Текст книги "Душой уносясь на тысячу ли…"

Госпожа Аяко и другие дамы,

Спасибо за ваше письмо, печенье радости из Иокогамы, которые вы любезно прислали, я получил и безмерно благодарен. Случайная встреча с вами произвела на меня глубочайшее впечатление, я никогда ее не забуду. Находясь рядом с вами, я убедился, что дружба между народами Китая и Японии крепка и имеет долгую историю. Мы будем передавать традицию этой дружбы из поколения в поколение.

С уважением и пожеланиями благополучия,

Цзи Сяньлинь

12 июля 1986 год

Эта встреча – действительно пустяк, мы провели вместе не больше получаса. В реке жизни это не более чем рябь или пена на воде. Однако наше свидание, очевидно, оставило глубокий след в памяти этих простых японских женщин, а их письмо – в моей. Если использовать термин буддизма, это называется «юаньфэнь» – предопределение, судьба. Слово «случайность» тоже подходит. Как бы то ни было, за этими понятиями стоит неизбежность, происходящая из крепкой дружбы между Китаем и Японией. Эта глубокая привязанность формировалась тысячи лет, ее нельзя просто так стереть.

Ах, какой же я старый! Однако, хочу заметить, хоть и старый, но все еще бодрый. Последние полвека я не изучал Японию, кроме того, из-за личного опыта в прошлом не испытывал к этой стране никакой симпатии. Опыт многолетнего тесного общения с японцами полностью изменил мое отношение к этой стране, большую роль сыграли и две поездки в Страну восходящего солнца. Благодаря дружбе с господином Мурофуси и его семьей и неожиданной встрече с четырьмя путешествующими преподавательницами я, кажется, по-настоящему разглядел японскую душу. Хочу верить, что народы Китая и Японии смогут разглядеть сердца друг друга, а слова о дружбе, передающейся из поколения в поколение, не останутся пустым лозунгом. Искренне этого желаю.

28 июля 1986 года, утро в горах Лушань

Записки о Непале

Перелететь через Эверест

Наш самолет вылетел из Пекина. Небо в облаках протянулось на тысячу ли, бескрайнее и необъятное. Через три часа стюардесса объявила, что под нами центр Тибета – Лхаса. Мы приникли к иллюминаторам, пытаясь рассмотреть, что там внизу. Заснеженные горные пики вздымались словно океанские волны, среди множества ущелий виднелись деревушки. Белоснежный дворец Потала – резиденция Далай-ламы в Лхасе – был отчетливо виден.

Не успели мы и моргнуть глазом, как пейзаж внизу полностью изменился. Брахмапутра извивалась между горными вершинами темно-зеленой лентой. «Как белый шелк, течет вода – чиста, легка…»[103]103
  Се Тяо. Всхожу вечером на гору Саньшань и смотрю издали на столицу. Перевод А. Е. Адалис. Цит. по: Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии. М.: Художественная литература, 1977.


[Закрыть], писал китайский поэт Се Тяо, я же увидел не белый шелк, а ленту цвета зеленого нефрита.

Прошло немного времени, и мы услышали новое объявление – самолет пролетал над Джомолунгмой. Мы снова прильнули к иллюминаторам. Тысячелетних горных вершин было великое множество, на каждой висела льдистая шапка, падающие на снег солнечные лучи отражались и резали глаз, от этого зрелища захватывало дух. Но какая же из этих гор Джомолунгма? Пассажиры разделились на два лагеря: первые утверждали, что она слева по борту, вторые – что справа. Среди нас не было авторитета, который мог бы рассудить этот спор. Разве что сама божественная мать Джомолунгма подаст нам знак?

Времени вникать в полемику у меня не было, я во все глаза глядел в наиболее вероятном направлении, старался рассмотреть каждый из тысячи снежных пиков, торчащих под нами. Одну минуту я думал, что этот пик похож на Джомолунгму, но не успевал и моргнуть, как из облаков вдруг вырастала другая гора, еще больше и величественнее предыдущей. Однажды мне даже показалось, что на вершине реет красный флаг с пятью звездами [104]104
  Государственный флаг Китайской Народной Республики.


[Закрыть] и отбрасывает на чистый снег багровый румянец. Я смотрел и не мог нарадоваться, опьяненный своим воображением.

Самолет летел вперед, горные вершины сменяли одна другую, как и мысли в моей голове. Вскоре горы осталось позади, а я утешал себя мыслью, что если уж я во все глаза смотрел на такое количество пиков, то один из них обязательно должен был оказаться тем самым. То есть, можно сказать, что я увидел это вселенское чудо – самую высокую гору в мире. Успокоив себя таким образом, я не терял бодрости духа и приподнятого настроения на всем нашем пути до столицы Непала Катманду.

25 ноября 1986, года раннее утро в гостинице в Катманду

Собаки в Катманду

В детстве я жил в деревне и целыми днями возился с собаками. Они были моими компаньонами, куда бы я ни отправился. Собака никогда не представлялась мне чем-то ценным и редким, в то же время одна них оставила в моей душе очень глубокий след. Когда моя мать скончалась, дом оказался пуст. Та собака, которую она держала (я сейчас даже не вспомню, какого она была цвета), по-прежнему каждый день лежала у наших ворот, охраняла дом и никуда не уходила. Хозяйки уже не было в этом мире, и собаку никто не кормил. Она, кажется, уже поняла это, но, несмотря на голод, не отходила от нашей облезлой двери. Помню, как в сумерках я шел один из центра деревни к дому, где лежала в гробу моя мать, а на пороге лежала собака, потерявшая свою хозяйку. Глазами, полными слез, она смотрела на меня – ребенка, оставшегося сиротой. Слабо виляя хвостом, она обнюхала мои ноги, и в бескрайней вселенной словно остались только я и эта собака. Я ронял даже не слезы, я ронял кровь, это была кровь, которой обливалось мое сердце. Мы с этим несчастным псом должны были стать друг для друга опорой и утешением, но мне нужно было уезжать из деревни, и я не мог взять его с собой. Расставаясь с ним, я плакал и крепко прижимал его к груди. Идут годы, но я по-прежнему не могу простить себе, что бросил его тогда, и каждый раз, вспоминая об этом, на глаза наворачиваются слезы. Я уверен, что и после моего отъезда пес продолжал сидеть у нашего порога. Мне невыносимо думать о том, что с ним стало. Знаю, что эта собака была утешением для моей матери, тем существом, привязанность и любовь которого она получала вместо моей, сыновней любви.

С тех пор я стал ценить всех в мире собак.

Оказавшись в большом городе, я нечасто встречал бездомных собак, к тому же в течение несколько лет на собак в Пекине практически был введен запрет, они стали настоящей редкостью на улицах.

Мог ли я вообразить, что в Катманду меня будет ждать такой сюрприз! Как только машина выехала с территории аэропорта и оказалась в центре города, по обеим сторонам узкой дороги я увидел собак – больших и маленьких, черных и коричневых. Они деловито бегали в компании по-домашнему одетых детей. Псы виляли хвостами, искали остатки еды, уткнувшись носами в землю, или клянчили ее.

Эта, казалось бы, незначительная деталь – встреча в чужой стране за тысячи ли от дома с милыми моему сердцу собаками – глубоко тронула меня.

Псы, казалось, совсем не понимали мое настроение. Они, видимо, не обладали способностью отличать местных от иностранцев. Я так расчувствовался, а они и бровью не повели, равнодушно продолжали вилять хвостами и нюхать все вокруг, желая найти что-нибудь съедобное.

Вернулись в гостиницу из китайского посольства мы уже затемно. Улицы Катманду не слишком-то хорошо освещены, и в этом полумраке я снова смутно различал собак – больших и маленьких, черных и коричневых. Они по-прежнему обнюхивали все вокруг. Уже лежа в кровати, я слушал, как откуда-то издалека, из темноты доносится собачий лай. Древние говорили, что, если ночью слышится лай, значит, это леопард. Сегодняшний лай точно принадлежал собакам, он вызвал бесконечно теплые воспоминания. Под эти сладостные звуки я погрузился в свой первый в Катманду сон.

25 ноября 1986 года раннее утро в гостинице в Катманду

Вороны и голуби

К вечеру мы приехали в резиденцию Шитал Нивас [105]105
  Шитал Нивас – резиденция, в которой в разное время размещался Государственный гостевой дом, Министерство иностранных дел, а в настоящее время в нем находится канцелярия президента Непала.


[Закрыть]. Я любовался изумрудно-зеленой травой и кораллово-красными цветами, как вдруг откуда-то сверху послышалось «хи-хи». А! Ворона. Черная тень заслонила полнеба. Никогда бы не подумал, что здесь увижу, как ворона возвращается в гнездо.

Эта сцена напомнила мне о первом путешествии в Бирму более тридцати лет назад. Сначала я приехал в Янгон. Помню, как меня вдохновили пейзажи с зелеными рвущимися прямо в небо тропическими деревьями. Однако еще более удивительными мне показались обитавшие там вороны. Стаи этих черных птиц достигали поистине чудовищных размеров – осмелюсь предположить, что нигде в мире больше не увидишь их в таком количестве. Бирманцы глубоко почитают буддийскую религию, запрещающую убивать живых существ, что, вероятно, и привело к такому положению. Птицы, пользуясь возможностью, плодились, со временем ситуация ухудшалась, и Бирма превратилась в настоящее царство ворон.

Однажды на реке Иравади, неподалеку от Янгона, я наблюдал самую большую стаю ворон из всех виденных мною в жизни. Думаю, там было несколько десятков тысяч птиц. Мачты, палубы, борта пришвартованных к берегу лодок словно были измазаны черным, кругом была кромешная чернота. И это не считая птиц, которые парили и кружились в воздухе! Прямо-таки вороний мир, воронья вселенная, вороний рай, воронье это, воронье то. У меня кончились слова, я не могу описать, то, что увидел тогда.

Вчера утром я побывал в резиденции Шитал Нивас, а сегодня отправился во дворец Хануман Дхока и там снова увидел стаю ворон, их было, вероятно, больше тысячи. Они ни с того ни с сего налетели с задней стороны дворцовой башни, покричали, сотрясая небо и землю, сделали круг над внутренним двором и улетели в неизвестном направлении.

Нельзя сказать, что в Древнем Китае вороны считались птицами, приносящими удачу. Скорее наоборот, за ними закрепилась дурная слава. Когда люди слышали карканье, им становилось не по себе. Однако в последние несколько лет на территории Пекинского университета, где пышно растут деревья, редко можно увидеть каких-то птиц, кроме воробьев. Даже надоедливые вороны уже не кажутся такими невыносимыми, а их не самые приятные голоса с каждым днем становится в некотором смысле желанными.

Здесь, в Катманду я видел не только ворон, но и голубей.

Пекин в последнее время может похвастаться лишь домашними голубями, их дикие сородичи давно исчезли из города. Помню, как весной прошлого года я приехал в столицу Индии Нью-Дели, чтобы принять участие в Международном фестивале поэзии имени Вальмики [106]106
  Вальмики – один из рассказчиков и предполагаемый автор эпоса «Рамаяна». – Примеч. ред.


[Закрыть], автора древнеиндийского эпоса «Рамаяна». Жил я в пятизвездочном отеле на девятнадцатом этаже и однажды, отправившись на конференцию, забыл закрыть окно. Когда я вернулся, в номере меня ждали двое нежданных гостей с крыльями – парочка голубей воспользовалась моим отсутствием и с воркованием обустраивалась в новом доме. Они сидели на моем диване и любезничали друг с другом, не обращая на меня никакого внимания и даже не пытаясь спрятаться. Было очевидно, что угрызения совести обошли их стороной. Что ни говори, это «внезапное нападение» застало меня врасплох. Индийцы никогда не причиняют вреда живым существам. Вероятно, местные голуби еще с древних времен не боятся людей и привыкли к мирному соседству. В Китае, а особенно в Пекине, все совсем по-другому – пернатых становится все меньше и меньше. Каждый раз, гуляя по территории Пекинского университета под сенью высоких деревьев или сидя у пруда с лотосами, источающими приятный аромат, я вижу молодых людей с рогатками, злобно смотрящих на верхушки деревьев в поиске птиц. Мне становится совестно, но я не знаю, что им сказать. Разве нам не следует поучиться у Индии и других стран бережному отношению ко всем живым существам?

Я не умею, да и не люблю философствовать. Однако многие китайские и зарубежные мыслители древности и современности подчеркивают, что человек и природа – это единое целое. Люди и животные (кроме тех, которые вредят человеку) должны жить в гармонии. Мы не можем друг без друга, в мире природы у всех есть право на жизнь. Я искренне поддерживаю эти идеи. Когда наступит период Великого единения [107]107
  Великое единение (Датун) – термин китайской философии, идеал общественного устройства, основанного на мире и гармонии.


[Закрыть], изменятся не только отношения между людьми, но и отношения между человеком и природой, между человеком и животными. Они должны улучшиться. Я не религиозный человек и не вегетарианец. Если какие-то животные и растения необходимы для жизнедеятельности человека, конечно, мы будем продолжать их есть. В то же время я уверен, что нужно остановить то губительное поведение, которое наносит вред живым существам без необходимости. Написав это, я вспомнил один случай. Раньше было время, когда садоводство воспринималось как ревизионизм. Я сто раз думал об этом и все равно не могу понять, какие мысли и стремления двигали сторонниками этой идеи? Я, правда, поражен до глубины души. Мы должны уметь любоваться всем красивым, что есть в этом мире, не важно, люди это, животные, птицы, рыбы и насекомые, или деревья, цветы и травы. Мы имеем право восхищаться этим. Я думаю, это незыблемая истина. Разве удивительно, что в состоянии застоя выживание становится единственной правдой?

Наступивший незаметно рассвет застал меня за написанием этих строк. Над Катманду клубился утренний туман. Из глубины плотной белой пелены доносилось урчание голубей. У меня сразу поднялось настроение, на душе стало радостно, словно я испил сладкой росы непальского и индийского духа.

Утро 26 ноября 1986 года

Туман

Снова опустился густой туман.

Уже несколько дней первое, что я делаю после пробуждения, – открываю окно и наслаждаюсь туманом, окутывающим город.

Мне никогда не нравился туман. Почему же сейчас он вдруг кажется мне таким привлекательным? Тут есть одна причина, предопределенная судьбой. Позавчера, когда мы пролетали над Тибетом, одна из бортпроводниц сказала, что Катманду накрыло пеленой густого тумана, видимость составляет всего метр, и, возможно, с посадкой будут трудности. С одной стороны, я немного переживал, боялся, что, если туман не рассеется, самолет не сможет приземлиться. С другой стороны, мне было любопытно, неужели в Катманду тоже бывает густой туман? Дымка все-таки рассеялась, и наш самолет точно по расписанию прибыл в столичный аэропорт, залитый солнечными лучами.

Тогда-то я и заинтересовался туманом.

На следующий после прибытия день я проснулся и сразу распахнул окно: снаружи все было скрыто за густой белесой пеленой. Вчера после обеда, проезжая по одной из улиц Катманду в северной части города, мы увидели возвышающиеся горные хребты, на каждом пике громоздилась снежная шапка. Это тысячелетние вершины. Солнечные лучи отражаются от снега и рассыпаются серебряными искрами. Впервые в жизни я видел такой пейзаж, и меня переполняла искренняя детская радость. Сейчас все кануло в туман, исчезли даже тысячелетние пики. От нескольких вековых деревьев на заднем дворе гостиницы, которые в обычные дни доставали кронами до самого неба, остались только блеклые тени. Этот пейзаж на фоне плотной туманной завесы напоминал картину традиционной китайской живописи. Вчера я видел непальскую женщину, которая несла на спине корзину с красными кирпичами и перевернула ее у большой кирпичной кучи. Сегодня я увидел мужчину, который нес в руках что-то красное. Я думал, что он тоже несет кирпичи, но когда тот подошел ближе, я обнаружил, что красное нечто в его руках дрожит на ветру. Оказалось, мужчина нес букеты красных цветов. Я не мог удержаться от смеха.

Пока я рассеянно смеялся себе под нос, откуда-то послышалось урчание. Туман скрывал картину мира, но звуки он спрятать не мог. Я прислушался и понял, что слышу воркование голубей, и вдруг откуда ни возьмись раздался лай собак. Никогда бы не подумал, что в тумане вдруг одновременно появятся именно эти два животных – голубь и собака. Разве удивительно, что я научился наслаждаться туманом в Катманду?

В мире немного людей, которые любят это явление природы. Всем известен знаменитый лондонский туман. Многие писатели в своих рассказах и романах описывали дымку Туманного Альбиона. Их описания оставляют нам, читателям, ощущение бесконечного очарования. Я мало знаю о литературе Непала, поэтому не могу сказать, уделяют ли непальские писатели особое внимание туману. Однако не важно, в Лондоне или в Катманду, но людей, которые открыто восхваляют туман, вероятно, совсем немного. Причина этого мне не известна. Сейчас, находясь в столице горного королевства, я пою оду белой дымке. Восхваляю ее даже больше, чем мог предположить. Раньше мне совсем не нравился туман, я никогда не наблюдал за ним. Однако чем больше обращал на него внимание, тем больший интерес он вызывал. Туман обладает уникальным свойством – он может покрыть плотной или полупрозрачной вуалью весь мир, и эта дымка придаст предметам новый облик, сделает четкие линии размытыми, красивое станет уродливым, очаровательное – отталкивающим. Такую красоту – туманную, неясную, нечеткую – нельзя разглядеть при солнечном свете.

Недавно я познакомился с понятием «нечеткая математика». Помню, подумал тогда: математика, как никакая другая наука, должна быть четкой и точной. Как может существовать какая-то нечеткая математика? Позже я прочитал несколько статей об этом разделе науки и постепенно убедился, что эта дисциплина – выдающееся открытие математической науки. В повседневной жизни, в гуманитарных и естественных науках есть множество нечетких вещей. Невозможно отрицать их неоднозначность. Признание этого факта принесет пользу как тем, кто работает в доказательной науке, так и тем, кто принимает политические решения.

А что же природа? В ней еще больше неопределенности. Эстетика – один из примеров. Порой неясность и туманность придает вещам гораздо большее очарование. Разве не интересно любоваться пейзажем в лунном свете и сквозь туман разглядывать цветы? Зритель может отпустить на волю воображение, полностью отдаться своим мыслям, погрузиться в мечты, и действительность станет такой, какую представляешь. Это намного лучше, чем видеть вещи насквозь, до самых мелких деталей. Честно говоря, абсолютной четкости в природе просто не существует.

Фантазия разыгралась – просто удивительно, куда порой могут завести меня мои мысли. Воображение будто опьянило меня. Туман за окном по-прежнему покрывал все вокруг густой пеленой. Он, кажется, понял мою душу и был благодарен за похвалу. Высказать это ему не под силу, он может только предстать в еще более чудесном и таинственном образе и заполнить весь мир.

26 ноября 1986 года

Священные коровы

В Катманду я встретился со своей старой подругой – священной коровой. Встреча долгожданная и неожиданная одновременно.

Я уже встречал священных коров на улицах Калькутты, Нью-Дели и других индийских городов. Кажется, только в тех странах, где исповедуют индуизм, это животное так почитается. Коровы ходили по шумным рынкам, их совсем не беспокоило оживленное движение, они брели среди звуков автомобильных клаксонов и звенящих трамвайных гудков, среди людей. Иногда можно было увидеть огромное стадо из нескольких сотен голов. Коровы вышагивали, задрав головы, держались с достоинством, даже величественно, словно и на небе, и на земле они были важнее всех. Явления человеческого общества, новшества, созданные цивилизацией – то ли мопеды, то ли велосипеды – были для них пустым местом. Влиятельные персоны из мира людей – принцы, аристократы, титулованые спортсмены, кинозвезды, ученые, эксперты – не представляли никакого интереса. Также не обращали внимания они и на человеческие законы и правила. Они обладали абсолютной свободой, шли, куда захотят, ложились там, где захотят. Калькутта – самый крупный город в Индии, с безумным движением и миллионами жителей. Ошеломительное зрелище. Древние повозки, запряженные лошадьми и коровами, ультрасовременные машины, пышно украшенные трехколесные мотоциклы, двухэтажные трамваи… Звуки машин, человеческих голосов, лошадей, коров смешиваются, шум разносится, как говорится в индийских мифологических сказаниях, на тридцать три неба [108]108
  Таково количество богов индуистской мифологии, каждый из которых владеет соответствующим сектором неба.


[Закрыть]. И в таких условиях коровы порой вдруг ложатся прямо на трамвайных путях, закрывают глаза и спят глубоким сном. «И, захмелев, уже хочу я спать, а ты – иди»[109]109
  Ли Бо. С отшельником пью в горах. Перевод А. И. Гитовича. Цит. по: Из китайской и корейской поэзии. М.: Художественная литература. 1958.


[Закрыть]. Машины разворачиваются, более мелкий транспорт уступает дорогу, а вот трамвай не может сойти с рельсов. Приходится делать вынужденную остановку – никто из людей не смеет отогнать священную корову.

Для нас, иностранцев, вся эта ситуация кажется уму непостижимой и просто смешной. Мне очень интересно было изучить психологию священных коров, но, глядя в их добрые и кроткие глаза, я ничего не мог понять. Может быть, коровы думали, что люди – это удивительные игрушки. Они живут в больших городах, да еще и создали много диковинок, которые перемещаются без помощи животных. А возможно, все было наоборот, и люди казались коровам зверьками, трепещущими перед их коровьим величием, а поэтому можно не обращать на них внимания и делать все, что хочется.

Наблюдая некоторое время за коровами, я обнаружил, что жизнь их не так уж безмятежна. Хотя никто не продевает им через ноздри кольцо с веревкой и никуда не тащит, их также никто не кормит и не дает воды. Поэтому коровам только и остается, что бродяжничать и искать пропитание самостоятельно. Их тощие бока с выпирающими ребрами свидетельствовали о том, что животные голодают. Пребывание в священном статусе вовсе не дарило вечную жизнь. Оказавшись в Индии во второй раз двадцать лет назад, я уже не обнаружил сотни коров на городских улицах. Пара бесцельно бродящих животных – вот что я увидел. Мало, как звезд на утреннем небосклоне. Священный род пришел в упадок. Глядя на эту картину, я почувствовал себя опустошенным. Вероятно, коровы не понимают, что такое «демография крупного рогатого скота» по аналогии с человеческой, не знают футурологии и не переживают о численности коровьего населения в XXI веке. Порой и правда кажется, что счастье – в неведении.

Прошло еще десять лет, я и думать забыл об этих рассуждениях – до тех самых пор, пока не приехал в Катманду и не встретил на улицах города священных коров, которых так давно не видел. Наше свидание было предопределено, ведь в Непале, так же, как и в Индии, исповедуют индуизм.

Темперамент местных коров был почти такой же, как в Индии, а вот количество сильно отличалось. По улицам неспешно перемещались лишь несколько животных. Одна из коров, в лучших традициях своих индийских родственниц, шла, шла, а потом вдруг с гордым видом разлеглась прямо посередине дороги, махала хвостом, отгоняла летающих вокруг нее мух, не удостаивая взглядом проезжающие мимо машины. Водителям оставалось только объезжать ее – ни один человек не осмелился подойти и прогнать отдыхающее священное животное. В пригороде Катманду я наблюдал коров, невозмутимо бродивших по зеленому лугу. Они «щипали траву под деревьями и мирно любовались снежными пиками» – что ж, вполне возвышенные интересы. Глядя на их безмятежное состояние, я, признаюсь, позавидовал – эти животные и впрямь выглядели как небожители среди людей. Непал находится в субтропическом климате, трава зеленеет здесь круглый год, что обеспечивает их пищей. Пусть будут благословенны священные коровы!

Я желаю, чтобы эти величавые животные продолжали жить привычной им свободной жизнью и никогда не задавались вопросом «коровьей демографии».

Утро 27 ноября 1986 года – за окном простирается

густой туман, слышится воркование голубей

Посещение древнего города Бхактапур и комплекса Хануман Дхока

Мы отправились в город Бхактапур, расположенный примерно в тридцати километрах от Катманду, на машине.

Раньше на территории современного Непала в плодородной долине реки существовали три государства. Бхактапур был столицей одного из них. Для меня остается загадкой, как в такой узкой долине могли поместиться целых три царства. Они могли слышать кудахтанье кур и лай собак с территории друг друга. А если война – как же они разворачивали войска? Я вспомнил Троецарствие в Китае [110]110
  Исторический период с 220 по 280 год, ознаменовавшийся распрями между тремя государствами, находящимися на территории Древнего Китая, – Вэй, У и Шу.


[Закрыть]. Три царства находились друг от друга на тысячи ли, в срединном течении реки Янцзы, в окружении высоких гор. Если вдруг начиналась война на суше или на воде, государства разворачивали огромные армии, сжигали лагеря в семьсот ли. Что за картина, какая мощь!

Главная площадь Бхактапура была небольшой и неправильной формы. Здесь располагалось древнее здание Национального художественного музея, стены и окна его украшала изящная деревянная резьба. Резьба по дереву – это квинтэссенция традиционного народного искусства Непала, она отражает художественный уровень непальских ремесленников. Декоративные сюжеты используют фольклор, истории буддийских и индуистских святых, природные ландшафты, деревья и цветы, животных и птиц. Все изображения выглядят как живые, резьба детальная и сложная.

По периметру площади располагаются знаменитые непальские дворцы и храмы – Золотые ворота и Дворец пятидесяти пяти окон, сплошь украшенные изящной резьбой. Тут же возвышается храм Ньятапола, похожий на пятиэтажную пагоду. Этот выдающийся памятник архитектуры считается самым высоким храмом в Непале. Чуть поодаль находится храм Дататтрейя – по легенде, он построен из ствола одного огромного дерева более пятисот лет назад.

Древние храмы были потрясающими, однако меня больше интересовали местные жители. Все достопримечательности строго охранялись. Помимо нас, здесь были и другие экскурсанты, они ждали за специальным ограждением. Толпа была в оживлении, все вытягивали шеи, чтобы рассмотреть «заморских гостей». В этой группе людей я увидел несколько голубоглазых светловолосых туристов. Они были на голову выше всех прочих, держали в руках камеры и старались не упустить бесценные кадры.

Чуть поодаль я заметил женщину с мальчиком лет шести. Они стояли, сложив руки на груди для молитвы, лица их были серьезны. Эта пара заинтересовала меня – я знал, что непальская полиция запретила местным заходить в храмы и мешать туристам. Я сложил руки на груди таким же образом, как они, и произнес «Намасте!» – слово, одновременно приветственное и выражающее уважение. Мальчик застенчиво улыбнулся и ответил: «Намасте». Вся сцена заняла не более пяти секунд, но запомнилась мне на всю жизнь. Несмотря на малый возраст, этот мальчик тронул меня таким глубоко искренним отношением к Китаю, и этим велика его роль.

Через день я отправился на экскурсию в комплекс Хануман Дхока, жемчужиной которого по праву считается Королевский дворец. Комплекс расположен в самом центре Катманду и окружен оживленными торговыми улицами и рынками. Дворец всегда был особенным местом для древних правителей еще с периода Личави. Во времена расцвета династии Малла, вплоть до конца XV века, он был официальной резиденцией махараджей. Позднее правитель Притхвинараян [111]111
  Притхвинараян (1723–1775) – правитель королевства Горкха, первый король объединённого Непала.


[Закрыть] завоевал царство Катманду и объединил Непал. Дворец Хануман Дхока стал резиденцией династии Шах, королевская семья жила там вплоть до 70 годов XIX века.

«Хануман Дхока» можно перевести как «ворота Ханумана». Хануман – обезьяноподобное божество из индуистского эпоса «Рамаяна». Статуя Царя обезьян возвышается прямо перед входом во дворец, у ее подножия курятся благовония, шею Ханумана украшают цветочные гирлянды, а губы намазаны розовой водой. Кажется, жители Непала весьма почитают это божество.

Внутри комплекса множество помещений, тысячи палат и десятки тысяч дверей, что делает его похожим на улей или лабиринт: покои бывших правителей с их портретами следуют одни за другими. Их так много, что глаза разбегаются. Меня более всего заинтересовало высокая постройка, формой напоминавшая одновременно и башню, и пагоду. Шелковые полотнища под ее крышей колыхал ветер, выглядело это очень похоже на тибетские постройки в Китае. Это говорит о тесных религиозных связях между нашими странами и давней истории культурного взаимодействия. Непальские инженеры приезжали в Китай строить дворцы, а шпинат, который мы едим в Китае, попал в нашу страну из Непала. Стоит только упомянуть об этом, и непальцы сразу проявляют большой интерес, и сердца наших народов как будто становятся ближе друг к другу.

Дворец Хануман Дхока сегодня был закрыт для обычных туристов – все посетители остались за воротами, и кроме нас в просторном дворе никого не было. Вдруг тишину дворцовых покоев нарушило хлопанье многочисленных крыльев, и откуда-то неожиданно появилась стая голубей. Они кружили между величественными башнями и палатами, их тени скользили по земле. Создаваемый ими шум вдохнул жизненную энергию и особую лиричность в это место. Я смотрел, как трепещут на ветру красные флажки, слушал воркование голубей и, казалось, перенесся в сказочную страну, отстранился от мирских дел и парил в одиночестве.

Покинув территорию дворца, мы увидели толпу людей, стоящую за заграждением. Кроме непальцев я успел заметить немало голубоглазых и светловолосых европейцев и американцев. Они выделялись высоким ростом, как журавли среди кур, все держали фотоаппараты, высоко поднимали руки в надежде сделать удачный снимок. Лица людей светились радостью, мы улыбались им, они отвечали улыбками в ответ. Поговорить или пожать руки нам не удалось, зато мы могли обменяться эмоциями. Даже этот древний дворец как будто помолодел, проникся волнами жизненной силы и дружбы.

Эту сцену я запомнил на всю жизнь.

4 декабря 1986 года. Пекинский университет

Пятнадцатая конференция Всемирного общества буддистов

Красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый…

Какое из индуистских божеств выпустило эти цвета из небесного дворца Брахмы в мир людей, на одежды, флаги и изображения Будды?

Когда я вошел на стадион Дасаратх Рангасала, где должна была состояться конференция, то просто лишился дара речи, потрясенный масштабом происходящего. Зрительские трибуны с трех сторон стадиона были заполнены зрителями, все поле также занимала толпа. Мы сидели в президиуме и куда бы ни бросили взгляд, всюду были люди, люди, люди… горы людей, море людей, лес людей. Население Катманду составляет лишь 450 000 человек. Сегодня на стадионе собралось, по предварительной оценке, 40 000 зрителей, то есть почти каждый десятый житель столицы был здесь. Действительно, можно сказать, что конференция стала беспрецедентным событием.

Моя несчастная пара глаз не успевала охватить все множество образов и яркость красок того дня. Ах, если бы я мог превратиться в тысячерукого и тысячеглазого Будду, чтобы разглядеть все до мелочей! Тогда бы ни один глаз из тысячи не остался без дела, ни один глаз не смотрел бы на что-то непримечательное. Происходящее на стадионе было поистине грандиозным.

Ниже президиума, напротив беговой дорожки, аккуратными рядами стояли большие и маленькие статуи Будды и различных божеств. Говорили, что их свезли со всех храмов Непала. Некоторые статуи выглядели очень торжественно, другие, наоборот, имели странный вид – скалили зубы, пугающе разевали рты, словом, больше напоминали демонов. Все они без исключения были наряжены в яркие разноцветные одежды, с обязательными цветочными гирляндами на шеях. Казалось, что Будды заскучали в своих храмах на облаках, устали наслаждаться благовониями в одиночестве и с удовольствием собрались на общий праздник. Здесь, на конференции, они болтали друг с другом, им не хватало слов, чтобы выразить, как они рады встрече, как уважают друг друга. Буддийские скульптуры передо мной словно ожили. Жаль, что я был всего лишь обычным человеком и не понимал буддийской терминологии, а поэтому мог лишь сложить руки на груди и помолиться.