961. Командное первенство СССР, Москва, 1 доска (+2–1=2, победы в личных встречах над М. Ботвинником и М. Талем).

1961. Международный турнир памяти Мароци, Будапешт (+9–1=5), 1-е место.

1962. 30-е Первенство СССР, Ереван (+10–1=8), 1-е место. 2-кратный чемпион СССР.

1962. Турнир Претендентов на звание Чемпиона мира, Кюрасао (+7–7=13), 5-е место.

… … …

1964. 32-е Первенство СССР, Киев (+11–0=8) 1-е место. 3-кратный чемпион СССР. Присвоение звания «Заслуженный мастер спорта СССР».

… … …

1965. Международный турнир памяти Асталоша, Дьюла (Венгрия) (+14–0=1), 1-е место.

1965. Международный турнир, Ереван (+6–0=7), 1-е место.

1965. Матч Москва – Ленинград, 1-я доска против чемпиона мира Петросяна (+2–0=0).

… … …

1967. Международный турнир, Ленинград (+10–0=6), 1-е место.

1967. Межзональный турнир, Сус (Швейцария) (+9–3=10), 2–4-е место, выход в турнир Претендентов.

1968. Международный турнир, Вейк-ан-Зее (Нидерланды) (+10–1=4), 1 место.

1968. 18-я Олимпиада, Лугано (Швейцария), в составе сборной СССР (+9–0=4), 1-е место на 3-й доске.

1968. Матч Претендентов на первенство мира, четвертьфинал. Корчняк (СССР) – Решевский (США), Амстердам (+3–0=5). Общая победа 5,5:2,5. Выход в полуфинал.

1968. Международный турнир, Пальма-де-Майорка (Испания) (+11–0=6), 1-е место.

1968. Матч Претендентов на первенство мира. Полуфинал. Корчняк – Таль (оба СССР), Москва (+2–1=7). Общая победа 5,5:4,5.

1968. Матч Претендентов на первенство мира. Финал. Корчняк – Спасский (оба СССР), Киев (+1–4=4). Общее поражение 3:6.

… … …

1970. 38-е первенство СССР, Рига (+12–1=8), 1-е место. 4-кратный чемпион СССР.

1971. Международный турнир, Вейк-ан-Зее (+7–2=6), 1-е место.

1971. Тренировочный матч с Карповым, Ленинград (+2–2=2).

1971. Матч Претендентов на первенство мира, четвертьфинал. Корчняк – Геллер (оба СССР), Москва. (+4–1=3). Общая победа 5,5:2,5.

1971. Матч Претендентов на первенство мира. Полуфинал. Корчняк – Петросян (оба СССР), Москва (+0–1=9).

1971. Международный турнир, Гастингс (Англия) (+8–1=6), 1–2-е место с Карповым (оба СССР).

… … …

1973. Межзональный турнир на первенство мира, Ленинград (+11–1=5), 1–2-е место с Карповым (оба СССР). Выход в турнир Претендентов.

1974. 21-я Олимпиада, Ницца (Франция), в составе сборной СССР (+8–0=7), 1-е место на 2-й доске.

1974. Турнир Претендентов на первенство мира, четвертьфинал. Корчняк (СССР) – Мекинг (Бразилия), г. Augusta (Maine, USA) (+3–1=9). Общая победа 7,5:5,5. Выход в полуфинал.

1974. Турнир Претендентов на первенство мира. Полуфинал. Корчняк – Петросян (оба СССР), Одесса, (+3–1=1). Общая победа 3,5:1,5 (Петросян сдал матч после 5-й партии).

…

1974 (сентябрь – ноябрь). Турнир Претендентов на первенство мира. Финал. Корчняк – Карпов (оба СССР), (+2–3=19) Общее поражение 11,5:12,5.

В декабре 1974 года по горячим следам матча дал интервью некоему корреспонденту из «Известий» (Лемешев?.. Леднев?.. короче, что-то на «Ле»).

Не опубликовано.

Каким-то образом текст интервью попал за кордон (югославская «Politica». Январь 1975).

Выдержки из интервью:

Лемешев (Леднёв?): «Вы и Карпов поделили 1-е место в Ленинграде. Правда ли, что советские игроки уступали Карпову по постановлению сверху, тогда как с вами боролись всерьёз?»

Корчняк: «Да, скорее всего, это правда. Со мной они боролись, а с Карповым – нет. Хотя где логика?! Ведь моё понимание шахмат глубже! Хотел бы я, чтоб мне объяснили, почему выдвигают Карпова, а не меня!»

Лемешев (Леднёв?): «Но затем и Вы, и Карпов победили в отборе и встретились в Финале Претендентов. Это был долгий и упорный матч. Правда ли, что у вас не было ни одного тренера – поскольку советским игрокам запретили вам помогать? В то время как вашему сопернику помогали все ведущие гроссмейстеры СССР!..»

Корчняк: «Да, это правда. Все советские СМИ соревновались, кто громче восхвалит моего соперника! Наши общие коллеги тоже встали на его сторону. Я сильно удивлён. Ведь мой вклад в шахматы куда весомее!..».

Лемешев (Леднёв?): «Ха!.. Давайте я объясню!.. Хотя я новый в теме!..»

Корчняк: «Ну объясните!»

Лемешев (Леднёв?): «Но только это не для печати!..»

Корчняк: «Ну говорите же!»

Лемешев (Леднёв?): «Ваш соперник из рабочей семьи с Урала!..»

Корчняк: «Вы думаете, в Урале дело?!»

…

Интервью перепубликовано в:

– «The Daily Mail» (Лондон, Великобритания),

– «Le Figaro» (Париж, Франция),

– «Frankfurter Allgemeine Zeitung» (Франкфурт-на-Майне, Германия).

Позже перепечатано также в США:

– «The New York Times» (Нью-Йорк) и др. изданиях.

…

Последовавшие санкции:

– исключение В. Корчняка из состава сборной СССР,

– лишение почётного звания «Заслуженный мастер спорта СССР»,

– приостановка выплаты гроссмейстерской стипендии (300 руб. в месяц),

– временный (сроком на 2 года) запрет на участие в соревнованиях за рубежом…

Глава Вторая

1

…

Но «Молодёжь Молдавии» читали по всей республике.

Телефон в доме раскалился.

Звонили все бабысонины приятельницы и все мамины люди.

Мама дала мне денег. В неполный час я оббегал все киоски от Гоголя до Бендерской и скупил полтиража.

Вот оно: «Виктор Пешков, девятиклассник» – на 3-й полосе!

Это победа!

Это 1:0!!!

1:0!!!!!!

Я победил физкабинет, победил перфокарты.

Я победил идентификатор-букву и идентификатор-цифру.

Я победил электромагнетизм.

Я победил Фарадея.

Всех я победил.

И высоченного Марка Варшавера в притемнённых очках и на платформах с тупыми носками – я тоже победил.

Но не тут-то было.

В тот же день Костя Тронин объявил мне:

«Я не буду поэтом, не буду счастлив и совершенен, пока не научусь драться и не пересплю с женщиной!..»

Выходит, я рано радуюсь.

…

Тронин говорил (врал, наверное!), что дерётся каждый день. А я никогда не дрался, увы. Я сообразительно боролся в детстве: ключи там, подсечки всякие. Но я упустил момент, когда пацаны стали бить в лицо… В лицо я не могу.

Потом Тронин приходит и объявляет, что… – переспал.

?%^:&*!(+@’#? (так выглядит моя реакция).

Неужели я не стану поэтом?!

…

Но в «Молодёжке» напечатали и второе моё стихотворение.

…

И третье, и четвёртое…

…

Тогда мама сдалась: «Эх, не быть тебе химиком!.. Дедушкины гены!»

И перевела меня обратно во 2-ю школу.

1 сентября 1977, Кишинёв.

Во 2-ю на Берзарина, в детский мой класс, оставленный 3 года т. н.

Там я сразу же влюбился в Марьянку М. Едва ли не в первый день.

2

Влюбился.

Я знаю, почему весна переходит в лето. Почему убывает луна и как из семечка надувается тюльпан.

А вот как из улыбчивой толстушки Марьянки М. образца 6-го класса вышел образец 10-го – … не знаю. Сдаюсь.

Нет, я не спорю, в 6-м классе она тоже была красивая, но как-то бессмысленно красивая. Как, допустим, атласное одеяло в крупную стёжку. Или как овальное блюдо из фарфора.

И вдруг …

Просияло.

Поднялось, как море.

Вообще в этом классе выштормилось много симпотных чувих.

1… 2… 3… 4… 5… пять (навскидку!) симпотных чувих проявилось, пока я в 37-й ушами хлопал. За ними приударяли все.

А вот за Марьянкой никто не приударял. Это факт!

Видимо, это потому, что женственность её не была бурливой. Порода, юность, целомудрие – не утонули в её приливе.

И она была не выше меня ростом, если не на каблуках.

И хотя у неё не было припасено для меня ни единого шанса, в чём-то главном она ответила мне.

Сами посудите.

1977, декабрь, Кишинёв, 7 часов утра.

По утрам я лунатик. Особенно зимой. Мама думает, что это от недостатка кислорода. Мы решили, что я буду спать при открытой фортке, в любой мороз.

И вот, проснулся я в то утро.

И в открытую фортку увидел кровельщиков, звонко ступающих по листовой крыше Филармонии.

Свирепая свежесть густела в комнате.

Я выпил чаю.

И – в школу.

Утро было тёмное. Тёмно-чернильное.

Во дворе за тополями – вчиб!.. вчиб!.. – сосед шинковал капусту на порожке сарая.

Я вышел за высокие ворота. От ворот – к «Водам-Сокам» на углу.

Асфальт был обструган заморозками.

Я двинул вверх по Комсомольской.

Запалённые урны у «Бируинцы» курились гнилым теплом.

Но здоровенный термометр на стене «Инждорстроя» и по пятку не находил в себе ртути.

Я поравнялся с 1-й парикмахерской на углу.

Обходительный свет настаивался в её витрине. И всегдашняя упряжка мастеров, пухлоруких и уютно-пожилых, с утра пораньше плескалась в тёплых зеркалах.

Я вышел на Ленина.

Там рассвет скрёбся.

Троллейбусные золотые капли нацеживались в марле тополей.

Шелестящее вороньё сеяло помёт из тополей.

Толпа на остановке была тиха, но троллейбус прибыл, и она закрутилась, как в воронке.

И всё вместе, от громких кровельщиков на крыше Филармонии до тёплых урн возле «Бируинцы», от нарядной парикмахерской на углу до тёмной толпы на остановке, – всё это в сумме и вычитании, в рифму и белым стихом выдавало Марьянку М. и обещало встречу.

С помехами дверки троллейбуса притянулись за людьми на подножках.

Прямые штанги колыхнулись в проводах.

Деревья зацарапались в поехавшие окна.

Последние струпья ночи отваливались.

Через полчаса. В классе.

«Сверху клетка покрыта клеточной стенкой, под которой мембрана. Она пропускает в клетку нужные вещества и выпускает ненужные. Она покрывает цитоплазму. Цитоплазма – это важнейшая часть клетки, в которой находятся все её внутренние части. В том числе вакуоли!..»

Это я.

Это мой голос у доски.

Биология, 1-й урок.

«Вакуоль – это полость, окружённая мембраной и заполненная клеточным соком! В клеточном соке растворены органические соли, кислоты и сахар…»

Сегодня у меня приготовлен урок, и я сам попросился к доске.

Бойкость голоса моего обманывает биологичку.

Она уж не слушает. Сникнув, думает о своём.

В окнах темно.

Весь класс досматривает сны.

И скажи я: «Долой Советскую власть!» – никто не встрепенётся. Главное, голос не менять.

«Мелкие вакуоли внутри клетки, – бубню я, – сливаются в одну большую. По мере слияния увеличивается и размер самой клетки!»

И тогда…

…точно окошко в тереме распахнулось…

…два луча навстречу – из сондрёмища класса.

Она!

Это меняет дело.

Отныне всё посвящено ей: органические соли, кислоты и сахар! Белки, нуклеиновые кислоты, полисахариды!

И скажи я: «В цитоплазме имеются пластиды. От окраски пластид я тебя люблю зависит окраска клетки и всего растения!..» – и проговори я всё это, не встрепенётся никто.

Главное, голос не менять.

Прекрасная тайна объединяла нас в эти минуты, посреди урока и темноты.

Я улыбнусь, и она за мною.

Скажу «цитоплазма», она переводит как «люблю тебя».

И не отводит головы.

В ней бессомненно был «класс», на каблуках ли, без каблуков.

Сам разговор её, молочный, слабый, удалённый, как вспышки на солнце, – подходил её невымученной красоте.

Ясная, хотя и не вдохновенная отличница, она до заурядности ровна была со всеми. Все 10 школьных лет ухитрилась не отдать предпочтения, не отбросить тени.

Сохранить прохладное достоинство.

В стороне от интриг, проказ, кулаков, в стороне от всего, в чём кипит характерность, она стала тем, во что я влюбился.

И вот, в сонбоище класса, поваленного в усталость и спень, под неярким флюоресцентом, звенящим в потолке, в сверкающей шапке чувств, нахлобученной на две головы, клянусь, мы были близки.

Одним тактичным воображением обнял я её.

И не был отброшен.

Я мечтал стать поэтом, и… (что бы Костя Тронин ни говорил) …я им был.

А насчёт драться … хм-м… драться я после научусь.

3

Ещё о Косте.

Но Костя написал «Дискобол».

Даже у Пушкина такого нет.

Это такое стихотворение – что сдавай оружие!

Боюсь, мне никогда такое не написать.

К счастью, мама запретила мне иметь дело с Костей. Из-за его пьяной выходки у «Фулгушора»[53]53
  «Фулгушор» – кафе-мороженое с кабинками


[Закрыть].

Октябрь 1977, Кишинёв.

По-дурацки вышло, но он сам виноват.

Вот что там было.

Мы с мамой шли в поликлинику на приём.

А там «Фулгушор» с кабинками – на углу Комсомольской-Фонтанной.

Мы шли и не смотрели в ту сторону – такой там мат-перемат в кабинках.

Но меня окликнули.

Смотрю: Костя Тронин бежит. Бледный – будто на него коробку пудры высыпали. Пьяный – на ногах не стоит.

Мама ахнула.

А он летит зигзагами и орёт какие-то стихи по-молдавски. Что-то про Сталина.

Подбежал и смутился. Только теперь увидел, что я с мамой.

Но поздно.

– Вот фрукт! – объявила мама, когда он слинял. – Но ты хоть понял, что он за стихи орал?..

– Нет!..

– Ку Сталин ын фрунте Молдова – й ын флоаре![54]54
  «Со Сталиным во главе цветущей Молдавии!» (молд.)


[Закрыть] – повторила она.

И мы посмеялась.

Но лицо её вдруг стало сурово.

– Так вот, это моего папы стихи! – сказала она серо, тускло. – Твоего дедушки!.. А посему!.. с этой минуты!.. прекратить общение!..

Спасибо, что в ней завуч не проснулся.

Могла бы вызвать его мамашу на ковёр («Шютц… Культ вымытых полов…»). Добром бы эта встреча не кончилась.

Но в канун Нового 1978 года Марьянка М. заболела желтухой и её укатали в больницу. В инфекционку Чорбы.

Я хотел навестить её, но трусил.

Попросил жирного Хаса пойти со мной.

Он согласился.

Но он говорит, что в больницу надо нести передачи. Фрукты, например.

Я побрёл на Центральный рынок – за фруктами.

Но зимой там торгуют одними чёрными семечками.

И тогда я вспомнил Костины стихи.

«Язык хранит февральскую хурму… которая лежала к моему…», и т. д.

– А «хурма» – это фрукты? – спросил я Хаса.

– Фрукты! – отвечал Хас с авторитетностью, возможной только у толстяков. – Кислятина жёлтая!.. И рот вяжет!..

И я направился к Косте за хурмой. Втайне от мамы. 03.01.1978, Кишинёв.

Он был один дома.

Авоська с хурмой уже приготовлена была под батареей.

В обмен я отдал ему ворованный сборник «День такой-то» Юрия Левитанского, как договаривались.

(Про то, где украл… не сейчас. Не здесь. Скажу только, что мой де… был начальник реперткома, и нам до сих пор присылают контрамарки… Короче, этот сборник я стянул с книжного лотка Филармонии!).

Утро. Проспект Молодёжи, 50, кв. 11.

Мы вышли на балкон. Костя закурил, я не стал. Хотя курил уже по 2 сигареты в день.

Костя рассказал, что отправил стихи в Литинститут им. Горького в Москву.

Тогда и я открылся, что отправил.

– Значит, идём в паре? – обрадовался он. – До победы?..

– Почитай «Дискобол»! – попросил я в ответ.

Дело в том, что Костя читал мне его в 9-м классе, и этот «Дискобол» изувечил меня своим совершенством.

Вот как это было.

В 9-м классе. 7 месяцев тому назад.

Они с Селом завалились ко мне под вечер с бутылками «Флоаре» под куртками.

Бутылочное стекло так и бренчало на них.

Можете не прятать, говорю. Бабушка в Ессентуках, мама в Москве…

Мы выпили, и Тронин стал звонить по телефону каким-то чувихам. Говорит, студентки университета.

Я не верил, что они придут, но они пришли!

4

Дискобол.

Обе рослые, в водолазках.

Груди их в этих водолазках были не большие и не маленькие, но какие-то принципиальные. Такие груди, что нужно специально отводить глаза.

Мы пили «Флоаре», потом курили на балконе (который во двор).

Костя читал новые стихи.

Первое – «Дискобол».

Второе я не запомнил.

А потом все пошли танцевать в кабинет.

Первая студентка была худощавая, с застенчивой внятной грудью.

«Со мной танцевать, как с этой стенкой!» – сказала она Тронину, когда он пригласил её на медленный.

Но всё-таки отделилась от этой стенки и пошла с ним танцевать.

А я уселся в углу.

Не скрою, я был укулдачен этим «Дискоболом».

Его кристаллическим совершенством.

Из своего угла я наблюдал за их танцем. За тем, как её взрослые пальцы скользят по Костиным алюминиевым волосам.

Потом она заторопилась домой.

Почему-то все они одновременно заторопились.

Я остался один в погромлённой квартире.

С мыслями о «Дискоболе».

… Наутро Костя позвонил и сообщил, что у него со студенткой было.

Но в его голосе не было потрясения, и я не поверил.

Прошло 8 месяцев, и не было дня, чтобы я не вспомнил о «Дискоболе».

Во всей моей жизни не осталось такого укрытия, где не атаковали бы меня его метеоритные буквы.

И потому я подумал, что спасён, когда возле «Фулгушора» Костя кинулся к нам пьяный и мама запретила мне с ним иметь дело.

Думал, не буду иметь дел – и «Дискобола» не станет.

И его бы не стало… – если б не Марьянка М. со своей желтухой!

Итак, зима, утро, и я пришёл к Косте за хурмой.

– Почитай «Дискобол!» – попросил я равнодушно.

Мы курили на балконе.

Точнее, Костя курил, а я только пыжился от независимости.

– Старьё! – покривился Тронин. – Я теперь сильнее пишу…

– Умоляю! – потребовал я. – Почитай «Дискобол»!.. Или подари экземпляр!..

Костя ушёл с балкона в комнату искать экземпляр. Я отвернулся – чтоб не выдать волнения.

На проспекте Молодёжи светало.

Небеса залишаились снегом.

И листок с «Дискоболом» был мне абсолютно необходим.

Я мечтал уединиться с ним и распотрошить, как куклу.

Распотрошу, а там будь что будет.

Наверное, изучив его устройство, я брошу писать стихи. Если пойму, что не способен на такое!

– Увы, ничем не могу помочь!.. – вернулся Костя. – Всё, написанное до ноября этого года, я сжёг!..

– И «Дискобол» сжёг? – спросил я, похолодев от горя и облегчения. – И на память не помнишь?..

– К сожалению! – отвечал он. – Помню!..

Костя отчитал, и я медленно выдохнул.

Выдохнул и собрался спросить. Зачем он поставил себе условие?! Драться и спать с женщинами. Когда он и без того поэт! Причём лучший в мире.

Но простая речь отказала мне.

Я понял: мне не угрожает соревнование с Костей.

Он сам Ангел поэзии, он активное солнечное возмущение, он камень бел-горюч.

И тогда я взял сигарету «Родопи» из его пачки.

И если бы снова пришлось лезть через решётку во двор, я бы не стал выё-ться! Я бы снял пальто. Причём без единого слова.

От сигареты меня повело.

Люлька рышкановских холмов поехала.

Балкон стал отламываться.

Умирая от головокружения, я кое-как в комнату вплыл. Упал на Костину кровать.

Дверь балкона оставалась открытой. Всё новые и новые повалы снега вертелись в её проёме.

В полуобмороке я расслышал, как в коридоре телефон буфонит. «Да, слушаю вас!» – отвечал Костя.

Это звонил наш редактор из «Молодёжки»: кудлатый человек слабого телосложения.

– Институт кино? – переспросил Костя и рассмеялся. – Спасибо, pass!.. Почему pass?.. Да потому что мы первым делом поэты и подаём в Литинститут!.. Кто – мы?.. Витя Пешков и я! В одной связке, да!.. Сейчас вам Витя подтвердит!..

Он строчил так быстро, что в мозгах моих, пострадавших от «Дискобола», только и ревело «институт кино»… «институт кино»…

А в остальное я не въехал.

Поэтому я только руками замахал – в ответ на «Витя, подтверди!»

Отстань, мол! Не видишь, в каком я состоянии?!

Судьба моя предрешена была тем звонком.

5

О предрешённой судьбе Виктора Пешкова.

Надя.

Автомобиль «Жигули» (Газ-2104).

На встречу с Вострокнутовым Н.В.

Тёмная сила – этот Вострокнутов!

И хотя сам говорит, что «помощник из тебя, Надьк, никакой!», но всё тягает и тягает. Не оставляет в покое.

Левый поворот с Гоголя на Искру.

И она (Надя) представила Кольку.

Худого, лупоглазого. В мощных стояках плеч и локтей. С тёмным клином волос, выехавших на лоб.

В последнее время она то и дело вспоминала его. Наверное, каждый день. Мало того, по нескольку раз на дню. Наверное, их в КГБ этому учат: проникать в психику.

Комсомольская – угол Садового переулка.

Вот и проник. Помог когда-то с папой (с 3-м Ша) – и теперь тягает. Приходится ходить с ним на футбол, в шашлычную «Колос», кататься на лодке на Комсомольском… И сама эта манера мутная: «Ну, Надьк, что на работе? дома? какие книги-фильмы-выставки из новых порекомендуешь?..» Как бы и не допрос, а так, трёп. Но расслабься на секунду…. – и получи под дых:

«А ты в курсе, Надьк, что твоя мама с румынским офицером жила во время оккупации Одессы?»

Ба-бах!

Это не румынский офицер, Коля.

Это Константин Адам, её школьная любовь.

Её педагог в гимназии.

И жила она не с ним, а у него.

Ради крыши над головой, ради печки и водопровода.

Ты себе представь, каково ей в партизанских катакомбах было.

Беременной!

Там же темнота, холод, антисанитария.

Плюс многотонное горное давление. Выбить один-единственный камень из тёмного свода – вся пещера обвалится!

Вот папа и выпустил её через тайный ход – когда выяснилось, что она беременна (мною!).

Да и кто бы не выпустил?!

Ты бы – не выпустил?!

Вот если б твоя жена, будущая мать твоего ребёнка…

Угу, угу, мурлычет Колька. С ироническим таким прищуром.

Не верит, собака!

До Колькиного КГБ (возле Планетария) минут 10 – со всеми светофорами.

Но такое чувство, будто Колька сидит тут рядом, справа.

Всё вокруг уже воняет Колькой – высоким и интересным, но, при всех модных галстуках и строгих стрелках на брюках, источающим какой-то неистребимо-волчий, низко-звериный дух, прущий из секретных его скважин, из-под всей его одеколонной облачности..

Комсомольская – возле Оперного (угол Ленина).

Чуть не стошнило – от Колькиного духа.

И как следствие – мотор застучал.

Встала.

Вышла, попробовала откатить.

С ходу колонна транспорта сзади. Фургон «Хлеб», маршрутный «рафик» с острым носом, две легковушки…

Фургон «Хлеб» – жирным клаксоном – «Фа-а-а!.. Фа-а-а!..».

За ним маршрутка-рафик – тоненьким рожком – «пи-и-иб!.. пи-и-иб!».

И вся колонна – «Пи-и-иб-п!.. Фа-а-а!.. Пи-и-иб!.. Фа-а-а!..» – на разные голоса.

– Добрый вечер! – обратились откуда-то сбоку. С тротуара.

Это ещё кто?

Тронин из 10-го «В». Ну этот. Пьянчужка-рифмоплёт.

– Привет! – насупилась Надя.

Водитель фургона подходит. Мотает пучком путёвок.

«А вот взял бы и помог откатить!» – осадила.

Ага, с разбегу.

А Тронин стоит и наблюдает.

И какая-то мадам рядом с ним. Тоже – стоит и наблюдает.

Оба – начуфыренные, с цветами. В филармонию, наверное.

Так, что делать?..

Тем временем и «Хлеб», и «рафик» – по бордюру. С каштанов – треск, пыль.

И тогда эта мадам (родительница, наверное) выступает на первый план.

– Серафима Тронина!.. Давно искала повод познакомиться!..

Некрасивая, но с благородной осанкой.

– Да?! – улыбнулась ей Надя.

(Так, кого звать?! ГАИ? Соседей?).

– Дело в том, что ваш Витя совершил проступок!..

– Приходите в школу! – попросила Надя. – Или помогите… мотор завести!..

– Видимо, мне следует повторить!.. – мадам и ухом не повела насчёт мотора. – Ваш сын выкинул коленце!..

(Господи, что ей надо!).

– Вам что надо? – спросила Надя. – Не видите, что у меня!..

И, бросив взгляд на мадам, не могла уж отвести его. Столько спокойной, даже величавой мстительности исходило от той.

– Ну и что там за коленце?.. – спросила тогда Надя. – Убил?.. Украл?..

– Нет, ну до убийства пока не дошло…

(А гонору-то! А самомнения!)

Тогда Надя ещё посмотрела на неё, подумала и… ушла к капоту.

Так ей интуиция велела: уйти к капоту.

Потому что эта мадам смотрела так, точно сломанный «Жигуль» и какое-то «коленце», выкинутое Витькой, соединены как причина и следствие.

И эту связь надо было сбить.

Поэтому Надя отошла к капоту.

Мадам (проследовав за ней): «Могу ли я попросить вас остановиться и выслушать меня?!»

– Выслушать – да! – от капота Надя двинула вдоль крыла. – Остановиться – нет!.. Сами видите…

Мадам (идя следом): «Костя одарённый поэт! Недавно его позвали во ВГИК по направлению от республики!..»

– Во ВГИК? – подняв крышку багажника, Надя нащупала портфель с инструментом под тряпками.

(И этого пьянчужку во ВГИК?..).

– Да, во ВГИК! – подтвердила мадам. – И не Витю!.. А Костю!.. А досталось Вите!..

Надя (повернувшись к ней): «Вот как?!. Хм-м… Первый раз слышу!..»

Это правда. В плане Витькиного поступления думали о КГУ[55]55
  КГУ – Кишинёвский госуниверситет.


[Закрыть] (филфак или журфак). Про ВГИК и в голову не приходило.

– О чём вы в-в-в первый раз слышите? – мадам явно метила в провинциальное несовершенство Надиной речи.

Ах, так? Высмеиваешь?..

И Надя пошла к переднему крылу.

Постояла там, пока мадам подтянется, и – с ухмылкой! – дальше. От капота к багажнику. По часовой.

Обида душила.

– Тогда с самого начала!.. – не отставала мадам. – Косте как одарённому поэту выделили направление от республики во ВГИК! Но Витя перехватил!.. Из-под Костиного нерасторопного носа!..

– Нос моего ребёнка, – с расстановкой произнесла Надя, – тоже не самый длинный!..

– Послушайте! – вздохнула та. – Мы москвичи!..

Надя: «И мы не из Засранска!..»

Мадам окаменела. То-то же!

– Да, но Костя родился в Москве! вырос в Москве! – наконец выдохнула она. – И ему пора домой!.. а я – по обстоятельствам своим… и, главное, по состоянию здоровья дочки, пока не могу!..

Вот такая – подавленная, беззащитная – она располагала к себе. И Надя уже приготовилась спросить: что с дочкой?

Но мадам сама всё испортила.

– У Кости здесь плохая компания! – поделилась она. – Ему необходим его московский прежний круг!..

И вот, стоило ей проговорить «московский круг», как всё идиотское высокомерие в ней воскресло.

– Я вас понимаю как мать! – от бешенства Надю затрясло. – Но ничем помочь не могу!.. от направления республики во ВГИК мы не откажемся!..

И – опять по кругу: от капота вдоль крыла, от багажника к капоту.

Рапорт-РНО-999°4(36).

Мать К. Тронина: Это несправедливо! Это подло! Потому что Костя талантливей! У Кости кругозор шире!..

Пешкова Н.: Чем измеряли-то – широту кругозора?!

С грохотом опустила капот.

Мать К. Тронина (вздрогнув от шума): Это аксиома!

Пешкова Н.: Аксиома – это то, что если у кого-то и есть заслуги перед этой республикой, то это у моей семьи!.. Моей!.. А не вашей!..

Понятно?..

Мать К. Тронина: Мы не отнимаем у вас вашу республику. А вы не отнимайте у нас Москву!..

Пешкова Н.: Вы тут перелётные птицы! А мой папа тут с 40-го года… культуру поднимал!..

Мать К. Тронина: Культура не чемодан – чтоб её поднимали!..

Пешкова Н.: Вот и не поднимайте! Вот и сидите!.. А мы во ВГИК поедем!

Будет она меня учить!

В подлости упрекать!..

Было больно за Витьку – за нос, за кругозор.

В ярости открыла дверку, уселась за руль.

– Да, мы не местные кадры! – женщина встала перед машиной. – И мы недавно здесь! Но про вашего папу в курсе! В том числе – про третьего Ша!..

Выйти убить её?

Воткнула ключ в зажигание.

Завелось!..

Рапорт-РНО-999°4(36).

Мать К. Тронина: Я все свои связи подниму в Москве! Вас не допустят ко вступительным!..

«Все свои связи?.. – похолодела Надя. – Это какие такие связи у неё?»

Так.

Не паниковать!

Действовать!

1. К Вострокнутову в КГБ!..

Мол, так-то и так-то, Коль. Делай что хочешь, но моему Витьке во ВГИК надо! И это не предмет для торга! Прошу тебя перекрыть ход мадам! Она говорит, у неё связи! А ты покажи, у кого сила! Если ты во мне заинтересован! Если надеешься и дальше со мной на футбол ходить, на лодочную станцию, в пивную «Колос»!..»

«Прочь с дороги!» – рявкнула на мадам.

«Кругозор у них шире!.. – думала, отъезжая. – Вот и сидите тут! с вашим кругозором! А я к Кольке в КГБ! Не теряя минуты! И тогда мой сын на 100 % во ВГИКе! Без этого я просто не выйду из Колькиного кабинета! Цепями там прикую себя!..»

И вот, готовясь в случае надобности приковать себя цепями в кабинете офицера КГБ – до тех пор, пока Витьку не отправят в Москву, во ВГИК, она уж не думала о том, что о Москве и ВГИКе услыхала всего несколько минут назад. В несколько минут всё её материнское существо перегруппировалось так, точно с самого Витькиного появления на свет только и делали, что готовили его во ВГИК.

Поэтому – прочь с дороги!

С первой попытки Надя завела мотор и уехала.

Она уехала, а некрасивая благородная женщина с лилиями в трескучей бумаге осталась на тротуаре.

Примечание.

«Дискобол»

Я по осеннему парку шёл. Неба сверкал ледяной металл. Между деревьями дискобол метился в небо и диск метал-л-л-л!..

Нет, лишь хотел он его метнуть… Скован был камнем холодным он. В тоненьких столбиках мёрзла ртуть хрупких термометров у окон.

О, как он жаждал тогда броска! Как его диск был жестоко сжат. В страшном рывке напряглась рука, резко отброшенная назад.

Мне показалось, я слышал стон. Мне показалось, что он умрёт, если вперёд не рванётся он, резко, всей грудью своей вперёд.

Время дрожало, но день был тих. Статуй застывших камень и медь. Жаждет рвануться одна из них и неподвижность преодолеть…

Я по осеннему парку шёл мимо безмолвных безликих тел. Грохот обрушился вдруг, тяжёл. В небо холодное диск летел.

Костя Тронин (1977).