Текст книги "Хроники возрожденного Арканара"

Собственно, именно это мы уже не раз и наблюдали: убийц Анны Политковской и Александра Литвиненко было высочайше приказано искать не среди тех, кто их ненавидел, и был крайне заинтересован в их устранении, а исключительно среди тех, кто хотел «подставить Путина» или «нанести вред России». Последствия хорошо известны: убийцы сидят не за решеткой, а в служебных кабинетах, а то и заседают в парламенте.

Сейчас все повторяется: выступление президента – это ясный «запрещающий знак» для следствия. Сразу же отмечается дорога для расследования, по которой идти не следует, ибо это не только «примитивно», но и «невыгодно для власти». И одновре-менно говорится о «провокации».

Предположить, что этот сигнал не будет понят – значит, недооценивать способность правоохранительных органов улавливать желания начальства. И вот мы уже слышим, что убийство могло быть связано с «грабежом», поскольку Эстемирова «получала валютные средства, гранты за исполнение каких-то поручений», что оно могло быть «совершено на бытовой основе из-за неудавшихся семейных отношений», и, наконец, что оно связано с «провокацией лидеров бандформирований с целью дискредитации руководства субъектов Федерации и правоохранительных органов»…

Видимо, по мнению заместителя министра МВД, озвучившего эти версии, убийцы то ли надеялись поживиться «валютными средствами», то ли были наняты теми, кто неудачно пытался строить с Натальей Эстемировой «семейные отношения». Обсуждать эти версии невозможно: они не только абсурдны, но и оскорбительны для памяти Наташи. Но они называются официально – как и версия о «провокации с целью дискредитации» тех, кто, как представляется, имел прямое отношение к убийству.

Правда, в отличие от убийства Анны Политковской, сегодня российский президент уже не заявляет, что убийство Натальи Эстемировой «нанесло России больший вред, чем ее деятельность, что убитая не оказывала никакого влияния на общественно-политическую жизнь в стране. И еще, в отличие от своего предшественника, он признает, что убийство связано с профессиональной деятельностью Эстемировой (что плохо стыкуется с заявлениями о «провокации»), и выражает соболезнования ее родным и коллегам. Но это – слабое утешение.

«Почему так мало народу?», – спросила меня 16 июля на митинге памяти Натальи Эстемировой у Соловецкого камня в Петербурге журналистка из телекампании «Мир». – «А чего вы ждали?, – ответил я. – Когда по государственным телеканалам гражданам в ежедневном режиме лгут, что правозащитники – это враги России, которые живут на западные гранты, а то работают на иностранные спецслужбы, – надо ли удивляться, что на митинг памяти приходит чуть больше ста человек? Случись такое в Германии, Великобритании или США – пришли бы тысячи людей, а демонстрацию протеста возглавили бы руководители страны и крупнейшие политики. А здесь нет ни одного представителя питерских властей – ни депутатов, ни чиновников…».

Как и в случае с Анной Политковской, Ларисой Юдиной, Фаридом Бабаевым, Станиславом Маркеловым, Анастасией Бабуровой, Александром Литвиненко, убийство Натальи Эстемировой – это не убийство, а казнь. И такая же бессудная, как и те казни, которые она расследовала в Чечне.

Если мы промолчим – она останется и такой же безнаказанной, как они.

Три года после казни

7 октября – три года со дня убийства Анны Политковской. Те, кто ее помнит, соберутся в Москве, Петербурге, еще в нескольких городах, зажгут свечи и принесут цветы к ее портрету. Напомнят, что заказчик и убийцы пока еще на свободе, – и понятно, почему: их с самого начала было высочайше приказано искать исключительно среди тех, кто хотел «подставить Путина» или «нанести вред России». Последствия хорошо известны…

Пришедших будет немного – как это происходило все последние годы: почтить память Политковской приходят, большей частью, давно знакомые между собой люди, которые ходят на оппозиционные митинги и пикеты. Ни один высокопоставленный чиновник или депутат не появится – за минувшие годы ни одного прецедента не было, и вряд ли он случится нынче. И ни один федеральный канал не покажет этот сюжет в программе новостей.

«Вероятнее всего, мы так и не узнаем, кто навел руку киллера на Анну Политковскую. Вместе с тем очевидно одно: ей не было места в сегодняшней России». Этот горький вывод принадлежит не кому-то из аналитиков, многие годы изучающих российскую политическую жизнь. Этот вывод делает в своем докладе Алла Кузнецова – одна из студенток, которым я читаю лекции по журналистским расследованиям. И дальше: «За что же убивают журналистов в России? За то, что они говорят правду, которую люди не должны знать… Не легко быть справедливым, объективным, независимым журналистом. Укрывание правды – тоже ложь. Не всякий может решиться рисковать собой…».

Действительно – не каждый. Хотя журналисты, которые лгут или скрывают правду о происходящем в стране (имена известны – посмотрите передачи некогда приличных федеральных каналов, или почитайте некогда приличные газеты, и все поймете сами) делают это не только потому, что правда опасна и рискованна, но и потому, что ложь, напротив, – безопасна и выгодна. Ну да, кучка «маргиналов» (как любят называть сегодня тех, кто отказывается ходить в прислужниках власти) будет их презирать, и, возможно, где-то возникнут проблемы с рукопожатностью. Но это с лихвой компенсируется теми благами, которыми осыпают «журналистов специального назначения», помогающим создавать на телеэкране нужную властям картину мира…

Создают, надо сказать, успешно. Мой сын, который учится в восьмом классе, рассказывает, как друг, что называется, «на полном серьезе» убеждал его, что Америка – наш враг, что все зло – от нее, и что она так хорошо живет именно потому, что вредит нам. Правда, он не смог ответить на простой вопрос сына о том, почему же именно во «вражеских» школах и университетах российская элита обучает своих детей и внуков, и почему она хранит свои сбережения во «вражеской», а не в национальной валюте, – но его уверенности это отнюдь не поколебало.

И не так давно родственники, всегда вполне самостоятельно мыслившие, истово убеждали меня в том, какой негодяй Михаил Саакашвили, и что надо было все-таки довести танки до Тбилиси… Почему? Все просто: телепромывка мозгов, которая в путинское десятилетие достигла необычайной интенсивности. Ведь не только у меня, не раз об этом писавшего, все чаще и чаще возникает сравнение нынешней России с миром планеты Саракш в «Обитаемом острове» братьев Стругацких, где лишь кучка «выродков», невосприимчивых к излучению башен, которое «вытягивало из десятков миллионов душ всякое сомнение по поводу того, что кричали газеты, брошюры, радио, телевидение», не проникалась «государственнической позицией»…

Почему отношение общества к войне в Чечне (особенно, к первой) было принципиально другим, нежели к прошлогодней

грузинской войне? Да потому, что журналисты рассказывали нам правду. О бомбежках и обстрелах жилых домов, о «зачистках» и фильтрационных лагерях, о пытках и похищениях. И у государственной пропаганды, уверявшей в «восстановлении конституционного порядка», был мощный противовес, создаваемый такими журналистами, как Анна Политковская. А потом этого противовеса не стало – или почти не стало: ездить в Чечню решались единицы (такие, как Анна), а рассказывать о происходящем удавалось лишь на страницах нескольких газет, потому что федеральный эфир превратился в пропагандистский рупор. К началу «третьей кавказской» все было уже подготовлено – тем паче, что Анны Политковской уже не было на свете. И ничто не мешало объявлять агрессию «принуждением к миру», этнические чистки – «борьбой за независимость», а оккупационные войска – «миротворцами». Собственно, в этом нет почти ничего нового: те, кто постарше, хорошо помнят, как подавление «пражской весны» в 1968-м именовалась «противодействием агрессивным планам НАТО», а интервенция в Афганистане в 1979-м – «оказанием помощи законному правительству».

Но Анну Политковскую убили не только потому, что она говорила правду. И не только потому, что, как говорил после убийства мой друг и коллега по «Яблоку», известный псковский политолог Лев Шлосберг, ее статьи «представляли собой огромное уголовное дело «Российская Федерация против граждан, все страницы которого залиты кровью и слезами». И не только потому, что за два дня до гибели, выступая по радио «Свобода», Анна Политковская заявила, что Рамзан Кадыров – это «вооруженный до зубов трус, который сидит в окружении охраны», и что ее «личная мечта в день рождения Кадырова только об одном – чтобы он сидел на скамье подсудимых, и самая строгая юридическая процедура с перечислением всех преступлений, со следствием по всем его преступлениям происходила». И не только потому, что кто-то хотел организовать такой «подарок» на день рождения Владимиру Путину, который ненавидел Анну Политковскую.

Анну Политковскую убили, – а точнее, казнили, потому что это было не убийство, а казнь, столь же «бессудная», как и те, которые она расследовала на Северном Кавказе, – для того, чтобы устрашить тех, кто мог бы продолжать ее дело. В 2003 году «дело Ходорковского» организовали не только потому, что его имущество хотели поделить между членами кооператива «Озеро», но еще и потому, чтобы надежно устрашить всех, кто решился бы финансировать оппозицию. С тех пор никто, по большому счету, не решается, а если и делает это – то настоятельно прося, чтобы об этом никто не знал.

Точно так же и Анну Политковскую убили еще и потому, чтобы никто и никогда больше не пытался расследовать преступления против человечества, совершаемые людьми в российской военной форме. Чтобы никто не пытался выяснить, как и почему бесследно исчезают люди в Чечне или Ингушетии, и почему так несчастливо складывается судьба тех, кто числится в личных врагах нынешнего чеченского президента. И чтобы все, кто попытается это сделать, понимали, что идут на смертельный риск. Смертельный – в прямом, а не переносном смысле этого слова: надо ли напомнить, что случилось с Натальей Эстемировой? И как оскорбительно о ней впоследствии отозвался чеченский диктатор? Ни один западный политик, позволивший себе такое, никогда более не мог бы рассчитывать ни на одну, даже самую мелкую должность – но мы живем в путинской России, где занимаемый пост определяется исключительно уровнем личной преданности бывшему подполковнику КГБ…

Мир без Анны Политковской, без того, что она говорила и писала – это очень удобный для «кремлевских паханов» мир. В нем Россия непрерывно «встает с колен», крепнет и усиливается назло врагам, окружающим ее со всех сторон. В нем Россия все теснее сплачивается вокруг руководящей и направляющей силы нашего общества – «Единой России» и лично тов. Путина В.В., которому не могут помешать происки «маргинальной оппозиции» и «так называемых правозащитников, живущих на деньги Запада». В этом мире нет ни издевательств над гражданами со стороны сотрудников органов, именующих себя «правоохранительными», ни разгонов оппозиционных митингов и пикетов, ни ужасающей нищеты тех, кто живет на гроши, называемые «трудовой пенсией», ни безумной роскоши «путинских олигархов», заказывающих себе самые дорогие яхты в мире или устраивающих пьянки на «Авроре». И, конечно, нет ни грана сомнений в правильности избранного пути.

Правду об убийстве Анны Политковской мы узнаем только тогда, когда пойдем другим путем. Когда нынешние властители будут сидеть не в Кремле и Белом Доме, а совсем в другом месте.

Это не политическая фантастика: опыт многих стран показывает, что подобное случается куда раньше, чем думают те, кто сегодня уверен в том что их власть – это навсегда, потому что в нужное время они сядут, и обо всем между собой «договорятся».

Идущий против течения

Памяти Дмитрия Фурмана

В минувшую пятницу ушел Дмитрий Ефимович Фурман – политолог, историк, социолог, религиовед, главный научный сотрудник Института Европы РАН.

Но он был не только политолог (хотя лучший, чем у него, анализ политической системы современной России и стран СНГ найти было трудно), историк (хотя и доктор исторических наук) или публицист (хотя и автор блистательных статей), он был великий мыслитель, ибо прозревал самую суть событий, и видел неизмеримо дальше других.

Мне выпала честь быть с ним знакомым, встречаться и переписываться – и ощущать себя человеком «одной с ним крови».

Он был человеком с демократическими и либеральными взглядами – но при этом, в отличие от очень многих, умел сомневаться в том, в чем в демократической и либеральной среде сомневаться было не принято. И задавать вопросы, неприятные не только для «чужих», но и для «своих».

В сентябре 1991-го, когда демократы праздновали то, что им представлялось сокрушительной победой над коммунистическим режимом, Дмитрий Фурман заявил почти крамольное: что победа демократов оборачивается серьезной угрозой для демократии, и «уже очень четко вырисовывается перспектива авторитарного популистского режима с вождем, «народным президентом» во главе». И что демократия – это не господство партии «демократов», а борьба партий в рамках закона.

Осенью 1993-го, когда лучшие представители демократической интеллигенции призывали «раздавить гадину» и рукоплескали разгону и расстрелу мятежного парламента (хотя на самом деле, мятежником был нарушивший Конституцию президент), Дмитрий Фурман вновь пошел против течения – и не побоялся заявить, что случившееся – вовсе не победа демократии, и уж точно не победа демократов над коммунистами. И что это – «конец всем завоеваниям перестройки и демократии, кроме одного завоевания – наворованных денег и номенклатурной приватизации».

Потом, через много лет, он скажет: «если возникает ситуация, при которой невозможно дать оппозиции, то есть коммунистам, прийти к власти, демократы перестают быть партией. Они становятся просто властью». И напомнит, что во всех посткоммунистических странах бывшим коммунистам позволили прийти к власти, и «демократы рвали на себе волосы, но выяснилось, что ничего страшного не произошло, а у нас это было исключено абсолютно».

Летом 1996-го Дмитрий Фурман не побоится выступить против пресловутого выбора «меньшего из зол». Не побоится заявить, что стратегия правящей группировки на президентских выборах – это «стратегия нагнетания страха и антикоммунистической истерии». Что Ельцин ничем не лучше Зюганова. И что нельзя «оправдывать любую подлость ссылкой на то, что враг наш – зло абсолютное», и нельзя «голосовать за тех, кто вызывает у нас отвращение, только потому, что их противники вызывают еще большее»…

Он беспощадно препарировал ельцинский, а потом путинский режим – и при этом, в отличие от многих, так это и не понявших, или не признавших, неизменно отмечал, что второй из них был не противоположностью первому, а его логичным продолжением.

«Я не только не склонен противопоставлять раннего Путина позднему Путину, но я даже не склонен противопоставлять Путина Ельцину, – напишет он. – Я считаю, что вся постсоветская история развивалась закономерно, исходя из заранее данных импульсов по разворачиванию заранее данного генотипа. В этой истории основным мотивом было обеспечение безальтернативности верховной власти, безальтернативность и, соответственно, неограниченность».

Он был жестким критиком власти – но совершенно не считал, что критиковать можно лишь ее, и оппозиции от него «доставалось» часто и ощутимо. Он прекрасно понимал суть путинской власти, но не боялся заявлять, что «представление о моральной ущербности компромиссных либералов и моральной чистоте революционеров, диссидентов и нынешних неодиссидентов – совершенно ложно». И что отказ от компромисса с властью очень часто служит своего рода моральной индульгенцией – в результате чего «мирки «бескомпромиссных» превращаются в клоаки».

В мае 2011 года, уже будучи тяжело и неизлечимо болен, и почти полностью потеряв подвижность из-за бокового амиотрофического склероза, Дмитрий Ефимович напишет горькую и пронзительную статью «Политический святой» – к 90-летию Андрея Дмитриевича Сахарова. Где скажет, что Сахаров «умер вовремя» – потому, что вряд ли смог бы приветствовать Беловежские соглашения. Вряд ли смог бы отказаться от права наций на самоопределение (как это предполагалось в его проекте Конституции) во имя «территориальной целостности России». И вряд ли смог бы «легко и незаметно перейти от лозунга «Земля – крестьянам, фабрики – рабочим, вся власть – Советам!» к одобрению приватизации и кровавого разгона парламента».

«Торжественные чествования Сахарова – это часть системы ритуалов, освящающих нашу политическую систему, – напишет Дмитрий Фурман. – Чтение же Сахарова и размышление над тем, как так получилось, что у истоков движения стоял святой, а когда оно утвердилось у власти, главой государства стал Путин, для нашей власти совершенно не нужны»…

Дмитрию Фурману было отпущено судьбой практически столько же, сколько и Андрею Сахарову – шестьдесят восемь с половиной лет.

Прощайте, Дмитрий Ефимович.

Нам отчаянно будет Вас не хватать.

Ушел Адвокат Свободы

Горькая цепь наших потерь продолжилась: ушел Юрий Маркович Шмидт. Адвокат Свободы. Добрый, умный и бесстрашный человек, в мае прошлого года отметивший свое 75-летие.

«Адвокат по профессии и правозащитник по велению совести», – назовет его прославленный диссидент Владимир Буковский. «Бесстрашный и бескорыстный воин права», – скажет адвокат Борис Золотухин. «Мы потеряли одного из последних российских моральных авторитетов», – говорит экономист Евгений Гонтмахер…

Знаменитый адвокат, более полувека отдавший профессии, он посвятил последние десять лет своей жизни одному делу – защите Михаила Ходорковского. «Я – адвокат Ходорковского», – так Шмидт отвечал в последние годы на вопрос о своей профессии. И, улыбаясь, говорил, что жизнь свела его с двумя гениями – Иосифом Бродским и Михаилом Ходорковским, у которого «необыкновенные ум, талант, выдержка и сила духа».

Ленинградский мальчик, в памяти которого навсегда сохранилась блокада, он был сыном репрессированных родителей. И если мать – Наталья Карловна – смогла спустя годы после высылки вернуться в Ленинград, то отец – Марк Рахмилиевич – был арестован через три недели после рождения Юрия и провел в лагерях девятнадцать лет.

1955 году Юрий поступал в театральный институт, но не был принят «из-за неправильного прикуса». Затем пытал счастья в медицинском – и снова неудачно. Правда, потом он назовет эти провалы «великим счастьем», потому что не смог быть ни актером, ни врачом… В итоге поступил на юридический факультет ЛГУ. При приеме документов ему заявили: у вас отец сидит? Да вы не сможете работать ни судьей, ни следователем, ни прокурором, разве что адвокатом… «Меня это устраивает», – ответил Шмидт.

советские времена Шмидта не подпускали к «политическим» делам – как не имеющего «допуска». И четверть века он занимался защитой граждан по уголовным делам, в том числе по «экономическим». В 1986 году Шмидта исключили из коллегии адвокатов – он пытался помочь подзащитному, чья судьба уже была решена в обкоме партии. Но через два года он сумел восстановиться в профессии через Верховный суд. Говорят, это был первый случай в советской истории. А в 1989 году Галина Старовойтова передала ему просьбу Андрея Сахарова – стать защитником арестованного лидера армян Нагорного Карабаха Аркадия Манучарова, которого обвиняли в «организации массовых беспорядков» и ряде других вымышленных преступлений. В конце концов Шмидт добился его прекращения. Это была победа, после которой одно «политическое» дело в его работе следовало за другим.

В 1992 году Шмидт защищал в Верховном суде Грузии руководителя Юго-Осетинской республики Тореза Кулумбегова – его судили по сфальсифицированному делу. А в 1996 году он взялся за защиту капитана первого ранга Александра Никитина из экологической организации «Беллона», которого ФСБ пыталась обвинить в якобы «разглашении государственной тайны» (притом что все сведения, которые он предал огласке, были взяты из открытых источников). Дело закончилось полным оправданием Никитина – хотя, когда оно начиналось, по словам Шмидта, среди юристов и правозащитников он был единственным, кто верил, что Никитина оправдают, и на него «смотрели как на сумасшедшего». Потом, уже в «путинские» годы, Юрий Маркович с грустью говорил, что Никитину повезло: случись этот процесс десятью годами позже – и ему не удалось бы добиться оправдания.

2003 году Шмидт стал защитником Михаила Ходорковского – и вложил в защиту МБХ весь остаток своих сил и энергии. Он говорил Ходорковскому, что «не привык умирать с неисполненным чувством долга» и хочет дождаться его выхода на свободу. Увы, случилось иначе…

Петербурге он был непререкаемым авторитетом. Его мнения ждали и прислушивались к нему, к нему постоянно обращались за помощью в самых сложных ситуациях, у него просили совета – Юрий Маркович, если не был в этот момент крайне занят, никогда не отказывал. Он не оставлял без внимания ни одного безобразия властей, он выступал на митингах протеста, он боролся против газпромовского небоскреба и за сохранение исторического облика города. Он был убежденным либералом, демократом и антифашистом – и никогда не боялся говорить то, что думал.

2008 году, выступая на митинге после замены Путина на Медведева на президентском посту, Шмидт язвительно заметил: «Кремлевская мафия торжественно отметила смену пахана». А в 2010 году, когда Ходорковскому и Лебедеву выносили второй приговор, заявил, что Путина он готов защищать в суде бесплатно. Наконец, в прошлом году, когда «взбесившийся думский принтер» начал штамповать свои безумные решения, Шмидт дал им удивительно точную характеристику: «Депутаты принимают законы, которые посвящены исключительно сокращению поля гражданских свобод»…

Он долго и тяжело болел, но до осени прошлого года мы надеялись, что болезнь отступит. Надежды не сбылись – и уже в ноябре, на прощании с Борисом Стругацким, на которое Шмидт пришел с венком от Михаила Ходорковского, было видно, что ему уже очень худо.

Его друзья и коллеги делали все, что могли, – но, видимо, помочь было уже не в силах человеческих.

В конце декабря я навещал Юрия Марковича у него дома. Он понимал, что осталось немного, но держался удивительно мужественно. Сказал, что следит за тем, как работает Законодательное собрание, и что ему за меня не стыдно. Наверное, это самая высокая оценка того, что я стараюсь делать…

«О нем мы будем вспоминать всякий раз, когда нужна будет его помощь, светлая улыбка и вера в то, что добро победит зло», – говорит правозащитник Юрий Вдовин.

Мы все сделаем для этой победы.

Светлая Вам память, Юрий Маркович.

Дискуссия с помощью ножа

В Петербурге совершено нападение на диссидента советских времен и бывшего политического заключенного Александра Скобова

На прошлой неделе в Петербурге напали на моего давнего товарища, диссидента советских времен и бывшего политического заключенного Александра Скобова. Напали поздно вечером около дома, оглушили ударом по голове сзади, потом нанесли пять ножевых ранений. Три поверхностных, два проникающих – в брюшную полость. Привезли в больницу, сделали операцию – к счастью, оказались не задеты внутренние органы. Разбили очки – один глаз до сих пор видит неважно. Выбили несколько зубов.

Саша – человек, известный далеко за пределами Петербурга. Закончил физматшколу, поступил на истфак Ленинградского университета. В феврале 1976 года, будучи первокурсником, вместе с другими активистами «Новых левых» разбросал в галереи Гостиного Двора листовки с призывами к свержению тирании чиновников и установлению подлинного гуманного социализма. Был исключен из комсомола и университета. В 1978 и 1982 годах арестовывался КГБ за изготовление и распространение самиздата – по 70-й статье УК РСФСР «Антисоветская агитация и пропаганда». Оба раза после полугода в следственной тюрьме КГБ решением суда принудительно помещался в психушку. Когда наступила перестройка – примкнул к «Демократическому союзу», а в 1988 году стал одним из фигурантов последнего в СССР дела по 70-й статье. В 1989 году статью отменили и дело закрыли. Пошел работать в школу учителем истории – и преподает до сих пор, написал несколько учебников по истории России.

Когда началась первая чеченская война, мы постоянно встречались на антивоенных митингах у Казанского собора, где раздавали листовку с его статьей «Правительство убийц – под суд!». Последовательно выступал за независимость Чечни, а «контртеррористическую операцию» считал преступлением.

Еще резче стали его слова во время второй чеченской войны – особенно в адрес Владимира Путина, которого он считал лично ответственным за гибель десятков тысяч людей, поскольку именно он принимал политические решения, сделавшие их гибель неизбежной.

Столь же однозначно Саша отзывался о политике российской власти во время войны с Грузией в 2008-м. И, конечно же, во время нынешней, необъявленной войны с Украиной. Когда многие говорили (и говорят) о событиях в Донецке и Луганске как о сепаратизме, Скобов уверенно называл их «фашистским мятежом», отмечая, что стрелковы-гиркины, безлеры, бородаи и пургины «воюют не за отделение от Украины, а за присоединение Украины к Российской империи». Причем при откровенной поддержке из России.

«Именно Кремль задавал «смыслы» донецким «повстанцам», – писал Скобов за несколько дней до нападения на портале «Грани.Ру». – Смыслы неоимперского реванша и глобальной войны с «растленным бездуховным Западом». Это делает пресловутую «русскую весну» чисто вандейской контрреволюцией. На Восток Украины устремляются откровенно фашистские элементы со всей России. Именно они оказываются во главе мятежа».

 Следователи, которые приходили к Саше (я в этот момент был у него в больнице), кажется, обрадовались, когда он сказал им, что считает нападение «бытовухой» и не видит в нем политических мотивов. Однако не складывается пазл: когда хотят ограбить – могут дать по голове, «отключить», забрать вещи. Но чтобы пять раз бить ножом немолодого и уже находящегося без сознания человека? К тому же мы все знали, как живет Саша – чрезвычайно скромно. Когда портал «Грани», где он был одним из ведущих колумнистов, оказался заблокирован Роскомнадзором, Саше пришлось еще труднее. Невозможно себе представить, чтобы на него могли напасть с целью поживиться (забрали у него – два старых мобильника и кошелек с парой сотней рублей: неужели это могло быть целью нападения?).

На мой взгляд, мотивы нападения – самые что ни на есть политические. Недаром так радостно отреагировали на нападение представители «Другой России», вместе со своим лидером поддерживающие политику властей в «украинском вопросе». Пресс-секретарь «ДР» Александр Аверин написал в своем твиттере, что «мерзавца Скобова порезали в Питере», что «он ответил за базар» и что «остальным сторонникам хунты тоже надобно задуматься». И за прошедшую неделю никто из лимоновской партии не дезавуировал это чудовищное заявление, признающее уместной физическую расправу с оппонентом. А ведь Скобов много лет защищал лимоновцев, участвовал в их акциях по 31-м числам и убеждал питерских демократов и либералов с ними сотрудничать, несмотря на идеологические разногласия, и вместе создавать «широкий фронт борьбы с режимом».

Ни в своих статьях, ни в выступлениях (в последний раз он выступал 1 мая на «Антивоенном демократическом марше» в Петербурге) Саша не боялся ничего. Хотя и понимал, что рискует. Особенно когда началась милитаристская истерия, охватившая страну в последние месяцы, захватившая немалую часть оппозиционеров путинскому режиму и приведшая к небывалому выплеску агрессии.

Неужели было не ясно, что эта агрессия не ограничится интернетом?

На Льва Шлосберга напали

Вечером 29 августа в Пскове двое неизвестных подонков напали на Льва Шлосберга. Моего давнего друга и товарища.

Человека необычайного мужества, светлого ума и обостренной совести.

Депутата Псковского областного собрания и лидера Псковского «Яблока».

Напали в 400 метрах от дома. Сейчас он в больнице в тяжелом состоянии.

У него черепно-мозговые травмы. Множественные переломы.

Частичная амнезия.

Мы надеемся, что он поправится. Мы верим в это.

Это – никакая не «бытовуха», как, видимо, будет «объяснять» полиция.

Это – политическая расправа с ведущим оппозиционным политиком и журналистом (Лев – многолетний редактор газеты «Псковская губерния», лауреат премии «Золотое перо России») области.

Человеком, известным всей стране.

Не боявшимся в одиночку (больше никаких оппозиционеров в Псковском областном собрании нет) выступать против всех подлых инициатив власти.

В последние дни Лев Шлосберг был у властей – как кость в горле.

Именно Лев провел расследование отправки псковских десантников на восток Украины, первым рассказал о схеме мобилизации российских военных в зону боевых действий, и первым опубликовал в «ПГ» фотографии могил погибших десантников.

Путинским холуям необходимо было его остановить.

Запугать Льва или надавить на него было невозможно.

Остановить его можно было только таким путем.

Трудно не заметить, что на него напали сразу после того, как Путин на Селигере сравнил лидеров оппозиции с «национал-предателями»: кто-то воспринял, как руководство к действию…

Дорогой Лев, поправляйся!

Мы все – с тобой.

«Предпоследний этаж

раньше чувствует тьму»

Вчера вечером, когда пошли первые сообщения о гибели Алексея Девотченко, отчаянно хотелось надеяться, что это какая-то «утка».

Через 10–15 минут надежд не стало.

Леша, Леша…

Гениальный артист, потрясавший своим исполнением каждого, кто видел его спектакли.

Честный и бесстрашный человек, никогда не боявшийся выступать против безумств отечественных властей.

Никогда не боявшийся говорить то, что думал.

Называвший зло – злом, подлость – подлостью, негодяев – негодяями.

Актер с тяжелейшей судьбой – востребованный лишь в малой мере по сравнению со своим талантом.

Мы его любили. Мы им восхищались. Мы старались помогать ему, когда на Лешу наваливалась очередная беда (а они его преследовали, почти не отступая). И ждали новой встречи с ним на сцене. Не укладывается в голове, что больше этих встреч не будет…

Этим стихотворением Леша заканчивал удивительный моноспектакль по ранним произведениям Иосифа Бродского – «Вальс на прощание»:

Предпоследний этаж

раньше чувствует тьму,

чем окрестный пейзаж;

я тебя обниму

закутаю в плащ,

потому что в окне

дождь – заведомый плач

по тебе и по мне.