Текст книги "Душой уносясь на тысячу ли…"

Вернуться в прошлое

Воспоминания о Кочине открыли дорогу множеству мыслей, и я принялся размышлять об истории долгой дружбы между Индией и Китаем.

Повсюду здесь говорили об этом с жаром и гордостью.

Однако есть ли какие-то конкретные примеры, доказывающие, что взаимоотношения наших стран длятся более двух тысяч лет? Конечно, есть. Китайский буддийский монах Сюаньцзан, живший в период Тан, – как раз один из таких примеров. На любом собрании, в каждой приветственной речи почти все индийские друзья упоминали это имя. Говорят, что история путешествий Сюаньцзана включена в учебники начальных классов индийских школ, чтобы образ этого китайского монаха запечатлелся в сердцах тысяч ребятишек. Иногда здесь также вспоминают Фасяня и Ицзина.

А что насчет живых доказательств истории нашей дружбы? Думаю, что Кочин вполне может стать подходящим примером.

Поначалу я думал, что этот город на воде сам по себе – единственное доказательство. Однако сойдя с трапа самолета, я понял, что был неправ. Снаружи аэропорта мы вновь увидели лес красных флагов, развевающихся на ветру. Нас, совершенно неизвестных китайцев, приветствовали сотни людей; подобно волнам, бурлящим у причала в порту Кочин, проносился лозунг: «Пусть процветает китайско-индийская дружба!» Сияющие глаза смотрели на нас, теплые руки тянулись к нам, фотоаппараты и микрофоны были нацелены на нас, цветочные гирлянды опускались нам на грудь. Мэр города Кочин, одетый в парадный костюм, крепко пожал нам руки и вручил огромные букеты пурпурных благоухающих роз.

Неужели есть лучшее и более подходящее доказательство китайско-индийской дружбы?

Однако это было только начало.

Добравшись до гостиницы и оставив багаж, мы сразу отправились на прибрежную площадь, где должно было состояться городское собрание в нашу честь. Такой прием нас очень тронул! На подступах к площади мы слышали гул человеческих голосов и шум аплодисментов: взрослые и дети были единой радостной толпой. Больше всего нас поразили фейерверки, которые в Китае устраивают только по случаю праздников. Вслед за громкими хлопками огни взлетали в ночное небо и превращались в удивительные экзотические цветы, горящие яркими красками.

Изумленные, мы поднялись к президиуму, где нас ожидали мэр, ректор университета и министр, приехавший из города Тривандрам, административного центра штата Керала. Собрание началось. Судя по количеству людей и шуму доносившихся со всех сторон аплодисментов, на встречу с нами пришли не менее десяти тысяч жителей города. Восемь девушек, одетых в яркую одежду, что-то несли в руках. Ступая маленькими, но ритмичными шагами, они медленно, словно движущиеся цветы, поднялись на сцену перед президиумом. У меня рябило в глазах, я видел танцующие круги больших и маленьких цветов, это походило на сон. В ушах стоял звон поясных подвесок. Затем вывели слона, на спине которого сидел мужчина – он похлопывал животное зонтиком от солнца. Слон с головы до ног был увешан украшениями: золотом, серебром, кораллами и жемчугом, свисающим гроздьями. Все украшения были покрыты затейливыми узорами, сверкали, переливались всевозможными цветами и ослепляли. Эта сцена выглядела совершенно сказочно. Животное вовсе не походило на слона, оно казалось волшебным гигантом, причудливым дворцом или скалистой горой и величественно возвышалось прямо перед президиумом. Индийские легенды говорят о владыке трех небесных царств Шакре, который иногда выходит на прогулку. Разве не это мы наблюдали? Санскритский эпос и другие произведения часто описывают жизнь в императорских дворцах. Разве эта сцена не так же роскошна? Индийская природа пестра и многоцветна. Разве этот слон не есть ее олицетворение?

Одну за другой нам дарили гирлянды. Сколько людей, сколько организаций преподнесли нам цветы, я не вспомню. Никто из нас не говорил на малаялам [68]68
  Малаялам – один из 23 официальных языков Индии, распространен в штате Керала. – Примеч. ред.


[Закрыть], а председатель зачитывал названия именно на этом языке. Самые разные люди – чиновники и крестьяне, студенты и преподаватели, мужчины и женщины, старые и молодые – беспрерывно подходили к столу и вешали нам на грудь бусы из цветов. Нас одарили по меньшей мере восемьдесят человек. Все гирлянды были разными – длинными и короткими, массивными или изящными. Они были составлены из самых разных цветов: белые жасмины и туберозы, красные китайские гвоздики, желтые чайные и пурпурные розы, и множество других неизвестных нам… Все они были соединены золотыми нитями и связаны. Я просто не могу представить, сколько энергии потратили наши индийские друзья, чтобы сплести их, сколько глубокой привязанности и крепкой дружбы было заплетено в эти подарки! Бусы надевали на шею, порой аромат цветов был насколько сильным, что бил в нос, а порой от венка на груди чувствовалась приятная тяжесть. Душа у меня бурлила и клокотала, я был настолько тронут, что просто потерял дар речи. Ожерелья все опускались и опускались на плечи – до тех пор, пока цветы не заслоняли мне глаза. Тогда я осторожно снимал их и клал на стол. Но тут же на шее появлялись все новые и новые бусы. Я стал цветочным человеком, я стал кучей цветов, я стал горой цветов, я стал морем цветов. Один из индийцев, смеясь, сказал мне: «Сегодня на вас повесили не меньше тонны цветов». Жаль, что у меня не четыре головы, как у Брахмы [69]69
  Брахма – бог творения, или Брахма-Создатель. Вместе с Вишну-Хранителем и Шивой-Разрушителем составляет Тримурти – триаду трех главных божеств индуистского пантеона.


[Закрыть] – о, если бы я имел четыре шеи, каждая из них могла бы взять на себя часть бремени гирлянд, а еще восемь рук, чтобы принимать их. Но лучше всего быть как Равана из «Рамаяны»[70]70
  «Рамаяна» – древнеиндийский эпос, один из самых популярных фольклорных текстов на санскрите, создававшийся в течение несколько веков. Равана – антагонист главного героя Рамы, повелитель демонов-людоедов ракшасов, владыка острова Ланка. – Примеч. ред.


[Закрыть] – иметь десять голов, ведь тогда и количество шей увеличится до десяти, а рук вообще будет двадцать. Так держать тонну цветов будет намного легче. Я прекрасно понимал, что эти цветы дарят не лично мне, но всему Новому Китаю, всему китайскому народу. Нам выпала честь принять эти дары. Разве есть что-то более радостное для простого человека?

Собрание завершилось. Перед тем как глубокой ночью вернуться в отель, мы словно побывали в царстве бессмертных небожителей – посетили роскошный банкет, устроенный мэром города в нашу честь, где насладились традиционным танцем южной Индии. Всюду нас сопровождали четыре министра. Так мы и провели этот наполненный множеством событий вечер.

На следующий день принимающая сторона организовала для нас прогулку на кораблике в порту Кочин. Мы сели в лодку и поплыли по зеркально-гладкой воде, огибая извилистые берега рыбацкой гавани. Всюду на деревянных каркасах стояли сети. Хозяин лодки говорил: «Местные называют их китайскими сетями». Мы сделали остановку на маленьком островке, густо поросшим пальмовым лесом. Хозяин спросил: «Посмотрите на постройки на этом острове, они похожи на китайскую архитектуру?»

Мы подняли глаза – и в самом деле, здания были выстроены в стиле, похожем на китайский: боковые стены, кровли… Все было выполнено безупречно. Вдруг у меня внутри что-то екнуло, и перед глазами появилась смутная картина лодки, на которой пятьсот лет назад плавал Чжэн Хэ [71]71
  Чжэн Хэ (1371–1433) – китайский адмирал и путешественник. Организовал и возглавил не менее семи морских исследовательских и военно-торговых экспедиций. – Примеч. ред.


[Закрыть]. Один из кораблей его флота причалил у этого острова. Китайские матросы в одежде минского периода бегают вверх-вниз, трудятся, сгружают с кораблей бело-синий китайский фарфор и складывают под кокосовыми пальмами. Встречающие китайских моряков индийцы шумно толпятся неподалеку.

Мое путешествие в прошлое на сей раз было кратким, я быстро вернулся из мира былого в реальность. Ветра почти не было, по поверхности бежала легкая рябь, акваторию порта вдоль и поперек бороздили рыбацкие суда. Гавань наполняли звуки моторов. Красные пальмы пылали среди густых зеленых зарослей, словно хвосты комет.

Мы побывали на экскурсиях в редакции двух газетах, где нас встретили с большим гостеприимством. Снова организовали пресс-конференции, которые проходили, как беседы старых друзей, и дискуссии, на мой взгляд, получившиеся новаторскими. Затем мы поспешили в отель, собрали чемоданы и сразу отправились в аэропорт, чтобы оттуда вылететь в Бангалор.

Уже больше полумесяца назад я вернулся в Китай. Каждый день на рассвете во время работы я ненароком то и дело поднимаю глаза и мельком вижу лодку из черного дерева и слоновой кости – подарок мэра Кочина. Мои мысли невольно уносятся через горы и реки в далекий город на воде.

17 апреля 1978 года

Хайдарабад

В моей памяти сохранилось два Хайдарабада: один – двадцатисемилетней давности, а другой – сегодняшний.

Двадцать семь лет назад я впервые оказался в Индии и гостил в этом городе несколько дней. Времени с тех пор прошло немало, мои впечатления о Хайдарабаде теперь похожи на осколки, которые нельзя собрать в единое целое. В густом тумане воспоминаний время от времени мерцают огромные красные пятна – цветы хлопкового дерева. Помню, как меня изумил размер местных деревьев этого вида, в особенности их цветов размером с пиалу. Для меня, человека, выросшего на севере, они выглядели по-настоящему волшебно. Воспоминания об этих деревьях никогда не сотрутся из памяти.

Жил я тогда во дворце Чаумахалла [72]72
  Чаумахалла – дворец низама, правителя индийского княжества Хайдарабада.


[Закрыть]. Мне нравились покой и тишина просторного внутреннего двора, покрытого сочной зеленой травой и усыпанного цветами, напоминавшими искусную вышивку на драгоценном ковре. Кое-где по стенам зданий взбирался плющ, повсюду была растительность, что очень радовало глаз. Сочетание ярко-красного и густо-зеленого создавало атмосферу праздника и изобилия.

В Хайдарабаде мы посетили резиденцию низама, напоминающую роскошный дворец. Нас сопровождала дочь известной индийской поэтессы Сароджини Найду, тоже состоявшая в родстве с низамом. В резиденции мы встретились с младшим братом правителя Найду. Он был очень любезен и рассказал нам о жизни индийских крестьян, их ежегодных доходах, разведении скота и сборе урожая. Этот разговор произвел на меня глубокое впечатление, ведь не каждый день удается обсудить жизнь крестьян с представителями индийской элиты. Беседуя с братом низама, я чувствовал, как глубоко его заботит положение крестьян в Индии. Разумеется, меня это очень тронуло. Эмоции, с которыми он говорил, и его взгляд до сих пор хранятся в моей памяти. Мне показалось, что люди всех слоев индийского общества надеются построить крепкие отношения с Китаем и продолжить традицию дружбы между нашими народами.

Если бы меня попросили описать этот город в те времена, мне хватило бы четырех слов: чистый и прекрасный, богатый и роскошный.

Незаметно пролетели двадцать семь лет, и вот я снова оказался в Хайдарабаде. Теперь мне открылась совсем другая картина: улицы полнились толпами снующих туда-сюда людей и обгоняющих друг друга автомобилей. Машины XX века, мопеды, повозки, бороздившие индийские дороги еще до нашей эры, телеги, запряженные коровами, – весь этот транспорт рвался вперед, все ехали с разной скоростью и, казалось, следовали своим собственным правилам, останавливаясь там, где им хотелось, что, конечно же, порождало хаос. Люди в пестрой одежде смешивались с машинами в общий поток, улица сливалась в беспорядочный, но все-таки имеющий некий ритм рисунок, звуча хором громких, но не режущих слух голосов.

Таким я увидел Хайдарабад сегодня. Сегодня для описания этого места я, пожалуй, выберу четыре иных слова: шум и давка, смог и хаос.

Неужели это и правда один и тот же город? Хайдарабад из моих воспоминаний был совсем другим – тихим и изящным… Так что в нем действительно настоящее? Конечно, самое настоящее – это крепкая дружба между нашими народами. Так было двадцать семь лет назад, не изменилось и теперь. У меня нет в этом ни капли сомнения.

В Хайдарабаде, как и в других крупных индийских городах, люди всегда были к нам добры. Здесь мы участвовали в массовых мероприятиях – зрителей было столько, что яблоку негде упасть. Цветочные бусы заслоняли глаза, аромат их резко бил в нос, проникая в самое сердце. Я приехал в Османский университет, чтобы принять участие в торжественном приеме. Профессора и студенты уже заполнили актовый зал. Проректор (на самом деле в Индии он исполняет обязанности ректора) прибыл лично, чтобы приветствовать собравшихся и провести эту встречу. В своем выступлении он выразил надежду, что я выскажусь об образовании и труде. Мне эта тема показалась слишком обширной, я не знал, как к ней подступиться. Решение пришло неожиданно, и я заговорил об исследованиях санскрита в период Тан. Безусловно, я упомянул Сюаньцзана, известный труд Ицзина «Тысяча слов на санскритском языке» и «Разные слова из санскрита» Ли Яня. Кажется, мне удалось привлечь внимание аудитории. Я знал, что в Индии стоит только упомянуть о китайско-индийской дружбе, и бурные аплодисменты гарантированы. Хайдарабад не стал исключением. Здесь же мне довелось принять участие в мероприятии, организованном филиалом Ассоциации индийско-китайской дружбы. Было очень необычно и живо. На полу расстелили большой белый ковер, мы все – и в президиуме, и в зале – сидели на нем, сняв обувь, по-турецки. По обыкновению, китайским гостям вручили цветочные гирлянды. Лучше бы они были собраны из желтых цветов. Красные розы создавали атмосферу тревоги, их лепестки без конца падали на землю, покрывали белоснежные подушки, которые вдруг стали цвета холодного заката. Мы, казалось, тонули в нежных и хрупких лепестках, которые окрашивали белую ткань, рисуя маленькие пятна, похожие на цветы персикового дерева. Благовония, расплываясь в воздухе, наполняли легкие. В этом густом аромате мы слушали, как китайцы и индийцы воспевают дружбу двух стран.

Поистине, это сладкие и незабываемые впечатления. Однако самым невероятным событием для меня стало посещение зоопарка Хайдарабада. Индийские зоопарки поражают масштабами и известны во всем мире. Я бывал во многих из них, например, в калькуттском. Климат в Индии благоприятный, животные легко размножаются, поддерживать разнообразие популяций легко. Всем известны знаменитые индийские слоны, обезьяны или змеи. Зоопарк в Хайдарабаде не очень большой, да и видов животных там не слишком много, но кое-что отличает его от прочих подобных мест: для того, чтобы львы, находящиеся на грани вымирания, могли свободно размножаться, здесь был специально воссоздан горный лес, в котором они обитают.

Чтобы увидеть царственных животных в естественной среде, посетители садятся в специальную машину, оборудованную железной клеткой. Эта машина едет по джунглям, а люди в клетке высматривают львов. Администратор, сопровождавший нас на экскурсии, с улыбкой заметил: «В других зоопарках животных запирают в клетку, чтобы человек мог их увидеть, у нас же все наоборот!» Мы сидели в машине и дрожали от страха каждый раз, когда водитель в очередной раз направлял автомобиль прямо в густые заросли. Наконец, в одной из рощ мы увидели львов. Сердце забилось быстрее, мы боялись, что звери, рыча, бросятся на нас, но лев и несколько львиц прайда с довольным и величественным видом лежали в тени деревьев, похоже, погруженные в полуденный сон. Услышав звук машины, они даже не пошевелились, только некоторые львицы лениво приоткрыли глаза и прищурились. Всем своим обликом они демонстрировали нам полное пренебрежение. Мы были немного огорчены тем, что не столкнулись с той опасностью, которую предвкушали, поэтому принялись кричать, чтобы привлечь к себе внимание, но львам явно было не до нас. Наша машина постояла еще немного, после чего направилась к выходу из этого хорошо охраняемого львиного царства. Мы все впервые в жизни любовались дикими животными из железной клетки, это было очень необычно и всем понравилось.

Выехав из львиного леса, мы попали на тигровую гору. Животные резвились у реки, как вдруг появился служащий зоопарка и издал какой-то странный звук. Услышав его, тигры подбежали к ограде. Служащий поднял вторую ограду, ограничив зверей в коридоре шириной в несколько метров, после чего, улыбаясь, предложил нам просунуть руку через прутья и погладить тигров. Поначалу мы не решались, протягивали руки, тут же прятали назад. Китайская поговорка о человеке с непростым характером гласит: «Тигра по спине не погладишь». Эти слова глубоко укоренились в сознании каждого китайца. Разве можно подойти и погладить тигра? Однако работник парка снова и снова настойчиво повторял, что эти животные выросли в неволе, поэтому ласка людей для них – большая радость. Рычанием они выражают свое удовольствие, а не злобу, и бояться нам не стоит. Он также неоднократно подавал нам пример и поглаживал тигров по шее и спине. Наконец мы набрались храбрости и последовали его примеру. Я гладил тигра! Как такое можно забыть?

Затем мы отправились проведать больного леопарда. Чтобы доктор мог безбоязненно ставить уколы, несчастное животное зажимали в специальной клетке, тесной настолько, что любое движение было исключено. Потом нам показали тигренка. Он вырос в зоопарке и поведением напоминал котенка. Малышу было только восемь месяцев, но он уже умел рычать. Тигренок явно обладал дерзким характером и вовсе не походил на послушное дитя – вероятно, именно поэтому он часто оказывался запертым в клетке.

Прогулка по зоопарку Хайдарабада была удивительной и навсегда осталась в моей памяти. Однако более всего меня радовали не чудеса природы, а доброта простого индийского народа. Насколько я понимаю, работники зоопарка в большинстве своем – обычные трудяги из низших каст. Они перемещаются по территории словно невидимки, работают совершенно бесшумно, а на глаза являются, лишь когда возникает необходимость. Именно они кормят животных. Один из таких служителей подозвал к нам льва из горного леса, чтобы дать возможность сделать уникальные фотографии. Мы стояли на краю широкого рва, окруженные джунглями. Неслышно подойдя к нам, индиец несколько раз повторил странное короткое слово, оказавшееся кличкой царя зверей. Вдруг из глубины джунглей раздался грозный рык, похожий на раскат грома, и на небольшую проплешину между стволами деревьев выскочил большой лев. Вероятно, он услышал свое имя и поспешил на зов. Животное находилось по ту сторону рва, и его рычание усиливало эхо горного ущелья. События разворачивались стремительно и неожиданно, мы заметались в испуге, но, приглядевшись, поняли, что ров был для льва непреодолимым препятствием. Тогда мы успокоились и сделали несколько фотографий на фоне грозного животного, стоявшего на противоположном берегу.

Я молча глядел на скромного рабочего и чувствовал большую благодарность.

И в львином лесу, и на тигриной горе за животными ухаживали смуглые индийские трудящиеся. Большинство из них не говорили по-английски, так же как и официанты во дворце Чаумахалла, где я останавливался двадцать семь лет назад. Мы не могли поговорить с ними независимо от того, насколько сильно хотели этого. Нам только и оставалось смотреть на их простую наружность, искреннее выражение лиц, приветливые улыбки, плавные движения и очаровываться ими. Постоянная работа под палящим солнцем и на ветру оставила следы на их смуглой коже, что заставляло проникнуться еще большей симпатией к этим труженикам. Некоторые из них были с нами очень сдержанны, другие испытывали волнение, третьи – смущались, а кто-то совсем терялся и не знал, как себя вести, но все их движения, будь то кивок головы или улыбка, были полны дружелюбия. В такие моменты молчание говорило больше, чем любые слова. Сложно сказать, как они относились к Новому Китаю, боюсь, им и самим это было неизвестно. Наверное, они думали, что Китай – это загадочная и далекая, но при этом дружественная страна. Возможно, у них были фантазии о Китае, которые не соответствовали действительности. Стоит сказать, что некоторые интеллектуалы, такие как заведующий зоопарком, прямо выражали свою симпатию к Китаю и китайскому народу. Разумеется, понять это было возможно лишь с использованием английского языка.

Я больше не думаю о том, какой именно Хайдарабад настоящий – прежний или нынешний. Это как один из тех метафизических вопросов, на которые необязательно отвечать.

Для меня есть только один Хайдарабад – дружественный Китаю. Он действительно реален, и его я навсегда сохраню в своей памяти.

21 февраля 1979 года

Цветок Шивы. Воспоминания о Калькутте

Побывав в одиннадцати индийских городах, встретившись с тысячами людей из самых разных слоев индийского общества, мы в конце нашего путешествия оказались в Калькутте. Психология индийцев нам знакома, думали мы, радушный прием нас уже не удивит.

Однако такие наши рассуждения вновь были ошибочными.

Прибыли мы под вечер. Тусклый свет не давал как следует рассмотреть лица собравшихся людей, но мы сразу увидели нашего старого друга доктора Беджоя Кумара Басу. Вместе с ним была руководитель филиала Ассоциации индийско-китайской дружбы в штате Западная Бенгалия госпожа Дэви. Темнота скрывала улыбки на лицах, зато ладони друзей казались еще теплее. Одно торопливое рукопожатие значило куда больше, чем слова. Множество индийцев, приехавших встретить нас, горячо жали руки и по традиции дарили цветочные бусы. Так, увешанные гирляндами и держа в руках живые цветы, мы и вышли из аэропорта.

Встречающих на площади перед аэропортом было столько, что рассмотреть всех удалось бы, пожалуй, лишь взобравшись на крышу трехэтажного дома. Тогда перед взором развернулось бы море красных флагов и человеческих лиц, а в гуле голосов, напоминающем шум волн, удалось бы различить слова: «Да здравствует китайско-индийская дружба!» Здесь же, внизу, мы могли только что есть силы махать врученными нам букетами, а толпа отзывалась громкими выкриками. Казалось, этот всеобщий порыв достигал темного ночного неба.

В зале гостиницы с самого утра толпились люди: встречающие и те, кто приехал с визитом или просто хотел увидеть нас. Среди них были седоволосые профессора, живые и сообразительные студенты с по-детски открытыми лицами, врачи, прошедшие курсы китайской акупунктуры, сотрудники Комитета памяти Дварканатха Котниса и Ассоциации китайско-индийской дружбы, а также официальные лица, направленные правительством Западной Бенгалии. Все они были приветливы, доброжелательны и вежливы. Молодежь проявляла большую любознательность, стремилась разобраться в политике, экономике, культуре, образовательной системе Нового Китая. Всем было интересно узнать об изучении индийских языков, в том числе санскрита и пали. Нас спрашивали, сколько индийских книг мы перевели, интересовались нашим отношением к китайскому и зарубежному культурному наследию, словом, хотели знать обо всем, что так или иначе имеет отношение к Китаю. Вероятно, из-за моей репутации университетского профессора люди всегда обступают меня с вопросами. Стоит только мне войти в зал – и вокруг тут же собирается толпа с намерением получить ответы, словно прибыла живая энциклопедия. Когда я вижу их глаза, бездонные, словно море, горящие, как огонь, живые, как проточная вода, теплые, как весенний день, я всякий раз не могу совладать с волнением.

Вне отеля все обстояло так же. Однажды после полудня мы присутствовали на встрече с индийской интеллигенцией. Среди участников были профессора, писатели, журналисты и другие деятели культуры, все они сидели вокруг меня. Многие известные ученые раздаривали свои книги с автографами. После выступления наступил черед вопросов. Конечно, для меня это тоже была возможность многому научиться. Я расспрашивал про академическую среду, литературу. Мы были похожи на старых друзей, которые, встретившись после долгой разлуки, обменивались улыбками и вели беседу, позабыв о делах, времени и пространстве. Иногда мы поднимали головы и краем глаза видели, что на сцене кто-то поет. Смутно различали мелодию, подобную далеким раскатам грома в высоких облаках ранним летом, а перед внутренним взором появлялось озеро с маленькими островками, где деревья высятся до самого неба, а на их верхушках сидят неподвижные вороны, похожие на огромные черные соцветия.

Мы посетили центр иглоукалывания, расположенный в пригороде Калькутты. Одна половина живущих здесь – крестьяне, а другая – трудящиеся завода, расположенного неподалеку. Все они высыпали на дорогу, чтобы поприветствовать нас, размахивали красными флагами, выкрикивали лозунги. Сельские ученики в школьной форме играли веселые мелодии на музыкальных инструментах. По дорожке, вдоль которой росли кокосовые пальмы, мы направились к зданию центра иглоукалывания, рядом с которым началось приветственное собрание с сельскими жителями. Наступил полдень, и палящее солнце поджаривало наши макушки. Семь-восемь девушек в нарядных платьях с индийскими веерами стояли около нас и отгоняли летний зной. Нам было очень неловко, мы постоянно просили их отдохнуть, но девушки не соглашались и, улыбаясь, повторяли: «Вы наши гости, мы вас очень уважаем и должны обходиться с вами учтиво». Мы были крайне смущены, однако это нужно было просто принять.

Большой радостью для меня стала возможность увидеть в Калькутте настоящие танцы индийских крестьян. Это специальное представление организовало правительство Западной Бенгалии. Глава управления радиовещания лично сопровождал нас. Во время представления он рассказал, что все артисты – крестьяне, которых только что позвали с поля. В это сложно было поверить – на сцену они вышли в театральных костюмах и гриме, мы видели только блеск и роскошь. Кроме того, нас поразил высокий художественный уровень их выступления. Неужели это и правда крестьянские актеры-любители? Когда представление кончилось и выступающие сняли костюмы и смыли грим, мы увидели, что это самые настоящие трудящиеся – краснолицые, с огрубевшими руками. В одно мгновение у меня на душе потеплело, и я долго не хотел уходить.

В Калькутте мы повстречались с невиданным количеством гостей и побывали в бессчетном количестве мест. Впечатления от древней торговой столицы Западной Бенгалии были совершенно особенными. Другие города, где мы останавливались на один-два дня, дарили яркие, но простые эмоции. Образ Калькутты, открывшейся перед нами, оказался сложным и глубоким, ни один другой город не мог с ним сравниться. Здесь можно было соприкоснуться с историей и одновременно прочувствовать настоящее. Поездка в Калькутту стала кульминацией нашего путешествия, его естественным завершением. Мы давно потеряли счет цветочным гирляндам и букетам, которые каждый день получали из рук рабочих, крестьян и интеллигенции. В каждом венке и каждом букете была дружба индийского народа. Каждый раз, когда мы откуда-то возвращались, ковер в холле гостиницы покрывался алыми лепестками роз, белыми лепестками жасмина, желтыми, синими… Люди шли по ним, и действительно «с каждым шагом раскрывались лотосы». Благоуханный аромат разносился по всему залу. В древнеиндийских книгах часто можно прочесть, как с неба падают «цветы Шивы»[73]73
  «Цветы Шивы», или дурман индийский – растение, которое считается в Индии священным и лечебным. По легенде, оно выросло из груди Шивы.


[Закрыть]. Так разве то, что я видел своими глазами, не было подобно сцене из старинных преданий? Цветочный дождь превратил холл гостиницы в благоухающий сад. Конечно, это создавало немало хлопот уборщикам. Нам всегда было стыдно из-за этого, но сотрудники отеля не роптали и всегда с улыбкой смотрели на происходящее. Через все богатые и разнообразные впечатления, которые оставила нам Калькутта, дружелюбие индийского народа проходило красной нитью.

Кроме того, эта дружба проявлялась в тех ситуациях, где ее не так просто было выразить. Мы посетили известный Калькуттский зоопарк, куда я не заглядывал в обе предыдущие поездки. Там в саду росло старое высокое дерево, от которого падала густая тень. Как говорится в одном китайском романе, «на этих горах имеются вечнозеленые растения и цветы, не опадающие в течение круглого года»[74]74
  Ли Жучжэнь. Цветы в зеркале. Изд. подгот. В. А. Вельгус, Г. О. Монзелер, О. Л. Фишман, И. Э. Циперович. М.; Л.: АН СССР, 1959. С. 8.


[Закрыть]. Это был огромный баньян – нам сказали, что он самый большой в мире. Материнское дерево дало жизнь более полутора тысячам молодых саженцев. Так один баньян превратился в целую рощу. Сейчас уже невозможно точно определить, какой из стволов был материнским. Вокруг этой рощи поставили ограду, однако забор может помешать человеку, но не дереву – уже в нескольких местах баньян разросся за пределы ограждения и за дорожки, проложенные вдоль этого чудесного леса. В некоторых местах, довольно далеко от ограды, воздушные корни уже достигли земли и превратились в полноценные деревья. Сопровождающий нас на этой экскурсии индиец с улыбкой сказал: «Великий баньян – как китайско-индийская дружба, ее не удержит никакая преграда». Какая простая, но глубокая мысль!

Гуляя по Калькутте, однажды мы повстречали студента болезненного вида с длинной и косматой бородой. Поначалу он не привлек нашего внимания, но позже мы поняли, что куда бы ни пришли, тот молодой человек тоже оказывался там, будто мог раздваиваться. Кажется, только что видели его в одном месте, не успели и глазом моргнуть, как он опять идет нам навстречу! Мы замечали его в гостинице, в городе, в сельском центре акупунктуры, в зоопарке. Он словно был нашей тенью, не отставал ни на шаг. Мне невольно вспомнился Хануман, обезьяноподобное божество из древнеиндийского эпоса «Рамаяна», и Царь обезьян Сунь Укун из китайского романа «Путешествие на Запад». Неужели я оказался в сказочном мире? Но у меня перед глазами была вовсе не волшебная страна, а реальная жизнь. Этот обладатель длинной бороды и болезненного вида опять стоит прямо передо мной, впереди приветствующей нас толпы и дирижирует: одна часть людей по его сигналу кричит «Да здравствует…», а другая подхватывает: «Китайско-индийская дружба!»

Как-то раз я увидел, что в перерыве между выкрикиванием лозунгов он достал ингалятор и побрызгал себе в горло. Вероятно, у него была астма, поэтому я подошел и спросил, как он себя чувствует. Он робко улыбнулся и ответил: «Ничего». На следующий день я увидел, что он не взял с собой ингалятор, и радостно поинтересовался: «Сегодня вам немного лучше?» Он широко улыбнулся и закивал: «Намного лучше! Намного лучше!», а потом изо всех сил закричал: «Да здравствует китайско-индийская дружба!» Его низкий голос заглушил остальные голоса, на бледном лице проступили капли пота. Я был глубоко тронут этой сценой. Мог ли я думать, что в сердце этого болезненного на вид индийского парня таится такая привязанность к китайскому народу! До сегодняшнего дня, до минуты, когда я начал писать эти строки, я все еще, будто сквозь сон, вижу его лицо и слышу голос. Дорогой друг! К сожалению, я по своей небрежности не успел спросить твое имя. Но в чем ценность имени? По этому случаю я хочу немного переделать стихотворение Бо Цзюйи.

 
Индийский друг, с которым понимаем друг друга без слов,
Повстречавшись, нужно ли спрашивать твое имя?
 

Молодой друг, ты символ всего индийского народа, так и будь навеки этим безымянным символом!

14 мая 1978 года