Текст книги "Душой уносясь на тысячу ли…"

Паломничество по святым местам

Приезд в Мумбаи воскресил множество воспоминаний о священных местах, где мне довелось побывать. Я думал о городской гавани, где находится остров Гхарапури со знаменитым комплексом пещер Элефанта, о храмах Аджанты [51]51
  Аджанта – храмово-монастырский пещерный комплекс, расположенный 450 км к востоку от Мумбаи.


[Закрыть]. Поток памяти нес меня дальше, к удивительной деревне Санчи с первой в мире ступой [52]52
  Санчи – деревня в штате Мадхья-Прадеш, где в III веке до н. э. была построена самая первая в мире ступа. Внесена в список Всемирного наследия ЮНЕСКО.


[Закрыть] и к монастырскому комплексу Наланда [53]53
  Наланда – крупнейший буддийский образовательный центр и храмовый комплекс в V–XII веков в провинции Бихар.


[Закрыть]. Перед мысленным взором возник храм Махабодхи, где Гаутама Сиддхартха достиг просвещения и стал Буддой. Так я думал и думал, мысли проходили нескончаемой вереницей, но удержать ни одну из них я не мог. Все эти ассоциации и воспоминания вновь и вновь возвращали меня в события тридцатилетней давности.

Добирались до Аджанты на перекладных – сперва самолетом до городка, название которого я забыл, потом почти полдня ехали на машине, и когда наконец оказались на месте, уже стемнело. Мы поселились в очень старой гостинице. На ужин у нас были национальные индийские блюда. На столе стояла большая тарелка со свежими острыми перцами. Сидевшие с нами индийские друзья опешили, увидев, как я откусил большой кусок перца и заел его пападам – тонкой круглой лепешкой из чечевичной муки. Это сразу стало темой для оживленной беседы за столом. Обсудив острый перец, заговорили о еде в целом. Индийцы говорила нам, что среди жителей их страны ходит много слухов о том, что едят в Китае. Будто китайцы достигли высочайшего мастерства в использовании палочек для еды, даже воду – и ту могут пить палочками. А еще есть мнение, что в Китае едят все, что имеет четыре ноги, кроме столов, и все, что плавает, кроме лодок. Услышав это, мы дружно захохотали. Индийцы добавили, что есть то, что хочется, очень важно: только так можно получить питательные вещества и укрепить здоровье. Многие индусы не едят то, что им хочется, в силу самых разных причин, поэтому у них слабое здоровье, и живут они недолго. Все согласились, что подход китайцев «что хочу, то и ем», несомненно, выигрышный. Хотя некоторые из этих расхожих мнений о китайцах совершенно абсурдны, они говорят об интересе простых людей, равно как и о том, что они совсем ничего не знают о нашей стране. Чем больше мы говорили, тем оживленнее текла беседа, часто она прерывалась всеобщим смехом. За окном была темная, тихая ночь. Смутно виднелись очертания деревьев и холмов. Наш смех будто сотрясал безмолвное ночное небо, а я то и дело погружался в мечтательные размышления: где же все-таки Аджанта? В какую сторону нужно идти? Когда мы сможем ее увидеть? Я ждал с великим нетерпением.

Мы отправились в путь спозаранку, пересекли множество рощ и горных ручьев и наконец по горной тропинке добрались до знаменитого пещерного комплекса. Гроты, расположенные полукругом, были выдолблены прямо в склоне, внизу текли ручьи с чистейшей водой. Пещеры – всего их насчитывалось двадцать девять – располагались вдоль склона и были очень разными: большие и маленькие, высокие и низкие, глубокие и не очень. Настенные росписи и каменные статуи, расположенные в гротах, отличались тончайшим мастерством выполнения и тонкостью деталей. Эти памятники истории очень хорошо сохранились, так как не подвергались никакому внешнему воздействию и разрушению. Индийские друзья рассказали нам, что эти места посещал танский монах Сюаньцзан. Позже пещеры исчезли – спрятались под зарослями густой растительности. Шли годы, никто не знал о том, что здесь находится такое сокровище. Около ста лет назад некий англичанин, охотясь на тигров, обнаружил эти каменные гроты, и они сразу же привлекли внимание людей. Индийское правительство начало реставрацию пещер, на склоне перед ними вырубили витиеватую каменную дорожку, подобную той, что ведет к Воротам дракона на Западных холмах близ города Куньмин. Так сокровищница буддийского искусства – пещерный комплекс Аджанта – стала известна не только в Индии, но и во всем мире.

Мы шли по узкой каменной тропинке вдоль пещер. Шли и говорили, говорили и смотрели, внимательно изучали гроты, полностью погрузившись в мир фантазий. По словам наших провожатых, на противоположном склоне ущелья можно часто увидеть собирающихся стайками павлинов, они там отдыхают, танцуют, утром покидают свои гнезда, а вечером – возвращаются, их крики разносятся по всему ущелью. Слушая этот рассказ, я испытал душевный подъем и замечтался. Я словно увидел Сюаньцзана, который в одиночестве поднимается по этой самой горной тропе, входит в одну темную пещеру за другой, преклоняет колени и шепчет строки из сутр, а павлины, сидящие на противоположном склоне, будто в знак глубокого уважения исполняют танец для чужеземного монаха, проделавшего столь долгий путь. Начал накрапывать дождь, все ущелье и пещеры были залиты мерцающим светом.

«Осторожно!» – крикнул один из наших сопровождающих. Морок тут же рассеялся, и я очнулся. Ждать, что появится монах Сюаньцзан, конечно, бессмысленно, но увидеть, как на противоположном склоне отдыхает стайка павлинов, вполне возможно. Поэтому я во все глаза рассматривал утес на берегу горного ручья. Склон его зарос деревьями и высокой травой, среди этих чащоб царила тишина, густая зелень создавала ощущение заброшенности. Мы пришли не на рассвете и не в сумерках, так что павлины из гнезд уже вылетели, но вернуться еще не успели. Кажется, я надеялся зря. Так мы и покинули Аджанту. Яркие и искусные настенные росписи в пещерах, фигура склонившегося в молитве Сюаньцзана, образ танцующих на противоположном склоне павлинов, голоса и улыбки индийских друзей сплелись в едва различимый мираж, который вскоре рассеялся как дым.

Мы ненадолго остановились в палаточном городке около деревни Санчи, после чего забрались в джип и поехали по недавно отремонтированной дороге. Серпантин поднимал нас все выше в горы. Сколько мы ехали, сколько преодолели поворотов – все это стерлось из моей памяти. И вот наконец перед нами была вершина горы и ворота, за которыми высилась всемирно известная ступа Санчи.

Эта ступа походила на китайскую пагоду, но в то же время и отличалась от нее. Формой она напоминала могильный курган, как у Белой ступы на озере Бэйхай. Вокруг шло каменное ограждение. Ворота, также из камня, располагались по четырем сторонам и были украшены иллюстрациями к буддийским джатакам – притчам о земных перевоплощениях Будды. Говорят, что ступу возвели в период правления индийского императора Ашоки [54]54
  Ашоки – правитель индийской империи Маурьев с 273 по 232 год до н. э.


[Закрыть]. Современные индийские и зарубежные ученые уделяют большое внимание этому сооружению из-за его культурной и эстетической ценности. На каменных рельефах изображены буддийские святые, монахи-отшельники, тигры, обезьяны, цветы, травы, деревья, монастыри. Они выполнены с большим мастерством и выглядят полными жизни. Специалисты могут прочесть историю, которую рассказывает каждый отдельный рельеф. Средства художественного выражения поражают высоким уровнем исполнения. Я полностью погрузился в наслаждение этой красотой.

Поездка, которую я сейчас вспоминаю с такой нежностью, состоялась очень давно. Мы провели на вершине совсем немного времени, его необходимо намного больше, чтобы как следует рассмотреть это сооружение. Невероятными усилиями я пытаюсь воскресить в памяти увиденное мною, но, кроме этой круглой ступы и окружающей ее каменной ограды, ничего не приходит в голову. Какими были горы? Не могу сказать. Что находилось рядом с постройкой? Не помню. Как выглядели реки, деревья, трава? Нет ответа. На сегодняшний день в моей памяти осталась только огромная ступа, круглая и совершенно гладкая, с каменной оградой, на поверхности которой вырезаны рельефы. Ступа, возвышающаяся посреди территории, покинутой людьми и поросшей дикими травами…

Дорогу до известнейшего монастырского комплекса Наланда я тоже не могу вспомнить. Более ста лет здесь находился не только центр изучения буддизма, но и центр индологии. Начиная с эпохи Шести династий (265–419) и до периода Тан (618–907) Фасянь, Сюаньцзан, Ицзин и другие китайские буддийские монахи посещали эти места и учились здесь. Сюаньцзан оставил яркое и живое описание Наланды в своих путевых «Записках о Западных странах [эпохи] Великой Тан», написанных им во время путешествия по Центральной и Южной Азии. В «Жизнеописании буддийского наставника Трипитаки из монастыря Дацыэньсы» можно найти еще более подробный рассказ:

Шесть царей [55]55
  Из шести царей известны имена пяти – Сакрадитья, Буддагупта-раджа, Татхагата-раджа, Балатидья, Ваджра; имя шестого в тексте не указано.


[Закрыть] последовательно достраивали этот [ансамбль] зданий. От внешнего мира монастырь ограждает кирпичная стена, лишь одни ворота ведут в большую коллегию, от которой отделены восемь других залов [самгхарамы], стоящих посредине.

Богато украшенные ступы и сказочные башенки, похожие на остроконечные вершины холмов, выстроены в ряд подобно созвездию. Скит выглядит затерянным в [утренней] дымке, а комнаты его верхних этажей словно возвышаются над землей. Из окон можно видеть, как облака, влекомые силой ветра, строят новые чудные формы, а над парящими карнизами [совершается] соединение солнца и луны.

Глубокие прозрачные пруды несут на своей поверхности голубой лотос, смешанный с цветком канака, насыщенно-красного цвета, и время от времени рощи Амра расстилаются над всем своим оттенком.

Дворы, в которых находятся покои послушников, состоят из четырех уровней.

Эти уровни поражают изображениями драконов и цветными карнизами, жемчужно-красными колоннами с резьбой и орнаментом, тонкой работы балюстрадами и крышами, покрытыми черепицей, отражающей свет тысячей оттенков, – все это дополняет красоту сцены.

Самгхарамы Индии исчисляются мириадами, но эта самая значительная из них по величию и высоте. Число послушников монастыря или чужеземцев [проживающих здесь] всегда достигает числа 10 000.[56]56
  Перевод Н. В. Александровой. Цит. по: Сюаньцзан. Записки о Западных странах [эпохи] Великой Тан. М.: Восточная литература, 2012. С. 255.


[Закрыть]

Обстоятельства, при которых Сюаньцзан попал туда, также детально и живо описаны в этой книге:

Я отправился в коллегию Баладитья-раджи и поселился в четырехэтажном жилище Буддхабхадры, который заботился обо мне на протяжении семи дней.

После этого я поселился в жилище обители бодхисаттвы Дхармапалы, где мне были предоставлены все виды благотворительных пожертвований.

Каждый день я получал сто двадцать джамбир [57]57
  Одна из разновидностей лимона.


[Закрыть], двадцать орехов бетеля, двадцать мускатных орехов, таэль камфоры и пучок риса махасали. Этот рис размером с черный соевый боб, ароматный и блестит при варке. Он растет только в Магадхе и больше нигде.

Его предлагают только царям или высокопоставленным религиозным деятелям, отсюда и название гун да жэнь ми – рис, подносимый почтенному человеку.

Ежемесячно мне выдавали три меры масла и каждый день запас масла и других вещей исходя из моих потребностей.

Упасака и брахман, освобожденные от всех послушаний, сопровождали меня верхом на слоне.[58]58
  Цит. по: Сюаньцзан. Записки о Западных странах [эпохи] Великой Тан. С. 255.


[Закрыть]

Кроме Сюаньцзана были и другие местные насельники из Индии. В книге «Записки о Западных странах [эпохи] Великой Тан» упоминается:

В соблюдении обетов они старательны, в следовании установлениям винаи [59]59
  Виная – свод правил буддийской монашеской общины.


[Закрыть] безупречны. Монахи придерживаются строгих правил, всем свойственна суровая простота. В странах Индии все уповают на них. Здесь задается так много вопросов и толкования так глубоки, что не хватает на это целого дня.[60]60
  Цит. по: Сюаньцзан. Записки о Западных странах [эпохи] Великой Тан. С. 255.


[Закрыть]

Прочитав это описание, я представил роскошный, величественный храм и университет. Высокое четырехэтажное здание вонзается в бескрайнюю синь небес. Вокруг – изумрудно-зеленая вода, поверхность которой усыпана цветами лотоса, теплый ветерок доносит до меня их аромат. Я словно вижу тысячи студентов-монахов, которые прибыли издалека, чтобы изучать буддийские канонические тексты, теорию традиционных индийских религий и философию. Среди живущих здесь есть несколько учителей, известных в Китае и далеко за его пределами. Они читают лекции или пишут книги и пользуются особыми привилегиями, занимают высокое положение, а манеры их отличаются строгостью и торжественностью. Весь монастырский ансамбль Наланда по площади превышает сегодняшние известные университеты в Оксфорде, Кембридже, Париже или Берлине. Звук чтения молитв поднимается ввысь, дым от сандаловых палочек струится к потолку. Всю ночь до самого рассвета учебные залы залиты светом. Во время праздников Наланду посещает император и совершает щедрые подаяния. У меня перед глазами возвышенная, величественная и прекрасная картина.

Я как будто вижу Сюаньцзана, который живет среди этих учителей в величественном четырехэтажном здании, ест с благородными людьми, выезжает из монастыря на слоне. Я даже представил, как Сюаньцзан участвовал в собрании, на котором устраивали дебаты. Во время прений его речь лаконична и ясна, как бегущая река. И вот его конкурент в дебатах уже совсем растерялся и не знает, чем парировать. Он признает свое поражение. Проигравший достает меч и отрубает себе голову. Мне чудится, как великий монах участвует в собрании, организованном правителем Харшей [61]61
  Харша – правитель Северной Индии с 606 по 646 год.


[Закрыть]. Множество шатров разбросаны по равнине, всюду слоны и лошади. Количество воинов равно числу песчинок на берегах Ганга, сверкающие мечи поднимаются в небо. Харша восседает на троне в прекрасном шатре, а Сюаньцзан – рядом с ним…

Эти призрачные образы были прекрасными и волнующими, но стоило лишь моргнуть, как они исчезли. Роскошные виды, описанные в книге, не существуют больше – передо мной только руины. Нет даже развалин, остались выкопанные из земли стены. Вероятно, «ворота, ведущие большую коллегию» и «восемь залов, стоящих посредине» еще можно разглядеть, но высокие башни и палаты остались только в моем воображении. Вспоминаются строки из стихотворения поэта Ли Бо:

 
Дует западный ветер,
Только что солнце скрылось
Там, где могил и храмов
Грустная вереница. [62]62
  Ли Бо. «Флейты печальные звуки…». Перевод М. И. Басманова. Цит. по: Голос яшмовой флейты. Из китайской классической поэзии в жанре цы. М.: Художественная литература, 1988. С. 24.


[Закрыть]
 

Для того, чтобы заполнить пробелы, оставшиеся в нашем воображении, после развалин монастыря мы посетили небольшую выставку, посвященную Наланде. Экспозиция включала священные буддийские трактаты и артефакты, найденные во время раскопок в этом комплексе. Помню, там еще были реликвии и экспонаты, присланные из Шри-Ланки, но они не произвели на меня глубокого впечатления. Мне все казалось, что здесь витает дух Сюаньцзана. Этот китайский монах, живший в эпоху Тан, преодолел далекий и полный опасностей путь в Индию, долгое время пробыл в Наланде, усердно изучал буддийские и некоторые другие канонические тексты. Он заслужил уважение и почет индийского народа и правителя, а вернувшись на родину, написал «Записки о Западных странах [эпохи] Великой Тан», где подробно и достоверно рассказал об Индии тех времен. До сих пор индийские и международные исследователи считают этот трактат великой ценностью. Имя Сюаньцзана известно почти в каждом индийском доме, во время нашего путешествия мы повсюду слышали о нем. Великий китайский писатель Лу Синь [63]63
  Лу Синь (1881–1936) – писатель, основоположник современной китайской литературы.


[Закрыть] в своем эссе «Потеряли ли китайцы веру в себя?» называл тех, кто не щадил своей жизни в поисках истины, «хребтом Китая». Таков был и Сюаньцзан. Лу Синь не воспевал и не пропагандировал религию, а Сюаньцзан был человеком, сведущим не только в вопросах веры. Я питаю большое уважение к этому монаху. Приехав в Индию и посетив место, где ему довелось обучаться и жить, разве не естественно было вспомнить о нем? Мы смотрим в прошлое из сегодняшнего дня; сравниваем и понимаем, что дружба между народами двух стран уходит корнями в прошлое. Видя, что эта дружба существует так долго и продолжает развиваться, на сердце у нас становится тепло. Разве это не естественно? Охваченные такими чувствами, мы не хотели покидать Наланду. Оглянувшись на руины, мы вдруг увидели высокие башни, широкие залы, и богатое убранство заблистало перед нашими глазами чудесным сиянием.

Из Наланды мы отправились в город Бодх-Гая. Добирались туда на самолете – путь не занял много времени, и вскоре мы приземлились в маленьком невзрачном аэропорту.

Это место считается у буддистов святым. В древних канонах говорится, что Будда Шакьямуни, познав бренность жизни и решив уйти от мира, много путешествовал в поисках пути к спасению. Он стал отшельником, пытался достичь просветления через суровую аскезу и умерщвление плоти. Он заморил себя голодом до такой степени, что чуть не умер. После этого он решил пересмотреть свой путь, выпил кашу, которую ему подала женщина, его тело и разум немного восстановились. После этого он отправился в город Бодх-Гая, сел под фикусовым деревом [64]64
  Сейчас в буддизме его называют деревом бодхи, или древом познания истины.


[Закрыть] и поклялся, что не сойдет с этого места, пока не постигнет сути всего.

Сегодня исследователи-буддологи не могут с уверенностью сказать, насколько достоверна эта история. Существовал ли Будда Шакьямуни? Бывал ли он в этих местах? Ученые задаются всеми этими вопросами, мы же, оказавшись здесь, решали сами – чему верить, а чему нет. Несомненно, эти легенды очень увлекательны и интересны, они вызывали у нас улыбку; что же касается подробного скрупулезного изучения – прибережем это для ученых и позволим чудесному месту остаться окутанным мифами. Эти лесистые горы, изумрудные воды, бамбуковые изгороди и хижины имели для меня куда большее значение и притягательность, чем сам основатель вероучения.

В этих местах бывали Фасянь, Сюаньцзан, Ицзин и другие известные китайские буддийские монахи; все они оставили очень живые, детальные и занимательные записки о своих путешествиях. Правдивость жизнеописаний Будды Шакьямуни не вызывала у них, истинных последователей буддизма, ни капли сомнений. В нас не было, да и не могло быть такой же непоколебимой веры; мы хотели лишь увидеть, чем живет эта страна, соприкоснуться с жизнью народа Индии, вот и все. Также мы относились и к визиту в Бодх-Гая.

И тем не менее в моей памяти навсегда останутся стремящиеся ввысь величественные древние храмы, большие и маленькие пагоды всех оттенков состарившейся бронзы – цвета, говорящего о том, сколько лет и зим они пережили. Особенно полюбилась мне древняя ступа в храме в храме Махабодхи.

Возле задней стены этого храма находится то самое известное на весь мир дерево бодхи. В восьмой главе книги Сюаньцзана «Записки о Западных странах [эпохи] Великой Тан» о нем сказано так:

Дерево бодхи, которое стоит над «алмазным троном», – это дерево пиппала. В прошлые времена, когда Будда пребывал в мире, его высота достигала нескольких сотен чи, но мало-помалу происходит его разрушение, и высоты осталось четыре-пять чжанов. Под ним сидел Будда, когда достиг правильного просветления, и потому его называют деревом бодхи. Его ствол желто-белый, а листья на ветвях – ярко-зеленые. Ни зимой, ни летом они не вянут и не теряют свежести. Лишь тогда, когда приближается день нирваны Татхагаты, каждый раз увядают все листья, но через мгновение снова становятся прежними. Потому в этот день правители разных стран, монахи и миряне из других областей собираются здесь тысячами десятков тысяч, хотя их никто не созывает. Поливают его душистой водой, омывают ароматным молоком, при этом играют музыку, рассыпают ароматные цветы, зажигают светильники – и так до конца дня все они совершают приношения. [65]65
  Цит. по: Сюаньцзан. Записки о Западных странах [эпохи] Великой Тан. С. 221.


[Закрыть]

Дереву бодхи, которое мы увидели сегодня, было не более двухсот лет, ветви его тянулись вверх метров на пятнадцать. Описание, которое сделал Сюаньцзан более тысячи лет назад, было точным и сегодня – все тот же «желто-белый ствол, ярко-зеленые листья… ни зимой, ни летом они не вянут и не теряют свежести». Верующие почитают дерево бодхи как святыню, с почтением опускаются перед ним на колени и припадают лбом к земле. Для меня же это просто дерево с изумрудными ветками и большими ярко-зелеными листьями. Думаю, что оно очень красивое. Вот и все.

Знаменитое место, где Сиддхартха Гаутама достиг просветления, находится точно под деревом и называется «алмазный трон». Согласно буддийскому учению, «в прошлые времена, в самом начале бхадракальпы, он появился вместе с возникновением земли и покоится посередине великого тысячекратного мира, состоящего из трех тысяч миров». Внизу достигает «золотого колеса», вверху подходит близко к поверхности земли и создан из алмаза. Это место всегда остается в равновесии, несмотря на неустойчивость мира. Несколько лет назад в Таншане произошло землетрясение, его отголоски почувствовали в Пекине. Помню, подумал тогда – хорошо, должно быть, сейчас сидеть под деревом бодхи! Конечно, это только шутка.

Некоторые из нас взяли на память опавшие с дерева листья. Это увидел наш пилот – офицер индийских военно-воздушных сил. Оценив наш интерес, он подошел к дереву, схватил и притянул к себе ветку и начал отламывать от нее веточки поменьше, чтобы мы могли собрать листья, которые нам понравятся. Он даже сам сорвал несколько листочков и сунул нам в руки. Мы знали, что с этого дерева нельзя срывать листья, но отказать этому офицеру было невозможно, слишком уж добрым и по-детски непосредственным был его поступок. Нам ничего не оставалось, как взять несколько листочков на память с собой в Китай.

Образ Сюаньцзана по-прежнему преследовал меня, но здесь к нему добавились образы Ицзина и Фасяня. Я словно увидел их в желтых кашаях [66]66
  Кашая, или кашья – традиционная одежда буддийских монахов. – Примеч. ред.


[Закрыть], сидящих на коленях, склонив голову к земле. Мне чудилось, как они проходят между этими храмами, залами и ступами; как преклоняются перед деревом бодхи, берут щепотку земли у того места, где Будда достиг просветления, и прячут с особенной осторожностью, чтобы унести с собой в Китай. Сюаньцзан теперь виделся мне иначе, здесь он был особенно набожным и серьезным, глубоко занятым, и усердным. Я еще в детстве прочитал «Записки о Западных странах [эпохи] Великой Тан», поэтому образ Сюаньцзана был мне знаком.

Мое почтение к этому самоотверженному буддийскому монаху невероятно велико, его вклад в развитие дружбы между народами Индии и Китая действительно трудно переоценить. Передо мной предстают не только персонажи прошлого, но и деятели современности. Вдруг совершенно неожиданно, словно откуда-то из-под земли, перед нами появилась пожилая китаянка. На вид ей было далеко за семьдесят. Она называла себя монахиней несмотря на то, что голова ее была небрита, и утверждала, что родилась в провинции Хубэй, а в Индию приехала еще при маньчжурах. Здесь, в Бодх-Гая, она для того, чтобы молиться Будде и поклоняться предкам. Оказывается, существует такой сан буддиста, когда можно носить волосы. Индийские крестьяне заботились об этой женщине и снабжали ее едой. Кажется, она не знала канонических текстов, и, видимо, даже не умела читать ни на китайском, ни на хинди. Ноги ее были забинтованы, передвигалась она прихрамывая, но зато так быстро, будто летела. Добежав до нас, она долго не могла отдышаться. Боюсь, что она уже много лет не видела земляков. Сегодня, услышав, что приезжают китайцы, она помчалась на поиски. Первым делом она спросила: «В какой гостинице господа оставили багаж?» Услышав это, мое сердце сжалось:

 
…не знали они совсем ничего ни о Хань
и, уж конечно, ни о Вэй и ни о Цзинь. [67]67
  Строки из стихотворения известного китайского поэта Тао Юаньмина «Персиковый источник», повествующего о мужчинах и женщинах, навсегда скрывшихся от жестокостей циньской поры в горах. Перевод Л. З. Эйдлина. Цит. по: Китайская классическая поэзия. М.: Художественная литература, 1975. С. 156.


[Закрыть]
 

Между нами и этой старушкой пролегала невообразимая пропасть, словно мы были из разных веков. Казалось, ее чувства к родине и землякам сильны и глубоки, но она не знала, как их выразить. Мы тоже испытывали к ней большую симпатию, словно видя перед собой живую героиню того самого «Персикового источника». Чувства смешались. Мы были поражены и сожалели, сочувствовали, радовались… У меня в голове роились вопросы: неужели в сегодняшнем мире все еще есть такие герои? Как жилось ей последние сорок-пятьдесят лет? Она обитает в шалаше или на дереве? Откуда берет еду и одежду? Она одинока? О чем томится ее душа? Сможет ли она найти успокоение в буддийском раю? Если рассказать ей о том, что сейчас происходит на родине, поймет ли она? И так далее… Сердце было полно вопросительных знаков. Стоя перед этой простой и честной, но при этом как будто бы немного юродивой старушкой, я не знал, что сказать, совсем растерялся. Единственное, что нам оставалось, – дать ей несколько рупий и надеяться, что это хоть немного облегчит ее жизнь. Она протянула руку и приняла деньги, растроганная и пораженная, обрадованная и опечаленная. Когда наша машина тронулась, она, прихрамывая, шла за нами, а потом перешла на бег. Сквозь заднее окно мы видели ее силуэт и не могли сдержать слезы.

Буддийские святыни разбросаны по всей Индии – путешествуя, мы не смогли бы запомнить каждую. Я изо всех сил пытаюсь разбудить свои воспоминания, но с тех пор прошло уже более тридцати лет. Множество маленьких обломков еще остаются в моей памяти, ну и пускай пока побудут там!

Март 1979 года