Текст книги "Душой уносясь на тысячу ли…"

Путешествие в Бангкок

22 марта 1994 года мы с господином Ли Чжэнем и господином Жун Синьцзяном прилетели в Бангкок по приглашению известных китайских эмигрантов, живущих в Таиланде. Не будет преувеличением сказать, что за десять дней, проведенных в этом мегаполисе, мы смогли увидеть невиданное и услышать неслыханное.

Свободное время, которое удалось выкроить при плотном графике конференций, я использовал, чтобы набросать десять коротких эссе. Не осмелюсь назвать их полноценным произведением, скажу лишь, что мною двигало желание сохранить воспоминания – мимолетные, как следы гусей на снегу.

Первое прибытие в Бангкок

Войдя в самолет тайской авиакомпании, мы словно без перелета очутились в Таиланде. Салон самолета был идеально чист – ни пылинки. Характерный «самолетный» запах не чувствовался, а бортпроводники любезно улыбались. Я находился в приятном расположении духа и внимательно наблюдал за происходящим вокруг.

Тайские авиалинии славятся хорошей репутацией, реальность же превзошла ожидания. В течение всего полета (четыре часа десять минут) стюардессы непрерывно хлопотали: разносили кофе, вино. Обычно в бизнес-классе прямо в середине салона установлен винный шкаф, наполненный всевозможными китайскими и иностранными алкогольными напитками, так что пассажиры могут в любой момент налить себе бокал. Если бы китайский поэт и философ Лю Лин [127]127
  Лю Лин (ок. 221–300) – участник поэтического сообщества «Семь мудрецов из бамбуковой рощи»; славился пристрастием к вину.


[Закрыть] летел сегодня с нами, он точно бы напился до смерти, правда его завещание «похороните меня, когда я умру» невозможно выполнить в самолете – пришлось бы ждать приземления.

Бортпроводники, обслуживавшие наш рейс, не делали различий между бизнес-классом и эконом-классом и ко всем относились одинаково любезно. Стоило позвать стюарда, как он тут же направлялся к пассажиру и до краев наполнял бокал. Я не любитель выпить и совсем не разбираюсь в алкогольных марках, известных за рубежом, но бутылку с изображением кентавра [128]128
  Речь идет о французской марке коньяка «Реми Мартэн», логотипом которой марки является изображение кентавра, бросающего копье.


[Закрыть] на этикетке точно где-то видел раньше. Именно такую бутылку, сверкавшую золотыми бликами, и нес бортпроводник. Мысли мои снова вернулись к Лю Лину…

Начали разносить еду. Удивило, что сначала нам раздали меню – так делают в больших ресторанах крупных городов. Обычно авиакомпании других стран в рейсе предлагали пассажирам коробку с булочкой или чем-то вроде десерта, иногда – горячее блюдо. Разборчивые в еде пассажиры выбирали китайскую или европейскую еду. Те, кто относились к пище с безразличием, ели жареные овощи, рис с хлебом и сосиской. Нам же были предложены на выбор говядина, креветки или курица. Эти блюда и сами по себе выглядели очень аппетитно, но возможность отдать предпочтение тому, что больше нравится, делала их еще привлекательнее, ну а вкусовые качества были выше всяких похвал.

Может показаться, что столь теплая атмосфера должна была расположить к праздному наслаждению всем, что я вижу, слышу или пробую, но на деле все обстояло не так. Чем меньше времени оставалось до приземления, тем сильнее я беспокоился. Словно в гармоничную приятную мелодию постепенно проникал посторонний шум.

В чем же причина? Дело в том, что перед тем, как принять решение лететь в Бангкок, я расспросил друзей, которые бывали в этом городе и хорошо знакомы с положением дел в Таиланде. Мне хотелось перед посещением чужой страны познакомиться с ее обычаями и традициями. Однако мои уши наполнили не новости, которые могли бы меня обрадовать, а рассказы, заставившие пасть духом. Мне говорили, что сейчас в Бангкоке самое жаркое время года, разница в температуре с Пекином минимум тридцать градусов по Цельсию, что это самый загрязненный город в мире, да и по уровню пробок он на первом месте. Кроме того, там привыкли пить холодный чай, что для пекинцев чаще всего заканчивается диареей. Некоторые открыто убеждали меня: не надо ехать! Зачем в таком возрасте создавать себе проблемы? Услышав это, я не то чтобы пришел в уныние, но храбрости поубавилось точно. Однако о человеке с таким, как у меня, характером говорят: «Если лошадь вышла на тропу, то ее уже не остановить» – нужно смело идти вперед, ибо долг не позволяет оглядываться назад. Правда, поднимаясь на борт самолета, я чувствовал, будто за мной пришел Цзин Кэ [129]129
  Цзин Кэ – наемный убийца, подосланный, чтобы убить вана царства Цинь Ин Чжэна, будущего первого императора объединенного Китая Цинь Шихуана. Покушение завершилось провалом, Цзин Кэ был казнен.


[Закрыть].

По мере приближения к Бангкоку моя тревога росла. Загрязнение, пробки, холодный чай… Все-таки от себя не уйдешь. Чтобы отвлечься, я принялся разглядывать других пассажиров.

В Пекине перед вылетом я надел два свитера: один теплый, другой – более легкий. Первый пришлось снять сразу, как только мы поднялись на борт, но второй все еще оставался на мне. Из верхней одежды была куртка и трикотажные брюки. Разве человек в такой «экипировке» выдержит плюс тридцать семь градусов по Цельсию? Подумалось, что, если найдется герой, который снимет с себя всю одежду, я тут же последую его примеру и сделаю то же самое. Однако, к счастью или сожалению, на такой отчаянный поступок никто не решился. Я был разочарован. Если желания не оправдались, как можно не разочароваться?

В салоне загорелся красный сигнал – самолет приступил к снижению, и вскоре мы прибыли в аэропорт Бангкока. Сияющий яркими огнями зал ожидания приветствовал всех прилетевших в город. От моего беспокойства не осталось и следа.

Количество встречающих меня удивило, пришли и старые, и новые друзья. Нас представили проректору университета Хуацяо Чалермпракьет [130]130
  Университет Хуацяо Чалермпракьет – частный университет в провинции Самутпракан, недалеко от Бангкока, основанный в 1941 году на пожертвования китайских мигрантов.


[Закрыть], главе китайской общины господину Су и другим. Из уже знакомых были бывший ректор университета Таммасат [131]131
  Университет Таммасат был основан в 1934 году Приди Паномионгом, одним из лидеров Сиамской революции 1932 года; ранее носил название Университет этики и политики.


[Закрыть] доктор Чэнь Чжэньюй (теперь он занимал пост декана Академии восточных культур), госпожа Чэнь Хуа, с которой мы ранее встречались в Пекине, известный ученый господин Чжэн Июань и еще многие. Я заметил также выпускника факультета восточных языков Пекинского университета профессора Дуань Лишэна, а также профессора Линь Ушу, преподавателя в университете Сунь Ятсена [132]132
  Университет Сунь Ятсена основан в 1924 году лидером Синьхайской революции 1912 года Сунь Ятсеном и назван в его честь; находится в городе Гуанчжоу провинции Гуандун.


[Закрыть].

Людей было так много, что поздороваться со всеми оказалось затруднительно. Тут и там сверкали вспышки фотоаппаратов, на наши шеи надели красивые цветочные гирлянды. Эти «бусы» были сделаны из разных живых цветов, потому что в тропиках они распускаются круглый год. Их сильный аромат словно сочетал в себе искренность, дружелюбие, добрые пожелания. Этот запах дурманил, я будто и впрямь слегка захмелел. Немного взволнованный и растерянный, я сел в машину, которую вел господин Су. По проспекту, увешанному яркими фонариками, мы добрались до гостиницы. Жара не слишком меня донимала, несмотря на неверно выбранную одежду, так как температура была ниже ожидаемых 37–38 градусов. Грязи и заторов я тоже не заметил. Мы постояли в пробке на дороге совсем немного, чего не избежать ни в одном городе мира. Воображаемые «беды», которые не давали мне покоя в течение всего полета, растаяли, как льдинки, а стойкий аромат, источаемый цветочными бусами, напротив, становится все насыщеннее. Овеянный им, я погрузился в мир сладких грез в свою первую ночь в Бангкоке.

2 мая 1994 года

Фонд «Баодэ шаньтан» и учитель Дафэн

На следующий день мы были приглашены в фонд «Баодэ шаньтан».

Прошла моя первая ночь в Бангкоке – огромном мегаполисе, совершенно незнакомом и таинственном. Но и фонд «Баодэ шаньтан» («Воздаяние за добродетель») был не менее загадочен, даже в его названии, казалось, скрывался мистический смысл. Однако, как гласит известная поговорка, «гость следует желаниям хозяина». Мы должны были уважать планы организаторов.

Знакомые в Пекине рассказывали мне о Бангкоке и предупреждали, что в это время года здесь гораздо жарче, чем у нас. Я – бывалый путешественник и повидал немало мест, меня трудно удивить разницей температур. Как говорится, «кто видел облака на горе Ушань, не признает других облаков»[133]133
  Имеется в виду человек, который многое повидал и которого трудно удивить.


[Закрыть].

Однажды я летел в Мали из Касабланки через Алжир, Северную Африку и пустыню Сахара. Мали порой называют «печью мира». Прибыли мы туда как раз в самое пекло. Когда наш самолет начал снижение, чтобы приземлиться в аэропорту, я вдруг почувствовал, что превратился в цзяоцзы [134]134
  Цзяоцзы – пельмень.


[Закрыть], ожидающий, когда его приготовят. Чем ниже опускался самолет, тем жарче становилось. Когда мы вышли из самолета, температура достигала 46 градусов по Цельсию, и была полная иллюзия, что меня, подобно цзяоцзы, бросили прямо в кастрюлю с кипящей водой! Конечно, я беспокоился, не придется ли мне снова стать пельменем, на сей раз уже в Бангкоке.

Однако небеса нам благоволили – в Таиланде был сезон дождей. За день до нашего приезда прошел сильный ливень, в ночь прилета он повторился. Стало прохладно. Тайцы пошутили: «Это вы привезли прохладную погоду из Пекина». Мы ответили: «Только с вашей легкой руки».

Все посмеялись и сели в машину. Я вдруг вспомнил Куньмин, где круглый год царит лето, но стоит только пролиться дождю, сразу чувствуется осень. В машине жары не ощущалось. За окном, обгоняя друг друга, неслись тысячи автомобилей, иногда образовывалась пробка. Дождь прекратился, но море воды вокруг осталось. Городская ливневая канализация не справлялась и «славилась» этим на весь мир. Иногда глубина уличных луж была в полфута. Вода могла стоять по несколько дней, и тогда машины словно плыли по дорогам, напоминая лодочки на реках в Цзяннани. Мотоциклы благодаря своим небольшим габаритам протискивались между машин-лодочек, как проворные рыбки. Удивительная картина!

Наконец, мы добрались до фонда «Баодэ шаньтан».

Только оказавшись на месте, я узнал, что этот фонд тесно связан с буддийским монахом Дафэном, жившем в Китае в период Сун. Между Китаем и Таиландом несколько тысяч ли, эпоху Сун и сегодняшний день разделяет целое тысячелетие. Мог ли учитель Дафэн, чей портрет висит здесь в приемной, переплыть море и добраться до Таиланда? В душе я сомневался.

Оказывается, это долгая и весьма запутанная история. Дафэна нет в «Жизнеописании достойных монахов»[135]135
  «Жизнеописание достойных монахов» – памятник буддийской исторической литературы, описывающий историю раннего буддизма в Китае.


[Закрыть]. Свидетельства о нем, пусть и лишенные подробностей, встречаются в произведениях «Описание уезда Чаоян» периода правления минского императора Чжу Цзайхоу и в «Справочнике округа Чаочжоу», созданном во время правления императора Цин Цяньлуна. Дафэн также упоминается и в фольклорных источниках. Доподлинно известно, что он родился в период Сун в округе Вэньчжоу [136]136
  Современная провинция Чжэцзян.


[Закрыть]. Его имя в миру – Линь Линъэ, второе имя, полученное после совершеннолетия, – Тунсоу. Родился он либо в 1039, либо в 1093 году, умер в 1127 году. До принятия монашества получил степень цзиньши [137]137
  Цзиньши – высшая ученая степень в системе государственных экзаменов кэцзюй.


[Закрыть] и занимал пост начальника уезда, а в шестьдесят лет оставил службу и ушел в монастырь. Впоследствии он странствовал и добрался до уезда Чаоян в провинции Гуандун. Исповедовал популярное в то время учение чань-буддизма и совершил немало добрых дел: молился за сельских жителей, чтобы им сопутствовала удача, и чтобы происходило меньше потрясений, бесплатно раздавал больным лекарства, помогал пострадавшим от стихийных бедствий, лечил больных и занимался захоронением неопознанных покойников. Конечно же, местные бедняки смотрели на Да Шена с восхищением и уважением. Кроме того, на собранные подаяния он построил мост, используя передовые на тот момент достижения науки: установил в плотном грунте речного дна фундамент, что придало конструкции прочность. Мост принес людям большую пользу, а его создатель вновь получил одобрение местных жителей. Однако, несмотря на добрую славу среди сельчан, имя Дафэна не упоминается в «Жизнеописании достойных монахов».

Когда Дафэн скончался (это произошло в годы правления императора Цяньлуна в период Южная Сун), земляки возвели в его честь храм Баодэтан [138]138
  «Баодэ» в переводе с китайского означает «выказать благодарность за совершенное добро».


[Закрыть]. Миновало уже более восьмисот лет, но здесь по-прежнему зажигают благовония. Такое редко встречается в истории китайского буддизма. Служители храма много занимаются благотворительностью: жертвуют чай, строят мосты, прокладывают дороги, помогают при стихийных бедствиях, бесплатно оказывают медицинскую помощь, хоронят неопознанных умерших. Такие дела встречают одобрение у живущих рядом людей, и они активно поддерживают храм.

В Гуандуне много святилищ Баодэтан. До начала Второй мировой войны их насчитывалось более пятисот, люди повсюду молились Дафэну. После начала политики реформ и открытости [139]139
  Имеется ввиду политика, инициированная Дэн Сяопином в 1978 году и направленная на проведение экономических реформ и открытость внешнему миру.


[Закрыть] разрушенные храмы в Чаочжоу и Шаньтоу были восстановлены. Большинство китайских эмигрантов переехали в Таиланд из этих районов, поэтому естественно, что фонд «Баодэ шаньтан» появился на тайской земле. Он был основан в 1897 году и работает уже 97 лет. Фонд хранит наследие Дафэна и продолжает традицию добрых дел. Один из эмигрантов побывал в деревне Хэпин округа Чаоян и привез оттуда в Таиланд золотую статую Дафэна, ее перемещали множество раз, пока в честь Учителя не построили храм. Вывеска над входом гласит: «Храм Баодэтан». Располагается он как раз напротив входа в центральное здание фонда.

Наш сегодняшний визит не был официальным, но произвел на меня глубокое впечатление. Конечно, атмосфера здесь пронизана религиозностью, но это не давит. Офис организован, как в крупной современной компании. Нам рассказали о его устройстве, а затем мы отправились в святилище Дафэна, которое располагалось прямо напротив. Дождевая вода, затопившая улицу, продолжала прибывать, и, хотя до святилища было рукой подать, перейти дорогу вброд представляло проблему. Нам оставалось только стоять у кромки воды и наблюдать. Это, конечно, выглядело не так, как описано у Чжуан-цзы: «…она [Желтая Река] разлилась так широко, что невозможно было отличить лошадь от буйвола»[140]140
  Отрывок из главы XVII «Осенний разлив» одного из основополагающих даосских трактатов III в. до н. э философа Чжуан-цзы. Перевод В. В. Малявина. Цит. по: Даосские каноны. Философская проза. Книга 2, часть 2. Чжуан-цзы. Внешний раздел. Иваново: Издательство «Роща», 2017.


[Закрыть] – противоположный берег и улица четко просматривались. Все было как обычно: снова машины, застрявшие в пробке, напоминали лодочки на реках в Цзяннани, а мотоциклы протискивались между ними, точно рыбки…

Организаторы предложили приехать сюда в следующий раз, и нам пришлось вернуться в гостиницу.

Через несколько дней состоялся официальный визит. Дождь в тот день закончился рано, небо посветлело. Дорога перед зданием фонда из бескрайнего синего моря превратилась в тутовую плантацию [141]141
  Автор упоминает две части поговорки «равнина стала морем, море превратилось в сушу», которую используют, чтобы описать большие перемены.


[Закрыть], и перед нами показалось святилище Дафэна. Я полагал, что место моления Учителю, чьи таланты и добрые дела так чтут, будет выглядеть пышно и грандиозно. В моем воображении оно напоминало огромный дворец с золотыми статуями в десять чжанов высотой и с пятью сотнями учеников. Но святилище, которое я увидел, было не больше деревенских храмов Земли или храмов Гуань-ди [142]142
  Гуань-ди – в китайской мифологии бог войны и богатства. Прообразом Гуань-ди стал легендарный полководец Гуань Юй (160–219), известный своим бесстрашием и благородством.


[Закрыть] в Китае.

Войдя через ворота, мы попали во двор, длина и ширина которого не превышали двадцать чи. Прошли немного вперед и остановились в главном обрядовом зале; боковых и задних залов было не видно. Статуя, вопреки ожиданиям, оказалась всего несколько чи в высоту – размер совершенно не впечатлял. Крошечный двор и главный зал заполнили верующие. Все дышало набожностью и строгой торжественностью, которые передавались любому, кто ступал на территорию святилища. Я наблюдал за этим с большим интересом.

Женщины, сидевшие кружком во дворе, складывали золотистые и серебристые бумажки в квадраты и ромбы [143]143
  Речь идет о бумажных ритуальных деньгах, которые, по китайской религиозной традиции, сжигаются во время моления духам и поминовения умерших.


[Закрыть]. Эти фигурки я помню с самого детства – было принято сооружать из них горку и сжигать ее во время похорон или молитвы предкам, а вот в качестве жертвоприношений духам их не использовали. Фигурки в святилище Дафэна в Бангкоке отличалась по форме от китайских «башмачков» из золотой и серебряной бумаги. Увидев их, я погрузился в размышления…

Раньше считалось, что после смерти человек попадает в загробный мир, где у него нет ни одной знакомой души (в данном случае – «ни демона»), а потому следовало «дать» ему посредством костра побольше денег в эту дальнюю дорогу (я использую неверные термины, не могу вспомнить правильное название, но, кажется, сейчас так еще говорят). Теперь фигурки в виде лодочки или башмачка из золотой бумаги больше не сжигают, ведь умершие перебрались в загробный мир давным-давно, вероятно, некоторые из них занялись там коммерцией, приобрели богатство и влияние. Зачем им деньги потомков? А может быть, причина в том, что деньги в загробном мире все равно что пятое колесо у телеги – мертвым не нужны золотые «башмачки».

Так, переключаясь с одной мысли на другую, я немного отвлекся. Но раз уж об этом подумал, должен сделать заявление: упомянутые предки – это китайцы, а не тайцы.

Вернувшись из мира фантазий, я вновь оглядел главный молельный зал и невысокую статую Дафэна. Учитель сидел совершенно прямо, перед божницей были расстелены молитвенные коврики, люди, стоя на коленях и сложив руки на груди, шептали молитвы. Какие каноны они вспоминали, что говорили – известно только им самим.

Ниша для статуй была заполнена ярко горящими свечами, в зале курились благовония. Учитель Дафэн улыбался, рот его был приоткрыт, и, казалось, слова вот-вот сорвутся с губ. Он словно посылал милость и счастье стоящим перед ним верующим. Воздух в зале был насыщен ароматами так сильно, что у меня затуманился взор. В подвижном, как облака или туман, мареве я вдруг смутно увидел пострадавших от стихийных бедствий, которым помог Дафэн, умерших, которых он похоронил, увидел даже то, как он просил подаяния и строил мост у себя в деревне. Дафэн и сам стал золотым мостом, соединяющим китайских эмигрантов с родиной, а улыбка Учителя вызывает у людей ощущение благодати.

С этими мыслями я покинул святилище Дафэна.

17 мая 1994 года

Доктор Чжэн Улоу

Доктор Чжэн Улоу родился в семье коммерсантов. Он получил отличное экономическое образование, любит и понимает культуру и без устали занимается самосовершенствованием. Настоящий эрудит, говорящий на нескольких восточных и западных языках, он владеет искусством каллиграфии и способен оценить древнекитайскую живопись. Чжэн Улоу содействует развитию культуры Китая и Таиланда, он словно перекинул мост дружбы между тайским и китайским народами, благодаря ему обрели тесную связь понятия «патриотизм» и «интернационализм». Доктор Чжэн Улоу любит людей и соблюдает этикет; невозможно пересчитать, сколько добрых дел он совершил, за что и пользуется заслуженным уважением в обществе. Даже в преклонном возрасте он обладает такой энергией, которой может позавидовать молодежь. Этот кажущийся обычным, но на самом деле выдающийся человек сочетает в себе много разных и порой несколько противоречивых черт.

Может ли такой удивительный человек существовать в реальном мире? Может! Доктор Чжэн Улоу – крупный бизнесмен и педагог, яркий представитель китайского иммигрантского сообщества в Таиланде.

Как гласит китайская поговорка, репутация идет впереди человека. Еще говорят: «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать». Я еще раз убедился в правдивости этих выражений, познакомившись с доктором Чжэн Улоу лично. За последние несколько лет мне не раз приходилось слышать его имя. Я не слишком разбирался в том, что происходит в Таиланде, но, так как это было связано с работой, мне хотелось узнать о нем больше. За последние сорок-пятьдесят лет мне посчастливилось подружиться со многими тайцами, среди которых есть специалисты по Китаю, преподаватели и даже один известный писатель. Также я познакомился с несколькими китайцами – гражданами Таиланда с факультета Восточных языков Пекинского университета: госпожой Фань Хэфан, господином Хоу Чжиюном, господином Чжэн Сяньмином и другими. Благодаря им мои знания о Таиланде стали глубже, но посетить эту страну и лично познакомиться с доктором Чжэн Улоу все никак не удавалось.

Наконец в марте этого года такая возможность появилась. Я прибыл в Бангкок по приглашению господина Чжэн Улоу, чтобы принять участие в церемонии открытия университета Хуацяо Чалермпракьет, который он основал. Господин Улоу организовал в своем роскошном особняке торжественный ужин. Здесь были гости из Китая, Гонконга, Тайваня, США: ректоры университета Сунь Ятсена профессор Цзэн Ханьминь и профессор Цай Хуншэн, ректор Шаньтоуского университета профессор Линь Вэймин, ректор Китайского университета Гонконга профессор Гао Кунь, бывший ректор университета Гонконга профессор Хуан Лисун, профессор Жао Цзунъи, тайваньский профессор Лан Цзиншань, ректор Калифорнийского университета в Беркли Тянь Чанлинь. Известные ученые со всех концов света съехались в Бангкок. Мы с Ли Чжэном и Жун Синьцзяном представляли Пекинский университет.

Я совершенно не ожидал, что профессор Чжэн Улоу, пожимая мне руку при знакомстве, скажет: «Я читал вашу книгу». Удивление мое было совершенно искренним, ведь мы буквально из разных миров и работаем в совершенно отличных сферах. Откуда он знает о моей книге? Может, сказал эту фразу просто из вежливости? Последовавший за этим разговор не оставил сомнений в правдивости его слов. Через несколько дней я выступал с лекцией в Международном торговом центре. Господин Чжэн Улоу, будучи невероятно занятым человеком, выкроил минутку и пришел на лекцию, поскольку его интересовал мой взгляд на восточную и западную культуры.

Позже в тот же день господин Чжэн Улоу пригласил нас к себе домой и показал коллекцию произведений искусства, которую собирал много лет. Хозяйская дочь вышла навстречу и приветствовала гостей. Комнат в доме было великое множество. Дом, вероятно, не превзошел бы дворец Цинь Шихуана Эпангун, но большие и маленькие залы с роскошным убранством изумляли и вызывали восторг. Сложно сказать, по какой причине, но мне показалось, что хозяин уделял мне больше внимания, чем прочим гостям. Рассказывая о приобретенных им произведениях китайской живописи и каллиграфии, он всегда приглашал меня в первый ряд. Все ценные работы были оформлены в свитки и аккуратно развешаны на стенах. Среди них были подлинные шедевры – работы известных художников эпохи Мин Тан Боху и Цю Шичжоу. Также в коллекции имелась работа Чжан Дацяня [144]144
  Чжан Дацянь (1899–1983) – знаменитый китайский художник XX века.


[Закрыть] и каллиграфия Юй Южэня [145]145
  Юй Южэнь (1879–1964) – китайский политический деятель, журналист, писатель, каллиграф.


[Закрыть]. Господин Улоу говорил об этих произведениях с чувством восхищения и глубокого почтения к их создателям. Эти экспонаты, вне сомнения, были ему безгранично дороги, более того, он, очевидно, испытывал неподдельный интерес ко всей китайской культуре и ощущал связь с той землей, на которой родился.

Оказалось, что Чжэн Улоу обладает знаниями и искусно владеет техникой каллиграфии. Красивое написание иероглифов – вид искусства, которым китайцы овладели в совершенстве, и ни один народ мира не может с нами в этом соперничать. У горы есть подножие, у воды – источник, у дерева – корни. Иероглиф – это подножие, источник и корень китайской каллиграфии. Без иероглифов искусство каллиграфии было бы невозможным.

История этого вида искусства насчитывает более двух тысяч лет. Свое развитие он начал с каллиграфии Ли Сы [146]146
  Ли Сы (280–208 до н. э) – влиятельный государственный деятель и главный советник при дворе Цинь Шихуана.


[Закрыть] в стиле сяочжуань [147]147
  Сяочжуань – официальный стиль письма в период Цинь, один из архаичных стилей каллиграфии.


[Закрыть], позднее появлялись новые шрифты: лишу, кайшу, синшу, цаошу. Новые эпохи рождали своих мастеров – «В каждом поколении свои таланты, и слава их идет за ними многие сотни лет»[148]148
  Отрывок из произведения цинского поэта и историка Чжао И «Беседы и стихи».


[Закрыть]. Мы живем в постоянно меняющемся мире, и может показаться, что искусству красивого письма здесь нет места. Однако на самом деле даже в периоды самых бурных исторических перемен есть нечто, всегда остающееся незыблемым. Как говорится, «при всех изменениях сущность остается неизменной».

Оставим в стороне шрифты чжуаньшу и лишу, поговорим о кайшу, синшу и цаошу. Основа – это шрифт кайшу. Сначала следует научиться писать горизонтальные и вертикальные черты и точки; только освоив эти азы, можно двигаться дальше. Возьмем в качестве примера строительство здания. Сначала нужно заложить фундамент, затем построить первый этаж, а на его основе возводить второй, третий и все остальные. В буддийских трактатах есть притча о том, что невозможно построить дом, начав со второго этажа. Некоторые современные каллиграфы, не овладев базовой техникой письма, создают работы, на мой взгляд, более похожие на каракули. Эти горе-художники как раз относятся к людям, желающим построить здание, минуя первый этаж.

Каллиграфия господина Улоу совсем иная. Он пишет шрифтом кайшу, где нет места оригинальности, нет пространства для ошибок и излишеств. Господин Улоу владеет не только шрифтом кайшу, характерным для мастеров Чжао Мэна периода Юань и Дун Цичана эпохи Мин. Он пользуется образцами письма признанных мастеров периода Тан: отца и сына Ван Сичжи и Ван Сяньчжи, каллиграфа Оуян Сюня (стоит вспомнить его работу «Цзючэнгун») и мастера Лю Гунцюаня. Кайшу – стиль, которым написаны древние буддийские канонические рукописи периода Тан, найденные в пещерных храмах в Дуньхуане [149]149
  Дуньхуан – город в провинции Ганьсу, неподалеку от которого находится пещерный храмовый комплекс с хранилищем священных буддийских сутр (пещера Цанцзиндун).


[Закрыть]. Думаю, если Чжэн Улоу перепишет буддийские сутры мелким кайшу, то их будет не отличить от подлинников, хранящихся в Дуньхуане. Характерные особенности шрифта кайшу – изысканность, но не вычурность, энергичность, но не размашистость. Навыки такого высокого уровня каллиграфии не приобретаются в одночасье.

Во время экскурсии по дому господин Улоу показал нам даже свои каллиграфические инструменты. Стоило взглянуть на них, как становилось понятно, что они подобны «мечу, который натачивался десятки лет». Очевидно, что путь к мастерству совсем не легкий. Только соединив природный талант с усердным трудом и практикой, можно добиться высоких результатов.

Упорство и целеустремленность господина Улоу проявляются не только в каллиграфических работах. Его тетради для упражнений очень похожи на прописи, какими пользуются китайские дети в начальных классах. Разлинованные страницы одних аккуратно исписаны тайскими буквами, словами и короткими предложениями, другие заполнены буквами английского алфавита, словами и короткими предложениями на английском языке. Стало ясно, что хозяин тетрадок сейчас свободно владеет и тайским языком, и английским, и что далось ему это нелегко.

Познакомившись поближе с господином Улоу, я осознал, что его успех, как и успех других людей, – отнюдь не случайность. Говорят, что достижения зависят от трех факторов: врожденных способностей или природных талантов, трудолюбия и удачного случая. Все три составляющие очень важны. Многие полагают – и я согласен с ними – что среди трех упомянутых условий успеха важнее всего трудолюбие. Нужно прилагать усилия, быть упорным и настойчивым, и это восполнит недостаток природного таланта. Более того, прилежность повлечет за собой новые возможности. Господин Улоу – прекрасный тому пример. Что касается его занятий каллиграфией или иностранными языками (тайский для него стал вторым родным языком), энтузиазм и усердие, с которыми он относится к делу, не могут не восхищать. Есть китайская поговорка: «На гору учености ведет только ода тропа – трудолюбие, а в море знаний только усердие станет лодкой»[150]150
  Аналог русских поговорок «Терпение и труд все перетрут» и «Тяжело в учении – легко в бою».


[Закрыть]. Господин Улоу стал живым доказательством справедливости этих слов.

Спустя несколько дней после приема Чжэн Улоу пригласил друзей посетить его загородную виллу для гольфа. Я с трудом ориентировался в запутанных улочках Бангкока. С ходу определить, где север, а где юг, мне не удалось, поэтому не скажу, в какой стороне от города эта вилла находилась. Зато я хорошо помню свои впечатления от поездки. Виды вокруг совершенно отличались от ставших привычными высотных зданий, поднимающихся до самого неба. Несмотря на то, что полей со струящимся по ним туманом здесь не было, близость природы все-таки чувствовалась. К одноэтажному дому прилегал просторный двор. Некоторые комнаты еще не были отделаны. Мы сняли обувь и зашли в похожее на беседку помещение, служившее одновременно гостиной и картинной галереей. Пол был гладким, словно зеркало. Внутри еще не поставили ни столов, ни стульев. Господин Улоу сказал: «В следующий раз, когда приедете в Бангкок, приглашаю вас здесь погостить». Я снова и снова повторял слова благодарности, но про себя думал: это сказано лишь из вежливости. Однако через несколько дней во время прощального ужина, устроенного в честь нашего отъезда, Чжэн Улоу снова повторил эти слова. Очевидно, что он уже все решил. Я был ему безмерно благодарен, чувствуя, однако, что осуществление этого плана в будущем едва ли возможно, как облака, которые «еще дальше, чем тысячи хребтов Пэншань»[151]151
  Строка из стихотворения «Без названия» танского поэта Ли Шанъиня.


[Закрыть].

Во время всех мероприятий и встреч господин Улоу держался уверенно, был бодр и энергичен, его движения поражали своей решительностью, а поступь – легкостью. Он совсем не выглядел, как пожилой человек за семьдесят, и мог дать фору своим более молодым коллегам. Мне даже вспомнилась строчка из китайской философии о быстроте и гибкости: «[Путь Учителя] манящим говором витает впереди и вдруг уж остается позади»[152]152
  Фраза о гибкости конфуцианского учения из трактата «Суждения и беседы» («Лунь юй»), составленного учениками Конфуция на основе высказываний и поступков учителя, а также его диалогов с учениками. Цит. по: Суждения и беседы. Лунь юй / Конфуций; научный перевод [с китайского] А. Е. Лукьянова; поэтический перевод В. П. Абраменко. М.: Международная издательская компания «Шанс», 2019.


[Закрыть]. Добавлю две строчки: приходит, словно дождь льется, уходит, словно ветер мчится. Думаю, такое описание очень ему подходит.

Когда китайские друзья средних лет рассказывали мне о Чжэн Улоу, они всегда называли его «председатель совета директоров» или «доктор Улоу», что говорило о глубоком уважении к нему. Сам же господин Улоу, несмотря на полное отсутствие высокомерия, всегда предъявляет к другим те же высокие требования, что и к себе, не забывая при этом проявлять заботу. Будучи руководителем и человеком в возрасте, он никогда не пользуется своей известностью и богатством для низменных целей и относится уважительно к каждому подчиненному.

Однажды после какой-то церемонии в университете Хуацяо Чалермпракьет гости, среди которых были и школьники, собрались в столовой, чтобы перекусить. Людей было слишком много, расставить достаточное количество стульев и столов, чтобы все удобно расселись, никак не удавалось. Поступали просто: те, кому посчастливилось найти стул, присаживались, открывали коробку с едой и приступали к трапезе. Господин Улоу, держа в руках такую коробку, подошел к нам и присел. Он не стеснялся, был очень естественным. Никогда бы не подумал, что мне доведется вот так запросто обедать вместе с ним. Пусть это мелочь, но разве не из мелочей складывается большая картина?

За последующие несколько дней мы посетили множество мест: фонд «Баодэ шаньтан», основанный китайскими эмигрантами, Центр международной торговли, Дом землячества Чаочжоу, Храм предков Чжэн Чжида, Больницу китайских эмигрантов, банк Цзинхуа. Все эти организации связаны с господином Улоу, а некоторые им основаны. Я также слышал, что за пределами Бангкока существует немало заводов, компаний и других проектов, основанных Чжэн Улоу, что демонстрирует его способность к организации бизнеса, говорит о высоких лидерские качествах, энергичности и стремлении развиваться. Сейчас он выступил с инициативой открытия Университета Хуацяо Чалермпракьет. Можно сказать, это очередной этап его деятельности. Некоторые из вышеперечисленных организаций являются благотворительными, например, помогают пострадавшим во время стихийных бедствий, другие – популяризируют китайскую культуру в Таиланде. В каждой из этих сфер достигнуты блестящие результаты. Чжэн Улоу соединил духовное и материальное, он управляет бизнесом и создает некоммерческие организации. Его пример вдохновляет. Так, в 1991 году господин Улоу, не испугавшись дальнего пути, лично возглавил группу спасателей, которые отправились в Китай, чтобы бороться с последствиями наводнения и помогать пострадавшим. Судя по состоянию здоровья, этот человек, словно солнце в зените, в полном расцвете сил, поэтому и в рабочей деятельности, и в жизни его ждет долгая дорога.