Текст книги "Хроники возрожденного Арканара"

Цена молчания

Военная прокуратура Западного округа наконец-то (после двухмесячного ожидания) ответила на мой депутатский запрос.

В январе на «горячую линию» организации «Солдатские матери Санкт-Петербурга» пришла информацию о том, что «срочников» в воинской части 02511 в Каменке под Петербургом принуждают к подписанию контрактов с возможной отправкой на Украину.

Я попросил военного прокурора округа Артура Егиева проверить эту информацию и принять меры как к недопущению принудительного подписания контрактов «срочниками», так и к недопущению направления их для участия в боевых действиях на территории Украины.

Прокуратура ответила вполне предсказуемо – ничего не обнаружила.

Мне сообщили, что «факты, свидетельствующие о понуждении всех военнослужащих по призыву к заключению контрактов, не имеют под собой каких-либо объективных оснований». Поскольку «в результате анонимного анкетирования и анализа объяснений военнослужащих информации о понуждении к подписанию контракта получено не было».

Что в военную прокуратуру и гарнизонный суд от граждан и членов их семей «не поступало обращений по вопросам принудительного направления в командировки и заключения контрактов».

Что 40% «срочников» пожелали (конечно же, добровольно) заключить контракт, но лишь 15% были признаны для этого годными.

Что «распоряжений, указаний и директив командования о командировании военнослужащих на территорию иностранных государств, не поступало».

И что «планом командировок направление военнослужащих войсковой части 02511 на территорию иностранных государств не предусмотрено».

Ну да, кто бы сомневался.

И в том, что «анкетирование», даже «анонимное», а тем более – «анализ объяснений военнослужащих» не покажет ничего, отличающегося от официальной версии, согласно которой никого ни к чему не принуждают.

И тем более – в том, что не было обнаружено никаких официальных приказов о направлении российских военных на Украину: это была бы просто явка с повинной. Ведь согласно официальной версии, на востоке Украины воюют исключительно «добровольцы» или «отпусники».

Предположить, что прокурорам предъявили письменные приказы об отправке «контрактников» на Украину – столь же фантастично, как и предположить, что им честно сказали: да, там под видом «ополченцев» воюют российские солдаты и офицеры со споротыми нашивками и оставленными дома документами, не хотите ли по этому случаю возбудить уголовное дело? И что обо всем этом прокуратура честно сообщит мне, для последующей огласки…

Однако, не стоит винить во всем прокуроров и воинских начальников.

Правда о российском участии в военных действиях на Украине обязательно станет известной.

Но это случится не тогда, когда начнут лучше работать военные прокуроры, а тогда, когда перестанут молчать сами военнослужащие и их родственники.

Правда станет известна тогда, когда никакие выплаты семьям погибших на Украине «отпускников» и «добровольцев» не смогут обеспечить их молчание.

Как не смогут обеспечить это молчание и угрозы лишить семьи погибших этих выплат или выселить из служебного жилья.

В январе мне рассказывали, что в Мурманскую область в воинскую часть приходил «груз 200» – а в свидетельстве о смерти причиной указывалось «разорвалась в руках учебная граната». Но на просьбу назвать имена или хотя бы номер части последовал решительный отказ. С комментарием: нам тут еще жить и служить.

И потом сообщили, что семьям погибших помогли, а самих погибших наградили посмертно…

Пока военные и их родные молчат – правда будет прорываться к нам отдельными «всплесками». Как в случае с обожженным танкистом из Бурятии, описанном в «Новой газете». Но не предстанет перед обществом в своем чудовищном объеме. И не заставит его ужаснуться происходящему. И потребовать от власти прекратить войну.

Пока они молчат – власть сможет и дальше врать обществу о том, что российских военных, якобы «нет» на востоке Украины. И под завесой этого вранья – посылать на Украину все новых и новых «отпускников» и «добровольцев».

Пока они молчат – будут продолжать гибнуть люди. Граждане Украины и граждане России. И все новых и новых солдат будут награждать посмертно.

Такова цена молчания.

Как отрекаются от своих

«А вы докажите, что наши военные есть на востоке Украины!», – раз за разом, с наглой ухмылкой, отвечает всему миру российское государство на обвинения в участии в военных действиях в Донецкой и Луганской областях.

Доказательств – что называется, по самую маковку. Начиная с гибели псковских десантников, расследованной моим другом и коллегой Львом Шлосбергом и опубликованного в «Новой газете» интервью с лежащим в донецком госпитале российским солдатом из Улан-Удэ, который рассказал, как его и сослуживцев послали воевать в Донбасс, и заканчивая громким задержанием на Украине двух российских граждан, один из которых публично признал, что вместе со вторым задержанным служит в бригаде спецназначения ГРУ Генштаба из Тольятти.

То, что российское Министерство обороны устами своего официального представителя генерал-майора Игоря Конашенкова немедленно отреклось от спецназовцев – назвав их «бывшими военнослужащими», которые «на момент задержания 17 мая не имели отношения к Вооруженным силам РФ», – не только лицемерно, но и позорно.

Если даже они «бывшие» – то почему их судьбой занимается Минобороны? И если даже они «бывшие» – что они делали на Украине?

Отправились воевать, предварительно прикупив бесшумные автоматы «Вал» (состоящие на вооружении российского спецназа) в ближайшем военторге? Тогда это в чистом виде та самая статья 208 УК РФ «участие в незаконном вооруженном формировании на территории иностранного государства», которая упорно не применяется к так называемым «добровольцам», открыто и безнаказанно вербуемым в России для того, чтобы убивать людей на Украине…

Все это, как напомнил вчера Сергей Адамович Ковалев на прошедшей при полном аншлаге встрече с петербуржцами (организованной уполномоченным по правам человека в северной столице Александром Шишловым) уже было.

Пришедший на встречу «засланный казачок» (ну как же без них) долго допытывался у Сергея Адамовича: а откуда он взял, что наши военные есть на Украине? Где доказательства?

Ковалев ответил: точно так же нам врали, что наших военных нет в Крыму, а есть только мифическая «самооборона».

Потом стали врать, что российские военные, мол, «только стояли за спинами «самообороны», потом – что они «обеспечивали проведение референдума», и так до тех пор, пока лично главковерх Путин, ничего не стесняясь, не признал с телеэкрана, что российские военные в Крыму – спецподразделения ГРУ, морской пехоты и десантники, – были направлены в Крым по его личному приказу «под видом усиления охраны наших военных объектов в Крыму», чтобы «блокировать и разоружить украинские воинские части». Мол, чего теперь это скрывать?

И еще, по словам Ковалева, все точно такое же было двадцать лет назад – когда 26 ноября 1994 года российские танкисты из Кантемировской дивизии (предварительно оформившие «отпуска») штурмовали Грозный и попали в плен. И «лучший министр обороны» Павел Грачев немедленно их «сдал», заявив, что «это не наши солдаты». Потом Григорию Явлинскому и Сергею Юшенкову удалось добиться освобождения нескольких пленных – что потребовало огромных усилий…

Подлость – не только в том, что официальным враньем «наших военных нет на Украине» и представлением воюющих там российских граждан как «отпускников» или «добровольцев» мы давно уже никого не можем в мире обмануть. Как не могли обмануть и в истории с Крымом – задолго до признания российского президента.

Подлость – в том, что как когда-то замечательно написал Аркадий Бабченко, обращаясь ко всем непризнанным солдатам необъявленной войны, «Родина тебя бросит, сынок».

В том, что отправляемые воевать на Украину «отпускники» (без опознавательных знаков и документов), от которых, случись что, немедленно отрекается государство, прикрываясь заботливо приготовленными бумажками о том, что они, якобы, «бывшие», – не имеют никаких прав.

Они не могут рассчитывать на защиту своего государства – а чужое, против которого они отправлены воевать, имеет полное право считать их не военнопленными, а как было принято говорить в России во время чеченских войн, «участниками незаконных вооруженных формирований», а то и просто бандитами. И судить за убийства, теракты и диверсии.

И это – урок всем тем, кто еще будет тайком направлен воевать в Украину и не только: от них отрекутся точно так же, спасая шкуры и репутацию начальства. И хорошо еще, если объявят «бывшими», а не дезертирами.

Почувствуйте разницу: за офицера украинской армии Надежду Савченко, захваченную бандитами на Украине и потом отправленную в российский плен, борется вся ее страна, начиная с президента.

От двух российских спецназовцев, попавших в украинский плен, открестилось все начальство собственной страны, назвав их «бывшими».

После этого пропагандистские кричалки «своих не сдаем!» выглядят отвратительным лицемерием.

В списках не значились

Президентский указ о засекречивании потерь личного состава Вооруженных Сил РФ не только в военное время (что было и раньше), но и в мирное время «в период проведения специальных операций» – ясный, очевидный и циничный ответ тем, кто, как мой друг и коллега Лев Шлосберг, разоблачает ложь о, якобы, «отсутствии российских военнослужащих на Украине».

Эта ложь и сейчас, – особенно, после известного задержания двух российских спецназовцев, от которых тут же отказалось начальство, заявив, что они якобы «в списках не значатся», – мало кого обманывает.

Признать, что российские военные принимают участие в военных действиях на Украине, придется все равно – рано или поздно. Как пришлось признать их участие в блокировании и разоружении украинских частей в Крыму.

Но теперь, после президентского указа, попытки дальнейших расследований гибели российских «отпускников» на Украине вполне могут быть подведены под уголовную статью. До семи лет заключения.

Этим указом, как справедливо замечает Лев Шлосберг, «народу запрещается знать правду о народе, в том числе самую тяжелую правду – о его крови и жертвах, а это высшее проявление государственной подлости».

Тем более, что в законодательстве просто нет такого понятия, как «специальные операции». Под это можно подвести все, что угодно. Чтобы потом засекретить потери. И заставить молчать не только родных, но и тех, кто будет искать правду.

Впрочем, одна отсылка есть: есть «силы специальных операций» в составе Воруженных Сил РФ, и есть «День сил специальных операций», установленный президентским указом № 103 от 26 февраля 2015 года.

День этот отныне приходится на 27 февраля.

27 февраля 2014 года хорошо вооруженные русскоговорящие граждане в зеленой униформе без опознавательных знаков (впоследствии оказавшиеся российскими военными) захватили Верховный совет Автономной республики Крым.

Так началась позорная для России история аннексии и интервенции.

Намек на то, что имеется в виду под «специальными операциями», более чем прозрачный.

Но правда все равно станет известна.

Как бы ни пытались ее скрыть, и как бы ее не засекречивали.

Она прорвет любую законодательную плотину.

Издание указа – доказательство панического страха в Кремле перед этой правдой.

VII      

Оглядываясь назад

Статьи этого раздела – о тех, далеких выборах 1989–1990 года и органах власти, избранных тогда. Действительно отражавших волю граждан. И радикально отличавшихся от тех, что мы видим сегодня.

Выборы в вольном стиле

Двадцать лет назад демократии в стране было больше

Двадцать лет назад, 26 марта, в стране прошли первые после 1917 года альтернативные выборы. Конечно, они были не совсем свободными и не совсем демократическими. Однако если сравнивать произошедшее 26 марта 1989 года с тем, что мы видим сейчас, жаловаться грешно.

На выборах 1989 года было очень непросто выдвинуться. Сегодня уже забыт термин «окружные собрания» – их использовали как «фильтр», отцеживающий «неправильных» кандидатов. От каждого предприятия, находившегося на территории округа, «делегировались» директор, секретарь парткома, председатель профкома и секретарь комитата ВЛКСМ. Эти люди и решали, чье имя попадет в бюллетень. Но все же это были выборы, а не «голосование» за единственного кандидата от «нерушимого блока коммунистов и беспартийных».

Всего на съезд народных депутатов избирались 2250 депутатов (треть мест, правда, была отдана общественным организациям). Из 1500 избирательных округов только в 399 округах выборы были безальтернативными, в остальных были минимум два кандидата. Кандидаты яростно спорили в прямом эфире ТВ

О многопартийности, о рыночной экономике, о свободе слова, даже об отмене пресловутой статьи Конституции о «руководящей и направляющей роли» КПСС. Во время теледебатов пустели улицы, как раньше бывало только при показе «Семнадцати мгновений весны».

На этих выборах мы впервые ощутили, что происходящее зависит и от нас. Что мы впервые можем выдвинуть в депутаты не того, кого советует начальство, а того, кому верим мы. И если ему удавалось  прорваться сквозь сито «окружных собраний», мы были готовы часами агитировать за него у станций метро, раздавать самодельные листовки, убеждать родственников, друзей и товарищей по работе, что надо проголосовать именно за «нашего», работающего в соседнем НИИ или преподающего в соседнем вузе, ходить на митинги, стоять в пикетах. А потом – сидеть на избирательном участке, не отводя взгляда от урны, чтобы не вбросили бюллетени.

Немногие верили в то, что можно победить систему. Большинство наблюдали за нашими усилиями, пожимая плечами: плетью обуха не перешибешь, а против лома нет приема, все равно изберут тех, кого надо, а вы только зря потратите время и силы. Мы тоже не очень верили в успех, но готовы были биться до конца. И были вознаграждены – практически все партийные лидеры Ленинграда на выборах 26 марта 1989 года провалились, и вместе с ними провалились большинство тех, кого выдвигал обком.

Власти тоже верили в то, что у нас ничего выйдет, и не считали нужным всерьез противодействовать. Тогда на выборах в Ленинграде не было «черного пиара» (хотя в множительной технике обком недостатка не имел), а если он и появлялся, то был изготовлен настолько бездарно, что производил противоположный эффект. Голоса считали честно, а о подделке протоколов голосования (сейчас это стало нормой) тогда и помыслить никто не мог. Милиция не задерживала агитаторов, раздававших листовки оппозиционных кандидатов, а суд не отменял результаты выборов, на которых проиграли представители власти.

Девятого апреля 1989 года состоялся второй тур в 274 избирательных округах – там, где баллотировались более двух кандидатов, но ни один не набрал более 50% голосов. Второй тур оказался еще менее утешителен для власти: мало кому из тех,  кого она поддерживала, удалось переиграть оппонентов. Общество отчаянно хотело перемен. А во время теледебатов преимущество «незапланированных» кандидатов (ученых, журналистов, преподавателей, юристов) над партийными секретарями оказалось подавляющим.

На выборах 1990 года власть потерпела еще более сокрушительное поражение. Еще через несколько лет новая власть усвоила урок из поражений старой. Выборы постепенно стали управляемыми, а граждане снова поверили, что менять власть им не позволят.

Инородные депутаты

20 лет назад завершился I Съезд народных депутатов СССР. Страна впервые увидела людей, более уместных на митинге, чем в Кремле.

Двадцатилетие начала работы I Съезда народных депутатов СССР (25 мая 1989 года) российская власть постаралась не заметить точно так же, как и двадцатилетие (26 марта) первых альтернативных выборов в стране. Почему – понятно: нынешняя власть видит и представляет себя не продолжателем демократических перемен, начавшихся двадцать лет назад, а спасителем страны от их последствий. Выборы-89 для нее – одна из главных причин (как гласят официальные установки) «величайшей геополитической катастрофы XX века», эпохи «хаоса», «распада» и «национального унижения», прекратившейся лишь с приходом Владимира Путина и установления вертикали, наглухо отделившей власть от общества.

Так зачем ей напоминать о временах, когда власть – впервые за все советские годы – делилась своим положением с обществом, позволяя ему реально, а не формально, как раньше, участвовать в формировании власти? Мысленное возвращение на двадцать лет назад сразу же разрушает целый ряд стереотипов путинской эпохи. Что ходить на выборы не имеет смысла: все равно выберут кого надо, а если не выберут, так «правильно» сосчитают. Что на выборах побеждает тот, на чьей стороне власть и деньги, а не тот, кто более честен, умен и порядочен.

Однако вспомним: двадцать лет назад, еще за два-три месяца до выборов, мы почти ничего не знали о десятках и сотнях кандидатов, ставших впоследствии депутатами. Но стоило лишь создать для них – пусть и непростую, с необходимостью пробиваться через сито «окружных собраний» – возможность участвовать в выборах, как они немедленно показали свое полное преимущество перед теми, кто был назначен в кандидаты по привычной партийной разнарядке. Да, эти выборы двадцатилетней давности, конечно же, были лишь «полусвободными». Но они стали «глотком свободы» для нас, которые всю свою жизнь видели только «выборы» с единственным кандидатом в бюллетене, и выразить свой протест можно было лишь тем, что вычеркнуть его (попытки унести бюллетень с собой немедленно пресекались).

Законы советского времени, кстати, вовсе не запрещали выдвижение нескольких кандидатов на одно место. Но то было в теории, а на практике любому, кто попытался бы выдвинуться «несанкционированно» (если бы такая ересь вообще пришла кому-то в голову), просто не удалось бы этого сделать. Кандидатов выдвигали трудовые коллективы, которые полностью контролировались партийными органами и по определению не могли принять незапланированных решений. А если что – всегда наготове были сформированные ими же избирательные комиссии, которые просто не включили бы незапланированного кандидата в бюллетень.

Перед выборами-89, однако, ситуация оказалась принципиально иной. Конечно, это была классическая реформа сверху, а не снизу, проводимая по решению XIX партийной конференции, и когда Михаил Горбачев говорил о необходимости альтернативных выборов, он вряд ли имел в виду возможность поражения представителей партийного аппарата в борьбе с незапланированными кандидатами. Но к началу 1989 года уровень доверия к власти упал до почти критической точки (выяснилось, что холодильник никак не удается подключить к телевизору), и послушные прежде трудовые коллективы начали выходить из-под контроля.

Правда, механизм пресловутых окружных собраний, на которые делегировалась лишь руководящая верхушка предприятий, позволял эффективно отсеивать «неправильных» кандидатов, но и он начал давать сбои. И перед выборами 26 марта мы увидели доселе никогда не встречавшееся: несколько фамилий кандидатов, между которыми надо было выбирать.

Получить после десятилетий выборов без выбора такую возможность (а до того выдвинуть кандидатами тех, кого мы хотели сами, работающих в соседнем отделе или цехе) было прорывом неодолимой силы: читателю, не заставшему тех событий, почти невозможно это представить. Как невозможно представить и тот невероятный интерес, который вызывали выборы.

О достоинствах тех или иных кандидатов, об их программах и биографиях спорили на улицах и на кухнях, в автобусах и институтских курилках, в магазинах и поликлиниках. У станций метро, где кандидаты раздавали самодельные листовки, за ними выстраивалась очередь, и тут же образовывались стихийные митинги. Если бы тогда измеряли рейтинги телепрограмм – безусловно, на первых местах были бы предвыборные дебаты, а потом – репортажи с заседаний съезда.

Знаменательное совпадение: ровно за два века до того – в мае 1789 года, – во Франции собрались Генеральные штаты, вскоре провозгласившие себя Национальным, а затем Учредительным собранием. Они стали и школой политической борьбы, и всенародной сценой. В одночасье – после одной или двух удачных речей, которые перепечатывают все газеты, – ранее никому не знакомые провинциальные адвокаты, ремесленники и мелкие дворяне становятся знаменитыми на всю страну: к ним прислушиваются, им верят беспрекословно, за ними готовы идти туда, куда они укажут.

Практически то же самое повторится в конце мая – начале июня 1989 года, – и это произойдет в результате беспрецедентной двухнедельной телевизионной трансляции заседаний I съезда.

Увидеть в прямом эфире (а для тех, кто не мог посмотреть днем, запись повторяли вечером), как работает парламент, как принимаются важнейшие решения, как идет публичная дискуссия на острейшие, в том числе еще недавно запретные темы (как, например, секретные протоколы к пакту Молотова—Риббентропа, предвещавшие советскую оккупацию Прибалтики), – это было для десятков миллионов зрителей, наверное, еще большим прорывом, чем альтернативные выборы. У них на глазах творилось чудо – в стране появлялись публичная политика и политическая конкуренция, отсутствовавшие предшествующие семь десятилетий. И, по неумолимым законам публичной политики, немедленно становилось ясно, кто есть кто и кто чего стоит. Общество увидело, насколько в массе своей косноязычны и неубедительны в полемике те, кто правит страной, насколько их превосходят те, кого прежде на пушечный выстрел к власти не подпускали.

Потом, в 1990 году, были выборы народных депутатов Российской Федерации. Выборы, на которых уже не было окружных собраний, на которых зарегистрироваться можно было без всяких проблем и на которых, если ты выигрывал, то не надо было опасаться, что подделают протокол и лишат тебя победы. Увы: это были первые и последние свободные и честные выборы в стране.

А дальше все покатилось по наклонной плоскости. И уже в 1996-м нам продемонстрировали, что власть пойдет на любые нарушения, ложь и фальсификации, чтобы сохраниться независимо от воли народа. Именно тогда граждане и начали отворачиваться от выборов, полагая их совершенно ненужным для себя занятием.

Да, I съезд (как и эпоха, которой он дал начало) стал временем несбывшихся надежд. Да, многое из того, что было завоевано обществом после этого съезда, ныне утрачено в результате номенклатурного реванша. Но глоток свободы, который тогда был получен, для очень многих навсегда выработал иммунитет к копившемуся десятилетиями страху.

На пути «полуоппозиции»

В том, что участники проходившего на минувшей неделе в Петербурге семинара «Егор Гайдар как экономист и реформатор» оценивали его деятельность исключительно высоко, нет ничего удивительного. Ведь в «Леонтьевском центре» собрались, большей частью, его друзья, единомышленники и поклонники, уверенные в том, что Егор Тимурович спас страну от голода, распада и гражданской войны, что на смену пустым полкам пришли полные прилавки, и что его реформам не было альтернативы.

Правда, есть и другая точка зрения – не звучавшая в этой аудитории. Голодать в результате гайдаровских реформ пришлось очень многим (при этом, вопреки распространенным мифам, в конце 1991 года голода в стране не наблюдалось), происходившее в последующие годы в Чечне сложно было не назвать гражданской войной, а угроза распада страны была сильно преувеличена, поскольку никто, кроме Чечни, «разбегаться» не собирался. Что касается альтернатив, то их даже не искали: реформы проводились по принципу «мы знаем, как надо», а все, кто им оппонировал, записывались правительственными пропагандистами в «реакционеры» и «совок»…

Научный руководитель Высшей школы экономики Евгений Ясин признает, что если стоявшая перед российской властью в 1991 году задача создания рыночной экономики сегодня решена, и доказательство тому – наличие товаров на прилавках, то с политической задачей – построением демократии, – «не получилось». Потому что «в начальный период были противоречия между демократией и реформами, а рыночные реформы были жестокими».

«Когда-то демократическое развитие возобновится», – полагает Ясин. Вот только – когда? Недаром профессор Европейского университета Владимир Гельман, задавшись вопросом о том, почему все политические организации и партии, которые создавал и возглавлял Гайдар («Выбор России», «Демократический выбор России», «Союз правых сил») оказались неудачливы, усмотрел главную причину даже не в непопулярности идеологии «шоковой терапии» и непривлекательности личности ее автора для широких масс. По его мнению, теоретики давно установили: сильная президентская власть в пост-коммунистических странах подрывает политические институты и негативно воздействует на партийные системы. Ведь в таких условиях главным «капиталом» партий оказываются не их идеи и программы, а административный ресурс, ибо рекрутироваться во власть можно не через выборы, а лишь сделав административную карьеру – получив соответствующее назначение. И у либеральных партий практически не оказывается шансов…

Но если это так – нельзя не задать вопрос: разве Егор Гайдар и большинство его сторонников не поддерживали именно такую систему? Разве не они в 1993 году горячо одобрили разгон парламента, «противодействовавшего проведению реформ»? Разве не они предложили обществу реформы, которые можно было провести только против воли большинства – а значит, при отказе от демократии? Разве не Гайдар, который в 1996 году заявил, что после октября 1993 года «мы угодили в авторитарный режим», поддержал «самодержавную» Конституцию, написанную именно для того, чтобы парламент ни в чем не мог «противодействовать» президенту и правительству?

В рамках такой системы, по словам Владимира Гельмана, у политических партий есть три возможности. Первая – быть сателлитом партии власти (в конце концов, в «Правом деле» это и было реализовано, но уже без участия Гайдара). Вторая – быть «стратегической оппозицией» (как «Яблоко», отказывавшееся от компромиссов с исполнительной властью). Третья – быть «полуоппозицией», представители которой готовы участвовать в работе правительства в качестве реального или потенциального «младшего партнера», не требуя при этом изменения политического режима.

Именно «третий путь», по мнению Гельмана, и выбрал ВР-ДВР-СПС. Вот только ничего оппозиционного, как представляется, в этом пути нет.

Трудно не отметить тот неоспоримый факт, что практически во всех важных для власти ситуациях Егор Тимурович ее поддерживал.

Так, он поддержал Бориса Ельцина во время катастрофически нечестных выборов 1996 года. Он выступил против импичмента Ельцину в мае 1999 года за развязывание первой войны в Чечне. Он поддержал вторую войну в Чечне в 1999 году и солидаризовался с позицией Анатолия Чубайса, назвавшего «предателем» Григория Явлинского, выступавшего против этой войны. Он поддержал Владимира Путина на президентских выборах 2000 года. Он решительно занял сторону российских властей в деле об убийстве Александра Литвиненко (при этом подозреваемый в этом убийстве Андрей Луговой в свое время был охранником Гайдара), возложив ответственность за это на Бориса Березовского. Наконец, он поддержал военную операцию России против Грузии в августе 2008 года, сокрушался проигрышем «информационной войны», и тем, что «грузины смогли убедить американцев, что речь идет об акте агрессии со стороны России, и сделали, это, к сожалению, очень качественно»…

Да, время от времени Гайдар критиковал экономическую политику правительства – но с позиции «благожелательного критика», и отнюдь не пребывал в опале. А если подсчитать, кто преобладает среди членов его команды и приверженцев его взглядов – лояльные к власти или оппозиционные политики – то первых окажется подавляющее большинство: высшие госчиновники, олигархи, руководители госкорпораций, банков, институтов и фондов. Алексей Кудрин и Сергей Игнатьев, Анатолий Чубайс и Петр Авен, Герман Греф и Андрей Нечаев, Виктор Христенко и Сергей Васильев, Аркадий Дворкович и Никита Белых (у которого вице-губернатором трудится бывшая оппозиционерка Мария Гайдар), и многие другие прекрасно встроены в Систему.

Исключения есть – например, Борис Немцов или Ирина Хакамада, но они лишь подтверждают правило…

Бесспорно, Егор Гайдар – человек из учебника истории. Но этот учебник должен быть написан не только его сторонниками, относящимся к идеям Гайдара как к «светской религии».

Политиков оценивают не по замыслам, а по результатам, не по мечтам, а по последствиям их действий. Между тем, Егор Тимурович был не кабинетным ученым, чьи идеи можно было бы спокойно анализировать на семинарах, а политиком, облеченным (пусть и на короткое, но судьбоносное время) огромной властью: от его решений зависела жизнь десятков миллионов людей. И то, что очень многие из них негативно относятся к Гайдару, обусловлено не их неспособностью понять его величие, а тем, что они испытали на себе последствия этих решений – и потому иначе оценивают полезность его реформ для общества.

P. S. По опросу Левада-центра, проведенному в декабре 2009 года, 50% опрошенных проиграли от рыночных реформ, идущих с 1992 года, 23% говорят, что выиграли. 48% опрошенных считают, что эти реформы принесли больше вреда, 29% – что они принесли больше пользы.

Можно, конечно, и эти результаты объявить вопиющей неблагодарностью современников Гайдара. Но, может быть, они всего лишь оценивают его по достоинству?

Ельцин и Путин, отец и сын

К 80-летию первого российского президента приурочено немало торжественных акций.

В Екатеринбурге с участием Дмитрия Медведева открыт памятник Борису Ельцину, в Москве в Большом театре – торжественный концерт, а в Доме фотографии – выставка «Борис Ельцин и его время», в Казани – выставка «Борис Ельцин – начало новой России», на телевидении и радио – юбилейные передачи, в газетах – интервью и воспоминания…

И почти везде – одно и то же: многократное повторение выдающихся заслуг и где-то на заднем плане (и то не всегда) – упоминание об «отдельных ошибках». Рассказ о добром дедушке Ельцине, который, хоть и ошибался, но все-таки хотел, как лучше.

И вот уже блоггерша Юмашева радостно констатирует, что за всю жизнь не дала столько интервью, как в последние недели, и вновь и вновь уверяет, что хорошее в стране в 90-е годы – это было от папы, а плохое – это когда злые люди из его окружения воспользовались его доверчивостью. И «птенцы ельцинского гнезда» – начиная от Сатарова и Бурбулиса и заканчивая Немцовым и Миловым, – не устают объяснять нам, что в ельцинские годы все было замечательно, а потом пришел ужасный Путин и начался откат от демократии. И чем дальше – тем больше все это становится похоже на популярную во времена «оттепели» теорию о «сталинских извращениях великого ленинского учения». Но ведь не было тогда никаких извращений: был учитель – и его верный ученик, продолжавший дело учителя, как умел…