Текст книги "Душой уносясь на тысячу ли…"

Международный университет

Как описать впечатление, которое произвел на меня Международный университет Вишвабхарати в Шантиникетане? Это место тесно связано с именем индийского поэта Рабиндраната Тагора. Будучи студентом, я встречался с ним, поэтому для меня разговор о Международном университете – и долг, и большая ответственность.

Впервые я посетил Индию в 1951 году. Мне посчастливилось остановиться на пару дней в городе Шантиникетан, а жил я в доме-музее Рабиндраната Тагора – старом дворце с башней. В один из дней я проснулся ранним утром и отправился на прогулку. Солнце только встало, все было залито светом, особенно ярким после сумрачных комнат дома. Баньяны до самого неба, низкорослые кустарники – все густо зеленело и пестрело экзотическими цветами. Глядя на всевозможные виды деревьев вокруг, мне вспомнились столярные инструменты, которыми при жизни пользовался Тагор: топор, рубанок, пила. Неудивительно, что ему нравилось столярничать – при таком-то разнообразии материала!

Я бродил среди пышных и многоцветных зарослей, позабыв обо всем на свете. Неожиданно передо мной оказался маленький пруд, на поверхности которого распустился крупный красный болотноцветник. Казалось, своей яркостью и красотой он спорил с солнцем.

С тех пор прошло больше двадцати лет. Я снова приехал в Международный университет, сохранив в памяти образ прекрасного болотоцветника.

По пути я любовался сельскими пейзажами Западной Бенгалии – старыми баньянами и огромными хлопковыми деревьями, что росли с обеих сторон дороги. На их верхушках рдели крупные цветы, а лепестки, кружась, падали на землю и покрывали ее алым ковром. Мне сразу вспомнились строки Ван Юйяна [75]75
  Ван Юйян, он же Ван Шичжэнь (1634–1711) – поэт времен ранней Цин.


[Закрыть]: «Ветер утих, солнце клонится к западу, на берегу краснеют деревья, рыбаки продают окуней». Я знаю, что красные деревья, упомянутые в стихотворении, – это осенние клены, которые не имеют ничего общего с хлопковыми деревьями. Но они оба отражают истинный смысл слов «красное дерево» и оба мне очень нравятся, поэтому я ассоциирую их друг с другом. Я люблю красные деревья, они навсегда в моем сердце.

Вдруг с обочины дороги, за которой начинались рисовые и овощные поля, вспорхнула стая белых птиц, напоминавших морских чаек. Покружившись над зеленым ковром рисового поля, они выстроились в ровный клин и взмыли вверх, к голубому небу, становясь все меньше и меньше; в конце концов они превратились в маленькие белые звездочки и пропали в бескрайней дымке. Мне вспомнились стихи Ду Фу: «На реке отдыхают белые птицы, в небе кружатся зеленые мухи». Я не знаю, о каких белых птицах писал поэт, но перед моими глазами навсегда останется стая, вспорхнувшая с обочины поля в тот день.

На подъезде к Шантиникетану мы были остановлены толпой. Люди выбегали на перекресток со всех сторон, держа в руках красные флаги и выкрикивая лозунги. Это были индийские друзья, которые спешили поприветствовать нас. Мы вышли из машины, пожали им руки, пообщались, потом вернулись в машину и продолжили путь, но не успели проехать и нескольких метров, как с обеих сторон дороги вновь собралась толпа с красными флагами и лозунгами. Мы снова вышли из машины, снова пожимали руки, общались, затем сели обратно в машину и продолжили путь. Так и ехали. К концу нашего путешествия неожиданно из мира природы я вернулся в мир людей и снова почувствовал дружелюбие индийского народа.

В Шантиникетане к нашему прибытию все было готово: проректор университета, преподаватели, научные сотрудники, профессора и студенты факультета китаеведения вышли под палящее солнце и выстроились в ряд, чтобы поприветствовать нас. Говорят, ждать им пришлось довольно долго. После приветствий и торжественного собрания было устроено чаепитие, атмосфера установилась хорошая, дружеская. Один из министров правительства Западной Бенгалии специально приехал из Калькутты и организовал для нас встречу на факультете китаеведения, после которой мы отправились смотреть сам центр изучения Китая. Я никак не предполагал, что за тысячи километров от дома вдруг увижу автограф всеми любимого и уважаемого премьера Чжоу Эньлая. Глаза мои сразу загорелись, а на душе потеплело. После легкого ужина мы вышли на широкую лужайку, где проходило большое приветственное мероприятие, в котором принимал участие весь университет. После собрания мы наслаждались индийскими национальными танцами, посетили дом проректора. Это был очень насыщенный событиями день.

Проснувшись утром, мы отправились на прогулку. Помню, как мне хотелось найти тот самый болотоцветник, но к великому огорчению отыскать чудесный цветок не удалось, более того – сам пруд исчез без следа! Я в глубокой тоске смотрел на растущие до неба баньяны и низкие кустарники. После участия в утренней линейке и открытом уроке, который проводился прямо на земле под зелеными кронами, мы отправились на экскурсию в музей Рабиндраната Тагора, расположенный в недавно построенном красивом здании. Кто-то сказал мне, что именно здесь раньше стояла Северная башня. Мое сердце забилось чаще, я опять мысленно перенесся на двадцать семь лет назад и словно увидел старого поэта в странном халате и с белой бородой, развевающейся на ветру. Вот он смотрит на меня горящим вдохновленным взглядом, медленно поднимается по лестнице; вот он в комнате, на лужайке, в тени деревьев, нараспев читает недавно написанное стихотворение. Я как будто слышу те слова, которые старый поэт адресовал китайскому народу пятьдесят лет назад, когда приезжал с визитом в Китай: «Индия считает вас братьями… Она дарит вам свою любовь… В Азии нам нужно быть более сплоченными… Но не через институты, а путем воспитания духа открытости и солидарности… В нынешний век, век, которой описывается, как самое темное время для человеческой цивилизации, я не теряю надежду… Как утренние птицы, которые на рассвете, когда небо еще темное, громко провозглашают о восходе солнца, мое сердце провозглашает приближение великого будущего… Оно уже рядом с нами… Нам нужно подготовиться к встрече этого нового века».

Великий поэт уже очень давно покинул нас, но его наследие бережно хранится в сердцах жителей Западной Бенгалии и всей Индии. Глубокая привязанность к китайскому народу уже пустила корни и дала ростки в человеческих душах. Что бы ни произошло, я никогда не забуду, как во время моего первого визита в Индию больше двадцати лет назад один молодой бенгальский поэт с энтузиазмом воспевал в своих стихах Новый Китай:

 
Играет мелодия,
Она играет для меня.
Она мою дружбу в песне доносит до вас,
Китай, мой Китай.
Она воспевает вашу новую мирную и счастливую жизнь,
Китай, мой Китай.
Она звучит на рассвете освобождения,
Освобождения от многовекового рабства,
Китай, мой Китай.
Сегодня эта мелодия доносит до вас мое уважение,
Китай, мой Китай.
 

Разве не уместно использовать это стихотворение, чтобы описать то впечатление, которое на меня произвели Международный университет и Рабиндранат Тагор? Калькутта – это последняя остановка в моем путешествии, пусть эти наполненные безмерной теплотой стихи навсегда останутся в моей памяти!

Покидая Индию

Как говорится, все хорошее рано или поздно заканчивается. Наступил день, когда мы должны были покинуть Индию. На сердце было очень тяжело, ведь еще десять дней назад это совершенно незнакомое лицо сегодня уже стало близким и родным. Разве можно оставаться равнодушным в такой момент? У китайского поэта периода Тан Лю Цзао есть одно известное стихотворение:

 
В Бинчжоу уже видел десять зим,
А сердце мое день и ночь в Сяньяне.
В мечтах – на переправе Санганьшуй,
Но все же родиной Бинчжоу называю.
 

Я провел в Индии не десять лет, а десять дней, поэтому мои чувства были не настолько глубоки. Однако привязанность к этой стране, успевшая возникнуть за такой короткий срок, не давала мне возможности без грусти смотреть в доброжелательные лица индийских друзей; и наши чувства были взаимны: «Нету на свете скорби большей, чем расставанье…»[76]76
  Цюй Юань. Малому повелителю жизни. Перевод А. И. Гитовича. Цит. по: Цюй Юань. Стихи. М.: Государственное издательство художественной литературы, 1954. С. 54.


[Закрыть]

В последний вечер перед отъездом из Калькутты мне довелось увидеть индийские фокусы. Узнав, что местная администрация организовала для нас такое мероприятие, я был в некотором недоумении. Почему вдруг фокусы, разве это так важно? Однако древняя поговорка гласит: «Гость слушается хозяина», поэтому вся наша делегация во главе с председателем прибыла в театр, где должно было состояться представление, точно к назначенному времени. Организаторы уже ждали нас.

Главный артист был один, его помощники играли второстепенные роли. Это сольное выступление показалось мне по-настоящему красочным и ярким. Фокусник был одет в пестрящий всеми цветами радуги костюм, блеск которого усиливал электрический свет рампы. Казалось, что вся сцена сверкает золотом – словно радуга коснулась земли, а в небо поднялись тысячи цветов. Мы как будто очутились в райской обители. Артист говорил на английском, а когда шутил – переходил на бенгали. Иностранцам сложно понять всю прелесть комедийного выступления, например традиционное китайское представление сяншэн [77]77
  Сяншэн – жанр китайского комедийного представления, как правило, в виде диалога или монолога с использованием в речи множества каламбуров и аллюзий. – Примеч. ред.


[Закрыть] довольно тяжело перевести. Никто из нас не говорил по-бенгальски, но зрительный зал то и дело взрывался смехом, было видно, что присутствующие наслаждаются выступлением и шутками артиста. Мы продолжали смотреть. Поначалу я и мои соратники чувствовали себя просто заморскими гостями, которым происходящее непонятно. Конечно, все были признательны индийским друзьям за их усилия в организации красочного представления перед нашим отъездом из Индии. Однако постепенно происходящее на сцене увлекало нас все больше и больше.

Один номер особенно нам понравился и раззадорил любопытство. Артист положил себе на глаза две мучные лепешки и попросил помощника завязать поверх них черное светонепроницаемое сукно. Затем он предложил добровольцам из зала поучаствовать в выступлении. Несколько индийских друзей поднялись на сцену, двое-трое ребятишек выбежали вслед за ними. Чтобы продемонстрировать особое уважение и доброжелательность к гостям из Китая, на сцену пригласили двух человек из нашей делегации – одного доктора и одного свободно говорящего на хинди. Помощник фокусника попросил добровольцев написать на доске слова, в то же время сам фокусник с завязанными глазами повторял на доске то же, что писал человек из зрительного зала. Можно было писать, что угодно. Один из детей написал арифметическую задачу, но без ответа. Фокусник тут же повторил текст задачи и дописал ответ. Наш доктор написал по-китайски «Да здравствует китайско-индийская дружба!». Индийский актер, чуть замешкавшись, вывел на доске «Да здравствует китайско-индийская дружба!». Коллега, который знал хинди, написал: «До свиданья, Индия!» Фокусник не смог написать эту фразу, но громко произнес ее, четко выговаривая слова. Зал рукоплескал, мы были поражены и счастливы.

Представление закончилось, и мы уже собрались уходить. Однако организатор представления, а также руководитель группы фокусников вместе с главным артистом вдруг появились перед нами и пригласили подняться на сцену. Зрители аплодировали, все артисты вышли на подмостки и выстроились в ровную линию. Даже ослика, который участвовал в одном из номеров, – и того вывели. Он стоял чинно и смирно и, казалось, тоже хотел выказать уважение китайским гостям.

Нас – китайскую делегацию – попросили встать посередине сцены. Организаторы с индийской стороны хотели, чтобы мы сказали зрителям несколько слов. Я выступил вперед, поблагодарил организаторов и весь индийский народ за ту теплоту, с которой нас принимали, и выразил надежду, что нашу крепкую дружбу и глубокую привязанность ничто и никогда не разрушит. Зрители зааплодировали, и занавес опустился. Фокусник и его супруга, тоже артистка театра, подошли к нам, мы пожали друг другу руки и немного поболтали. Оказалось, что артист родился в семье потомственных фокусников и вместе с отцом побывал в самых разных уголках мира. Они выступали в Лондоне, где произвели фурор трюком с мучными лепешками и завязанными сукном глазами. В таком виде фокусник гнал на мотоцикле по главным улицам Лондона. Потом последовали гастроли в Японию, где отец фокусника заболел и скончался. Фокусник продолжил карьеру уже один и побывал во многих странах. Больше всего он сожалел о том, что еще не посетил с выступлением Китай, который так любит. Он очень надеялся, что когда-нибудь приедет и в мою страну. Мы пожелали, чтобы его мечта осуществилась, обменялись рукопожатиями и попрощались с самыми теплыми чувствами друг к другу.

Радостные и воодушевленные, мы вернулись в гостиницу. Ужин растянулся за полночь, мы без умолку говорили, делились впечатлениями от выступления и не могли остановиться. Самой большой загадкой для нас остался номер, где фокусник угадывал написанное на доске слово. Каким образом он видел с завязанными глазами? Как артист, совсем не понимающий китайский язык, смог так непринужденно написать иероглифы вслед за нашим доктором? Мы не могли найти удовлетворительного ответа, сколько ни пытались. Однако наиболее глубокое и волнующее впечатление на всех произвел именно индийский народ и, конечно, те несколько артистов, которые высказали такую любовь к Китаю. Даже теперь, вернувшись в гостиницу, мыслями мы все еще были в том волшебном театре.

Мы говорили и говорили, забыв, что давно пора спать. Вернувшись в свою комнату уже глубокой ночью, я понял, что перевозбужден – уснуть никак не получалось. События последних десяти дней вновь и вновь проносились перед моим внутренним взором. Я снова видел делийские пагоды, храм Бирла Мандир, Красные форты Дели и Агры, Тадж-Махал, Ворота Индии в Мумбаи, морской порт Кочин, тигров Хайдарабада, дом-музей Рабиндраната Тагора в Шантиникетане, Великий баньян в Калькутте и многое-многое другое. Образы сменяли друг друга, перемешиваясь с порхающими повсюду волнистыми попугайчиками и резвящимися обезьянками. Прямо-таки красочный дивный мираж. Только что увиденное представление с магическими фокусами, конечно, заняло важное место среди этих воспоминаний.

Ранним утром мы приехали в аэропорт. Один индийский друг сказал нам: «Не очень-то хорошо, когда рейс задерживают, но случись сегодня перенос вылета на более поздний срок, я был бы только рад. Так я смог бы подольше побыть с моими китайскими друзьями». Такая простая фраза, а сколько в ней глубоких чувств!

Зал ожидания для почетных гостей был забит провожающими, среди них были чиновники из администрации Западной Бенгалии, заместитель председателя Комитета памяти Дварканатха Котниса госпожа Хан, генеральный секретарь господин Латиф, а также много молодых студентов и врачей из Калькутты, с которыми мы уже виделись, но не успели познакомиться. Меня окружила толпа молодежи с вопросами, которые они спешили задать в последнюю минуту. В те короткие секунды, когда в беседе наступала пауза, я поворачивал голову и видел, как глава нашей делегации общается с окружившими его индийскими друзьями. Известный индийский певец и старый друг китайского народа Дебабрат Бисвас во весь голос запел песню «Китайско-индийская дружба»[78]78
  Песня, в которой рефреном звучит лозунг о братстве китайского и индийского народов, была очень популярна в 1950-е годы и исполнялась почти на каждом мероприятии, посвященном китайско-индийской дружбе.


[Закрыть]. До меня отчетливо доносились слова:

 
Со всех сторон звучит песня дружбы:
Народы Индии и Китая – братья.
Рассвет касается земли,
Заря поднимается от горизонта.
Со всех сторон звучит песня дружбы:
Народы Индии и Китая – братья.
Народы Индии и Китая должны сбросить оковы старого мира!
Скажи,
Кто сможет побить наших героев!
 

Песня лилась из самого сердца, звуки словно наполняли весь зал. «Как давно не исполнялась эта песня, – говорили индийские друзья. – Как радостно вновь слышать эту мелодию!» Их слова в точности совпадали с моими мыслями. Подумать только, почему наши ощущения настолько сходны?

Наш рейс действительно задержали, но это не могло длиться вечно (мы-то подсознательно надеялись, что его задержат навсегда!). Пассажиров пригласили подняться на борт. Каждому из нас снова подарили гирлянды из пурпурных роз, аромат которых бил прямо в нос, и мы пошли в сторону самолета. Короткий путь от зала ожидания до борта казался бесконечным. Те слова, которые мы не успели высказать, остались в сердце, мы пылко жали руки и смотрели друг другу в глаза. В последний момент один индийский друг схватил меня за руку и с чувством произнес: «Один египтянин говорил мне, что тот, кто испил воды Нила, обязательно вернется в Египет. Я перефразирую: кто испил воды Ганга, обязательно вернется в Индию».

Да, сегодня я покидаю Индию, но верю, что мы расстаемся ненадолго. Я обязательно вернусь.

До свидания, милая Индия!

Октябрь 1979 года

И снова Янгон

Я смотрел в маленький иллюминатор – до самого горизонта земля сверкала золотым и изумрудно-зеленым. Я думал: «Вот и Янгон [79]79
  Янгон (до 1989 года – Рангун) – город в Юго-Восточной Азии, с 1989 по 2005 год столица Мьянмы (Бирмы). В китайском языке названия государства и его столицы не менялись. – Примеч. ред.


[Закрыть]».

Да, мы действительно приехали в Янгон. Через несколько минут я сошел с трапа самолета и ступил на землю этого прекрасного города.

На душе моей было тепло.

А разве могло быть иначе? Мы и правда подружились с эти прекрасным городом, за последние десять лет я посещал его шесть раз.

Впервые я прибыл сюда на лодке. Как только наше судно вошло в реку Иравади, вдали в густом тумане я увидел высокую ступу, устремленную прямо в лазурное небо, всю в золотистом сиянии. Кто-то сказал мне, что это знаменитая Золотая ступа Шведагон, символ Янгона. С той самой минуты и ступа, которую, казалось, можно было увидеть только в сказках, и этот очаровательный город покорили меня.

Первая поездка в эти края заняла около трех недель. Я исходил все главные улицы города, особенно мне полюбился китайский квартал, где вывески с иероглифами напоминали мне о родине. По правде говоря, здесь атмосфера Китая чувствовалась так же сильно, как и в самом Китае.

Мне нравилась и улица в пригороде, по обеим сторонам которой росли зеленые деревья. Здесь я несколько раз натыкался на священных коров, которые праздно бродили туда-сюда. Меня восхищал их надменный вид, они словно были самыми главными на этом свете.

Я посетил местные достопримечательности, которые нужно обязательно увидеть прилежному туристу, и Золотая ступа Шведагон, конечно, была среди них. Впечатления от первой встречи с этой буддийской святыней до сих пор живы в моей памяти. Я шел босиком по галерее, с обеих сторон которой были разбиты цветочные клумбы, поднимался по высеченным в мраморе и страшно холодным ступеням все выше и выше, пока наконец не добрался до подножия ступы.

Это место поразило меня. Каждый из больших и маленьких залов комплекса был заполнен самыми разными статуями Будды. Верующие, погруженные в молитву, сидели на коленях перед этими статуями, закрыв глаза и сложив ладони. Некоторые возжигали благовония, другие омывались водой, третьи подносили живые цветы, четвертые зажигали свечи, пятые что-то тихонько бормотали – наверное, говорили с Буддой. Для меня все это было ново и занимательно. Что же касается самой ступы, то она однозначно заслужила титул золотого чуда света – огромная, будто целиком отлитая из этого драгоценного металла, она блестела так, что слепило глаза. Сияние ступы словно золотило здания, залы, людей и деревья вокруг. Золотой свет заполнял всю вселенную.

Обойти стороной это золотое чудо было невозможно – оно просматривалось из любого места в городе; стоило только повернуть голову – и вот она, ступа, сверкающая, поднимающаяся над кронами густых деревьев.

Мероприятий тогда было запланировано очень много. Я посетил Янгонский университет, где встретился с профессорами и осмотрел студенческие общежития; побывал с экскурсией в художественной галерее, любовался там шедеврами живописи; навещал писателей и артистов кино – они поделились с нами своими фильмами, в создание которых вложили всю душу.

Однако самыми незабываемыми стали для меня местные китайские иммигранты-хуацяо. Некоторые их семьи живут здесь давным-давно, уже сменилось несколько поколений, другие приехали пару-тройку десятилетий назад. Они гармонично сосуществуют с местным населением, уважают здешние законы, вносят большой вклад в развитие страны; в то же время горячо любят свою родину и изо всех сил стараются сохранить китайские традиции и обычаи. Приехавшим соотечественникам всегда оказывается радушный прием. Каждый раз встречаясь с ними, я чувствовал, что учусь чему-то новому.

Помню одного десятилетнего мальчишку, который работал в службе сервиса одного роскошного отеля, где я жил какое-то время. Каждый раз уходя и возвращаясь, я видел его стоящим у стойки информации. Круглые большие внимательные глаза, широкая улыбка, обнажающая белоснежные зубы, – он мне очень понравился. Кажется, симпатия была взаимной. Он встречал меня, подбегал, выхватывал вещи, которые я держал в руках, мчался наверх и оставлял их у моего номера. Когда я выходил из гостиницы, он выскакивал следом и помогал мне поймать машину. Мальчишка был очень огорчен, когда мне пришла пора уезжать, долго держал меня за руку и повторял, что обязательно приедет в Пекин повидаться.

Все это осталось в прошлом – и тем сильнее было мое желание оживить воспоминания.

Вновь оказавшись в Янгоне, я решил, что обязательно должен снова навестить людей, которых знал когда-то, и посетить места, где побывал раньше.

В тот же день после обеда я отправился в среднюю школу для китайских иммигрантов, чтобы посмотреть баскетбольный матч. Соревновались местная мужская команда и баскетболисты, приехавшие из Китая. На стадионе я увидел много старых китайских друзей-иммигрантов. Мы пожимали руки, вспоминали старые добрые времена, чувствовали себя очень счастливыми. Все школьники-хуацяо были энергичны, как молодые драконы или тигры. Глядя на них, нельзя было не проникнуться симпатией. Чтобы поприветствовать команду, приехавшую из Китая, они повесили огромный плакат, на котором было написано: «Добро пожаловать, дорогие друзья с Родины». Я подумал, что ко мне это тоже относится, и на душе у меня потеплело.

Сегодня утром я спросонья услышал на улице какие-то крики, шум толпы. Выглянул в окно – вокруг деревьев с листьями, словно вырезанными из зеленого нефрита, летала стая ворон. Они так оглушительно кричали, словно и не знали, что на Земле кроме них есть другие живые существа, – казалось, они хотят единолично завладеть миром. Должен сказать, что я не слишком люблю этих птиц. Но здесь, в Янгоне, увидев этих угольно-черных страшилищ, услышав их истошное карканье, я, к своему удивлению, не испытал никакого раздражения. Они заставили меня в полной мере ощутить, что я нахожусь именно в столице и ни в каком другом городе. Это было очень ценное для меня чувство, хотелось бы испытывать его чаще.

Конечно же, я вновь посетил Золотую ступу. Мы не виделись столько лет, а моя древняя подруга с каждым годом только молодеет! По всей видимости, ступу полностью покрыли еще одним слоем золота, младшие ступы вокруг почистили, «переодели», и теперь каждая из них сверкала позолотой так, что больно было смотреть. Ранним утром посетителей было немного. Только несколько человек преклонили колени перед статуями Будды, опустились лбом к земле, соединив ладони у груди, и погрузились в молитву. Тихо горели благовония и свечи, некоторые верующие принесли рис, чтобы накормить птиц, и бросали его горстями на мраморный пол. Жемчужные зернышки прыгали по гладким плитам, подобно белоснежным брызгам волн на темно-синей воде. Тут же наперегонки друг с другом налетали голуби и вороны, хватали рис и, насытившись, возвращались на ступу. Издалека их фигурки казались черным ониксом, инкрустированным в золоченые бока ступы.

Мы провели в Янгоне всего несколько дней, мероприятий на этот раз было мало, что в некоторой степени даже радовало. Состоялись встречи почти со всеми старыми друзьями, удалось посетить те места, которые были мне дороги. Впереди меня ждало еще более дальнее путешествие. Я покидал Янгон с чувством теплоты и нежности в сердце, думая о неожиданном новом друге – мальчишке-работнике из отеля. Я глубоко тоскую по нему. Когда же он приедет в Пекин повидать меня?

Янгон, 25 ноября 1962 года