Текст книги "Душой уносясь на тысячу ли…"

Люди на стадионе стояли в определенном порядке. Ближе всего к президиуму находился ряд маленьких девочек, каждая держала в руках пятицветный флажок и то и дело махала им. Сегодня у всех, кто пришел на конференцию, был такой флажок. Насколько мне известно, пять цветов символизируют восток, запад, юг, север и небеса. Девочки то садились, то вставали, но ни на секунду не останавливались, на лицах сияли улыбки, они были очень рады и взволнованы. Вероятно, раньше им не доводилось принимать участие в таких мероприятиях. Атмосфера радости и ликования оттеняла их пышущие свежестью лица и яркую, как живые цветы, одежду. От них словно струился свет, сиявший на весь стадион и превращавший всю сцену в разноцветный мираж.

По задумке организаторов конференции участники должны были совершить обход стадиона. Несколько десятков девушек в желто-коричневых нарядах – затрудняюсь сказать, какого именно цвета были их костюмы, – дружно растянули огромное красное полотно, на котором было написано: «Поздравляем Всемирное общество буддистов с открытием конференции!» Они шагали, покачиваясь из стороны в сторону, словно веточки ивы, за ними следовали представители стран-участниц. Количество делегатов было разным – некоторые государства прислали больше человек, другие – меньше. Упомянули даже тех, кто вовсе не имел делегатов, в этом случае непальская девушка несла только табличку с названием страны, а за спиной у нее никого не было. Именно к таким относилась и тайваньская делегация. Табличка гласила: «Тайвань, Китай», но позади было пусто. Я слышал, что тайваньцы все-таки прислали делегацию, но они боялись этой таблички и слов, написанных на ней, как духи боятся камней, отпугивающих зло [112]112
  В Китае на перекрестках улиц часто ставят камни, на которых высечена надпись для отпугивания злых сил.


[Закрыть]. Насколько я знаю, тайваньские монахи относятся к нам по-дружески. Молодой тайваньский монах, присутствовавший на этой конференции, радушно помог одному из наших тулку [113]113
  Тулку – духовное лицо, форма воплощения Будды в теле человека.


[Закрыть] из провинции Цинхай. Если так, то почему же они не хотят идти под этой табличкой? Дружба – это то, что идет у них изнутри, а нежелание идти с табличкой – это внешний образ. Бывает, что внутреннее и внешнее противоречат друг другу. Эту загадку любой знающий человек разгадает с первого взгляда, но ответ лучше сохранить при себе. В итоге за табличкой «Тайвань, Китай» не шел никто, что вовсе не соответствовало воодушевлению, царившему на стадионе. Отсутствие тайваньской делегации вызвало перешептывания среди гостей.

Среди делегатов от западных стран, таких как Западная Германия, США, Канада, Австралия, присутствовали монахи и монахини, побритые налысо. Мое внимание привлекла одна монахиня из американской делегации. Голубоглазая и курносая, она выглядела сдержанной и красивой, а на голове у нее не было ни волоса. Я и слева смотрел, и справа, но никак не мог ничего поделать с тем, что мне вся эта картина казалась смешной. Конечно, я простой человек, но мне кажется, что у Запада своя отдельная нирвана.

Вслед за делегациями стран и регионов вышла многочисленная группа непальских монахов. Казалось, что они собрались со всей страны. Перед ними несли красное полотно с названием провинций и районов. Другая группа полностью состояла из женщин. Они несли серебряные тазы, наполненные чем-то похожим на рис, и осторожно разбрасывали эти зерна. Наверное, на счастье! Некоторые женщины были довольно пожилые, но несмотря на возраст походка их была уверенной и быстрой. Вероятно, сам Будда Шакьямуни на небесах похлопотал об их здоровье. Многие несли на руках детей, спины их были прямыми, а подбородки высоко подняты, словно сама смелость шла впереди. Дети – это все-таки серьезно. О чем думали эти матери, нам, чужакам, действительно непросто понять.

Цвет и фасон одежды делегаций каждой провинции отличались друг от друга. Люди пели и танцевали или, напротив, степенно вышагивали, а были и такие, кто безразлично брел за толпой. Некоторые из детей шли босиком – обувь с них слетела, и они не решались вернуться и отыскать ее. Оставалось только, неловко покачиваясь, в растерянности поспевать за взрослыми. В огромном человеческом потоке они походили на маленькие, выбившиеся из общего ритма движения пузырьки.

Были здесь и представители Тибета, вернее, непальские тибетцы. Мужчины, идущие во главе их строя, были все как на подбор – крепкие, пышущие здоровьем. Каждый нес в руках бамбуковую трость с привязанными хвостами яка, черным и белым. Посередине ее украшали маленькие разноцветные флажки. Казалось, что трость очень тяжелая: длиной около двух чжанов, диаметром с пиалу. Однако ее владелец быстро и без остановки вращал ею, хвосты яков все время находились в движении. Иногда мужчины перебрасывали трость из одной руки в другую, поворачивались вокруг своей оси, а поскольку кружились они очень быстро, трость не успевала упасть, белый и черный хвосты рисовали в воздухе замысловатый узор. Я впервые в жизни видел такое представление, и могу сказать, что это расширило мой кругозор. Молодые люди демонстрировали свое мастерство и выглядели очень довольными собой. Думаю, что родившийся в этот день на территории Непала Будда Шакьямуни мог бы восхититься смелостью и ловкостью своих земляков и даровать им счастье.

Не знаю, сколько национальностей из разный частей Непала прошли по стадиону. Я видел, как колонна, обойдя круг, поднималась на трибуну на противоположной стороне. Мне показалось, что марш окончен, но не тут-то было: из арки прямо напротив меня вдруг фонтаном забили разноцветные флажки и, словно разлив реки, оттуда хлынул поток людей. Я не видел происходившего за аркой, и, конечно, не знал, велика ли толпа, стремящаяся войти на стадион. Девушка, стоявшая рядом со мной, сказала по-китайски: «Ай-я! Бесконечно! Правда, конца и края нет!» Она повторила эту фразу трижды, но ничего не менялось. Потом она и вовсе перестала комментировать происходящее. Казалось, все население Непала – более десяти миллионов человек – вознамерилось пройти через маленькую арку. Они выходили и выходили из этого волшебного грота, словно яркие и разноцветные, большие и маленькие волны вливались в этот людской океан, бурливший и клокотавший. Волны были такой силы, что поднимались до самых небес.

Красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый…

Бурлили семицветные волны.

А что на небе? Там кружил вертолет. Порой он пролетал так низко, что можно было разглядеть пилота. Из глубины вертолета ароматным дождем сыпались на стадион лепестки цветов. Благоухание заполнило все вокруг, наводнило каждый уголок этого мира, сцена поражала своим волшебством! Только представьте: цветочные лепестки размером с пиалу парят и кружатся в воздухе, потихоньку опускаются на землю и покрывают все вокруг разноцветным душистым ковром… Удивительное зрелище. Мог ли я мечтать, что когда-нибудь своими глазами увижу нечто подобное? Мне казалось, что я присутствую на Весаке, в гостях у самого Гаутамы Будда в горах Линшань, и своими глазами вижу мандалы дождя. Пусть я пока не достиг просветления, но на горе Линшань все-таки побывал.

Какофония звуков вдруг словно ушла на второй план, беспорядочная череда образов, от которых рябило в глазах, чуть померкла, я поднял голову и посмотрел на устремленные в небо тысячелетние белоснежные вершины Гималаев. Это было так неожиданно, что вспомнилась перефразированная мною строка из стихотворения Тао Юаньмина: «Праздник Будды отмечал на стадионе, и мой взор в вышине встретил склоны Гималаев»[114]114
  В оригинальном стихотворении Тао Юаньмина «За вином» эти строки звучат следующим образом: «Хризантему сорвал под восточной оградой в саду, и мой взор в вышине встретил склоны Южной горы». Перевод Л. З. Эйдлина. Цит. по.: Китайская классическая поэзия. М.: Художественная литература, 1975.


[Закрыть]. Я вдруг ощутил себя Тао Юаньмином. Как это удивительно! Как радостно!

Словно я своими глазами увидел духов заснеженных вершин Гималаев. Не важно, индуистские это божества или буддийские бодхисаттвы – казалось, они приподнялись со своих подушек-лотосов, парящих в облаках, и с интересом разглядывают мир людей, наблюдают за происходящим на стадионе. Они видели собственные статуи, зажженные перед ними свечи и раскуренные благовония. Как интересно! Какие необычные существа эти люди! Вероятно, божества смотрели и радовались, или даже размышляли о том, что вечно занятые поисками пропитания и обустройства собственного быта люди наконец-то перестали гнаться за славой и богатством, беззаботно поют и танцуют, приветствуют друг друга и воспевают имя Будды. Возможно, люди не так уж безнадежны, а? Думаю, небожители искренне радовались, ведь они не мудрее обычных людей. Каждый человек любит похвалу, так отчего же не любить ее и небожителям? А если божества рады, то кто знает, может, они будут милостивы и ниспошлют счастье. Пусть все складывается благоприятно и будет мир. О Амитабха! [115]115
  Буддийская молитва, означает «дай бог», «слава богу».


[Закрыть]

Над Гималаями медленно и важно плыли облака. Я представил, что каждый небожитель выбрал себе по облаку, удобно на нем расположился и помчался прямо к стадиону посмотреть на праздник, разобраться в учении Гаутамы Будды и мандалах дождя. В спешке небожители забыли взять с собой цветы, поэтому все, что им оставалось, это парить в облаках, разглядывая людской океан, а потом вернуться в свое царство на вершинах гор.

Гул человеческих голосов ворвался в мои грезы и разрушил их. Очнувшись, я увидел, что на стадионе все смешалось. Пестрая человеческая толпа волной поднялась с трибун и устремилась к президиуму. Вероятно, зрители хотели получше рассмотреть почетных гостей – принцев, министров, иностранных и местных влиятельных персон. Стройных рядов, которые только что заполняли поле, больше не было. Красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый… Конференция завершилась. Я поспешил сойти с трибуны, а когда оглянулся, увидел, как снежные вершины сияют в косых лучах закатного солнца.

Вечер 19 ноября 1986 года.

Вернулся с приема в китайском посольстве, писал в отеле «Соалти».

Храм Пашупатинатх

Возвращаясь из Непальского императорского ботанического сада, мы сделали крюк, чтобы посетить известный на всю Южную Азию индуистский храм Пашупатинатх.

Нам пришлось пробираться узкими и не самыми чистыми переулками, поскольку храм расположен на окраине Катманду у реки Багмати. Эта река почитается непальцами так же, как Ганг индусами, на ее берегах выстроены специальные мостки, на которых, как мне сказали, сжигают трупы умерших, а пепел высыпают в воду. Согласно преданиям, если развеять прах над Багмати, то умерший обязательно попадет в рай.

Пашупатинатх – это один из трех крупнейших индуистских храмовых комплексов. Также его часто называют храмом Шивы. Символом Шивы является каменная колонна-лингам [116]116
  Лингам – каменная колонна с закругленным верхом, фаллический шиваитский символ.


[Закрыть], и, конечно, они были повсюду. Говорят, если женщина не может забеременеть, то ей следует зажечь благовония перед лингамом, помолиться и прикоснуться к волшебной колонне, тогда ее желание исполнится. Неужели камень и правда обладает столь чудесной силой? Одному Шиве известно.

Перед входом в храм установлена деревянная табличка с предупреждением, что входить внутрь разрешается только тем, кто исповедует индуизм. Ни один из нас не был приверженцем этой религии, поэтому все что нам оставалось – попытаться рассмотреть хоть что-нибудь через открытые ворота. Внутри храма было темно, грязно и совсем непохоже на обетованную землю, описанную в литературе. Казалось, в этом месте вообще нет ничего священного или волшебного. Древние говорили: «Ценится то, что трудно получить». Войти внутрь нам не удалось, поэтому я предпочитаю думать, что там все же есть некая «ценность».

По словам местных, этот храм известен на всю Индию, и каждый год множество верующих со всей страны совершают сюда паломничество. Мы действительно видели несколько садху [117]117
  Садху – индуистский термин, обозначающий человека, отрекшегося от мира и полностью посвятившего себя медитации и познанию бога.


[Закрыть] в одежде отшельников. Стало быть, мы действительно попали в святое место, иначе как здесь оказались эти опирающиеся на бамбуковые трости аскеты с заплетенными в косы волосами?

По правде говоря, я никогда не верил ни в каких духов или божеств. Все эти храмы, Шивы или лингамы меня мало занимают, зато кое-что другое привлекло мое внимание: на крышах высоких храмовых построек ютились голуби. Вечерело, сумерки постепенно опускались на виднеющиеся вдали вершины Гималаев. Последние лучи заходящего солнца мягко касались развалин древнего храма, верхушки деревьев отливали золотом. Для птиц наступало время отдыха, но пока они еще не отошли ко сну, и до меня доносилось их утробное воркование. И, конечно же, повсюду были неугомонные обезьяны. Эти вездесущих животных можно было заметить на крышах дворцов и стенах храмов, между жилищами людей и на деревянных перилах мостков у реки. Они скакали, кричали, перепрыгивали с одной крыши на другую, не останавливаясь ни на минуту. Некоторые взрослые обезьяны несли на шерстистых спинах своих детенышей, а другие, казалось, несли само заходящее солнце цвета темного золота. Я стоял на мосту и наблюдал за ними. Неожиданно мне захотелось погладить маленькую обезьянку, и я уже протянул было руку, совершенно не учитывая, что ее родительница может быть против такой фамильярности. Взрослая обезьяна оскалила зубы, приняла угрожающую позу и была готова кинуться на защиту своего малыша. Эта ее реакция до смерти меня напугала, и я немедленно отступил на несколько шагов, давая ей понять, что не опасен.

Внезапно меня осенило. Пусть в храм Шивы нельзя заходить тем, кто не исповедует индуизм, и нарушителей этого правила ждет суровая кара, но это касается только людей. Обезьяны – другое дело, им путь открыт. Для них ничего не значат человеческие религии и касты, чиновники с их законами и сильные мира сего. Люди никогда не ассоциировали обезьян ни с одной конфессией. Обезьяны и голуби, скорее всего, считают эти человеческие причуды лишенными всякого смысла. Как говорят, чем глубже море, тем больше рыбы в нем резвится, чем выше небо, тем больше по нему летает птиц. Животные намного свободнее людей, и если верить в реинкарнацию, то обезьяны и голуби в следующей жизни обязательно переродятся людьми!

Размышления завели меня слишком далеко, пора было возвращаться. У ворот храма Шивы толпились люди. Некоторые были хорошо одеты, другие – в лохмотьях. Садху с высоко поднятыми головами важно ступали, опираясь на бамбуковые трости, и выделялись среди людей, как журавли среди кур. Продавцы свежих цветов сидели прямо на земле, скрестив ноги, и с почтением приветствовали покупателей. Голубоглазые светловолосые иностранцы и иностранки с рюкзаками за спиной стояли рядом и что-то обсуждали. Между лавочками протискивались священные коровы. Дети и слепые попрошайки тянули руки, прося милостыню. Овощи и фрукты на прилавках поблескивали в скудных лучах заходящего солнца. Грязные тесные улочки наполнял не самый приятный запах.

Мы остались простыми смертными, не достигли просветления и не перевоплотились в божеств или бодхисаттв. Но непальцы проявляли к нам, «заморским гостям», дружелюбие. Они не глазели на нас и не подшучивали над нами. Местные дети одаривали приветливыми улыбками. Самые робкие прятались за родителей, с любопытством тараща на нас огромные черные глаза. Это было очень мило и забавно. Мы чувствовали, что находимся в кругу друзей. Пашупатинатх не распахнул перед нами дверей, но таковы тысячелетние традиции, и мы с уважением их приняли. Покидая храм под журчание священной реки Багмати, мы искренне желали нашим непальским друзьям обрести счастье в этой жизни, а когда придет время – перейти реку, оказаться в обещанном раю. Пусть божества храма Пашупатинатх благословят наших друзей!

30 ноября 1986 года,

в гостинице «Соалти» перед отъездом из Непала

Глядя на Гималаи. Путешествие в Дуликхель

Гималаи можно увидеть из любой точки Катманду. Шесть дней назад, едва сойдя с борта самолета, я поразился, каким плотным кольцом горные вершины окружают аэропорт. Позднее оказалось, что это величественное зрелище открывается откуда угодно – куда ни посмотри, всюду подобно волнам поднимаются изумрудно-зеленые горные хребты, а позади них небо подпирают высокие пики, увенчанные снежными шапками. Лучи солнца отражаются от кристалликов льда на вершинах и рассыпаются ослепительным серебряным сиянием.

Несколько дней назад, сидя в президиуме на церемонии открытия конференции Всемирной ассоциации буддистов, я особенно остро ощутил величие тысячелетних Гималаев. Вспомнилось известное во времена Тан стихотворение: «Над верхушками деревьев – ясное синее небо, в городе холодает на закате»[118]118
  Строки из стихотворения «Смотрю на последний снег в горах Чжуннаньшань» поэта периода Тан Цзу Юна (699–746).


[Закрыть]. Изменю его немного: «Над горизонтом – светлые белоснежные вершины, в городе холодает на закате». Это в некоторой степени описывает мои тогдашние чувства.

Спустя пару дней товарищи из нашей делегации предложили поехать в Дуликхель полюбоваться на Гималаи, я с радостью согласился. Горы всегда вызывали мой интерес, но видеть их мне доводилось не часто. Помню, как в Синьцзяне у озера Тяньчи снежные вершины дарили мне чувство свежести и прохлады. Внизу было жарко, но стоило поднять голову – и вот они, неприступные шапки снега на фоне лазурного неба, холодные, ясные и чистые. Невероятно реалистичная иллюзия близости белых сугробов мгновенно исчезала, стоило лишь протянуть руку, и становилось ясно – путь до вершины очень-очень длинный. Собиратели из местных ловко спускались по каменистым склонам, держа в руках «снежные лотосы» – соссюреи, и продавали их туристам. Казалось, что светло-желтые цветы впитали всю свежесть горного воздуха, от одного взгляда на них приходило блаженное чувство прохлады.

Здесь, в Непале, вершин так много, что куда там тягаться озеру Тяньчи! Только в китайском Тибете и Непале можно увидеть такие высокие снежные хребты. Сидя в самолете, я вместе с другими пассажирами рассматривал Гималаи сверху, теперь же мне представился шанс наблюдать их снизу, и поверьте мне, так они кажутся еще более удивительными и чистыми! Делясь такими мыслями и беседуя, мы вшестером в самом добром расположении духа сели в машину и отправились в Дуликхель.

Это место чуть ближе к Гималаям, чем Катманду. Здесь уже виднеются небольшие пики, впереди – открытое пространство, похожее на большое ущелье. Между деревьев застыла легкая дымка, поля изрезаны тропинками, а за долиной над полосой тумана вздымаются голубоватые вершины. Отсюда Гималаи видны особенно четко, поэтому в Дуликхель уже много лет приезжают путешественники, желающие полюбоваться на горы. Ни один иностранный турист не минует это место: не важно, сколько достопримечательностей ты посетил в Непале, но если не видел горы, то можно сказать, ездил зря.

Сегодня боги нам благоволили. Утром, как обычно, густой туман спрятал небо и никак не хотел уходить, хотя было уже около девяти часов утра. Непальские друзья опасались, что весь день будет пасмурно, и горы не покажутся. Однако, как только мы выехали из Катманду и начали постепенный подъем, туман рассеялся, а облака отступили. В небе повисло красное солнце. Наши проводники повеселели: они считали, что показать китайским гостям Гималаи – это их долг. Мы тоже воспряли духом.

На полпути мы повстречали туристов, которые устроили на зеленом склоне что-то вроде пикника: расстелили на земле белую ткань, расставили столы, полные еды; несколько машин с государственными флагами стояли неподалеку. Вероятно, это был выезд посольства какой-то страны. Взрослые и дети, мужчины и женщины прогуливались по травке. У многих были бинокли, они жизнерадостно размахивали руками и обсуждали названия гималайских вершин. Впереди открывался вид на широкое ущелье, за ним поднимались горные хребты, над которыми плыли серые тучи, и я с трудом мог различить, где облако, а где гора. Выше этих хребтов были уже Гималаи, величественные и неприступные. Вдруг мой взгляд затуманился, и горные пики как будто поплыли перед глазами, как белые облака над седыми вершинами. Гималаи настолько высоки, что даже будучи от них на солидном расстоянии, все равно приходится задирать голову, чтобы охватить их взглядом. Никогда я не видел таких высоких и настолько белых горных вершин. Голубые клубы под этими хребтами – вовсе не облака, а тоже горы. Кажется, что над ними уже точно не должно быть никаких скал, но сквозь дрожащую сизую дымку видна вторая – белоснежная, это и есть самые настоящие Гималаи. Пейзаж совершенно инопланетный, такого больше не увидишь нигде в мире.

Согласно карте, слева направо возвышаются тринадцать пиков. Многие из них никогда не были покорены людьми, никто не знает, что на самом деле происходит наверху. Люди могут лишь фантазировать, что там высоко-высоко живут божества. В Древнем Китае считали, что на горе Куньлунь обитают небожители, древнеиндийский фольклор также хранит легенды о том, что Гималаи – это дом богов. В этой архаичной логике есть своя привлекательность: если в хрустальном и чистом дворце господствует только белый снег, не грустно ли это? Я тоже могу представить, что там, на вершинах гор – лунные чертоги, обитель бессмертных. Пусть в ней обитают отшельники, архаты [119]119
  Архат – буддист, достигший высшего совершенства и свободный от дальнейших перевоплощений.


[Закрыть], достигшие просветления, Будда и бодхисаттвы, Аллах, Брахма, Шан-ди и христианский Господь. Пусть живут там божества всех конфессий. Пусть себе странствуют по бесконечности на небесных колесницах, запряженных фениксами, на львах и белых слонах.

Вот, пожалуйста, я снова замечтался и унесся в далекие дали. Сам вообразил, сам поверил, сам обрадовался этому, да и забыл обо всем… Возвращаясь в город, я все смотрел на глубокое небо и сверкающие горные пики Гималаев, подпирающие его. Казалось, что хребты бежали за нашей машиной. Бежали до самого Катманду.

1 декабря 1986 года,

Сад ясности в Пекинском университете

В университете Трибхуван

Перед вылетом из Пекина старший секретарь нашей делегации, товарищ Сюй Кунжан, попросил нас подготовить научный доклад и выступить с ним в Непале. Конечно, я согласился, но в душе меня одолевали сомнения: где же именно нужно будет выступать? Перед какой аудиторией? Ответов на эти вопросы не было. Подумав, я наметил тему: «Изучение Южной Азии в Китае – материалы о Непале в китайских исторических записках», рассудив, что подобный предмет обсуждения подойдет для выступления в любом месте и будет интересен всем.

Уже в Катманду я узнал, что выступать мы будем в единственном непальском высшем учебном заведении – университете Трибхуван. После многократных консультаций наконец определились со временем. Оказывается, непальцы приходят на работу к десяти утра, начинают рабочий день около одиннадцати, а уже в четыре пополудни заканчивают трудиться. Непальские друзья рассказали мне, что местные жители стремятся «получать американскую зарплату, есть китайскую еду и работать по-непальски». Вероятно, подобное отношение к работе обусловлено местным климатом, и уж точно нельзя сказать, что местные жители ленивы. Непальцы – это нация тружеников; в Непальском ботаническом саду меня поразили женщины, переносившие огромные вязанки хвороста на собственной спине. Возвращаясь к сути, скажу, что мой доклад в университете был назначен на 11:30. Если бы дело было в Китае, то к этому времени я бы уже выполнил всю основную работу, но в Непале мой рабочий день только начинался. Мне было сложновато перестроиться. Однако, как говорят в Китае, въезжая в деревню, следуй местным обычаям. Кроме того, гостю приличествует слушаться хозяина, так что выбора у меня не было.

Мой опыт выступлений в зарубежных университетах достаточно велик. Я читал доклады в трех крупнейших вузах Индии: первый раз в университете Дели, второй – в университете Джавахарлала Неру, третий – в Османском университете в городе Хайдарабад. Все три раза у меня было чувство, что я попал с корабля на бал или в спешке заступаю на вахту. Как проходили выступления в Дели, я уже рассказывал, поэтому не буду повторяться. Выступать в Османском университете меня попросил руководитель делегации и сделал это в самый последний момент. Никаких идей и материалов для подготовки у меня не было, что заставляло меня нервничать. Приехав на место, я был поражен: меня встречал сам проректор университета (в Индии именно он выполняет обязанности ректора) и несколько профессоров. Актовый зал был полон. Проректор произнес приветственную речь, пригласил меня на сцену и попросил рассказать о вопросах образования и труда в Китае, таким вот образом я и узнал предмет своего доклада. Без подготовки высказываться на такую широкую и важную тему – верный способ наломать дров. Поначалу я совсем было растерялся, но через секунду меня осенила блестящая идея. «Я не самый подходящий кандидат, чтобы рассуждать о чем-то подобном, – начал я после всех положенных приветствий. – Однако довольно давно и серьезно занимаюсь изучением культурного обмена между Китаем и Индией. Вероятно, эта тема близка каждому присутствующему, ведь всем нам небезразличны история и перспективы взаимоотношений наших стран». Эта пара фраз совершенно неожиданно для меня вызвала прямо-таки шквал аплодисментов. Цель – внимание публики – была достигнута, взволнованное сердце тут же успокоилось, я выдохнул и начал свой рассказ.

К выступлению в университете Трибхуван я подготовился заранее и ничуть не волновался, хотя кое-что меня слегка расстроило. Здесь не было той праздничной атмосферы, как в других университетах, мой доклад пришли послушать не более двух сотен человек, что, конечно, не могло не печалить. Но я решил принимать все как есть.

Мне показалось, что уровень непальской науки не очень высок. Несколько лет назад я читал труд одного местного ученого по истории Непала, книга была достаточно посредственной и поэтому у меня сложилось однобокое представление о местной науке в целом. Оказавшись в непальском университете, выступая перед здешними преподавателями, учеными, докторами наук и профессорами, я все равно не мог избавиться от этого восприятия. Повлияло ли это на качество моего доклада? Полагаю, нет. Хотя, если говорить начистоту, то не могло не повлиять. Но раз уж приехал выступать, то говорить следует хорошо.

Моя лекция длилась больше часа, а потом наступило время вопросов слушателей, и вот тут я испытал искреннее удивление. Оказывается, тема моего доклада вызвала огромный интерес: почти каждый, кто брал в руку микрофон, признавал, что без китайских исторических источников было бы намного сложнее изучать историю Непала, было много вопросов о культурных связях между нашими странами. Очевидно, научные исследования в этой области велись на высоком уровне, слушатели были настоящими экспертами, а вовсе не сборищем безграмотных людей. Мое сердце билось, как барабан, я был очень рад, что дискуссия получилась серьезной и оживленной. Мы пообещали друг другу, что будем поддерживать связь, обмениваться научными материалами и университетскими кадрами – так было положено начало международному сотрудничеству между вузами. Я видел улыбки на лицах непальских коллег. Ранним утром следующего дня ко мне в гостиницу приехали профессор Вайдья и профессор Триратна с исторического факультета и привезли свои книги. Очевидно, это были основательные, серьезные труды. Я почувствовал уважение и восхищение. Мы снова договорились о том, что будем поддерживать связь, и распрощались. Провожая взглядом силуэты двух непальских профессоров, я осознал, что первое впечатление о научном сообществе Непала оказалось ошибочным, а сейчас все встало на свои места.

Как гласит китайская поговорка, любое дело начинать очень сложно, но когда начало положено, будет уже легче. Раньше, чтобы добраться из Китая в Непал, нужно было преодолеть тысячи ли, перебраться через реки и горы и потратить на это много дней. Сейчас из Пекина в Катманду можно долететь на самолете за четыре часа. Мир стал намного меньше. Нам, ученым двух стран, очень удобно приезжать друг к другу. Джомолунгма, стоящая на границе двух стран, перестала быть преградой и превратилась в символ крепкой дружбы. Когда я смотрю в будущее, мне хочется танцевать от радости.

20 декабря 1986 года, Пекинский университет

Покидая Катманду

В древности буддийским монахам запрещалось проводить ночь под одним и тем же деревом больше трех раз, потому что могло возникнуть чувство эмоциональной привязанности к месту ночлега.

По правде говоря, когда я впервые приехал в Катманду, то улицы города показались мне узкими, люди – одетыми не слишком опрятно, а дома – низкими и темными. Только закончилась моя командировка в Японию, и, разумеется, сравнения двух стран было не миновать. В голове крутилось одно: нужно поскорее уезжать отсюда и возвращаться домой!

Однако, проведя здесь всего полдня, я понял, что мое восприятие города меняется. Большие и маленькие, широкие и узкие улицы, по которым проезжал наш автомобиль, действительно были не самыми чистыми, а лица людей совсем иными, чем в Японии или Китае. Постепенно я стал замечать детали, которые напомнили мне о родине. Особенно вспоминалось детство, проведенное в провинции Шаньдун, а еще начало 1960 годов – время осуществления политики «четырех чисток»[120]120
  «Четыре чистки» («сы цин») – движение за «социалистическое воспитание», развернутое Коммунистической партией Китая с 1963 по 1966 год и направленное на чистки кадровых работников с точки зрения четыре аспектов: политики, экономики, организации и идеологии.


[Закрыть], когда мне пришлось переехать в деревню неподалеку от Пекина. Здесь повсюду бродили любимые мной собаки и свиньи. Они хрюкали и лаяли, осматривая мусорные свалки в поисках еды. Иногда раздавалось утиное кряканье или кудахтанье кур – эти домашние птицы прекрасно себя чувствовали в обществе собак и свиней. Дети резвились с поросятами и щенками. Порой из низеньких темных домиков просачивался дым от готовящейся пищи. Запах был, прямо сказать, не из приятных, но зато родной и бесхитростный – настоящее дыхание деревни. Конечно, Катманду – это огромный город, однако здесь все-таки чувствовалась сельская атмосфера. Как только я вспомнил родные места, так сердце сразу радостно затрепетало.

По вечерам местные улицы освещены неярким светом фонарей. Нельзя сказать, что неоновых ламп совсем нет, просто их мало, и горят они тускло. Некоторые места не освещены вовсе, поэтому, прогуливаясь, я с трудом мог различать силуэты людей. Если сравнить с ночью в районе Гинза в Токио, это, конечно, небо и земля – там огни сверкают, а электрический свет достает до самого неба. Словно из драгоценных жемчужин Лун-вана восточного моря [121]121
  Лун-ван – в китайской мифологи царь драконов, покровитель вод, дождя и колодцев.


[Закрыть], которые разгоняют ночной мрак, или из кристаллов буддийского царства Тушита построены золотые дворцы с серебряными колоннами, башнями в тысячу этажей, храмами в десять тысяч комнат. Они освещают всю вселенную, вплоть до дворца Нефритового императора, заполняют своим сиянием тысячи миров. Красиво-то красиво, но меня это не тронуло. Я хоть и был поражен, но внутри остался равнодушным.

Здесь, в Катманду, нет таких ярких огней, нет такого буйства красок, нет того, что поражало бы воображение, захватывало дух. Однако это место вызвало моем сердце чувство близости, искренности, очарования и интереса. У божниц, расположенных вдоль улицы, возложены изображения усопших (в отличии от Индии, где алтари были заставлены сосудами с красной водой, символизирующей кровь). Деревья вытянулись до самых небес, напоминая о том, насколько древний этот город. Иногда можно увидеть цветущие круглый год цветы – красные, желтые, да какие душе угодно! Они кивают из-за низких оград и говорят нам, что хотя в это время на родине зима, здесь все круглый год дышит весной.