Текст книги "Душой уносясь на тысячу ли…"

Взять, например, еду. Поговорка гласит: «Есть надо в Гуанчжоу». Помню, как в свое время мой индийский друг доктор Прабодх Чандра Багчи сказал, что среди индусов существует расхожее выражение: «Все, что плавает, кроме лодок, китайцы едят; все, что с четырьмя ногами, кроме столов, китайцы едят; в умении есть палочками китайцы достигли такого мастерства, что могут с их помощью съесть даже суп». Первые две фразы можно отнести к жителям провинции Гуандун. Среди всего, что летает в небе или бегает по земле, нет такого, что не являлось бы деликатесом на их столе. Поеданием змей уже никого не удивишь. Едят обезьяньи мозги, кошек – но этому я еще не успел стать свидетелем. Я видел, как едят китайских панголинов и гималайских цивет. Еду я привел в пример, чтобы подчеркнуть, что гуандунцы очень смелые. Кроме того, они совсем не консервативны и готовы принимать западные десерты, изменять тысячелетний рецепт китайских лунных пряников юэбин, делать современные юэбины по-гуандунски. Так как они действительно вкусные, в Китае их приняли в круг настоящих китайских лунных пряников. Гуандунцы также заимствуют западную музыку и соединяют ее со старыми китайскими мелодиями – так создается современная гуандунская музыка. Даже я, не слишком-то разбирающийся в музыке, услышав эти мелодии, счел их необыкновенно благозвучными. Этот факт снова демонстрирует, что жители Гуандуна открыты новому и что у них достаточно широкие взгляды.

Фуцзяньцы обладают некоторыми специфическими особенностями характера. Среди них были герои революций и реформ, например, Кан Ювэй [421]421
  Кан Ювэй (1858–1927) – государственный деятель, реформатор периода Цин.


[Закрыть], Лян Цичао [422]422
  Лян Цичао (1873–1929) – ученик Кан Ювэя, философ, литератор, общественный деятель, один из лидеров движения «Сто дней реформ».


[Закрыть], Линь Цзэсюй и другие.

Я, словно ученый, который продает осла [423]423
  Отсылка к поговорке об ученом, который составил документ о продаже осла на три листа, но конкретно про животное не написал ни слова; обычно так говорят о чем-то длинном и бессодержательном.


[Закрыть], все болтаю без умолку… Написал такое длинное эссе – а зачем? Мне просто хотелось отметить, что господин Ши Цзинъи – настоящий фошанец и гуандунец. Он обладает всеми достоинствами, которые присущи жителям этой провинции. Говоря о докторе Ши, я вспомнил о другом своем старом друге – профессоре Линь Чжичуне. Родом он из провинции Фуцзянь и старше меня на год – доподлинный старец. Годы не согнули его спину, а походка не потеряла быстроты. По его мнению, в мире не существует никаких трудностей, в его словарном запасе, кажется, вообще нет такого слова «трудность». Я никогда не видел, чтобы он хмурил брови. Он кажется непобедимым, как огонь. Такой человек, как профессор Линь, одним своим видом непременно поможет любому, кто столкнулся с препятствием в деле или впал в уныние. Людей, которые умеют так заряжать своей энергией, крайне мало, и мой друг господин Линь – один из них.

Такой же человек и господин Ши. Сразу приведу пример. 8 ноября этого года, заручившись поддержкой Министерства образования, он планировал пожертвовать книги на 211 программ в 101 университет. Местом для проведения этого мероприятия был выбран университет Цзинань в Гуанчжоу – известное учебное заведение, история которого насчитывает более девяноста лет. Его перенесли в Гуанчжоу из Шанхая, программы были ориентированы на китайцев, живущих за рубежом, но сюда также принимали и местных студентов. Количество учащихся здесь превышало десять тысяч человек, сформировался постоянный состав преподавателей, работала богатая библиотека. Жест господина Ши был беспрецедентным событием для университета, и я надеялся, что смогу принять в этом участие. Однако в силу моего возраста и слабости организма переносить путешествия на дальние расстояния мне стало тяжело, поэтому я отказался. Мог ли я думать, что 1 ноября доктор Ши в сопровождении сестриц Ханьюнь и Ханьбин преодолеет расстояние в несколько тысяч ли и прилетит из Гуанчжоу в Пекин, чтобы лично повторить свое приглашение? Это стало для меня полной неожиданностью, я преисполнился благодарности. Отказывать в очередной раз, да еще при таких обстоятельствах, было неудобно, мне оставалось только самоотверженно согласиться.

Также хочу отметить один небольшой эпизод. Я писал статью в «Историю буддизма в Синьцзяне», и в какой-то момент мне потребовался «Указатель к “Жизнеописанию достойных монахов”», опубликованный на Тайване. В библиотеке Пекинского университета можно было найти только один том из этой серии. Встретившись с доктором Ши, я не сдержался и рассказал ему о своих поисках: хотел испытать удачу, только и всего. Однако я совершенно не ожидал, что через четыре-пять дней Ханьюнь закажет международный звонок из Гонконга и сообщит, что «Указатель к “Жизнеописанию достойных монахов”» куплен для меня на Тайване и отправлен в Гонконг экспресс-почтой. Я узнал, что на это было потрачено больше двух тысяч гонконгских долларов, и меня настолько переполнило чувство благодарности, что я просто не знал, что сказать. Больше всего на свете мне хотелось раздобыть эти книги. Однако в этом бескрайнем мире, в этом безбрежном людском потоке кому бы я мог доверить это, куда бы я мог отправиться, чтобы их найти? Но оказалось, что покупка «Указателя» – дело вовсе не трудное, и, сам того не ожидая, я получил это собрание. Действительно, «разве это не радостно!»[424]424
  Отсылка к строке из конфуцианского трактата «Лунь юй» («Суждения и беседы»): «Встретить друга, прибывшего из далекой стороны, разве это не радостно!» Цит. по: Суждения и беседы Лунь юй / Конфуций; научный перевод [с китайского] А. Е. Лукьянова; поэтический перевод В. П. Абраменко. Москва.: Международная издательская компания «Шанс», 2019.


[Закрыть]. Даже этот пустяковый, не стоящий упоминания эпизод показывает, насколько предан Ши Цзинъи своим друзьям и насколько быстро и решительно он ведет дела. Я испытываю к нему безграничное уважение и восхищаюсь им.

Масштаб «книжных пожертвований», совершаемых Ши Цзинъи, абсолютно беспрецедентен. Помимо очевидного положительного влияния на культуру по обе стороны Тайваньского пролива, у этой благотворительности есть еще одно немаловажное значение. На мой взгляд, такая филантропия позволяет достигнуть большего взаимопонимания между соотечественниками с разных берегов и укрепить дружбу. И неважно, сколько еще клоунов, преследуя свои цели, будут плести интриги и разобщать людей – в один прекрасный день Китай объединится. Подобная задача отвечает народным чаяниям и тенденциям развития нашего общества, а все противники этого процесса напоминают богомола, преграждающего путь повозке [425]425
  Отсылка к строке из главы XII «Небо и земля» одного из основополагающих даосских трактатов III в. до н. э философа Чжуан-цзы. Перевод В. В. Малявина. Цит. по: Даосские каноны. Философская проза. Книга 2, часть 2. Чжуан-цзы. Внешний раздел. Иваново: Издательство «Роща», 2017.


[Закрыть]. Когда же наконец китайская земля станет единой, в зале Цилиньгэ [426]426
  Зал Цилиньгэ – хранилище документов, чертежей и сочинений во дворце Вэйянгун, было украшено портретами именитых сановников.


[Закрыть] непременно увековечат имя Ши Цзинъи. Разве в этом могут быть какие-то сомнения?

Поначалу я не планировал так много писать, однако, как только взялся за кисть, не смог остановиться, словно это не я вывожу иероглифы, а кисть ведет меня. Как много мне еще хочется сказать, но пришла пора заставить себя отложить кисть. Вот так, старина Ши, о тебе можно говорить бесконечно!

Университет Цзинань

Университет Цзинань стал одной из главных причин моей поездки в Гуандун; я не раз упоминал его в своих эссе.

В Пекин уже пришла зима. Погода на севере в этом году была достаточно теплой, леса окрасились в сезонные цвета, ну а в Гуандуне по-прежнему ощущалось лето. Пекинцы включали центральное отопление, а гуандунцы – кондиционеры. Разница в климате – как между небом и землей. Поэтому, подлетая к Гуанчжоу, пассажиры самолета озаботились тем, чтобы переодеться – сменить теплые свитера на более легкую одежду. Все погрузились в эти хлопоты с головой.

Мы сошли с трапа самолета и не успели еще дойти до ограждения, где собрались встречающие, как увидели молодую улыбающуюся девушку. Радостная, она подбежала к нам и крепко обняла меня за плечи. Это была Ханьюнь. За ее спиной стоял молодой ученый. Познакомившись с ним, я узнал, что он проректор университета Цзинань – профессор Цзян Шучжо. Я читал несколько его статей и давно хотел познакомиться лично с этим выдающимся философом, историком и астрономом. Вот уж не думал, что мы здесь увидимся! Мне было известно, что Ханьюнь встретит нас, господин Цзян же стал для меня полной неожиданностью. От радостной встречи на сердце стало тепло, что как раз прекрасно сочеталось с летней погодой в Гуанчжоу.

Я бывал здесь много раз, однако Китай сейчас развивается стремительно, подобно урагану: не успеешь и глазом моргнуть, а мир вокруг уже не тот, что прежде. Города меняются на глазах. Я живу в районе Хайдянь [427]427
  Хайдянь – район к северо-западу от центра Пекина, где расположены главные китайские вузы – Пекинский университет и университет Цинхуа.


[Закрыть] в Пекине уже около полувека, однако, если вы попросите меня провести экскурсию, далеко уйти нам не удастся – я точно заблужусь. Только в Гуанчжоу не так! Широкие улицы, везде чисто, а фон этому создают характерные для юга Китая зеленые деревья и изумрудная трава. Некоторые места действительно напоминают царство небожителей. Глядя на всю эту красоту, я искренне радовался.

При университете имелась гостиница для приглашенных специалистов, туда мы и заселились – в номер люкс самого высокого класса. Внутри и снаружи, на верхних этажах и на нижних – всюду царила оживленная атмосфера подготовки к празднику. Торжественный вечер в честь пополнения университетской библиотеки подаренными книгами проводится здесь впервые. Вероятно, в организации этого мероприятия участвовали все студенты и преподаватели. Всюду реяли разноцветные флаги и пестрили плакаты. Столетние фикусы, казалось, и те были полны радости, разлитой в воздухе; листья стали ярко-зелеными и блестящими, словно их намазали маслом, и колыхались на теплом ветру, словно хлопали в ладоши и хотели крикнуть «Браво!». Царила радостная суета, напоминавшая время подготовки к празднованию Нового года – удивительно живописный кампус был полон волнительных и теплых эмоций. В номер беспрерывно заглядывали старые друзья, приехавшие из разных уголков страны. Ши Цзинъи пришел навестить меня в сопровождении Ханьюнь. А глубокой ночью, когда я уже принял ванну и готовился ко сну, меня пришли поприветствовать ректор университета Цзинань господин Лю (он был занят целый день) вместе с проректором Цзян Шучжо. Такое внимание согревало мое сердце. Еще только полдня назад я был за тысячи ли отсюда, на севере, где кружил снег, и вдруг не успел моргнуть глазом, как оказался на юге с его душистыми цветами и зеленеющими деревьями, в теплой дружеской атмосфере. С такими мыслями я погрузился в сладкий и счастливый сон.

Церемония вручения книг началась утром следующего дня. Она проходила в Зале научных собраний – грандиозном здании, построенном на средства Фонда Цзэн Сяньцзы. В просторном и светлом помещении собрались ректоры и руководители библиотек со всей страны, они представляли 211 программ от 101 университета. Все учебные заведения прошли строгий, скрупулезный, формализованный отбор и олицетворяли собой высочайший уровень национального образования. Войти в число программ-участниц было крайне почетным. Образование – ядро государства, сфера, обеспечивающая прогресс страны, а университет – самый важный опорный пункт в этой системе. Приехавшие на сегодняшнюю церемонию высокопоставленные гости – представители этих опорных пунктов. Университеты – это источники знаний, сокровищницы мудрости, и сегодня я видел их воочию. Мне вспомнилось древнее китайское поверье – считается, что существует созвездие-покровитель просвещения. Я не мог не произнести стих:

 
Сто звезд просвещения собрались в университете Цзинань,
Со всех концов страны, невзирая на трудности, они слетелись в Гуанчжоу.
 

Это был лишь всплеск эмоций, неумелый и неумышленный.

Кроме руководителей университетов на мероприятии также присутствовал заместитель министра просвещения академик Вэй Юй, а также лидеры местных и центральных органов власти. Господин Ши Цзинъи, разумеется, стал главным героем сегодняшнего праздника, на него были обращены взгляды всех присутствующих. Его старший сын и преемник господин Ши Ханьцзи объявил выступление господина Цзинъи. Церемония была торжественная, но при этом простая, продолжалась не больше часа.

Можно сказать, что моя задача поприсутствовать в Гуанчжоу по приглашению Ши Цзинъи выполнена. Вечером я пойду на банкет, который устраивает мэр города, а завтра можно отправляться в обратный путь. Однако Ши Цзинъи предложил мне поехать на его малую родину, в Фошань, посмотреть город и отдохнуть. «Ты приезжай на три, четыре, пять, шесть дней. Чем дольше, тем лучше», – сказал он. Неудобно было отказываться, и на следующий день, охраняемый Ханьюнь, я сел в машину, и мы помчались в Фошань.

Приехали в Фошань

Я прежде не бывал в Фошане, но отзвуки громкой славы, которой удостоился этот город, доносились и до моих ушей.

Расстояние от Гуанчжоу до места назначения мне было неизвестно. Мне казалось, что стоит только нам выехать из города, как по обе стороны дороги непременно будут простираться рисовые поля, послышится журчание воды, а землю расчертят тени от кокосовых пальм – словом, я вообразил типичный пейзаж из крестьянской жизни юга Китая. Однако машина все ехала и ехала, а слева и справа подпирали небо многоэтажные дома, сновали туда-сюда, как челноки, машины, и не было ни намека на сельскую местность. Мы провели в дороге не более часа, и Ханьюнь сказала: «Приехали!», хотя мне казалось, что из Гуанчжоу мы так и не выехали.

Мы остановились в отеле для почетных гостей при городской администрации Фошаня, это было здание удивительной красоты. В зале для приемов меня поразил пруд с чистейшей водой, где мирно плавали несколько десятков разноцветных карпов. Маленький внутренний дворик украшали пышные тропические растения, с них словно сочилась зелень, а в воздухе звенели зеленое стихотворение и зеленая песня. При взгляде на них со всей полнотой ощущалось дыхание самой жизни.

Меня поселили в президентском люксе. Размеры его поражают: зайдя в номер, оказываешься в гостиной не менее ста квадратных метров. Посредине – огромный кожаный диван, который в таком пространстве кажется миниатюрным. Немного в глубине находится кабинет, рядом – гигантская спальня, за последней дверью скрывается огромная ванная комната. Я жил в президентских номерах несколько раз. Весной этого года был в номере такого класса в городе Ляочэн провинции Шаньдун. Однако шаньдунский люкс бледнеет на фоне номера в Фошане. Вспомнилось, как я в первые годы после основания КНР вместе с культурной делегацией посещал Мьянму и Индию. В Нью-Дели в глазах моих индийских друзей я был самым почетным из всех почетных гостей, поэтому меня поселили в здание бывшей резиденции прежнего генерал-губернатора Великобритании, ставшее резиденцией нынешнего президента Индии. Оно выстроено из огромных красных камней и напоминает гигантский замок. Моя комната находилась по соседству с номером главы делегации господина Дина. Однако расстояние между ними было таким огромным, что добраться до него было целым путешествием, длинным и сложным. Моя комната была не меньше, чем половина баскетбольной площадки. В самом ее центре стояла кровать. Лежа в ней ночью, я оглядывался вокруг: влево до стены было очень далеко, да и вправо – не близко. Мне казалось, что я лежу в одинокой лодке, которая плывет по открытому морю, и на ум приходили строки из стихотворения сунского поэта Су Дунпо «Фу о Красных Скалах»:

 
Как велик этот водный простор!
Эта – в тысячу цинов вокруг – необъятная ширь!
В колеснице-ладье мы по ветру летим и летим
В пустоту и безбрежность, не ведая, где их предел.[428]428
  Су Дунпо (Су Ши). Фу о Красных Скалах (сказ первый). Перевод И. С. Голубева. Цит. по: Китайская пейзажная лирика. Под ред. В. И. Семанова. М.: Изд-во Московского университета, 1984. С. 148.


[Закрыть]
 

Конечно, в комнате не было никакого «водного простора», но ощущение, что вокруг меня вода, было. Пусть она не колыхалась, но я чувствовал ее безбрежность… И вот спустя полвека, в Фошане, это впечатление (или галлюцинация?) вновь охватило меня. Время словно сделало оборот, и я вернулся в прошлое пятидесятилетней давности.

Чтобы провести время в Фошане интересно и с пользой, мои друзья запланировали несколько экскурсий. Меня везде сопровождала Ханьюнь, а еще очень любезная, искренняя, простая и энергичная женщина по имени Сюй Линлин – глава объединенных офисов городской управы. Мы с ней сразу подружились, она называла меня дедушкой, и все смеясь, говорили, что я обзавелся еще одной внучкой. Также к нашей компании присоединились господин Лян Вэньчи (он был заместителем главного руководителя Фошаньской библиотеки, но мы сократили длинное название его должности и обращались к нему просто «главрук Лян»), глава библиотеки города Наньхай Чэнь Чжидун (ее мы звали «главрук Чэнь»). Нашим бессменным и очень ответственным водителем был Хуан Сижун из Художественного музея Ши Цзинъи и Лю Цзыин. Он был человеком добрым, чистосердечным, немногословным и очень внимательным к другим. Мы называли его «Хуан-младший». Таким образом, наш «экскурсионный отряд» составлял не менее шести человек. Находясь в машине или на улице, мы радостно общались, постоянно звучали веселые голоса и смех – все наслаждались поездкой, которую я запомню навсегда.

Зарисовки улиц Фошаня

Каждый день в установленное время мы выезжали из резиденции для почетных гостей и отправлялись осматривать достопримечательности. Перед этим обязательно нужно было разыграть короткий спектакль, местом действия становился пруд в зале для приемов. Линлин просила нарядных сотрудниц отеля приносить корм для карпов, и я каждый раз с удовольствие кормил этих жизнерадостных рыбок. Яркие и подвижные карпы, кажется, понимали человеческий характер: стоило нам только подойти к краю пруда, как они тут же, махая хвостами, подплывали и почтительно ожидали нашего подаяния. Как только первые крупинки корма касались поверхности воды, рыбы принимались толкаться, стараясь урвать кусочки побольше, и те, что посильнее, могли даже отнять еду у более слабых. По воде шли волны, брызги разлетались во все стороны – зрелище было крайне занимательным и заканчивалось, как только у нас в руках ничего не оставалось.

Времени праздно гулять по улицам Фошаня у нас не было, и если перефразировать старую поговорку о том, что иногда приходится «любоваться цветами на скаку», то мы «любовались цветами из машины». Во время поездки в Тайбэй в начале этого года я писал «Зарисовки улиц Тайбэя» буквально через окно автомобиля. «Зарисовки улиц Фошаня» также основаны на том, что мне удалось рассмотреть из машины. Виды эти совершенно превзошли мои ожидания. Поначалу я думал, что Фошань – не более чем отдаленный поселок городского типа, который совсем недавно появился в южно-китайской глуши, цветущий и немного превосходящий по размеру обычные деревеньки. Побывав здесь, я понял, что совершенно не прав. Фошань ничем не уступает оживленным старинным городам, которые я во множестве повидал на родине и по всему миру. Возможно, дороги здесь не такие широкие, как в Пекине, но тем не менее автомобилей и народа тут – как карасей в реке. Люди идут плечом к плечу, толпятся, наступают друг другу на пятки. Не преувеличу, если сравню это скопление с толпами на улице Ванфуцзин в Пекине или Нанцзинлу в Шанхае [429]429
  Ванфуцзин и Нанцзинлу – крупные торговые улицы в Пекине и Шанхае.


[Закрыть].

Приезжая в новый город, я всегда первым делом обращаю внимание на лавочки, расположенные вдоль дороги. Фошань в этом мало чем отличался от других мест, разве что не было продавцов орехов бетеля, которые встречаются в Тайбэе на каждом шагу. Климат здесь субтропический – влажный и душный, а в остальном я так и не понял, чем же один берег Тайваньского пролива отличается от другого. Множество ресторанов и баров – так же, как в Гуанчжоу, – заманивали клиентов предложением «самых свежих морепродуктов». Поистине, стоит только добавить слово «свежие», как вывеска сразу привлекает внимание, а само заведение приобретает солидность. За долгие годы я усвоил одну истину: если северянин садится за стол в провинции Гуандун, как только блюдо подано, нужно смело тянуть палочки, храбро хватать пищу, открывать рот, пережевывать ее большими кусками и ни при каких обстоятельствах не спрашивать, что это. В противном случае в ответ можно услышать, что это черви или змеи, какие-то насекомые или прочая живность, обитающая в воде. Все это великолепие чаще всего шевелится, не особо радуясь перспективе быть съеденным, и главное тут – не поддаться страху, иначе есть все шансы остаться голодным.

Где бы я ни оказался, мое внимание всегда привлекают местные цветы и деревья. Всю жизнь я провел в Северном Китае, где, стоит только поднять голову, увидишь сосну, а оглянешься кругом – заметишь ивы. Повсюду пышное многоцветье, но длится оно, увы, не круглый год. Экая досада! Когда я приехал в Фошань, на севере уже началась зима, а здесь еще царило лето с его волшебным буйством красок: тут и ярко-красный, и изящный фиолетовый – смотришь и не можешь нарадоваться. Однако меня всегда огорчало мое незнание ботаники – названия растений оставались для меня тайной. Когда известный китайский поэт Ли Сычунь приехал в столицу цветов город Париж, он написал стихотворение, и там были такие строчки: «Глядя на луну, думаешь о том, сколько сейчас времени на родине, видя цветок, вспоминаешь его китайское имя»[430]430
  Строка из стихотворения «На чужбине» поэта и литературного критика У Ми (1894–1978).


[Закрыть]. Сейчас я в Фошане, мне нет нужды думать о том, сколько времени сейчас на родине, или вспоминать цинские названия цветов, я и современных-то их названий не наю. Поэтому я, пожалуй, немного изменю эти строки: «Глядя на луну, нет нужды думать о том, сколько сейчас времени на родине, видя цветы, тяжело спросить их название». Опираясь на свои чувства, я судил о целом, исходя из частного. Все, что мне оставалось, – это любоваться красотой цветов и не задумываться о том, как они называются.

На улицах Гуанчжоу очень много мопедов, уж точно больше, чем в Пекине – я сразу это заметил. Теперь, оказавшись в Фошане, я понял, что здесь их количество сравнимо разве что с Бангкоком. Ситуация с многочасовыми пробками в столице Таиланда известна всему миру. Помню, как, томясь в ожидании, я от скуки начинал воображать, что заперт в старинном замке и не могу вырваться на свободу. Сердце наполняла героическая решимость, как вдруг откуда-то появилась птица Рух [431]431
  Рух – огромная мифическая птица в арабском и персидском фольклоре, часто в легендах ее родиной назывался Китай.


[Закрыть], поймала облако, взмыла в небеса, но повредила крыло, рухнула оземь и не могла пошевелиться… И чего только не придет в голову во время такого длительного сидения в машине.

Зато мопеды сновали между плотно стоящими автомобилями подобно юрким лодочкам. Мне даже вспомнились две строчки из стихотворения периода Тан: «Тысячи лодок на плаву, пусть одна тонет. Мириады деревьев весной в цвету, пока одно болеет»[432]432
  Строки из стихотворения «Отвечаю на стих, преподнесенный мне Лэтянем на нашей первой встрече на пиру в Янчжоу» танского поэта Лю Юйси.


[Закрыть]. Разумеется, мотоциклистов в Фошане меньше, чем в Бангкоке, а вот в Пекине движение затрудняют еще и велосипедисты, кстати, здесь они почему-то редкость, но иногда они могут ехать прямо по тротуару, как в Японии. Мопеды же сначала ползут в хвосте длинной очереди легковых машин, а затем быстро и стремительно, легко и грациозно петляют в щелях между ними: промелькнут справа, уклонятся влево, не успеешь и глазом моргнуть – а они уже умчались далеко-далеко. На всех водителях – защитные шлемы, и с первого взгляда не различишь, где мужчины, где женщины. Иногда, выглянув из окна машины, я краем глаза замечал, что на педали стоит нога, обутая в туфлю на высоком каблуке, а подняв глаза, видел, что из-под шлема выбиваются пряди длинных волос, и ветер играет ими. Это меня поражало: водитель – юная цветущая девушка, бравая и элегантная, однако в ней не меньше, чем в мужчине, чувствуются сила и авторитет. Она – точно Линь Сынян [433]433
  Линь Сынян – наложница Хэн-вана (дальнего родственника императора династии Мин, правившего областью Цинчжоу). Когда ее господин погиб от рук разбойников, она собрала армию из женщин, чтобы отомстить за него, и погибла в героическом бою.


[Закрыть], которую прозвали «Нежным полководцем». Подобные картины вызывают восторг и даже в некоторой степени зависть.

Фабрика фарфора в городе Фошань

Мои познания в географии оставляют желать лучшего, но я с детства слышал о городе Цзиндэчжэнь провинции Цзянси, где производят фарфор. Фошань также славится на весь мир своей керамикой, поэтому посещение местной фабрики фарфора – это святая обязанность для всех туристов.

Разумеется, мы не упустили такую возможность и отправились на экскурсию: сначала осмотрели небольшой храм предков, после чего все вместе друзья поехали на фарфоровый завод. Так как Линлин занимала высокий пост в местной администрации, наш кортеж везде встречали с особым почтением, всюду включали зеленый свет, и руководители лично выходили поприветствовать нашу делегацию. Мы, конечно, были этим польщены и чувствовали, что к нам проявляют теплоту и добросердечность.

Производственные цеха обычно закрыты для посетителей, но у нас, особых гостей, была привилегия там побывать. В просторном зале за столами сидели специалисты, большей частью молодые девушки. На столах громоздились куски черной глины, размоченные водой, – именно из нее создавались скульптуры (хотя это слово, вероятно, здесь не слишком уместно). Мастера разминали глину в руках, а затем лепили из нее маленьких животных, фигурки людей и многое другое – готовили изделия для обжига в печи. Север Китая известен поделками из теста, вот и сейчас лучше употребить слово «лепка», но сотрудников этого гигантского цеха нельзя назвать «лепщиками». Они вели себя непринужденно, одна девушка даже ела грушу, на ее лице сияла улыбка.

Мы прошли в выставочный зал, такой же просторный, как цех. Здесь вдоль стен тянулись ряды деревянных полок, на которых стояли уже готовые и довольно крупные изделия из цветного фарфора – их выразительные формы поблескивали и переливались разными цветами. Я узнал в некоторых статуэтках известных бессмертных и будд, почитаемых китайским народом. Особенно привлекал внимание Майтрейя [434]434
  Майтрейя – один из наиболее популярных бодхисаттв в буддизме, олицетворяет будущее процветание и блаженство.


[Закрыть] с выдающимся животом – изображение этого Будды можно увидеть в любом храме. Глядя на него, люди невольно вспоминают связанную с ним парную надпись: «Тот, у кого большой живот, может легко перенести те трудности, которые другим тяжело принять. Тот, кто может широко улыбаться, может улыбнуться всему, что происходит в этом мире». Вот и здесь он нам встретился – художник создал очень выразительный и жизнерадостный образ, чтобы Майтрейя еще больше нравился людям. Кроме будд, тут были выставлены фигуры известных исторических личностей, любимых в Китае. Были на полках и другие скульптуры, от множества прекрасных изделий глаза разбегались. В промежутках между стеллажами висели портреты художников с обязательным указанием звания мастера. Все эти мастера обладали высокими профессиональными умениями и навыками, и их, конечно, нельзя ставить в один ряд с молодыми девушками-художницами из цеха. Я подумал, что здесь словно исполняли песню «Белый снег солнечной весной», а в цехе звучат мелодии народности ба.[435]435
  Песня «Белый снег солнечной весной» была популярная в царстве Чу и славилась трудностью исполнения и понимания; в переносном смысле так принято говорить о чем-то утонченном и элитарном. Песни народности ба, напротив, отличались простотой и доступностью, этот оборот обычно используют как антоним песне «Белый снег солнечной весной».


[Закрыть]

Мне вспомнилось, как несколько лет назад чудесным весенним днем я отправился в Лоян полюбоваться пионами. В Лояне самые лучшие пионы в мире, и нет человека, который станет это отрицать. Также нет людей, не знающих, что пион – это достояние Китая. Каждый год во второй половине апреля цветущие пионы заполняют собой всю древнюю столицу Лоян. У больших дорог, в парках (особенно в самом большом парке при Императорском дворце) распускаются эти разноцветные, прекрасные, переливающиеся, словно драгоценная парча, цветы. Лоян погружается в море пионов, превращается в город цветов. Люди со всей страны, со всего мира, говорящие на разных диалектах и языках, одетые в разную одежду, обутые в разную обувь, стремятся попасть сюда, чтобы насладиться обликом и пределом возвышенности цветов, которые «на рассвете делают слаще вино» и «при луне украшают одежды»[436]436
  Строки из стихотворения «Любование пионами» танского поэта Ли Чжэнфэна.


[Закрыть]. Радостный смех и изумленные восклицания сливаются в единую мелодию, она обретает цвет и форму и возносится до самых небес.

В моих воспоминаниях это всеобщее упоение сверкало лучами желтого, зеленого и белого цветов – это знаменитое сияние лоянского фарфора. Трехцветная керамика периода Тан, которую изготавливали в Лояне, известна на весь мир. Скульптура верблюда или лошади, выполненная в этой технике, стоит дороже золота, но Танская керамика – это и гончарные изделия. К сожалению, мои познания в этом скудны, я до сих пор не могу четко разобраться, какая связь между трехцветной лоянской керамикой и цветными скульптурами Фошаня. Обе техники позволяют создавать в высшей степени красивые изделия, которые привносят блеск и роскошь в обыденную жизнь. Китай по праву гордится своим фарфором.

Я снова замечтался, мысли привели меня к мастерам скульптуры Западной Европы. Начиная с Древней Греции, этот вид искусства стал одним из основных предметов изучения для исследователей эстетики на Западе, традиция продолжается уже несколько тысяч лет и никогда не прерывалась. Зарождение скульптуры в Китае произошло позднее, чем в Древней Греции, и она никогда не занимала здесь столь важного места. Однако есть и знаменитые китайские скульпторы, самым известным из которых был Ян Хуэйчжи, живший в эпоху Тан. Вместе с У Даоцзы он учился по работам Чжан Сэнъяо [437]437
  Чжан Сэнъяо – китайский художник периода шести династий.


[Закрыть]. Впоследствии У Даоцзы стал корифеем живописи и великим скульптором и прославился на весь Китай. Однако, по-видимому, выдающихся преемников у него не оказалось.

Китайскую скульптуру как вид искусства совершенно нельзя ставить в один ряд с живописью. Последняя имеет многовековую историю, затрагивает самые разные сферы, обладает величием и блеском, много столетий сияет, словно солнце в зените. Талантливые художники и их чудные творения почти монополизировали китайскую историю искусств. Скульптура на их фоне выглядит истощенной, утратившей краски и недостаточно изысканной. Например, по всему Китаю можно встретить скульптурные фигуры будд, но их художественный уровень часто весьма низок. Конечно, есть и шедевры – Будды из камня и глины в Лунмэне, Юньгане, Дуньхуане, в горах Майцзишань, Дацзу и других местах привлекли внимание мирового арт-сообщества, но большая часть наших скульптур относится скорее к «народному творчеству».

Упомянув буддийские статуи, я вспомнил о том, как много лет назад посетил храм Ли Бина в городе Дунцзянъянь провинции Сычуань. Я оказался там после окончания «культурной революции» и видел, какие тяжелые испытания выпали на долю этого грандиозного, имеющего многовековую историю святилища. Неизвестные хулиганы вдребезги разбили скульптуры Ли Бина и его сына. После начала политики реформ и открытости снова забрезжил свет надежды, и здравомыслящие люди решили, что статуи следует вернуть. Были приглашены какие-то мастера из Института изобразительных искусств, работавшие в технике «западной школы». Их творение – две сидящие фигуры – и по сей день находится в храме. Возможно, художественный уровень этой работы и признается довольно высоким, однако, на мой взгляд, эти статуи совсем не сочетаются с величественным храмом и торжественными креслами, в которые их посадили. Они выглядят комично. Народные скульпторы Древнего Китая были никому не известны, к ним не относились всерьез, но тем не менее в них было что-то недосягаемое, достойное более глубокого изучения; их работы пока не получили достаточного освещения и комплексной оценки, что не может не огорчать.

Фабрика фарфора в городе Фошань – место, где гармонично сосуществуют искусство элит и творчество простого народа. Китайские народные художники, создающие скульптуры из теста и примитивную керамику, хранят множество тайн, ожидающих, когда их раскроют. Что мешает специалистам и ученым спуститься с башни из слоновой кости в реальный мир и заняться изучением этого вопроса? Если подобное произойдет, теория скульптуры в Китае непременно обогатится новыми открытиями.