Текст книги "Душой уносясь на тысячу ли…"

Манговая столица Мали

Я давно слышал, что город Куликоро известен как манговая столица Мали. Увидев, что по обеим сторонам дороги становится все больше и больше манговых деревьев, с веток которых свисают сочные плоды, отбрасывающие на землю черные тени, я подумал: мы почти приехали в Куликоро.

Действительно, машина вдруг остановилась под огромным манговым деревом, вблизи киосков, где торговали этими фруктами. Глава области, чиновники из правительства, заместитель мэра города, главнокомандующий гарнизоном, а также большая группа руководителей департаментов приехали встретить нас и протягивали руки в приветствии.

Побывать в одном из небольших городов Мали для меня было в новинку. Каждый раз, проходя по улице я ощущал беспокойство, сердце мое замирало. Однако сейчас, когда мне крепко пожимали руку малийские чиновники, я сразу почувствовал теплую, дружественную атмосферу, а отчужденность и тревогу словно рукой сняло, как будто я оказался в кругу старых друзей или братьев.

В прекрасном настроении мы все вместе отправились осматривать город.

Приближаясь к маслобойному и судостроительному заводам, мы издалека увидели сочные ярко-красные флаги, развевающиеся бок о бок с государственными флагами Мали на фоне чистого бескрайнего неба, раскинувшегося над рекой Нигер. Казалось, что расстояние в тридцать тысяч километров между Китаем и Мали вдруг сжалось. Я словно оказался перед воротами на площади Тяньаньмэнь и смотрел на рдеющие флаги в лазурно-ясном октябрьском небе Пекина. Малийские рабочие стояли под флагами и радостно махали нам. Их представитель обратился с приветственным словом на французском, который мы плохо понимали. Он поздоровался с «китайскими товарищами», речь его была короткой, но очень эмоциональной и трогательной. Любовь к китайскому народу бурлила в сердцах каждого представителя принимающей стороны, отражалась на их лицах и гремела аплодисментами. Они здоровались с нами и без устали пожимали руки. Ладони у них были истинными ладонями рабочих – все в мозолях, твердые и сильные, как плоскогубцы. Я чувствовал тепло, добродушие и дружелюбие.

Не успели мы поприветствовать рабочих, как перед нами появился отряд военных, которые тоже улыбались нам и салютовали. Они все были вооружены и одеты в военную форму. Выстроившись в безукоризненно ровную шеренгу, солдаты ждали нас у входа. Раньше здесь располагалась французская военная база. Сейчас этой территорией владели малийцы. Правительство собрало здесь деревенскую молодежь для того, чтобы провести военную подготовку, обучить технологиям производства, познакомить с основами культуры. Спустя два года они смогут вернуться обратно в деревню, обогащенные знаниями, которые смогут применить в сельской среде. База расположена в хорошем месте: с одной стороны окружена горами, а с другой омывается рекой Нигер. Хлопковые деревья, стволы которых не обхватили бы и несколько человек, устремлялись прямо в небо, на их верхушках алели пышные соцветия. Издали они напоминали утреннюю зарю, красные облака, отсветы заходящего солнца, пылающий огонь, окрасивший половину неба. Вся земля была усыпана красными цветами, и нам приходилось ступать прямо по ним, как по драгоценному ковру. На базе, которую мы осматривали, обучали студентов, разводили кур, столярничали и плотничали, ковали железо по местным обычаям. Насыщенная жизнь молодежи и удивительные пейзажи произвели на нас глубокое впечатление. Когда пришло время уезжать, командиры отрядов подошли к нам и пожали руки; эти рукопожатия малийских солдат, твердые и сильные, но аккуратные и ловкие, я не забуду никогда.

Отзвуки военных приветствий еще гремели у нас в ушах, когда мы уже оказались в педагогическом университете и к нам неслись приветственные овации учащихся. Ректор университета, правительственный секретарь, партийный секретарь, полный преподавательский состав, студенты, словом, весь университет выстроился в длинную цепочку, перед которой нам предстояло пройти…

В полдень состоялся обед. Как только мы вошли в столовую, на нас обрушился шквал аплодисментов. Оказалось, что преподаватели и студенты тоже последовали за нами. Партийный секретарь взял приветственное слово, с воодушевлением восхваляя великую Китайскую Народную Республику и нерушимую китайско-малийскую дружбу. Когда он скандировал «Да здравствует Китайская Народная Республика!», «Да здравствует китайско-малийская дружба!», вся столовая поднималась волной, следовала буря аплодисментов и радостных возгласов. В тот момент я вспомнил всех тех, кого встретил сегодня, все места, которые посетил, – теперь мне совсем не хотелось покидать это место, которое еще пару часов назад казалось чужим.

Но остаться было никак нельзя, в тот же день после обеда мы должны были возвращаться в столицу Мали город Бамако, где нас ждало множество дел, поэтому, закончив обед, мы вернулись под те самые гигантские манговые деревья. Глава области, заместитель мэра, секретари и главы департаментов уже ждали нас, чтобы проводить. Время было полуденное, и жар опускался до самой земли, было душно, дышалось тяжело. Казалось, что тени от висящих манго сделались еще темнее, сами плоды – сочнее, а торговцев фруктами и напитками стало больше. Как будто все это могло принести прохладу или унять жару.

Вдруг, как раз в то время, когда мы пожимали руки малийским друзьям и прощались с ними, примчалась одна женщина из мангового ларька неподалеку. Она подлетела и обеими руками жала наши руки, говорила что-то на бамбара и широко улыбалась. Никто из нас не говорил на местном языке, но в переводе мы не нуждались, ведь было понятно, что она имеет в виду. Ее переполняло чувство глубокой привязанности простых жителей Мали к китайскому народу. Это и был самый правильный перевод. Малийцы до самой глубины души ненавидят империализм и колонизаторов, а в китайцах, которые борются с угнетением человека человеком, они увидели друзей, братьев и даже самих себя. Я был так тронут, что потерял дар речи. Мы крепко-накрепко соединили наши руки, которые отличались цветом кожи. Я сжимал эту пару крестьянских ладоней – шероховатых, покрытых пылью и манговым соком, липких и скользких. Но я ни на секунду не подумал, что они грязны. Это были самые чистые руки на Земле, а эта женщина была самым ласковым человеком в мире.

1 октября 1964 года

Бамаканская ночь

Ночи в Бамако спокойные, как стоячая вода в пруду, – даже не подумаешь, что находишься в большом городе. Гигантские манговые деревья, ютящиеся между ними пальмы и другие неизвестные мне растения, цветущие красными и желтыми цветами, будто вздохнули полной грудью, расправили свои листья и от всей души наслаждались ночной прохладой. Они щедро источали густой аромат, которым был полон ночной воздух. Полуденный зной, достигавший порой пятидесяти градусов Цельсия, был губителен, зато ночное время прекрасно подходило для того, чтобы расслабиться и восстановить силы.

Переносить полуденное время в Мали действительно крайне тяжело. Пекло стоит такое, что кажется, будто огненный диск, висящий в небе, изливает живой огонь на горные пики, заросли деревьев, улицы и крыши домов. Вся земля словно превращается в раскаленную печь. Деревья принимают первый удар на себя. Они выше всех, поэтому потоки зноя сначала обрушиваются на их макушки. Деревья стоят, распрямив спины, и держатся бодро. Даже самые хрупкие цветы проявляют стойкость и железный характер, преграждая путь палящему солнцу, а земля покрывается кусками густой тени, в которой спасаются люди.

Жителям Бамако присущ такой же стойкий дух, что и деревьям, они как могут борются с жестоким солнцем. Не важно, насколько на улице жарко, работа никогда не останавливается. Магазины не закрываются, лавочки, где торгуют разными мелкими товарами, продолжают свою работу в тени манговых рощ. Жизнь бьет ключом: люди в свободных одеждах снуют по улицам, мчатся на мотоциклах с такой скоростью, что жаркий ветер надувает их наряд, превращая в парус. Все наполнено жизненной силой.

Когда я впервые приехал в Мали, мне казалось, что все здесь наполнено этим ветром перемен, вдохновляющим и боевым. Только осознанные, прогрессивные нации обладают такой энергией. Однажды я принял участие в съезде африканской молодежи, который устраивался на стадионе прямо под палящим солнцем. Там я увидел молодых людей, которые приехали с фронтов Конго и Гвинеи-Бисау. Они были одеты в военную форму, которая, казалось, еще отдавала резким запахом пороха. Когда они, взмахивая руками и крича, осуждали чудовищные преступления колониализма, стадион накрывала буря возгласов и аплодисментов, и само африканское небо дрожало над их головами, а под ногами сотрясалась земля. Войдя на стадион, я почувствовал, насколько адской была жара. Я грезил о том, как было бы хорошо набросить на себя меховую накидку. Так можно было бы, по крайней мере, спрятаться от зноя. Однако увидев эту вдохновляющую сцену, я сразу взбодрился, кричал и аплодировал, горячо жал руки этим солдатам, и вдруг моему телу стало прохладно, ощущение жара куда-то исчезло.

Конечно, настоящую свежесть можно было почувствовать лишь с наступлением темноты. Ночи в Бамако все-таки приятные. Когда наконец начинает смеркаться и зной оставляет город, макушке перестает что-либо угрожать. Температура воздуха по-прежнему около сорока двух градусов, но ветерок с Нигера приносит чувство прохлады. На широких аллеях, у маленьких стен, в каждом дворе – все наслаждаются ею. Некоторые разжигают печи и готовят ужин. Над уличными ларьками зажигаются огни. В свете ламп маячат человеческие фигуры, энергичные, но при этом очень спокойные и тихие. Только тонкие струйки дыма из печей грациозно поднимаются вверх и тают в ночном воздухе.

Для нас это было хорошее время. Мы принимали участие в приемах в посольстве КНР, встречали там малийских друзей, с которыми успели познакомиться днем во время визитов, а также множество китайских специалистов, работающих в Мали. Все они выглядели просто, вели себя скромно, но вещи, которыми они занимались, были незаурядными. Например, раньше в Мали не выращивали чай и сахарный тростник. Колонизаторы громче всех кричали, что нужно помочь малийцам научиться выращивать эти культуры, бились над этим больше десяти лет, потратили немало денег и людских ресурсов, однако в итоге не выросло ни одного чайного куста, ни одной тростинки. Был сделан вывод, что Мали не подходит для этих культур. Теперь же сюда приехали специалисты из Китая, которые не делали громких заявлений, а просто жили в малийских деревнях и работали бок о бок с местными крестьянами. В конце концов в таком климате, совершенно не похожем на китайский, прекрасно прижились наши сахарный тростник и чай. Специалисты и сами словно пустили корни на малийской земле, местные так и называли их малийцами. Они заслужили уважение представителей самых разных слоев общества, начиная от президента и заканчивая простыми людьми. Деревенские дети, завидев их, всегда кричали по-китайски: «Привет!» Каждый год, когда поспевают первые манго и бананы, малийские крестьяне в первую очередь вспоминают о китайских друзьях, приносят им свежие фрукты на пробу. Сегодня высокий и стройный тростник и низкорослые чайные кусты растут бок о бок с гигантскими манговыми деревьями, составляя гармоничное целое. Они навсегда останутся неизменным символом дружбы между Китаем и Мали. Разве это не чудо? Мне казалось, что простые и скромные люди, сотворившие его, будто светятся. Этот свет очаровывал. Стоя рядом с ними, я чувствовал гордость и счастье.

По ночам мы участвовали в приемах, которые организовали для нас малийские друзья. Иногда это происходило на концертных площадках под открытым небом, где мы смотрели блестящие выступления малийских танцоров. Часто мы ужинали в кругу малийцев, побывавших в Китае, и слушали их рассказы о поездке. Они во всех красках описывали прекрасные величественные ворота площади Тяньаньмэнь и Дома народных собраний, говорили о чудесных пейзажах парка Ихэюань, упоминали шанхайские небоскребы и шумную улицу Наньцзинлу в центре города. Каждый говорил о Ханчжоу, об озере Сиху, походившем на нефритовое зеркало, которым инкрустировал Землю какой-то великий ювелир. Не важно, о чем шла речь, главной темой всегда было радушное отношение китайцев к ним. Руководители страны, рабочие, крестьяне из народных коммун, даже маленькие дети в детских садах – все относились к ним с большой искренностью, которую невозможно забыть. Эти рассказы словно возвращали меня на родину, перед глазами появлялись прекрасные пейзажи родной земли. Чтобы вернуться в реальность, я протягивал руку через ограду и дотрагивался до ветки мангового дерева. Мираж пропадал, я снова был в Мали и благодарил своих собеседников, подаривших мне мимолетное ощущение родины.

В один из таких вечеров мы сидели во дворе китайского посольства и разговаривали. В саду меня окружали неизвестные мне деревья, источавшие удивительный тонкий аромат, который мы почувствовали не сразу. Наконец различив его, все в один голос воскликнули: «Это османтус!» Оглядевшись, мы легко нашли крошечные цветы на тонких деревцах – аромат исходил от них. Сердце мое тревожно забилось, и тут же нахлынула тоска по родным местам.

Сложно сказать, хорошо это или плохо. Мысли о родине вдохновляют, но в то же время причиняют боль. Однако разве можно испытывать страдания в такой дружественной и боевой стране, в такую чудесную ночь? Китайцы говорят: «Все люди – братья», для малийского и китайского народов это воистину так. Проводить время с местными, трудиться с ними – разве это не самое большое счастье в жизни? Разве почувствовать аромат османтуса в Мали не так же радостно, как в Китае? Вдруг я подумал, что полюбил это место. Если наступит необходимость, если будет возможность, я бы хотел пожить здесь подольше и внести свой скромный вклад в развитие этой страны.

Ночи в Бамако тихие и спокойные, как стоячая вода в пруду, на дне которого скрывается большое богатство. Я должен поблагодарить бамаканские ночи, они подарили мне столько вдохновения, открыли для меня столько чудесного, показали мне новый мир! Волшебные ночи в Бамако!

18 июля 1965 года

Воспоминания о Женеве

Разбирая старые записи, я случайно обнаружил эту заметку. У меня сразу глаза загорелись, прямо как в старые добрые времена, когда я во время чтения находил в книге спрятанный десять лет назад осенний лист. Кажется, что течение времени совсем не оставило на нем следа, он по-прежнему как новый. Я и удивился, и обрадовался, тут же прочитал главу целиком. Хотя прошло уже тридцать лет, все написанное мной я помню, будто это было вчера. Американские военные, о которых я пишу, смело идут вперед – они и правда были такими. Раз я сохранил этот исторический портрет как отражение действительности того времени, разве это может не иметь ценности? Товарищ Хуан Вэйцзин, так или не так?

***

Подготовка масштабной конференции в Женеве была в разгаре – внимание пацифистов всего мира сосредоточилось на этом городе. Я был в Женеве около десяти лет назад. Сейчас шелковые ниточки воспоминаний невольно возвращают меня в это уникальное место.

Не секрет, что Швейцария – это страна-сад, чарующая своей неповторимой красотой. Множество картин и фотографий не передают и сотой доли прелести этих мест, но позволяют хотя бы на секунду ощутить ее тем, кто ни разу не бывал в окрестностях Женевы. Не буду зря тратить чернила, чтобы еще раз об этом писать.

Лучше я поделюсь своими наблюдениями и опытом. Например, стоит только упомянуть о красоте китайской природы, как сразу говорят о «голубых горах» и «зеленых водах». Так ведь? Конечно, так. Если кто-то сомневается, то подтверждением моих слов станут стихи известных поэтов.

Искать стихотворения в книгах нет нужды – тех строк, что я помню, будет достаточно. Вэй Инъу, поэт периода Тан, в своем стихотворении «Восточный пригород столицы» писал: «Разрослись тополя и ивы, ласковый ветер. Спокойны синие горы, я в раздумьях». У Ли Бо в стихотворении «Проводы друга» есть такие строчки: «Там, где синие горы за северной стали стеной, воды белой реки огибают наш город с востока»[80]80
  Ли Бо. Проводы друга. Перевод А. И. Гитовича. Цит. по: Ли Бо, Ду Фу. Избранная поэзия. М.: Детская литература, 1987. С. 63.


[Закрыть]. Ду Фу в стихотворении «Прощание с генералом Янем на станции Фэнцзи» говорит: «Твой друг должен покинуть тебя здесь, у подножья голубых гор». Однако полнее всего китайскую природу отражает стихотворение Ван Ваня «Переночевал под горой Бэйгушань»: «Мимо синей горы путь-дорога моя пролегла, изумрудной воды перед лодкою ровная гладь»[81]81
  Ван Вань. Переночевал под горой Бэйгушань. Цит. по: Стихи тысячи поэтов. Том 3 / Пер. с кит. Б. И. Мещерякова. М.: Международная издательская компания «Шанс», 2022.


[Закрыть]. Здесь есть упоминание и о синих горах, и о изумрудных водах. Если ищете более современные примеры, то подходит стихотворение Мао Цзэдуна «Похороны злого духа». Голубой и зеленый – это действительно те два цвета, которые лучше всего передают красоту китайской природы, и что это – ранняя осень или поздняя весна, сычуаньские горы Эмэйшань или горы Яньданшань в провинции Чжэцзян – не столь важно.

Однако эпитетов «голубой» и «зеленый» становится недостаточно, когда речь заходит о пейзажах Швейцарии. Помню, в детстве мне очень нравилось рассматривать картинки с ландшафтами этой страны. Почти на каждой из них, кроме голубого и зеленого, были различные оттенки лилового, красноватого и желтого. Тогда мне казалось, что эти цвета специально добавлены во время печати, а в реальной жизни пейзажи выглядят не так. Оказавшись в Швейцарии и своими глазами увидев все множество красок и их сочетаний, я вынужден был признать – картины не лгали. Под ослепительно-белыми пиками, в густых сочно-зеленых рощах, по отражениям на водной глади озер мягко скользил голубой с фиолетовыми оттенками туман. Ели бы кто-то захотел повторить этот цвет и спустился в лес у подножья горы, чтобы рассмотреть его получше, то увидел бы только деревья и горные пики. «Посмотришь вперед – рассеялась синяя мгла»[82]82
  Ван Вэй. В горах Чжуннаньшань. Перевод Б. И. Мещерякова. Цит. по: Стихи тысячи поэтов. Том 3 / Пер. с кит. Б. И. Мещерякова. М.: Международная издательская компания «Шанс», 2022.


[Закрыть].

Познаний в оптике у меня нет, и я не понимаю, как образуется такой цвет. Древнекитайская поэзия для описания пейзажей кроме упомянутых мной голубого и зеленого часто использует слово «лиловый». Один из четырех корифеев начала танской эпохи поэт Ван Бо в предисловии к стихотворению «Во дворце Тэнского князя» писал так: «Лучистый туман подобрался и сселся, и вот – вечерние горы алеют»[83]83
  Цит. по: Чистые и ровные мелодии. Традиционная китайская поэзия: [антология] / [пер. с кит. В. Алексеева]. М.: ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», Издательство «Пальмира», 2020.


[Закрыть]. Жители Пекина, глядя на горы на западе, тоже могут заметить фиолетовый оттенок, но он виден лишь в сумерках. Иное дело в Швейцарии. Здесь даже при солнечном свете горы кажутся лиловыми. Стоит выбраться в горный лес близ Женевы, и можно почти целый день любоваться волшебным ландшафтом. Это одна из причин, почему я особенно люблю здешние окрестности.

Другая причина – это озеро Леман. Когда я жил здесь, мое утро часто начиналось с прогулки к этому озеру. Оно очень большое и глубокое, а вода так прозрачна, что виднеется дно. Пожалуй, в других странах мира такое встречается редко. С противоположного берега до самых облаков поднимаются могучие пики. Снег на их вершинах не тает даже летом, а свет, отражающийся от ледяных кристаллов, заставляет вспомнить строчки «Снег свой предел к облакам нагорным вознес»[84]84
  Цзу Юн. Гляжу на Чжуннань в снегу. Перевод А. Штейнберга. Цит. по: Аркадий Штейнберг. К верховьям. М.: Совпадение, 1997.


[Закрыть]. Кажется, что отражение гор в озерной воде более реально, чем настоящие горы. Белый выглядит еще белее, красный – краснее, зеленый – зеленее. Цвета смешиваются, и на зеркальной поверхности озера рождается удивительная картина.

Прогуливаясь по берегу озера, можно увидеть белых лебедей. Словно военные корабли, они величественно рассекают озерную гладь. Как говорят женевские старожилы, это дикие лебеди, и живут они не в окрестностях Женевы, их дом – за сотни ли отсюда. Каждый день они прилетают сюда, а в определенное время возвращаются обратно. Как тут не вспомнить европейские сказки, где лебедь – главный персонаж, превращающийся в принца или в принцессу и совершающий разные чудеса.

Женева – прекрасное место. Здесь учился Ленин, здесь стоит памятник Руссо, здесь просторные улицы абсолютно симметричны, дома и усадьбы поражают разнообразием стилей, а их хозяева – гостеприимством.

Благодаря всему этому Женева произвела на меня самое чудесное впечатление. Я часто и с удовольствием вспоминаю дни, проведенные в этом городе.

Однако не все было безупречно. Да, горы синели, воды зеленели, туман переливался лиловыми оттенками, а белые лебеди рассекали воды Лемана, чаруя сердца. Но что-то в Женеве казалось мне неуместным, раздражающим, нарушающим чудесную гармонию. Такое ощущение, будто кость застряла в горле. Так что же это, в конце концов? Я был в замешательстве, предполагал что угодно, пока не осознал, что это – американская армия.

Какая связь между американской армией и прекрасной Женевой? Оказалось, что во время и после Второй мировой войны лидеры США решили воспользовались трудностями других, чтобы заработать, и создали военные базы во многих странах. Для этого большое количество солдат расселили за границей. Граждане США были недовольны тем, что магнаты с Уолл-стрит будут продавать человеческие жизни за рубеж. Лидерам финансового мира нужно было что-то придумать. А на войне все средства хороши: угрозы и уговоры, обещания золотых гор. Но большого успеха они не добились. Они думали-думали и в конце концов решили разыграть карту Швейцарии – все те, кто будет проходить столько-то лет воинской службы за границей, получат право провести одну-две недели в этом райском уголке и полюбоваться удивительными пейзажами.

Эта идея принесла свои плоды. Когда я приехал в Швейцарию, повсюду можно было увидеть одетых в американскую военную форму, жующих жевательную резинку, громко топающих и широко, по-американски, шагающих солдат. Они бродили по горам, лесам, берегам озера, по улицам, и вид у них был очень довольный. Но все-таки чего-то им не хватало. Швейцария – такое место, где человеку не о чем волноваться, если у него есть деньги, но их-то как раз у американских военных и не было. Волевые люди могут сопротивляться таким соблазнам, как расставленные в стеклянной витрине сверкающие золотом часы известной марки, как горы мяса и океаны вина в огромных отелях. Но таких – меньшинство. Избалованные американские юнцы не могли противиться этим соблазнам. Так что же делать? В распространенных в США приключенческих романах есть одна хитрость. Я несколько раз слышал от своих швейцарских друзей, что ночью, а иногда и средь бела дня, в часовых магазинах разбивали витрины, хватали несколько часов и убегали. Говорят, что и того хуже. Один американский солдат не мог сдержать желание завладеть прекрасными швейцарскими часами известной марки, но не осмеливался голыми руками разбить стеклянную витрину. Однако безвыходных ситуаций не бывает. Он распродал все свои ручки, все вещи, которые были на нем и пришел обменивать вырученные деньги на часы. Говорят, что продал даже военную форму. И вот эту так называемую демократию они восхваляют?

Вместе с американскими солдатами в Швейцарии оказался и «американский образ жизни», вызывающий у некоторых восторг. На мой взгляд, он противоречит синему, зеленому и лиловому – сказочным цветам этого места, не гармонирует с ними, выбивается из стиля, портит пейзаж. Не так ли?

После того как я покинул Швейцарию, прошло уже пятнадцать лет. Однако то ощущение испорченного пейзажа до сих пор не стерлось из моей памяти. Сегодня в этом городе удивительной красоты снова устраивается большая Женевская конференция. Американская делегация во главе с государственным секретарем Дином Раском всеми правдами и неправдами как на конференции, так и в кулуарах пыталась навести хаос, мешала проведению заседания. Они лгали, хвастались, прикидывались простаками, делали вид, что не понимают, о чем речь, рискуя потерять лицо. Я вдруг осознал, что, поступая так, эти люди не думают ни о времени, ни о месте. Прежние мысли о диссонансе «американщины» и женевских пейзажей теперь казались мне наивными. Я словно достиг просветления под священным деревом бодхи. Как я мог допустить для себя возможность того, что приезжие оскверняют швейцарскую красоту каким-то особенным «типично американским» поведением? Глупо! Наивно!

Солдаты, которых я видел пятнадцать лет назад в Женеве, и чиновники на Женевской конференции – все они гнули одну линию. Никто из их не представлял истинные интересы простых американских граждан – они представляли лишь американские товары. Необходимо отделять первое от второго, только тогда картина будет полной и достоверной. После того как я это понял, мое настроение улучшилось, а сомнения, которые меня одолевали, исчезли. Теперь, вспоминая Женеву, я думаю только о пейзажах сказочной красоты, о белых лебедях, медленно плывущих по глади озера, о синем, зеленом и лиловом, а также о гостеприимных здешних жителях. Эти прекрасные воспоминания будут всегда со мной, всегда-всегда.

Первоначальный текст – 4 июня 1961 года

Дополнения – 13 февраля 1992 года