Текст книги "Душой уносясь на тысячу ли…"

7 мая 1994 года

Паттайя

Паттайя – это удивительное место. Попав сюда, словно оказываешься в одном из крупнейших мегаполисов мира – Нью-Йорке, Париже, Токио или Гонконге. Однако еще двадцать лет назад здесь не было ничего, кроме пустынного морского берега, растянувшегося на десять ли, морских волн, бьющих о берег, завораживающего шума воды и парящих в небе чаек.

Мы выехали из Бангкока, чтобы преодолеть более полутора сотен километров, и когда добрались до места, уже вечерело. Заселились в отель и сразу вышли прогуляться. Вечерняя мгла сгущалась, зажигались первые фонари, по улицам мчались машины. Люди с темными волосами и темными глазами, светловолосые и голубоглазые, в шортах и в джинсах, одетые просто и нарядные заполнили улицы, стекаясь сюда, словно рыба на нерест. Таиланд известен на весь мир как одно из лучших мест для отдыха, а курортный город Паттайя – его жемчужина. Именно поэтому здешние пляжи обладают столь притягательной силой.

Первым делом организаторы поездки повели нас в ресторан, где в основе меню были морепродукты. Это известнейшее на все побережье заведение невозможно было обойти стороной, в противном случае пришлось бы сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Ресторан располагался не в одном из небоскребов, а в самом обычном одноэтажном доме. Это простое здание, казалось, обладает особой притягательной силой – мне даже почудилось, что все те люди, которых мы видели на улице, удивительным образом оказались здесь. В зале ресторана были установлены прямоугольные аквариумы. Пожалуй, они были похожи на стеклянные шкафы с плавающими внутри живой рыбой и креветками. Специальные трубки, опущенные в воду, насыщали ее кислородом, на их кончиках теснили друг дружку тысячи маленьких, будто бы тоже стеклянных, пузырьков. «И крупных и мелких жемчужин град гремит на нефритовом блюде»[167]167
  Бо Цзюйи. Пипа («Мы там, где Сюньяна берег крутой…»). Перевод Л. З. Эйдлина. Цит. по: Китайская классическая поэзия. С. 288.


[Закрыть] – только звука не слышно. Вся обстановка тем не менее однозначно давала понять, что здесь настоящий ресторан морепродуктов. Прежде чем мы приступили к еде, наши глаза уже насытились.

Мы потихоньку пробрались сквозь пеструю толпу вглубь ресторана. Длинные ряды столов выглядели скорее примитивно, чем роскошно. Зал был полон посетителей, однако организаторы предусмотрительно забронировали нам места ближе к середине стола, вплотную прилегавшего к низким перилам. За окнами стояла непроглядная тьма, и я не сразу понял, что снаружи – море. Мне вновь подумалось, что еще двадцать лет назад здесь было пусто и безлюдно: только тихий шелест прибоя да парящие в вышине чайки. Так, размышляя об исчезнувшей поэзии и гармоничной красоте этого места и пришедшей им на смену суете крупного курортного города, я отведал ужин, который никогда не забуду.

Мы покинули ресторан около девяти вечера и отправились в театр трансвеститов. Это, пожалуй, вторая известная во всем мире местная достопримечательность. Само слово «трансвестит» часто вызывает у людей страх или отвращение. В Таиланде оно обозначает мужчину, занимающегося проституцией. В Старом Китае [168]168
  Имеется ввиду китайское общество до 1949 года.


[Закрыть] тоже были мужчины, торговавшие своим телом, их называли «сянгуны». Но китайские сянгуны выглядели естественно, а тайские трансвеститы – мужчины, которые благодаря различным процедурам превратились в женщин. Порой я думаю, что тот, кого на Земле называют «венцом творения», чаще всего и совершает грехи. Ни одно животное не может сравняться в грехах и злодеяниях с человеком. Если вы думаете, что я не прав, пожалуйста, посмотрите на трансвеститов.

Однако, несмотря на отвращение, которое я испытывал к тайским трансвеститам, я все-таки хотел их увидеть. В Бангкоке такое исключалось – разве мог в программе визита солидной делегации, представлявшей страну и университет, появиться пункт «Посещение театра трансвеститов»? В Паттайе это стало возможным под предлогом просмотра театрального представления.

На представление мы немного опоздали. В партере сверкающего и просторного современного зала свободных мест не оказалось, поэтому мы разместились на балконе и чувствовали себя богами Олимпа. Внизу виднелись лишь темноволосые и светловолосые макушки, какого цвета были глаза зрителей и во что они были одеты, разглядеть было невозможно. Сцена оказалась так далеко, что танцующих трансвеститов я тоже видел только в общих чертах. Конечно, мы различали мерцание разноцветных ламп и хорошо слышали звуки песен, и этого мне было вполне достаточно, а вот смотреть вблизи на выступающих юных красавцев (или красавиц?) трансвеститов вовсе не хотелось. Вдруг в первых рядах зашумели, поднялся галдеж, кто-то из зрителей засмеялся. Мы очень плохо видели то, что происходило на сцене, вероятно, артист-трансвестит спустился со подмостков, подошел к первому ряду и сделал что-то, вызвавшее хохот зрителей. Потом какого-то человека потащили на сцену, он кричал, размахивал руками, словно хотел вырваться, и его отпустили. Сидящие с ним рядом зрители тут же принялись его расспрашивать о впечатлениях.

Наконец представление подошло к концу. Чтобы избежать давки, мы вышли из театра чуть раньше. На улице было прохладно, близился рассвет, но неоновые огни горели по-прежнему ярко. Мы были в городе, который никогда не спит. Я же, вернувшись в отель, заснул совершенно спокойно.

Ранним утром следующего дня мы покинули Паттайю, так и не увидев курортный город и не побывав на море. Морской берег, растянувшийся на десять ли, шум волн, набегающих на берег, парящие в небе чайки – где же все это? Неужели здесь есть только ресторан морепродуктов и шоу трансвеститов? Неизвестно.

Это моя Паттайя.

Прощай, неизвестная и неузнанная Паттайя!

25 мая 1994 год

Обезьянка

Однажды в Паттайе я видел обезьянку. Просто удивительно, как мне удалось разглядеть ее в сумерках на обочине широкого проспекта под неровным светом фонарей. Мимо проносились машины, сверкая ослепительными бело-оранжево-красными огнями, проспект был полон темноволосых и светловолосых, темноглазых и голубоглазых людей…

Это была совсем крошечная обезьянка, не старше нескольких месяцев. Она с удивлением наблюдала за пестрым и шумным миром чуждых ей человеческих существ темными широко распахнутыми глазами. Интересно, какие чувства она испытывала? Мальчик лет десяти обнимал обезьянку, а другой рукой крепко сжимал конец цепочки от ошейника. Малышка вертела головой из стороны в сторону, прыгала, нервничала, не успокаивалась ни на мгновение. Но рука у мальчишки была крепкая, словно у Будды Татхагаты, и, как бы обезьянка ни хотела, вырваться ей было не под силу.

Мальчик тоже не находил себе места, вид у него был поникший. Он только что пытался продать маленькое животное прохожему, но, как он ни умолял, тот не соглашался. Не соглашались ни темноволосые, ни светловолосые. Темноглазые и бровью не повели, сероглазые – тоже. Мальчик все больше впадал в уныние.

Всю картину я наблюдал не дольше секунды, но сердце мое бешено забилось, словно от сейсмического толчка. Жалкий вид обезьянки, взволнованный и удрученный вид мальчика ранили душу. Я продолжал смотреть в сторону юного продавца и его живого товара, но их словно поглотил свет неоновых ламп и поток темных и светлых голов прохожих.

Мальчик с обезьянкой пропал, исчез, растворился, но этот образ каменной глыбой лег на мое сердце. Сразу же появилась бесконечная череда вопросов… Как мальчику досталась обезьянка? Ее поймали в горном лесу? Была ли у нее мама? Скучает ли мама-обезьяна по своей малышке? А она скучает по маме? Помнит ли маленькая обезьянка родной густой и тенистый лес и что чувствует здесь, в сверкающим электрическими огнями мире людей? Нравится ли ей мальчик? Какая у него семья? Может, родители ребенка сидят дома и ждут, пока их сын продаст обезьянку и купит еду? Что он чувствует сейчас, так и не продав милое и беззащитное животное?

Мысли теснились в голове, запутывались в клубок и снова разбегались. А что если обезьянку уже продали? Купил ли ее человек с темными волосами и карими глазами или светловолосый и голубоглазый? Если обезьянка досталась европейцу, то, возможно, уже завтра утром она будет пересекать океан в роскошном пассажирском самолете. Понравится ли ей это? Возможно, обезьянке не придется из кожи вон лезть, чтобы выжить, она без особого труда окажется в месте, которое китайцы считают земным раем. Не зазнается ли обезьянка? Как на нее подействуют слава и почет?

Бесконечная вереница вопросов кружилась в моей голове. Перебирая их один за другим, я оказался в известном в Паттайе ресторане морепродуктов, где пробовал огромных свежих и невероятно дорогих омаров. Вкус их действительно превосходил все ожидания. Но и там образ обезьянки с парой черных как смоль, блестящих круглых глаз то и дело возникал передо мной. И в театре трансвеститов, где сцена поражала декорациями, по залу разливалась музыка, танцы восхищали грациозностью и плавностью и то и дело звучали громкие аплодисменты, я продолжал думать о ней. И даже глубокой ночью, в тихом номере отеля в моих мыслях по-прежнему была обезьянка – та обезьянка, которую я видел лишь одно мгновение.

Для меня обезьянка превратилась в один вечный вопрос.

4 мая 1994 года

Академия культуры Востока и доктор Чэнь Чжэньюй

Шесть больших иероглифов, отливающих золотом, были инкрустированы в торцевую стену здания. Надпись гласила: «Академия культуры Востока». Выше располагалась строка на санскрите, выполненная шрифтом деванагари [169]169
  Деванагари – разновидность индийского письма.


[Закрыть]: Prācyasanskritipratisthāna (запись латинскими буквами). Сверкающие символы озаряли все вокруг безгранично глубокой и таинственной восточной мудростью. Глава академии доктор Чэнь Чжэньюй указал мне на эту надпись и попросил ее прочитать.

Главная задача Академии – это продвижение и развитие культуры китайских мигрантов в Таиланде. Учреждение основали недавно, и его работа еще не развернулась в полной мере. Однако, как гласит китайская мудрость, «путь в тысячу ли начинается под ногами»[170]170
  Лао-цзы. Книга о Пути жизни (Дао-Дэ цзин). Перевод В. В. Малявина. М.: Издательство АСТ, 2018 С. 442.


[Закрыть]. Первые шаги уже сделаны и, уверен, приведут к успеху.

Меня пригласили в Академию выступить с лекцией о единстве человека и природы. Слушателей собралось немного, но большинство из них представляли научную элиту эмигрантского сообщества. Когда лекция завершилась, несколько ученых поблагодарили меня. Среди них были такие корифеи, как профессор из университета Сунь Ятсена Чжэн Июань, специалист по китайской и зарубежной истории транспорта господин Цай Хуншэн и другие.

Лу Синь однажды сказал, что одиночество сильнее всего чувствуется, когда ответом на сказанное слово становится тишина. Даже несогласие, спор – это лучше, чем ничего. Отклик на мое выступление был весьма положительный, и я этому очень рад. Чжуан-цзы в главе «Сюй Угуй» говорил так: «Когда же он очутился в пустынных землях и дни напролет бродил в лесной чаще по безлюдным тропам, то был рад, когда слышал что-либо похожее на звук человеческих шагов»[171]171
  Отрывок из главы XXIV «Сюй Угуй» одного из основополагающих даосских трактатов III в. до н. э. философа Чжуан-цзы. Перевод В. В. Малявина. Цит. по: Даосские каноны. Философская проза. Книга 2, часть 2. Чжуан-цзы. Внешний раздел. Иваново: Издательство «Роща», 2017.


[Закрыть]. Я находился не в лесной чаще, а в роскошном лекционном зале, но звук человеческих шагов и меня безмерно радовал.

Еще большую радость мне доставили слова, которыми доктор Чэнь Чжэньюй представил меня публике. Господин Чэнь, как и я, учился в Германии. При первой встрече мы случайно обменялись несколькими фразами на немецком. Между нами возник взаимный интерес, переросший в крепкую дружбу. Мы понимали друг друга с полуслова и, казалось, знали друг друга много лет – шелковые нити памяти связали наши наивные молодые годы и настоящее. Когда я приехал в Таиланд, мы уже были добрыми друзьями несмотря на то, что в Китае встречались только один раз. Господин Чэнь изучал право, двадцать лет работал судьей, избирался в Парламент. Он занимал должность ректора одного из высших учебных заведений Таиланда – университета Таммасат – и имеет звание профессора. Чэнь Чжэньюй очень искренен в общении, в нем нет чрезмерного «почитания законов». Он один из тех по-настоящему хороших людей, которых так сложно встретить в сегодняшнем неспокойном мире.

Мы успешно выполнили все, что было намечено, и у нас оставался еще один свободный день в Бангкоке. Меня немного беспокоило, что мы так и не посетили знаменитый Большой королевский дворец, ведь, как говорится, «если не побывал в императорском дворце, то ты не молодец». Что ж, не все в жизни получается так, как того бы хотелось – пришла пора уезжать, и я смирился, что на этот раз прогуляться в королевских владениях не получится.

И вот совершенно неожиданно в гостиницу приехали доктор Чэнь Чжэньюй, господин Чжэн Июань и господин Линь Ушу с приглашением отправиться в Большой королевский дворец. Разумеется, мы с восторгом согласились.

Я посетил больше тридцати стран мира и дворцов видел немало. Самый главный из них – это, конечно, Запретный город в Пекине. В Индии я побывал в двух дворцах империи Великих Моголов: Красном форте в Агре и Красном форте в Дели. Они выполнены в исламском архитектурном стиле, для которого характерна простота и четкость линий. Этот стиль понятен с первого взгляда, он не оставляет тяжелого ощущения неясности и сложности восприятия. Верхняя часть всех сводчатых ворот и окон (неважно, больших или маленьких) традиционно выполнена в форме персика.

Московский Кремль, дворец Сан-Суси [172]172
  Дворец расположен в Потсдаме, его название в переводе с французского означает «без забот».


[Закрыть] Фридриха Великого в Германии – у каждого из этих архитектурных сооружений есть свои особенности, они отличаются друг от друга, как реки Цзиншуй и Вэйхэ [173]173
  Китайская идиома о различии двух рек возникла из-за разницы в качестве воды – одна мутная, другая прозрачная. – Примеч. ред.


[Закрыть], их нельзя перепутать. Китайский императорский дворец впечатляет величественным, грандиозным, торжественным видом, им можно любоваться издали, он не терпит фамильярности и воплощает собой мужественную красоту. Нельзя сказать, что Сан-Суси или Красному форту недостает размаха, но планировка их недостаточно просторна. Эти строения лучше рассматривать вблизи. Они роскошны и богато украшены лестницами, колоннами, статуями, картинами. Стены покрыты затейливыми узорами и инкрустированы золотом и самоцветами, каждый чи заполнен бесконечным великолепием. Красоту такой архитектуры нельзя назвать женственной, но при сравнении с китайским Гугуном [174]174
  Гугун – одно из названий Запретного города.


[Закрыть] разница сразу бросается в глаза.

Гуляя по Большому королевскому дворцу в Таиланде, я вспоминал резиденции правителей, которые видел раньше, и подсознательно их сравнивал. Кроме того, во мне проявилось то, что в немецкой школе рецептивной эстетики [175]175
  Раздел эстетики, изучающий тот или иной культурный феномен и его восприятие в зависимости от социокультурной ситуации и опыта смотрящего. Направление зародилось в 1960–1970 годах.


[Закрыть] называется «горизонтом ожидания». Что я надеялся там увидеть? Видимо, нечто похожее на Гугун. В конце концов, Таиланд – это восточная страна и наш сосед.

Перебирая в памяти образы Запретного города, дворца Сан-Суси и Красного форта, я прошел через ворота Большого королевского дворца. Увиденное немного меня разочаровало: ворота, ведущие во дворец, не выглядели величественно, не поражали изяществом. Они были лишь немного больше тех, что имеются у простых особняков. Территория резиденции тоже не оправдала моих ожиданий и оказалась не слишком просторной. Я приуныл. Настроение исправилось, когда я увидел внутреннее убранство дворца, где некоторые колонны были инкрустированы драгоценными камнями, сверкавшими так, что слепило глаза. Стены украшали росписи: величественные дворцы средь клубящихся облаков отсылали к сюжетам из древнеиндийского эпоса «Рамаяна». Оказывается, происхождение тайского королевского дома каким-то образом связано с Рамой. Этого древнеиндийского героя почитают в Таиланде, и то, что истории о нем запечатлены в королевском дворце, совершенно неудивительно. Я словно внезапно прозрел, мои глаза стали яснее видеть, уши – отчетливее слышать, а разочарование и уныние исчезли.

Но, без сомнения, кульминацией стало посещение величественного и грандиозного храма Изумрудного Будды. Все в этом уникальном сооружении сверкало золотом, полы и стены были декорированы яшмой, в воздухе ощущался аромат курившихся молитвенных палочек. Высота храма очень велика, полностью рассмотреть его можно лишь запрокинув голову. Этот храм напомнил мне европейские готические соборы, верхушки которых упираются в облака. Легендарный Изумрудный Будда сидел в специальной нише, лицо его выражало доброту и сострадание. Доктор Чэнь опустился на колени и поклонился своему духовному Учителю.

Мне чужда религиозность, но я с глубоким уважением отношусь к искренне верующим. Религия, кроме, пожалуй, некоторых отдельных темных и странных сект, в основном призывает людей совершать добрые поступки. Из уважения к вере всех присутствующих в храме я тоже преклонил колени. Стоило мне опуститься на гладкий мрамор, как приятная прохлада разлилась по всему телу. Снаружи стояла тридцатиградусная жара, а в храме было свежо. Настроение мое сразу улучшилось, я словно разделил небесную благодать, о которой молились преклонившие колени перед Буддой набожные мужчины и женщины.

Мы вышли из храма, сели в машину, и я мысленно произнес: «До свидания, Большой королевский дворец! В один прекрасный день я сюда вернусь…»

Время приближалось к полудню, начиналась жара. Бог, видимо, снова решил проявить благость и восстановить мои «разрушившиеся представления» о Бангкоке как о раскаленной сковороде. Кажется, я слышал, как он сказал: «Пусть лучше немного пожарит, чтобы ты мог узнать, что такое настоящий зной!» И я действительно почувствовал: вспотел, да еще под ложечкой засосало. Доктор Чэнь предложил поехать в университет Таммасат и там пообедать, на что все радостно ответили согласием.

Университет Таммасат, специализирующийся на политических и юридических дисциплинах, пользуется широкой известностью. Наравне с университетом Чулалонгкорна он считается одним из лучших вузов Таиланда и, судя по описанию доктора Чэня, немного похож на Пекинский университет. Именно здесь зарождались все известные студенческие движения, охватившие поначалу молодежь Бангкока, а потом и всего Таиланда. Как только начинались студенческие волнения, университетская площадь заполнялась флагами и лозунгами. Однако сегодня это учебное заведение предстало перед нашими глазами вполне умиротворенным. Некоторые студенты были на занятиях, другие – обедали, у всех были приветливые улыбающиеся лица.

Доктор Чэнь проводил нас в деканат, чтобы познакомить с ректором и профессорами. Некоторые из них учились в Германии, и один молодой профессор, владеющий немецким, рассказал мне немного об университете. Как оказалось, доктору Чэню удалось сформировать здесь маленькую «немецкую группу», единственную в своем роде в Таиланде и даже во всей Юго-Восточной Азии, где в основном распространен английский язык. После беседы в кабинете декана доктор Чэнь показал нам свой кабинет, а затем мы наконец отправились в столовую. По пути туда нам встретилось множество молодых людей – студентов и научных сотрудников. Все они приветствовали доктора Чэня, сложив руки на груди. Выходит, университет, где так часто происходили студенческие волнения, не так уж и страшен. Здесь процветает наука, ученики почитают учителей, атмосфера в целом дружелюбная, а сам доктор Чэнь пользуется авторитетом и у коллег, и у студентов.

После университета Таммасат мы прогулялись по кампусу университета Чулалонгкорна, то есть, можно сказать, побывали в лучших высших учебных заведениях страны.

Последний день в Таиланде оказался весьма содержательным, запоминающимся и радостным, за что, конечно, следует благодарить доктора Чэнь Чжэньюя. Прощаясь, я сказал ему: «Дорогой друг! До свидания! В один прекрасный день мы снова встретимся в Бангкоке или в Пекине!»

21 мая 1994 года

Музей редких камней

Чего необычного в камнях? Их полным-полно в горах, и порой, споткнувшись об один из них, посылаешь им проклятия. Могут ли они вызывать иные ощущения?

Любование камнями, без сомнения, является особенностью китайской эстетической традиции. На севере и на юге страны, в известных парках и в самых обычных садах всегда можно найти разного размера камни, а иногда даже целые каменные утесы, привезенные с озера Тайху [176]176
  Большинство декоративных камней, которыми украшают китайские парки, добывают в окрестностях озера Тайху в провинции Цзянсу.


[Закрыть]. Подобные декоративные элементы делают парки интересными, придают им более эстетичный вид. Камни выделяются на фоне старых деревьев, бамбуковых рощ, живых изгородей, лужаек, ручьев, прудов, беседок и галерей. Они объединяют композицию, позволяют проявиться сокровенному и очевидному и полностью раскрывают красоту восточного сада.

Янюань [177]177
  Янюань («Сад ласточек») находится на территории Пекинского университета в районе Хайдянь.


[Закрыть], прославившийся в период Мин и Цин, полон камней причудливой формы. Говорят, что их доставил с юга страны чиновник, каллиграф и художник Ми Ваньчжун [178]178
  Ми Ваньчжун (1570–1624) занимал должность начальника рыболовства в районе Хайдянь, был ценителем и коллекционером камней.


[Закрыть], потратив на это целое состояние. Именно Ми Ваньчжун привез сюда огромный камень, который раньше лежал перед теремом Лэшоутан в парке Ихэюань [179]179
  Ихэюань – летний императорский дворец в Пекине.


[Закрыть]. Расходы оказались так велики, что даже он, богач, разорился.

Часто камни привлекают внимание людей не размерами, а причудливой формой. В чем же здесь эстетика? Знатоки говорят, что камень с озера Тайху считается красивым и необычным, если соответствует четырем параметрам: расположение полостей, дыр, неровностей и изящество в целом. Иначе говоря, камень с озера Тайху не должен быть ординарным. Он должен быть словно ажурным, только так проявится его красота. Вода век за веком придает камням необычную форму, вытачивает уникальный рельеф, и в итоге они начинают соответствовать названным эстетическим стандартам. Как изящна их красота! Как проста!

Правила, о которых я говорю, одинаковы как для крупных камней, так и для маленьких, их привлекательность не зависит от размера. Самый известный тому пример – камни юйхуаши [180]180
  Юйхуаши – разновидность агата, распространенного в провинции Цзянсу.


[Закрыть] из города Нанкин. Слава о них с глубокой древности гремит по всей земле. Главная особенность этих камней такова, что порой в них можно разглядеть знакомые черты известных объектов или образов. Я когда-то читал, что существует камень-юйхуаши, формой напоминающий бодхисаттву Гуаньинь, другой камень подобен Великому мудрецу, равному Небу, царю обезьян Сунь Укуну. Кажется, что все эти камни – результат искусной работы духов или богов, а может быть, эту удивительную красоту творила сама природа, но вот руками человека такое создать невозможно.

Удивительны и маленькие камни-горы, на которых выращивают миниатюрные деревья для композиций пэньцзин [181]181
  Бонсай – искусство выращивания точной копии настоящего дерева в миниатюре.


[Закрыть]. Высота такого камня – от нескольких цуней [182]182
  Цунь – китайская мера длины, около 3,33 см.


[Закрыть] до одного чи, а сам он может служить опорой нескольким крошечным, но сильным, как само Небо, деревьям. Когда смотришь на это чудо, вспоминается гора Тайшань [183]183
  Тайшань – гора в провинции Шаньдун, одна из пяти священных гор в даосской традиции.


[Закрыть] – величественная, близкая, но такая недостижимая. Вот уж правда «увижу горстку горных гряд»[184]184
  Строка из стихотворения танского поэта Ду Фу «Глядя на гору Тай» о виде с вершины горы Тайшань на все маленькие горы, располагающиеся у ее подножья. Перевод А. Штыпеля. Цит. по: Ду Фу. Проект Наталии Азаровой. М.: ОГИ, 2012. С. 233.


[Закрыть].

Любовь к диковинным камням как большого, так и маленького размера характерна только для Китая, ее не встретишь в других странах. Американец китайского происхождения, известный архитектор Пэй Юймин при строительстве гостиницы Сяншань использовал в дизайне фасада сплошное остекление, а за стеклом разместил маленький сад, посреди которого возвышался камень с озера Тайху. Это импровизированное окно превратилось в картину с прекрасным пейзажем. Специалисты по китайской эстетике дали высокую оценку такому дизайнерскому решению.

Проект Пэй Юймина получил множество международных призов на Западе, но я полагаю, что это скорее дань китайской эстетической традиции, которую европейцы вряд ли могут понять и прочувствовать. Сейчас слово «культура» можно услышать повсюду. Есть культура чайная, культура употребления алкогольных напитков, даже соль и уголь обзавелись своей культурой. Мы сейчас говорим о культуре камней, и такое словосочетание вполне уместно.

Для меня стало неожиданностью, что в Бангкоке, за несколько тысяч ли от Пекина, есть подлинные шедевры этой культуры. Местный Музей редких камней основал господин Чжоу Чжэньжун. Он учился в Государственном институте восточных языков, который потом стал частью Пекинского университета, то есть мы, можно сказать, однокашники. В октябре прошлого года я прибыл в Куньмин на конференцию, посвященную годовщине одной из экспедиций Чжэн Хэ. На этом мероприятии я и встретил господина Чжоу. Оказалось, что он постоянно живет в Таиланде, в Бангкоке. Было ощущение, что я увидел старого друга.

Созданный им Музей редких камней действительно поразил меня и заставил взглянуть на привычные вещи по-новому. Здесь экспонировались самые разные камни: большие и маленькие, квадратные и круглые, длинные и короткие, грубые и изящные, всех цветов радуги и всех оттенков. Я сломал голову, чтобы подобрать эпитеты, отражающие их разнообразие, припомнил все строки из древней поэзии о красоте узоров на камнях, но даже это не помогло выразить хотя бы малую часть того впечатления, которое на меня произвел музей. Слова здесь бессильны, остается полагаться лишь на свои глаза, а еще лучше – на сердце, ведь оно часто проницательней самого острого зрения. Когда хозяин попросил меня оставить несколько слов на память, я взял кисть и написал: «Прекрасные самоцветы во множестве ласкают взор. Превосходные творения природы». Каллиграфия вышла неуклюжей, вероятно, потому, что и сама мысль была нестройной. Жители царства Цзинь были куда умнее меня, в такие моменты они с укором говорили себе: «Как же так вышло?» Но я не мог поступить как они. Начни я причитать, окружающие наверняка подумали бы, что у меня проблемы с головой.

Было очень интересно слушать рассказы господина Чжоу о том, как он пополняет свою коллекцию. В какое бы место они ни приехал, где бы ни оказался, первым делом старался узнать – есть ли поблизости необычные камни. Он не ел, не пил, не отдыхал, не спал, не обращал внимания, день сейчас или ночь, ветер или дождь, пренебрегал опасностями, шел наперекор трудностям и не успокаивался, пока заветный камень не оказывался у него в руках. Многие экспонаты из музейной коллекции хранили трогательные истории. Как гласит китайская мудрость, искренние стремления могут переломить и металл, и камень. Господин Чжоу Чжэньжун – живое доказательство этих слов. Известный корифей каллиграфии периода Мин Ми Фу также слыл страстным почитателем камней, его беззаветная любовь к ним стала притчей во языцех. Я думаю, что одержимость господина Чжоу камнями ничуть не уступает одержимости Ми Фу. Это еще одна захватывающая история о мире камней.

В моем окружении есть еще один такой любитель. Помню, как я, вернувшись в Пекин, прочитал в газете «Чжунго ияо бао» от 26 апреля статью «Любовь к камням», где рассказывалась история интереса к камням известного исследователя эстетики господина Ван Чаовэня. Мы познакомились с ним много лет назад на конференции в Гуйлине. Помню, как плавали на лодке по реке Лицзян, где, окруженные зеленью удивительных ландшафтов, наслаждались неспешной беседой. Я искренне восхищаюсь этим человеком и его исследовательской работой. Тогда он, вероятно, еще не интересовался редкими камнями, поэтому мы их и не обсуждали. В статье было написано: «Десять с лишним лет назад коллекция Ван Чаовэня состояла всего из несколько камней, но за минувшие годы его дом превратился в самый настоящий каменный мир». Большой горшок нужно долго обжигать в печи – так и страсть к необычным камням проснулась в душе Вэнь Чаовэня только под старость, но уж теперь его не удержать, и порой эта любовь граничит с безумием. Он смотрит на камни глазами скульптора и эстета, любуется ими, чувствует душой. Он видит в них красоту, которую неискушенный человек разглядеть не может. «Какая все-таки природа волшебница!» – восклицает Ван Чаовень. И это восхищение – шаг вперед по сравнению с цзиньцами, печально вопрошающими: «Как же так вышло?»

Камни есть везде, но люди часто не обращают на них внимания, ведь для этого нужны и врожденный талант, и судьба. Я верю, что многие вещи предопределены. Именно судьба свела меня в южном городе Бангкоке с почитателем редких камней господином Чжоу Чжэньжуном. А в северном городе Пекине я узнал, что старый друг Чаовэнь тоже интересуется камнями. Если бы не вмешательство судьбы, разве могло такое случиться? Один друг на севере, другой – на юге, и оба они души не чают в валунах. Полагаю, что среди миллионов людей встретить двух подобных безумцев – большая редкость. Боюсь, что я единственный, кому так повезло. Надеюсь, благодаря моему короткому эссе и судьбе они узнают друг о друге, и между ними тоже зародится связь.

В один прекрасный день Чжоу с юга и Ван с севера встретятся в Пекине или Бангкоке, и каждый будет держать в руках камень. Оба улыбнутся, как мы говорим в Китае, во всю бороду (к сожалению, ни у одного их них нет бороды, но здесь эта фраза необходима), и станут меня благодарить. Разве не великолепно? Я искренне этого желаю.

24 мая 1994 года, рассвет

Дописываю эссе под шум мелкого дождя, на душе радостно.