Текст книги "Мое частное бессмертие"

17

Товарищу Брежневу Леониду Ильичу

Глубокоуважаемый Леонид Ильич!

Счастлив доложить, что матч на звание чемпиона мира по шахматам закончился нашей победой.

Примите, дорогой Леонид Ильич, сердечную благодарность за отеческую заботу и внимание, проявленные ко мне и нашей делегации в период подготовки и проведения матча.

Заверяю Центральный Комитет КПСС, Президиум Верховного Совета СССР, Советское правительство и лично Вас, Леонид Ильич, что в будущем приложу все усилия для преумножения славы советской шахматной школы.

Чемпион мира Анатолий Карпов

Товарищу Карпову Анатолию Евгеньевичу Дорогой Анатолий Евгеньевич!

Был очень рад получить Вашу телеграмму. Горячо и сердечно поздравляю Вас с победой в ответственном и нелёгком матче.

Вся наша страна гордится тем, что в тяжёлой, упорной борьбе Вы проявили высокое мастерство, несгибаемую волю и мужество, словом, наш советский характер.

Уверен, что Вы в дальнейшем умножите свои творческие усилия и внесёте крупный вклад в сокровищницу шахматного искусства.

Желаю Вам крепкого здоровья, счастья, ярких побед во славу нашей великой Родины.

Л. Брежнев

Эпилог

1

Кишинёв. 15 июля 1983 г.

Я вернулся домой в купейном «пятом» («Москва – Бухарест») – далеко заполночь.

Воздух на перроне был летний, но безрадостный.

Выходим на стоянку – там всё кривое, мутное. Фонтан не бьёт. Холм завода Котовского – точно ж-й на шляпу сели.

Мама уловила моё настроение.

«Понимаю, – сказала она, пока топтались в очереди на такси, – жаль покидать Москву!.. Но какие мы с тобой молодцы, а?!. – и стиснула мою руку. – Доплыли всё-таки до диплома!..» «Не до-плыли, – подумал я с тоской, – а при-плыли!..»

Не передать, какой это был отстой: привокзальная ночная площадь в огарках фонарей, ленивый сквер с бесчувственным фонтаном.

Ровно телегу с горки – в лопухи. Такой отстой.

Эх, почему на москвичке не женился?! На горбатой, на кривой, за деньги!..

Теперь-то что будет?

А будет вот что: с утра – на киностудию в отдел кадров. Мол, прибыл. Они посылали меня учиться в Москву, теперь я у них в кармане. Навсегда.

Надо ли говорить, какой это отстой – местная киностудия!

И не выглядит как киностудия.

Так, дворик с кошками и голубями на Мичурина, с полопавшимся асфальтом в выпушке травы, с уличным пахучим нужником в тупике у забора, с осами и пчёлами на оконных карнизах и шелкобокими гусеницами под ногами.

И там, на киностудии, меня тотчас припишут служить с 8 до 5 в сером кабинете без телефона. Перекладывать бумаги с места на место: из шкафа на стол, со стола в мусорную корзину.

НО!!!

Но!!!

Три недели спустя.

– Любовница?.. – и моложавый, с седым чубом, режиссёр Ион С. хитро сощурился.

– Нет, – выдавил я, – просто однокурсница…

– Алла! – зычно позвал он помрежа, курившую у раскрытого окна. – Пригласи мне на пробы… э-э-э… как её… – защёлкал он пальцами.

– Варя Эн! – подсказал я.

Не веря в то, что происходит.

Кишинёв. Старая киностудия на ул. Мичурина. 22.08.1983.

Низкое окно выходило в пригретый солнцем студийный двор.

И вот, пока Ион С. щёлкал пальцами и звал помрежа Аллу, я только и успел приостановить дыхание.

И выпустить через ноздри дым.

Дым своей души.

«КАК СТАТЬ ЗНАМЕНИТЫМ», СССР, МОЛДОВА-ФИЛЬМ, 1984, цв., 68 мин. Режиссёр-постановщик: Ион С. Редактор-стажёр: Виктор Пешков. Краткое содержание. Талантливый рационализатор – выпускник школы – Пётря Чиримпей – остаётся работать в родном селе. Он мечтает прославиться на работе и покорить сердце бывшей одноклассницы Лучии, в которую также влюблён зоотехник Шаптебой (надутый и вредный). Пётре удаётся и то и другое, и фильм кончается весёлой свадьбой».

– Короче, вызови мне Витину любовницу на пробы!.. – заключил Ион С.

– Да нет же! – тихо запротестовал я. – Однокурсницу!..

– На какую роль? – загорелая, в широкой юбке из белой марли, помреж Алла лёгким шагом вернулась от окна к столу.

На столе она раскрыла перекидной блокнот-календарь.

– Лучии! – режиссёр Ион С. почесал чуб. – А там посмотрим!..

– Телефон? – помреж подняла на меня глаза.

И я продиктовал ей тот самый (234-99-87) номер, которым юность моя была перехвачена, как резинкой.

Спустя 3 дня.

– Одну дыню! – попросила Варя Н. – И всё!.. Большое спасибо!..

– А виноград?.. – возразил я. – А персики?.. Когда ещё на юге окажешься!..

И попёр, как крейсер, сквозь рыночную толпу.

Варя Н. – послушно за мной.

Базар был толподавый, летний.

Будто жирненького хруща придавили пальцем, и из него тысячи хрущей брызнули.

Давленые баклажаны на полу между лотками, и те пахли сенсационно, по-новому.

Мотоциклетные выхлопы возле цирка, духмяный навоз под крестьянскими телегами… – всё было новое, ослепительное.

Вёдра солёной черемши в рассоле, весёлый жок из репродукторов на столбах… – всё это я увидел как будто в первый раз.

Кэрнацеи-мититеи на огне… – всё новое, удивительное.

Будто бы до сей минуты на Земле обитал один-единственный я (то весёлый, то грустный) – и вдруг (allez-hop!) всё человечество вспыхнуло.

Будто бы Кишинёв был провинцией и дырой – и засиял вдруг, как поднебесное НЛО с инопланетянами.

Но самая главная сенсация – в брючках-самопалах и туфлях-лодочках – шла рядом со мной, не привлекая ничьего внимания.

Не верю.

Вон северная стена базара, за которой ЖЭК-10 (форма с гетрами!).

Вон фотография «Цэрэнкуца», в которой я на комсомольский билет фотографировался.

Вон «Авто-вело» (нипели для «Орлёнка»)… вон горячая пшёнка[81]81
  Так в Молдавии называют кукурузу


[Закрыть] у ворот (20 копеек штука)… вон Дом быта… Швейная фабрика… 5-е отделение милиции… – короче, вся биография моя и… Варя Н. рядом!

Чудеса в решете!

…

– Персики! – разгулялся я. – Вишня-черешня!..

Утром на киностудии я получил свой стажёрский первый аванс и готов был целиком спустить его для гостьи.

…

– Слушай, тысяча извинений! – говорит вдруг Варя Н. – Мне в туалет надо!..

Ещё бы. Гуляем пятый час. Полгорода покрыли.

Приходим к туалету у южной стены.

А там…

Реки испражнений вдоль забора. Цыгане, пьяницы. Копоть автовокзала.

Как я не предусмотрел!

Ну во мне, допустим, весь туалет умер – от кайфа. Но ведь есть и другие люди на свете.

– Пошли! – говорю.

И повёл её.

К себе домой.

Это недалеко. 2 квартала.

25 августа 1983. 15 часов с минутами. Кишинёв. Мой двор.

Я (Варе Н.): «Вот ключ! Туалет из прихожей прямо!.. Успехов!..»

Варя Н. (мне, удивлённо): «А ты?»

Я: «Дома никого нет!.. поэтому я во дворе подожду!»

С колечком наших домашних ключей Варя Н. направилась к дому.

Я знал, там Санька Локтионов в подъезде курит. Читает журнал «Подвиг» на широкой лавке под лампочкой.

Прислушался. Всё тихо.

Присел за стол в палисаднике.

Спасибо, Тихон Кроткий!..

2

Ночью гуляли у режиссёра Иона С. на Пирогова.

Под крупными светилами в теплокровом небе!

Под виноградом, пропущенным по веранде особняка.

– Я очарован!.. – Ион С. подсел к нам и обнял Варю Н. за плечи. – Пробы ну просто во-о-о!.. Алла!.. – через весь стол крикнул он. – Скажи, как мы все кайфанули от Вариных проб…

– Кайф! – подтвердила помреж Алла.

И оператор с директором тоже загудели «Кайф!.. Кайф!..» И все, кто был за столом, загудели в этом духе.

– Я на будущий год запускаюсь с костюмной драмой! – сообщил тогда Ион С. – Беру тебя без проб!.. Хочешь расписку?..

– Хочу! – сказала Варя Н.

– Найдите мне бумагу, найдите ручку! – обрадовался Ион С. – Ловите меня на слове!..

Все засуетились в поисках бумаги и ручки. Стали бить себя по карманам, рыться в сумках.

– Костюмная драма – это твоё! – добавил Ион С., улыбаясь в пшеничные усы. – А Лучия – она же доярка! От неё г-м с фермы воняет!.. Оп-па, а ты почему не ешь?!. Люди, шашлык сюда!..

Тарелка Вари Н. и вправду была пуста. Притом что стол под завязку в яствах! Горы подрумяненного шашлыка, пронзительные соленья, рыба в томате, овечья брынза… Не говоря про вино в кувшинах – домашнее, пузырящееся.

– Я не ем шашлык! – тихо пояснила Варя Н.

– Любая классика её! – с другого конца стола поделилась помреж Алла. – Всё костюмное!..

– Потому что Варя дворянка! – широким жестом Ион С. набросал куски шашлыка на тарелку Вари Н. – Самых голубых кровей!..

– Вегетарианка!.. – поправила Варя Н. – А не дворянка!..

– Ешь! Ешь! – не слушал Ион С. – Дворянок… фу-ты… доярок на экране много!.. А аристократов – х-й!..

Между тем я вместе со всеми бил себя по карманам в поисках ручки или карандаша – чтоб поймать его на слове. И не находил.

– Пьём за Варю! – объявил Ион С. – За её путь в кино!..

И все с восторгом выпили. За что, не знаю. Вроде бы за Варю Н. А скорее – за эту ночь, за это южное лето. За (относительную) молодость всех, кто тут был. За полноту их сил и чувств.

Через два часа.

Вдвоём с Варей Н.

Улицы Кишинёва.

01:27.

Я: «…А это музей Котовского и Лазо!.. Меня тут в пионеры принимали!.. Варя, ты не грусти из-за доярки!.. Характер-то не прописан! Играть нечего!..»

Варя Н.: «Да я бы и не стала доярку играть!»

Я.: «Тем более такую доярку!.. Не прописанную никак!»

Варя Н.: «Я бы на пробы не прилетела – если б знала, что это с животными связано!..»

01:54 . Я: «А это больница Чорбы! В 8-м классе я тут 7 недель страдал

(с желтухой)!.. Варь, я для тебя одной писать буду!.. Любые роли!..

Много-много ролей!..» Варя Н.: «Спасибо! Но постарайся, чтоб там не мучили животных!..»

02:39. Возле Главпочтамта.

Я: «А вот киоск, в котором я сто газет купил – с моим первым стихотворением! И вон в том киоске – через дорогу – ещё сто!.. А вегетарьянцы – это кто? Те, что морковные котлетки лопают?»

Оказалось, что – согласно Варе Н. – животноводство – это… убийство.

Пример:

1. Коровы.

Когда корова беременна → в ней вырабатывается молоко для кормления ребёнка → но едва ребёнок родился → его у матери отнимают (телушку – в молочное стадо, телёнка – на котлеты)

→ и кто хоть раз слышал, как воет-плачет корова-мать при отъёме её ребёнка, тот больше не притронется к парной телятинке…

2. Свиньи.

Вот и свиней превратили в машину для размножения → фермы напоминают концлагеря с металлическими и бетонными загонами, в которых не развернуться → 3 раза в год их насилуют (насильственно оплодотворяют) → когда же у свиньи появляется ребёнок, то через 2–3 недели его отнимают на забой (для поставки в рестораны молочных поросят, любимого блюда обжор и гурманов), а свинью заново насилуют…

3. Рыбы.

Холоднокровную рыбу убивают всеми возможными способами → утешаясь при этом ложью, что, дескать, нервная система рыбы недостаточно развита для понимания боли → так вот, это ложь и самообман → рыба в полной мере чувствует боль: от конвульсий на рыболовном крючке до извлечения икры из ещё живого тела.

4. Еда, одежда (кожаная), охота-рыболовство-цирки-зоопарки… всё построено на одном непрерывном преступлении против животных, на их непрерывном мучении и жесточайшем убийстве…

3

И вот, когда она заговорила о скотобойнях, электрошокерах, подвешивании на крюк, отрезании копыт и клювиков, освежевании и потрошении ещё живых, даже не оглушённых свиней и коров, и о китайских пушных зверьках, которым рубят лапы и сдирают шкуру живьём, я наконец отвёл глаза от её голоса и вник в смысл её слов.

Она была из тех, кого я никогда не перебуду. Не устраню из книги жизни.

Даром что – если взять меня, то коровы, свиньи и рыбы с ходу рождаются на моей тарелке. В съедобном виде. А не на фермах и не в прудах.

Даром что в этом вопросе я согласен с Усовым. Был такой друг у родителей – Усов Иван. С умным волевым лицом подонка. Но у него был дог Вениамин. Белопятнистый. С красивой коробочкой-головой. Усов говорил, что любит его сильнее, чем отца и мать! И вот этот Усов уверял, что, пока его нет дома (а они вдвоём жили), Вениамин распадается на атомы. Перестаёт существовать. А вот как только Усов входит с улицы в подъезд, Биньямин снова складывается из распада.

Вот с этим я согласен.

И потому, если б она (Варя Н.) вздумала переметать таблицу Менделеева… или переписать итоги мировой войны… или назвать день ночью, а меня (Виктора Пешкова!) превратить, допустим, в Пафнутия… – и то я бы считался с таким порядком.

Поэтому, независимо от того, есть ли у животных собственное я и осознают ли они ад собственной смерти, потрясение её стало моим потрясением.

Но я буду бороться.

Я: «Ну и что оно изменит, вегетарианство твоё?! Подумаешь, ты шашлык не съела! Зато весь мир-то – вон как мясо трескает!»

Варя Н.: «Каждый вегетарианец спасает 198 животных ежегодно! Это факт!..»

Что означало: «в этом году я одна спасла 198 животных».

Даром что одних только кур – ежедневно – убивают 20 000 000 по всему миру!

Вот так.

Но впервые мне попался человек, чьё я одна было больше моего я один.

Я любил её, но терял достоверность рядом с нею.

Ни слепая Даша, ни Веснушка, ни Лебедев, ни Костя Тронин, ни Гуденко Сергей… никто не стоял рядом с этими её 198 не-убитыми, не-растерзанными, не-освежёванными животными.

Господь Судья – да будет судьёю между мной и ею.

Как раз мы на Ботанику пришли.

03:41. Ботаника. Долина Роз. Первое Озеро.

Я: «А вот здесь… мой дед утонул… при мне!.. и я впервые здесь… с 1973 года!..»

Варя Н.: «Твой дед?»

Я: «А чей дед? Пушкина дед?!. Мой дед, конечно!.. Дед Пётр!..»

Варя Н.: «Неужели… при тебе?»

Я: «А при ком?!. При Пушкине?!. Сначала мы с Вовкой Елисеевым искупались…»

Варя Н.: «Кто это – Вовка Елисеев?»

Я: «Друг на старой квартире… ещё до того, как мы с Ботаники в Центр переехали!»

Варя Н.: «С какой Ботаники?»

Я: «Вон дома на горке! Видишь? Это и есть Ботаника… Так вот, мы с Вовкой пошли плавать, а дед Петя вещи стерёг!.. А потом поменялись!..»

Варя Н.: «Какие вещи?»

Вопросы её сыпались с такой испуганной, взволнованной и вместе решительной частотой, что я почувствовал себя молочным поросёнком из списка-198.

Я: «Его книгу за границей напечатали… и оклеветали! Мол, не он написал, а кто-то другой!.. А на озере в это время старую дамбу срыли! А он заплыл! Несмотря на таблички НЕ ЗАПЛЫВАТЬ! Ну и вот… под новой дамбой – до сих пор!.. Я даже скучать по нему боюсь!..»

Варя Н.: «Под новой дамбой?.. до сих пор?»

Я: «Ну да!.. Под новой дамбой!.. До сих пор!»

Варя Н.: «Даже в эту минуту?!»

Я: «Даже в эту минуту!»

04.02. На виадуке.

Варя Н.: «Он был хороший?» Я: «Самый… самый… Честно!..» Варя Н.: «Я так и знала!» Я: «У него… ха-ха… копилка была в банке от кофе. И я из неё железные рубли тряс! Тогда баба Соня у меня копилку отбирала: мол, дед Петя так никогда на машину не накопит, если ты ещё и последние рубли вытряхивать будешь! А дед Петя говорил:

«Ребёнку можно!». И отдавал мне банку!»

04:53. Телецентр. Гостиница-общежитие «Экран» (при киностудии). В безлюдном ночном фойе.

Варя Н.: «А на самом деле – кто книгу написал? Он? Или не он?»

Я: «Суд постановил: не он!.. Вся надежда – что он сам знает: он… или не он!»

Варя Н.: «…»

Вместо слов – порывисто обнимает меня.

Перед глазами кадка с берёзой, два кресла, щит «При пожаре». Витрина из толстых кубиков закалённого стекла.

04:55. Объятие.

Мои мысли во время объятия: «Её самолёт в Москву через 4 часа. Если позовёт в номер… то до венчания – нет!.. Заруби на носу – нет!»

04:58. Объятие.

Рассвет в витрине – будто (жур-жур!) из чайника на руки поливают.

05:01. Объятие.

05:04. Объятие.

05:07. Объятие.

Коридор за её плечами. Длинный-длинный коридор будущего.

Варя: «Идём!..» (отходит).

05:08.

Варя Н. (с лестницы, ведущей на этаж): «Идём, ну!.. Дома никого

нет!..»

Я: «Нет!»

Варя Н.: «Почему?»

Я: «…»

Бог не велел. Залог моего «я один».

4

Во вторник баба Соня отправилась к стоматологу на бульваре Негруци, и… как-то быстро вечер наступил.

А потом мама вбегает: «Поехали бабушку спасать!..»

Оказывается, звонили бывш. соседи. Мол, баба Соня сидит перед своей бывш. квартирой. На ступеньках у мусоропровода. Пьёт какие-то таблетки и говорит, что хочет менять квартиру обратно.

– Да кто же согласится! – воскликнул я в машине. – Квартиру… менять обратно!..

– Бабушка нездорова! – отвечала мама.

– Мам, ну не переедем же мы обратно на Ботанику? – не отставал я. – Всё-таки 11 лет прошло, а?!.

Но подкатили на Негруци. Бросили машину на тротуаре. К лифту. Кнопка лифта была та же, что 11 лет назад. Этакого немолодого, тускло-помадного цвета. И лифт старый.

– Это нервное у неё! – в лифте поделилась мама. – От того, что пенсию хотели отобрать!..

7-й этаж. Мусоропровод.

Дух половых ковриков.

42-я квартира (в которой бабушка раньше жила).

Новые жильцы 42-й квартиры: «Проходите, она здесь у нас!..»

Баба Соня в своей малиновой кофте сидела в кухне.

По кофте я её узнал.

Всё остальное в ней было новым.

Особенно глаза.

Глаза её были таковы, будто она в одностороннее зеркало смотрит и не чует, что с другой стороны это просто стекло. И что за ней наблюдают.

– Мамочка, едем домой! – мама стала упрашивать. – С удобством … на машине!..

– На какой машине? – не поверила баба Соня.

– На нашей, конечно!..

– Откуда у нас машина?..

– Мамочка, у нас уже 5 лет машина!..

Баба Соня посмотрела в окно.

– А деньги на машину… откуда? – спросила она, глядя в сторону. – С моей сберкнижки, наверное?..

– Это почему же, – не поняла мама, – с твоей?!.

И, вздохнув, кивнула новой жилице.

Новая жилица вышла вместе с ней.

Мы с бабушкой остались.

– Из-за тебя всё!.. – вдруг едва слышно объявляет баба Соня.

Я подумал, это она сама с собой.

С зеркалом односторонним.

– Что именно, – переспросил я на всякий случай, – из-за меня?..

Но бабушка умолкла.

В ней одна малиновая кофта подавала признаки жизни.

– Едем домой, а?!. – попросил я тогда.

А надо было хватать в охапку.

А не просить.

Если бы знал, как всё повернётся.

– Домой?.. – переспросила баба Соня. – Здесь мой дом! Из-за тебя квартиры поменяли!..

– Ха-ха! – посмеялся я. – Не смешно!..

Баба Соня: «Подумаешь: один раз утонул при тебе!.. И что?!.»

– Ничего! – растерялся я.

Баба Соня: «Он себе утонул – а нам квартиры после него менять?! Не много ли чести?..»

Мама влетела.

Мама (бабе Соне): «Какие таблетки ты пила?.. (новой жилице) Где упаковка?..»

Та в панике роется в мусорном ведре.

Мама: «Где сумка?.. Сумка её где?..»

Новая жилица: «Она без сумки была!..»

Мама: «Так!.. Скорую!» (ищет взглядом телефон).

Новая жилица (дрожащим голосом): «Вот!»

Мама (накрутив номер): «Аллё, Скорая!..»

…

Мама (повесив трубку): «Будут через 10 минут!.. (мне) С бабушкой побудь, я в поликлинику – сумку искать!..

Новая жилица: «Я – на улицу «скорую» встречать!..»

Убегают.

Баба Соня (мне): «Подумаешь: один раз утонул при тебе!.. А у меня всё в тартарары – из-за него!.. Гад!.. Гад такой!..»

Я: «Не говори о нём так!..»

Баба Соня: «Попросила метрику подделать! И всё!.. А не украсть! Не насиловать! Под землю не замуровать!..»

Я: «А вот я его люблю!..»

Баба Соня: «Ты?..»

Я: «Я!»

Баба Соня: «Да ты мне никто! Понял?!»

Я: «Я твой внук, бабушка!»

Баба Соня: «Внук?!. Да если б я только с Хволой не бежала!..»

Я: «Куда бежала?»

Баба Соня: «По льду!..»

Я: «С какой такой Хволой?»

Баба Соня: «И я не была беременна, когда из катакомб вышла! Не была и не была! Ха!.. Пусть не надеется! Ха-ха-ха!..»

Я: «Кто не надеется? Дед Петя не надеется?!»

Баба Соня: «У нас там тиф был из-за антисанитарии!.. Нас там замуровали и газом выкуривали!»

Я: «Немцы выкуривали?»

Баба Соня: «Умоляла, отпусти. Там были партийные с семьями, эти своих жён вытолкали на свет. На конспиративные квартиры. А меня дулю! Главное, Рэму не отдать! Косте Адаму не отдать!.. И обрюхатил в катакомбах, гад!.. Я не хочу, чтоб ты родился!»

Я: «Что?!. Я – чтоб не родился?..»

Баба Соня: «Ты!»

Я: «Но я родился!..»

Баба Соня: «А я не хочу!»

Я: «Но поезд ушёл! Ха-ха!..»

Баба Соня: «Никуда он не ушёл!.. Я беру ход обратно!..»

Мама вбегает.

Мама: «Эти? – показывает упаковку от таблеток. – Мамочка, зачем?!»

Бригада скорой помощи. Фельдшер. Врач.

5

Через 10 минут. В кунге «скорой».

Я: «Бабушка, ты зачем эти таблетки пила! Самоубийство – грех!»

Баба Соня (на носилках): «Кто сказал?!»

Я (покосившись на фельдшера): «Бог!»

Баба Соня: «Он мне не указчик!»

Я: «Он всем людям указчик!»

Баба Соня: «Он там… я здесь!..»

Я (шёпотом): «Он тоже здесь!..»

Баба Соня: «У него колит, как у меня?»

Я: «Не богохульствуй, бабушка!»

Баба Соня: «У него вздутие живота, как у меня?.. Гипертония, как у меня?.. Артрит, как у меня?..»

Я: «Он муки на кресте принял – за людей!..»

Баба Соня: «Он с нелюбимым жизнь угробил, как я?»

Я: «Он в ад спустился – ради нас!»

Баба Соня: «Кого – вас?!. Вы мне никто!..»

Я: «Я твой внук, бабушка!»

Баба Соня: «Я беру ход обратно!»

Я: «Какой ход?»

Баба Соня: «Я не переходила с Хволой!»

Я: «Куда не переходила?..»

Баба Соня: «Хочу к мамуле моей обратно!»

Я: «Не торопись к мамуле!.. Бог сам решит, когда!..»

Баба Соня: «Мне до лампочки, что он там решит!»

Я: «Так уж и до лампочки: воскреснуть или умереть?!.»

Баба Соня: «До лампочки!..»

Я: «Не верю, что до лампочки! Жить – или уйти в минералы! Жить – или разложиться в перегной!.. Не верю, что до лампочки!»

Баба Соня: «Говорю тебе – до лампочки! Аминь!..»

Что ответить?

Приехали.

Мама – к носилкам.

Фельдшеры оттеснили её.

– Что я наделала! – обняла меня мама. – Я думала, это промыть желудок и всё!.. А это… А это…

Я тоже растерялся.

Вокруг была деревня: водокачка, шпалеры мохнатого табака за кривой канавой. Какая-то всеобщая нетребовательная тишь. Ну и старинный флигель за каменным забором.

Тогда я тоже растерялся. Ведь я поднаторел в спорах «Есть ли Бог» и «Почему истина в православии, а не в католицизме». Но мне нечего было ответить бабе Соне, выпившей полную упаковку снотворного. Не отличающей минералы от Жизни Вечной. И притом я даю слово, что баба Соня очень хороший человек. Высоконравственный. Добрый. Не говоря о том, что у неё есть медаль «За оборону Одессы». Которую у неё хотели отобрать (вместе с персональной пенсией). Но не отобрали.

– Бабушка! Не надо в минералы! – попросил я. – Нам будет плохо без тебя!..

– Не будет вам плохо! – с носилок ответила баба Соня. – Вас самих нет!..

– Неправда! Мы есть!..

Но она не слушала.

«Я беру ход обратно!»… «Я не переходила по льду!» – вот всё, что выборматывалось из её лица.

И вот, она так ясно верила в то, что можно взять ход обратно и что она не переходила реку по льду, а значит, и меня, В.Л. Пешкова, попросту нет на свете… – что пришлось мне остановиться.

Прекратить спор.

Встать под деревом в больничном саду.

И вот там, под деревом, я подумал-подумал и окончательно решил, что… я есть!

Как мне ни жалко бабушку!

Как я ни люблю её.

Ведь правда – это то, что я сам знаю о себе. А я-то знаю, что я есть!

Я помню об этом во всякую минуту.

А если и позабуду – не беда. Вот хроники!

(1995–2018)