Текст книги "Душой уносясь на тысячу ли…"

Изменить мир. Заметки о городе Бэйдайхэ

Вскоре после Освобождения я некоторое время жил в городе Бэйдайхэ [196]196
  Бэйдайхэ – район городского подчинения городского округа Циньхуандао провинции Хэбэй.


[Закрыть].

Городок понемногу менялся, но эти изменения, на мой взгляд, были довольно неспешными, а их результатам порой недоставало гармонии. Улицы застраивались большими и маленькими летними коттеджами всех цветов радуги, просвечивающими сквозь зеленые кущи. С другой стороны, широкие проспекты засыпались некачественным щебнем и, как следствие, были довольно ухабистыми, а по обе стороны от них теснились низенькие темные магазинчики. Все это создавало ощущение некой провинциальности.

Нынешним летом я снова на несколько дней приехал в Бэйдайхэ. Конечно, я предполагал, что город изменился, но не ожидал, что перемены будут настолько сильными – теперь его было не узнать! Где же Бэйдайхэ из моих воспоминаний?

Взять, к примеру, железнодорожный вокзал. Раньше местная станция представляла собой несколько обветшавших домов и чаще всего была безлюдной. Теперь же здесь построили современное здание с серой черепичной крышей и красными стенами, которое, без сомнения, радовало глаз. Рядом с вокзалом выстроились новенькие магазины и автобусные остановки. Люди шли непрерывным потоком; прежняя неухоженная станция Бэйдайхэ, которую я помнил, исчезла.

От прежней грунтовой дороги не осталось и следа: от вокзала и до самого побережья проложили первоклассную трассу, по которой на приличной скорости неслись автомобили. По обочинам зеленела растительность, а дальше, в полях, если присмотреться, можно было различить посадки гаоляна, кукурузы, бобовых и каких-то еще культур. Помнится, старую дорогу часто размывало ливнями, и как-то раз нам даже пришлось застрять здесь на целый день – проехать было невозможно. Сейчас сложно даже представить что-то подобное.

Побережье и вовсе показалось мне незнакомым, прежним осталось только море. Я вспомнил неспешные прогулки в дождливые дни и старое ветхое здание на берегу, напоминавшее беседку. Вокруг этого здания теснились маленькие закусочные, а перед ним примостились фруктовые ларьки – местные арбузы и дыни казались мне тогда особенно сладкими. Бескрайнее небо сливалось с морем, на горизонте виднелись призрачные очертания лодок. Мне очень нравилось это место, хотелось возвращаться сюда снова и снова. Сейчас море по-прежнему соединялось с небом, были и лодки, колышущиеся на волнах, но ветхая беседка исчезла.

Разочарования я не почувствовал, напротив, вдохновился и обрадовался. Старая беседка из прошлого, конечно, стоит того, чтобы по ней тосковать, но при виде новых зданий, отстроенных по обеим сторонам широкой дороги, печаль рассеивается. Бэйдайхэ очень сильно переменился, и смотреть на него нужно другими глазами.

Мы прошлись по набережной, постояли на камне, который возвышался над водой. Позади кипело бескрайнее шумное море, а прямо перед нами открывался вид на процветающий Бэйдайхэ. Справа – горы Дуншань, слева – горы Сишань, деревья на их склонах сливались в сплошное темно-зеленое пятно. Однородность лесной чащи разбивалась редкими красными пятнышками – это были крыши зданий, выстроенных посреди зеленых зарослей. Посмотришь на них, и душа радуется – словно вырастающие из моря горы самих небожителей погружают людей в розовые мечты. Я никогда не был в горах Дуншань, зато мне довелось побывать на горе Сишань, но впечатления у меня тогда остались не слишком хорошие. Сегодня же, глядя на изумрудные деревья и красные дома, я ощутил радость, ведь даже в горах произошли большие перемены.

Бэйдайхэ обновился, что очень радует.

На широких просторах моей родины Бэйдайхэ – всего лишь маленькая точка. Это название можно найти на карте только потому, что здесь известный летний курорт. Однако в малом видится большое. Разве Бэйдайхэ – не уменьшенная копия нашей страны? Китай стремительно развивается, изменения происходят не только в Пекине, Шанхае, Тяньцзине, Гуанчжоу и других крупных городах, но и в таких небольших городках, как Бэйдайхэ. Некоторые называют это чудом, а мне вспомнилась строчка из стихотворения председателя Мао о Бэйдайхэ: «…по-иному все стало на свете!»[197]197
  Мао Цзэдун. Бэйдайхэ. Перевод М. И. Басманова. Цит. по: Мао Цзэдун. Восемнадцать стихотворений. С. 18.


[Закрыть]

14 августа 1962 года

Путешествие к Небесному озеру Тяньчи

[198]198
  Тяньчи – озеро в Синьцзян-Уйгурском автономном районе КНР.


[Закрыть]

Похоже, кто-то из богов спустил с небес это священное озеро и поместил его на землю прямо в самое сердце горной гряды.

В народе из уст в уста передают легенду о том, что маленькое озеро на склоне хребта – это таз для мытья ног богини Сиванму [199]199
  Сиванму – повелительница Запада, хранительница источника и плодов бессмертия, одна из наиболее почитаемых богинь в даосской традиции.


[Закрыть], а большое озеро на вершине горы – чан, в котором она купается. Если богиня Сиванму действительно существует, то и таз для мытья ног, и чан для купания должны выглядеть именно так и никак иначе. Великий танский поэт Ду Фу словно видел, как «На западе видится в яшмовый пруд нисходит сама Сиванму»[200]200
  Ду Фу. Осенние мысли. Пятое. Перевод Н. М. Азаровой. Цит. по: Проект Наталии Азаровой. М.: ОГИ, 2012. С. 130.


[Закрыть]. Достоверно узнать, спускалась она или нет, не представляется мне возможным, думаю, богиня все-таки прилетела к двум небесным купальням на фениксе.

Сегодня и мы оказались здесь, у озера Тяньчи.

Друзья говорили мне, что, побывав в Синьцзяне, но не посетив озера Тяньчи, можно считать поездку несостоявшейся. Поэтому, несмотря на занятость, не испугавшись холода, который, очевидно, будет ждать нас на высоте, где находится Тяньчи, мы безропотно преодолели путь длиною более двухсот километров из Урумчи до озера.

Горы Тянь-Шань напоминали облака, нависшие прямо над горизонтом. Даже издалека были заметны сверкающие снежные шапки на вершинах, вклинивающихся в голубое небо. Я никогда не видел настоящие снежные пики в Китае. Казалось, что здесь все краски мира стали ярче; внутри нас все бурлило от воодушевления. Время от времени навстречу нам попадались казахские скотоводы, которые гнали стадо баранов или табун лошадей, на волах тащили юрты или спускались с гор по извилистым тропинкам. Слышалось журчание талой воды, она стекала с тысячелетних ледников и превращалась в горные речки, бурлившие сбоку от дороги. На ближних вершинах совсем не было снега, тенистую сторону горы покрывал густой хвойный лес. Крепкие и стройные древние сосны росли аккуратными рядами на склонах хребта, а немногочисленные лощины отливали изумрудной зеленью. Кажется, что дальние вершины тысячелетних горных пиков совсем рядом – стоит только протянуть руку, и можно ухватить горстку снега. Конечно, это обман зрения – на некоторые из них никогда не ступала нога человека.

Машина поднималась по серпантину все выше и выше под веселое журчание небольшой речушки, бежавшей где-то поблизости. Путь наш пролегал вдоль отвесных скал. Проезжая очередной крутой поворот, мы смотрели с высоты на дорогу, по которой, как нам казалось, только что проехали, и каждый раз она оказывалась далеко внизу. Порой у меня от страха рябило в глазах. Малое Тяньчи – глубокое озеро на огромной высоте – встретило нас на середине горного склона. Оно было похоже на медальон из зеленой яшмы. Если этот медальон не упал с неба, то откуда же еще ему было взяться?

Машина продолжала ехать вверх по спирали, пока не забралась на само горное плато. Можно сказать – мы выбрались из мрака к свету. И вот перед нами Большое Тяньчи, о котором мы столько слышали. Над водной гладью клубился белесый туман, цвет воды был темно-бирюзовым. Говорят, что у Тяньчи нет дна. Не верилось, что на высоте двух тысяч метров над уровнем моря, в самом сердце гор, появилось такое озеро. На склонах росли высокие и стройные сосны, над их верхушками переплетались горные гряды, а искрящиеся на солнце снежные шапки были совсем близко. Сердце радостно билось, и мысли рвались в полет. Мы стояли напротив сказочных горных пиков и чувствовали себя небожителями, вступившими в чертоги бессмертных.

На берегу озера все было по-другому: здесь, галдя и наступая друг другу на пятки, толпились люди, и божественности в этом не было никакой. Заводы или какие-то иные организации на автомобилях везли сюда, за сотни километров, упитанных баранов и забивали их прямо среди скал на берегу озера. Земля покрывалась лужицами крови, алыми, словно цветы персика. Здесь же туши свежевали и срезали мясо. Баранью кожу сушили прямо на камнях под ярким солнцем. Рядом стоял котел, в котором готовили плов. Изумрудная вода у берега, дым бурлящего котла, подножье гор, шум человеческих голосов… Кто-то принес с собой вино и музыкальные инструменты; люди едят, пьют, поют и танцуют, играют в застольные игры на пальцах [201]201
  Игра, в которой нужно угадать сумму пальцев, выброшенных игроками.


[Закрыть]. Повсюду слышен хохот. Местные жители приходят сюда, чтобы продать цветы-соссюреи со склонов Тяньшаня. Даже коровы, которых казахи выпускали пастись, прибились к толпе людей. Они бодались рогами, раскачивали хвостами, буянили, словно рядом никого нет. У этих коров, как и у их хозяев, не было в сердце ни снежных вершин, ни небесного озера. В глазах людей отражалась только тарелка отварной баранины да бокал вина. Они просто поменяли место, где обычно едят мясо, только и всего. Мне казалось, я вижу, как, глядя на это, снежные вершины хмурят брови, а небесное озеро проливает слезы…

У нас же, прибывших издалека, в сердцах было только Тяньчи, а в глазах – заснеженные пики. Я страстно желал перенести эти белые вершины и изумрудную воду ближе к центру страны, чтобы как можно больше людей могли насладиться этой красотой. К сожалению, это были только фантазии, а мне лишь оставалось, широко раскрыв глаза, смотреть на озеро Тяньчи и снежные горы, которые я хотел бы передвинуть взглядом. Я смотрел-смотрел, и вдруг пейзаж изменился. Богиня Сиванму вернулась. Она летела по небу верхом на фениксе, в руках у нее был эликсир бессмертия и персики. Над богиней простирался зеленый балдахин, а позади, точно шлейф, тянулись перьевые облака. Эти облака были ее свитой, а дождь – слугой. Она пролетела над снежными пиками и молодыми соснами и спустилась у озера Тяньчи.

 
И ветры тогда отозвал Пин И,
владыка реки усмирил волну,
ударил Фэн И в барабан,
песню запела Нюйва.
Конвой колесницы – рыб узорных летящие стаи;
звенит колокольчик, он сзывает всех – улетаем.
Голова к голове, величавы тут шесть драконов,
далеко-далеко плавно несут облако-колесницу.
Из глубин выплывает кит, поддерживая колеса,
водяная птица вослед летит, как охрана.[202]202
  Цао Чжи. Фея реки Ло. Перевод Л. Е. Черкасского. Цит. по: Цао Чжи. Фея реки Ло. СПб.: ООО Издательский Дом «Кристалл», 2000.


[Закрыть]
 

Муаровые облака, затянувшие небо, переливались всеми оттенками голубого, жемчужно-серого и лилового. Я погрузился в созерцание волшебной картины, что нарисовало мне воображение.

Однако мечты быстро рассеялись, и чудесное видение исчезло без следа – перед моими глазами снова было озеро Тяньчи, по водам которого бежала рябь. По-прежнему стояли стройные сосны, искрились снегом горные вершины, сновали туда-сюда и оживленно беседовали люди. Солнце клонилось к западу, тени самых высоких пиков давили на землю. Пришла пора возвращаться. Мы снова оказались на дороге-серпантине. Когда доехали до Малого Тяньчи, я обернулся: у Большого Тяньчи виднелись только два пика, а здесь – пять белоснежных, сверкающих, пронзающих бескрайнее лазурное небо вершин.

Написано 3 августа 1979 года в Урумчи, на площадке для кемпинга

Переписано и закончено в Пекине 14 мая 1980 года

Под Огненными горами

Раньше, читая «Путешествие на Запад», я всегда с трепетом приступал к части, где описывались Огненные горы – меня страшила яростная сила их застывшего пламени. Гораздо позже я узнал, что Огненные горы – это образное название для всего Турфана [203]203
  Турфан – город в Синьцзян-Уйгурском автономном районе Китая.


[Закрыть]. Сам город вызывал у меня неясные фантазии, а как он выглядит на самом деле, я мог только догадываться.

За этой местностью издавна закрепилась дурная слава – ночи в Урумчи такие холодные, что порой приходится надевать ватное пальто. Дорога идет через Дабаньчэн [204]204
  Дабаньчэн – район городского округа Урумчи.


[Закрыть], а дальше – после горного перевала Тянь-Шань – начинается пустыня Гоби и тянется на целых сто ли. Воздух здесь настолько горяч, что кажется, будто очутился в кипящем котле. Встречный ветер проникал в нашу машину, и чем дальше мы продвигались, тем жарче становилось. До уезда Турфан мы добрались к полудню. Лучи палящего солнца искрились на виноградных шпалерах, а сочные зеленые листья слегка шевелились, и казалось, что они часто и тяжело дышат. Пора самой сильной жары здесь уже миновала, хотя за два дня до нашего приезда температура поднималась выше сорока градусов по Цельсию. Сегодня намного прохладнее – «всего» тридцать девять, хотя по моим личным ощущениям, по сравнению с Урумчи Турфан полностью оправдывал свое сравнение с Огненными горами.

Мне вспомнилась поездка в Мали. Я посетил эту африканскую страну в самое жаркое время года, когда столбик термометра мог достигать пятидесяти градусов. Мы тогда стали заложниками помещений с кондиционерами и смотрели через двойное стекло на улицу, по которой будто разливалось море огня. Солнечные лучи отражались от поднимающихся до небес манговых деревьев – им тоже было тяжело дышать, как и виноградным листьям в Турфане. Тень от них совсем не давала прохлады, хотя была густой и черной, как пепелище только что отгоревшего пожара.

Турфан будто был вторым Мали.

Стоял удушающий полуденный зной; мы ехали на машине к развалинам древнего города Гаочан.

После Турфана началась абсолютно лишенная растительности пустыня Гоби; повсюду до самого горизонта – один только песок и никаких признаков людей. Солнечные лучи, не встречая препятствий, освещали каждую песчинку, заставляя всю пустыню сиять и искриться. Вдали виднелась невысокая гора – та самая знаменитая пламенеющая гора Хояньшань. Склоны ее были безжизненны и сплошь усеяны красными камнями. Издалека гора напоминала огромный костер, но это был огонь не из мира людей, рая или преисподней. Пламя словно затвердело, и в его неподвижности было еще больше завораживающего неистовства. Его сияние не поднималось высоко, но огненные всполохи словно отражались на всей вселенной. Мы стояли прямо у купола подземного мира, подпиравшего небосвод.

Читая описание Огненных гор в «Путешествии на Запад», я представлял красную черепицу на крышах построек у подножия гряды, красные двери и рамы на окнах, красную мебель. Даже тележки продавцов орехов и сладостей были красными. Помню строки из романа: «Она [гора] извергает пламя на восемьсот ли вокруг, и во всем крае нет никакой растительности. Даже тот, у кого медная голова и железное тело, если вздумает перейти через эту гору, все равно расплавится»[205]205
  Перевод В. С. Колоколова. Цит. по: У Чэнъэнь. Путешествие на Запад. В 4 т. М.: Гослитиздат, 1959. Т. 3. С. 159.


[Закрыть]. Конечно, восемьсот ли – это преувеличение, но чистая правда, что вокруг не растет ни травинки. Я ощущал страшную жажду, настолько невыносимую, что хотелось достать банановый веер принцессы Железный Веер [206]206
  Персонаж романа «Путешествие на Запад», с ее помощью Сунь Укун пытался потушить огонь, охвативший крестьянскую деревню.


[Закрыть] и с его помощью потушить этот пожар, и тогда хоть на мгновение наступила бы прохлада.

Для меня остается загадкой, почему древний город Гаочан был построен в таком месте, где, словно в преисподней, стоит невыносимая жара. Когда танский буддийский монах Сюаньцзан отправился в Индию, чтобы познать учение Будды, он побывал и в Гаочане. Книга «Жизнеописание буддийского наставника Трипитаки из монастыря Дацыэньсы» содержит детальный и яркий рассказ о жизни монаха в этом краю, в ней же упоминаются городские ворота, храм, царский дворец и палаты в нем. Сюаньцзан не описал торговые лавочки, но могу предположить, что если было все остальное, то и без торговых рядов не обошлось – вероятнее всего, по старой традиции они располагались за пределами дворца, и там всегда было многолюдно и шумно. Каждый день после заката, когда покров ночи постепенно опускался на пески и темнота заполняла каждый уголок, купеческие караваны, прошедшие долгий и трудный путь через пустыню Такла-Макан, беспрерывной чередой заходили в город. Колокольчики на шее верблюдов звенели, разбивая вдребезги вечернюю тишину. Из домов, выстроенных на желтой земле, лился призрачный свет, такой тусклый, что невозможно было понять – есть улочки за пределами домашних стен или нет…

Сегодня это место изменилось до неузнаваемости. Силуэт города был отчетлив, легко определялись улицы и ворота. Мы рассматривали обвалившиеся стены и полуразрушенные дома, но эти руины были необычными. Императорский дворец, буддийский храм, палаты, жилища – все они возведены из желтой глины. Она крепкая, как железо – за минувшие тысячи лет здания ничуть не деформировались. К тому же здесь очень редко идут дожди. Все это помогло строениям сохраниться до наших дней. То, что мы видим сегодня, – сплошное светло-желтое пятно, и ни одного дерева, ни одной травинки. «Ветру весеннему не пройти заставу Юймэньгуань»[207]207
  Строка из стихотворения танского поэта Ван Чжихуаня «Песня о Лянчжоу». Заставы Юймэньгуань и Янгуань были единственными доступными пунктами отдыха на протяжении длинного и опасного участка Великого шелкового пути, проходившего через пустыню Гоби.


[Закрыть]. Весенний ветер, кажется, дул только в пределах Великой Китайской стены, сюда он не долетал.

Мне трудно представить, как это место выглядело в те времена, когда здесь проходил Сюаньцзан, и какой была его встреча с тогдашним местным правителем Цюй Вэньтаем. Ученый монах жил здесь некоторое время и, вероятно, каждый день погружался в светло-желтый мир. Цюй Вэньтай, а позднее император Тай-цзун [208]208
  Тай-цзун – второй император эпохи Тан, правил в 626–649 годах.


[Закрыть] пытались убедить его отказаться от монашества, но Сюаньцзан не поддался на их уговоры. Монах отказывался от пищи и чуть не умер от голода, однако мать Цюй Вэньтая смогла уговорить своего сына дать ученому возможность продолжить путешествие на Запад. Вот какая вдохновляющая жизнь! Сегодня таких историй не встретишь… Я не могу удержаться от размышлений об очаровании и неповторимости прошлого, но и проливать слез по нему не стану. «Ведь те, кто будут наблюдать нас после нас, рассудят, как и мы, смотрящие теперь на старину».[209]209
  Ван Сичжи. «Мы в павильоне орхидей». Перевод В. М. Алексеева. Цит. по: Чистые и ровные мелодии: традиционная китайская поэзия. М.: Пальмира; СПб: РИПОЛ классик, 2020.


[Закрыть] Отбросив эти мысли, я огляделся по сторонам. Руины древнего города из желтой глины тотчас же засверкали иным блеском.

На следующий день по такой же невыносимой жаре мы отправились в Цзяохэ. Это древнее городище на первый взгляд ничем не отличалось от Гаочана: такие же руины из желтой глины и совершенно лишенная растительности местность, так же преобладает светло-желтый цвет; однако при внимательном рассмотрении отличия становились заметны.

 
Дует западный ветер,
Только что солнце скрылось
Там, где могил и храмов
Грустная вереница.[210]210
  Ли Бо. Два стихотворения в жанре цы. Перевод М. И. Басманова. Цит. по: Ли Бо и Ду Фу. Избранная лирика. М.: Детская литература, 1987. С. 116.


[Закрыть]
 

Местные пейзажи навевали мысли о былом. Само название города Цзяохэ говорит о том, что он возведен на пересечении двух рек.[211]211
  «Цзяо» – пересекаться, «хэ» – река.


[Закрыть] Если смотреть сверху вниз с уцелевших городских стен, они могут показаться скалами в тысячу чжэней, под которыми шелестит чистый поток, колышутся зеленые колосья, журчат родники. В стихотворении танского поэта Ли Ци «Старинная солдатская песня» есть такие слова:

Средь бела дня на горе вижу сигнальные огни. Сумерки спустились на Цзяохэ, воду пьет боевой конь. Песчаная буря, сгущается мрак. Доносится стук по котлу. Словно играет пипа затаившего обиду ханьского вана. Войска разбили лагерь, остановились на ночлег, десять тысяч ли они не видели города. На бескрайних просторах холодный дождь и снег. Дикий гусь, отбившись от стаи, кричит, ночами летает по кругу. Переполненный грустью мальчик льет слезы.

Я совершенно не представлял, как выглядит Цзяохэ, но, оказавшись здесь, понял все с первого взгляда. Мысли не остановишь, но мои видения былого постепенно меркли. Я проникся искренним уважением к древнекитайской поговорке «Прочесть десять тысяч книг – пройти десять тысяч ли»[212]212
  То есть не только получать теоретические знания, но и дополнить их практическим опытом.


[Закрыть].

Древние города, которые мы осматривали в течение двух дней, конечно, отличались друг от друга, а вот жара везде была одинаковая. Как я уже говорил, увидев Огненные горы, я мучился от жажды так, что искал принцессу Железный Веер, чтобы затушить пожар ее опахалом из банановых листьев. Эта фантазия порой возникает в моей голове и несколько мгновений не хочет меня покидать. Однако разум решительно говорит мне, что это мираж; действительно, откуда в нашем мире взяться принцессе Железный Веер? Нет, Турфан обречен существовать по соседству с этим застывшим каменным пламенем.

Наше паломничество к древним городам завершилось уже в сумерках. Организатор поездки предложил осмотреть еще и виноградные плантации. «А поехали!» – сказали мы, потому что это действительно было очень любопытно.

Я думал, что никакого чуда здесь не увижу, но довольно скоро был вынужден признать, что ошибся. Вдоль дороги стояли два ряда уходящих в небо тополей; слышался звук журчащей воды. По обе стороны ручья под тополями и ивами стояли увитые виноградом шпалеры. Пышная зелень давала густую тень, чувствовалась прохлада. Я замер: мы все еще у подножья Огненных гор? Неужели кто-то в самом деле одолжил у принцессы Железный Веер опахало из листьев, чтобы погасить пожар? Внимательно присмотрелся: зеленые тополя, виноград, журчание родников – все это было настоящим. Мы действительно находимся на виноградной плантации.

Машина проехала вперед, к парку. Он зарос виноградом, тут и там виднелись маленькие ручейки. Здесь был даже небольшой пруд, в который звонко журча сбегала струйка воды, пробившая себе дорогу через камни. В пруду, виляя хвостами, сновали красные рыбы. Мы сидели под шпалерами и пробовали знаменитый синьцзянский виноград. Воздух вокруг постепенно наливался прохладой, словно из жаркого лета мы попали в позднюю осень. Огненные горы вдруг перестали казаться обжигающими; стало свежо. Вероятно, банановое опахало принцессы Железный Веер было необходимо в период Тан, однако сейчас мир изменился, и в этом больше нет необходимости.

Синьцзян – это все-таки земля сокровищ. Здесь есть и пламенеющая горная гряда, и виноградники, растущие прямо у ее подножия. Такой он, мой Турфан. Такой он, мой Синьцзян.

Первоначальный вариант написан 26 августа 1979 года в городе Куча,

Синьцзян-Уйгурский автономный район

Эссе поправлено и дописано 22 апреля 1980 года в Пекине