Текст книги "Душой уносясь на тысячу ли…"

Гора Сицяошань

В Гуандуне существует поговорка: в Фошане нет гор, а в Наньхае нет моря.[438]438
  В переводе с китайского Фошань означает «гора Будды», а Наньхай – «южное море».


[Закрыть] Однако нам все-таки удалось добраться до настоящей горы Сицяошань.

География Гуандуна мне плохо знакома. Фошань поначалу представлялся небольшим провинциальным городом, к тому же под рукой не было карты. Среди друзей, которые часто сопровождали нас во время осмотра достопримечательностей, была руководитель библиотеки города Наньхай госпожа Чэнь Чжидун. Интересно, Наньхай – это город уездного значения под управлением Фошаня?

В Древнем Китае считали, что имя – это основа материи, об этом написаны сотни и даже тысячи всевозможных трактатов. Гора Сицяошань и ее красота абсолютно реальны. В северных районах Китая уже началась зима, и хотя погоду нельзя было описать словами «Где на тысячи ли ледяной покров и за далью бескрайней беснуется снег»[439]439
  Мао Цзэдун. Снег. Перевод Л. З. Эйдлина. Цит. по: Мао Цзэдун. Восемнадцать стихотворений. М.: Правда, 1957. Серия «Библиотека „Огонек“ № 38. С. 15.


[Закрыть], тем не менее водоемы уже покрылись тонким льдом, а в помещениях включили отопление. Здесь, в Фошане, по-прежнему было тепло, зеленели деревья и порхали щебечущие птицы. Мы наконец выбрались из города и смогли в полной мере насладиться сельскими пейзажами провинции Гуандун. Обе стороны дороги заросли низким кустарником, название которого я не знал, кое-где среди густых зеленых зарослей возникали фиолетовые пятна цветов, выглядело это красочно и волнующе. Мы, северяне, оправившись от удивления, смотрели во все глаза, пытаясь запомнить каждое из встречавшихся по пути растений.

Наш автомобиль преодолевал подъем на гору Сицяошань. Эта гора не считается высокой, но дорога к вершине довольно извилистая. Справа и слева появлялись и пропадали деревенские хижины. Мне рассказали, что господин Ши Цзинъи родился в доме у подножья горы. Как именно называлась его родная деревня, я не знал, из окна машины можно было разглядеть только струящуюся дымку и неясные силуэты деревьев. Наверное, именно в таком крае, где голубые горы соседствуют с прекрасными реками, и должны рождаться люди со столь выдающимися качествами.

Наконец мы добрались до вершины, которая вовсе не поднималась до облаков и была лишена отвесных скал, заслоняющих солнце. Сицяошань скорее можно назвать возвышенностью, чем горой. Наверху построили гостиницу и разбили парк. Пейзаж немного напоминал окрестности пика Гулин в горном комплексе Лушань. Плоскую макушку венчала статуя богини милосердия Гуаньинь высотой метров тридцать; из какого материала она была сделана, осталось для меня загадкой. Чтобы выразить почтение Гуаньинь, нужно было преодолеть настолько сотен ступеней. Туристов было много, но далеко не каждый решался на столь трудный подъем. Мой возраст не позволял даже мечтать о том, чтобы взобраться на этот холм. Группы молодых людей гуляли у подножия лестницы, с интересом поглядывая наверх. Другие стояли далеко от лестницы; опустив голову и сложив ладони на груди, они тихо молились, выражая уважение и почтение этой великой бодхисаттве, спасающей от горя и избавляющей от бед. Ах, если бы я только мог подняться на вершину и повторить опыт Ду Фу, который взошел на Тайшань: «Только достигну вершины, над пропастью встав, россыпь увижу холмов, распростертых внизу»[440]440
  Ду Фу. Глядя на гору Тай. Перевод А. Альчук. Цит. по: Ду Фу. Проект Наталии Азаровой. М.: ОГИ, 2012. С. 241.


[Закрыть]!

Мне не удалось разузнать, что за человек потратил столько денег и приложил столько усилий, чтобы установить здесь статую Гуаньинь, купающуюся в синеве небес. Вспомнились чувства, которые порой я испытывал в знаменитых католических соборах Европы. Внутреннее убранство готического собора лишено всякой роскоши, однако, если посмотреть вверх, можно увидеть, как лучи солнечного света пронзают разноцветный витраж высоко-высоко над головой. Рассыпаясь на тысячи оттенков, этот свет проникает повсюду и создает восхитительный эффект, оттеняет полумрак, царящий внутри, и кажется настоящим чудом. Он словно несет прихожанам особый смысл, взывает к их религиозным чувствам. Неважно, насколько глубока вера в райские кущи, символика этого света очевидна – люди видят, как сверху нисходит нечто удивительно прекрасное.

Статуя бодхисаттвы Гуаньинь на горе Сицяошань несет ту же функцию, что и европейские готические соборы. Вместе с фундаментом она, пожалуй, достигает ста метров – такая высокая, что «достанешь рукой голубые просторы»[441]441
  Мао Цзэдун. Три стихотворения по 6 слов. Перевод Н. Асеева. Цит. по: Мао Цзэдун. Восемнадцать стихотворений. М.: Правда, 1957. Серия «Библиотека „Огонек“ № 38. С. 11.


[Закрыть]. Гуаньинь смотрит на всех существ во вселенной с состраданием и любовью, словно хочет спасти их от тягот и невзгод. Одного взгляда на милосердное лицо богини достаточно, чтобы любой человек почувствовал тепло и покой.

Я всю жизнь занимаюсь изучением буддизма, но никогда не воспринимал его как религию. Однако я уважительно отношусь к верующим всех честных и справедливых мировых конфессий. Все люди разные: кто-то в религии нуждается, кто-то нет, и ни при каких обстоятельствах нельзя превозносить одно и осуждать другое. Религия, вера – личное дело каждого, если это содействует стабильности и сплоченности.

Вершина Сицяошань густо покрыта деревьями; свежий воздух, мягкий горный ветер, чистота – все это дарило небывалую радость. Пожалуй, вернее всего наше тогдашнее состояние отразили бы строки из стихотворения Тао Юаньмина:

 
Как я долго, однако, прожил узником в запертой клетке
И теперь лишь обратно к первозданной свободе пришел.[442]442
  Перевод Л. З. Эйдлина. Бо Цзюйи. Пипа («Мы там, где Сюньяна берег крутой…»). Тао Юаньмин. Из цикла: «Возвратился к садам и полям» («С самой юности чужды мне созвучия шумного мира…»). Перевод Л. З. Эйдлина. Цит. по: Китайская классическая поэзия. М.: Художественная литература, 1975. С. 80.


[Закрыть]
 

Жаль, что мирское счастье скоротечно, и этот раз не был исключением – пришло время возвращаться. Наша машина по уже знакомому серпантину спускалась вниз. Мы доехали до одного очень интересного места: прямо у подножья горы стояла скульптура божества, желтый цвет этой статуи контрастировал с изумрудно-зеленым цветом листвы, окружающей ее. Линлин сказала, что это Хуан Дасянь [443]443
  Хуан Дасянь – даосское божество-целитель, популярен на Юго-востоке Китая.


[Закрыть]. К сожалению, я не успел расспросить о нем, поскольку перед глазами у меня все еще был образ богини милосердия Гуаньинь. Вскоре мы вернулись в Фошань.

Киногород Наньхай

Некоторое представление о том, что такое киногород, у меня было. Помню, как лет десять назад я выступал с лекцией в Шицзячжуане, что в провинции Хэбэй, и принимающая сторона организовала для нас экскурсию в уезд Чжэндин: там были выстроены масштабные декорации для съемок телесериала по роману «Сон в красном тереме». Дворцово-парковые ансамбли Сяосянгуань, Ихунъюань, так подробно описанные в книге, были воспроизведены довольно точно, но, конечно, не могли выглядеть столь же ослепительно, как реальные постройки. Огороженный высокой стеной просторный общий двор прилегал к улице, название которой связано с усадьбой Жунгофу. Небольшие лавочки по обеим ее сторонам выполняли только декоративную функцию, в них ничем не торговали. Кажется, тогда название «киногород» еще не использовалось, и как выглядит сейчас эта игрушечная усадьба, мне не известно, но время от времени я ее вспоминаю.

Другой киногород, в котором я побывал, располагался близ Пекина в уезде Дасин. Он был частью комплекса зданий, принадлежащих Центру кино и телевидения «Бэйпуто», основанного предпринимательницей Мэйцзы. Центр занимает огромную территорию – говорят, раньше тут был мусорный полигон. Мэйцзы выкупила его, и спустя несколько лет здесь появились многоэтажные дома, а также учебно-подготовительный центр искусств, общежития, коттеджи для особо почетных гостей и даже больший храм с сотней изваяний богини милосердия Гуаньинь, особо почитаемой в Наньхае. Любой посетитель храма, даже если он не особо религиозен, погружается в атмосферу благочестия, чему способствуют дым от молитвенных палочек и звон гонга. Неподалеку от храма есть довольно большое озеро, на берегу стоит беседка. Чуть поодаль располагается сама усадьба, пройти к которой можно по мощеной серым камнем дорожке через увитые цветами галереи. Там же можно увидеть «лес стел» – группу каменных плит, на которых выгравированы цитаты Цао Сюэциня [444]444
  Цао Сюэцинь – предполагаемый автор первых восьмидесяти глав романа «Сон в красном тереме».


[Закрыть], что говорит о высоком уровне культуры и хозяйки Центра. Еще я помню Сунскую улицу, построенную по образцам зданий периода Сун, и, конечно, она, как и улица Жунгофу в уезде Чжэндин, создана исключительно для киносъемок.

Одним весенним днем (помню, тогда как раз пышно цвели персиковые деревья) Мэйцзы пригласила нас прогуляться по этой улице. К сожалению, прогулка не состоялась – у меня было слишком много дел, но вспоминая о той возможности, на ум невольно приходят стихи Су Дунпо: «Весенний бык, весенний посох, с моря дует ничем не ограниченный весенний ветер. Силы весны окрасили цветы сливы в бледно-красный»[445]445
  Су Дунпо (Су Ши). «Весна в Даньэр в год цзимао» на мелодию «Цзяньцзы муланьхуа»».


[Закрыть]. Я могу без конца об этом грезить.

Зато в другой раз, когда время посетить это замечательное место у меня все же нашлось, мы увидели во дворе центра две высокие бамбуковые палки, установленные вертикально. Между ними была натянута веревка, по которой взад и вперед ходили каскадеры цирковой труппы из Хэнани и выполняли различные трюки. Казалось, люди порхают в воздухе, словно ласточки – у меня от волнения просто дух захватило! Однако и о Центре кино и телевидения «Бэйпуто» я давно ничего не слышал и не знаю, как там сейчас обстоят дела.

И вот сегодня я оказался в киногороде Наньхай близ Фошаня. До поездки я полагал, что это лишь один из пунктов нашей экскурсионной программы, который вряд ли будет чем-то отличаться от всех прочих, но думать так было ошибкой.

Выйдя из машины, я увидел перед собой настоящую крепость довольно внушительных размеров. Над главным входом значилось: «Столица Небесного царства великого благоденствия». Я догадывался, что все эти декорации были выстроены для съемок телевизионного фильма о Небесном царстве [446]446
  Тайпин Тяньго (Небесное царство великого благоденствия) – теократическое повстанческое государство, созданное в результате Тайпинского восстания, существовало с 1850 по1864 год и было уничтожено цинской армией.


[Закрыть], но масштаб их действительно поражал воображение. Размер ворот крепости позволял лишь предполагать, насколько грандиозная и необъятная территория за ними скрывается. Центр кино и телевидения «Бэйпуто» в Дасине едва ли может достичь того же уровня, не говоря уже об усадьбе Жунгофу в уезде Чжэндин.

Пройдя под мощной аркой, мы оказались на площади, где возвышалось здание с желтой черепичной крышей и красными колоннами. Оно навевало мысли о стрелковых башнях над воротами Умэнь и Цяньмэнь в Запретном городе. Крепостная стена с арочными воротами изгибалась полукругом, упираясь в западную и восточную угловые башни. Пространство внутри полукольца было соизмеримо с площадью Тяньаньмэнь или с Красной площадью в Москве. Нигде я не видел декораций такого масштаба. Прежде чем зайти на территорию столицы Небесного царства великого благоденствия, нужно справиться с душевным трепетом, вызванным видом этой потрясающей крепости.

Сравнение с Запретным городом в Пекине будет вполне уместным, ведь здесь был даже мост Пяти драконов, напоминающий мост через дворцовый ров в Гугуне. Он перекинулся изящной дугой через пруд, по зеленой воде которого, радуя глаз, бежала легкая рябь. Далее шел ряд сооружений, копировавших ворота Умэнь и некоторые другие постройки, большая часть которых напоминала храмы – высокие, многоэтажные, с изящными башнями, золотыми павильонами и расходящимися по четырем сторонам галереями. Величие и размах этого комплекса поражают. Все дворцы здесь на столичный манер крыты желтой черепицей, ровные ряды красных колонн дополняют этот архитектурный ансамбль. Конечно, размеры крепости не столь велики как у настоящего Запретного города, но впечатление она производит вполне похожее. Атмосфера этого места как будто заставила нас, гостей из Пекина, забыть, что мы находимся в Фошане, и словно перенестись в столицу, в императорский дворец.

Территория парка очень велика – чтобы подробно осмотреть все здания, нужно иметь в запасе несколько дней, которых у нас, разумеется, не было. Мы располагали всего лишь несколькими часами, поэтому арендовали электромобиль и проехались по парку. Хотелось сначала получить общее представление об этом комплексе, полюбоваться несколькими главными достопримечательностями, чтобы потом со спокойной совестью говорить: «Мы попутешествовали по Небесному царству великого благоденствия!» Электромобиль сделал круг по парку, дорога то поднималась, то спускалась, петляла, пейзажи сменяли друг друга. Вокруг пышно разрослись всевозможные цветы Южного Китая. Иногда совершенно неожиданно за очередным поворотом открывались яшмовые холмы, по которым были разбросаны деревья с раскидистыми кронами. Иногда попадались огромные валуны, большей частью искусственные. Это нисколько не смущало, ведь мы любовались ландшафтом, а не претендовали на звание исследователей. Любой камень в нашем сознании был камнем. Достаточно того, что они радуют глаз, а что до натуральности, так разве это имеет к нам какое-то отношение? Мы проезжали мимо больших и маленьких озер с прозрачной водой – они, конечно, не могли быть созданы руками человека. Видели отдельно стоящие аккуратные павильоны с такими же черепичными крышами желтого цвета и красными колоннами.

Я сидел в электромобиле на заднем сидении, любуясь красотой вокруг. Душа моя пела. Нам удалось получить относительно цельное впечатление о киногороде, жаль только, что мы проехали мимо некоторых интересных мест: не вышли посмотреть на зону Тяньванфу, дворцы Дунванфу и Иванфу, дом правительства Ханчжоу, Башню колокола и барабана, каналы и дома на воде, улицы Гонконга и Макао, театр «Грушевый сад». Надеюсь, что в следующий раз получится познакомимся с ними поближе.

Кроме постоянной экспозиции «Столица Небесного царства великого благоденствия» предоставляла площадки для выступления артистов. Мы подошли к кассе и принялись изучать расписание представлений; в день нашего приезда как раз стартовало новое шоу – танец коренных жителей острова Таити во Французской Полинезии. Было решено насладиться этим зрелищем.

Выступление проходило в так называемой «водной зоне». Это был амфитеатр, зрительские трибуны ярусами спускались к бассейну с водой, в центре которого находилась сцена. Добраться туда можно было по специальному мостику. Многочисленная труппа состояла из мужчин и женщин всех возрастов – от совсем юных до весьма пожилых; в центре внимания был танец молодых девушек. Помню, как однажды в столице Египта Каире я видел известный на весь мир танец живота – самобытное и притягательное зрелище, характерное для стран этого региона. Не будучи знатоком танцевального искусства, я все же находил некие сходные черты между египетским танцем живота и тем, как двигались полинезийки. Аккомпанементом для танцовщиц служила особая музыка и пение на родном наречии. Экзотическая чужеземная мелодия разносилась по китайскому парку, и казалось, что она скрывает в себе вселенскую гармонию и взаимное проникновение культур.

Представление закончилось, зрители громко аплодировали. Ханьюнь и Линлин помогли мне спуститься с трибуны. Я подошел поближе к артистам и произнес по-французски слова благодарности за чудесное представление. Эта пара фраз, сказанная на известном им языке, возымела невероятный эффект. Один из пожилых участников ансамбля, вероятно, руководитель, вдруг сжал меня в объятьях, накрыл мою голову панамой, что была у него на голове, снял с шеи ожерелье из белых ракушек и надел его на меня. Отношение этого человека было невероятно трогательным, взволновало меня и согрело сердце. Тут же вспомнились строки из стихотворения Бо Цзюйи:

 
Мы с нею сродни: мы у края небес
затеряны и забыты.
И мы повстречались; так нужно ли нам
заранее знать друг друга! [447]447
  Бо Цзюйи. Пипа («Мы там, где Сюньяна берег крутой…»). Перевод Л. З. Эйдлина. Цит. по: Китайская классическая поэзия. М.: Художественная литература, 1975. С. 288.


[Закрыть]
 

Правда, для меня эти строки верны лишь наполовину, ведь мне не приходится скитаться. Странствия же этого пожилого артиста начались много лет назад. Он преодолел тысячи ли, оказался в Китае, где давал представления, чтобы заработать себе на жизнь, и был по-настоящему «затерян и забыт у края небес». Наверняка он каждый день вспоминает свою родную землю… Меня вдруг переполнило сочувствие к этому человеку, и из глаз полились слезы. Судьба свела нас совсем ненадолго – только на пару минут. Я сказал старику «аu revoir», а в голове крутилась строчка: «Завтра ж нас разделят, к сожаленью, горных кряжей каменные стены»[448]448
  Ду Фу. Посвящаю Вэй Ба, живущему на покое («В жизни нашей редки были встречи…»). Перевод А. И. Гитовича. Цит. по: Ли Бо, Ду Фу. Избранная поэзия. М.: Детская литература, 1987. С. 142.


[Закрыть].

Следующее представление, на которое мы отправились, называлось «Бой в тихом заливе». Сюжет был для нас загадкой, однако декорации впечатляли. Деревянные конструкции – колонны, подмостки, площадки, мостик – словно вырастали из вод огромного искусственного пруда и напоминали корабельную рубку. Возможно, во время съемок телесериала о Небесном царстве великого благоденствия это сооружение использовалось как имитация корабля. «Бой в тихом заливе» оказался представлением с прыжками в воду. Некоторые артисты прыгали с моста, другие бросались вниз с площадок, мастера высочайшего класса совершали пряжки с самой «рубки». Когда артист оказывался в воде, брызги разлетались во все стороны, по поверхности озера шли волны, толпа шумела, звучало что-то похожее на фанфары. В выступлении не было никакого сюжета, но оно было удивительно зрелищным. Неожиданно раздались аплодисменты, и я увидел, как молодой парень выбрался из воды и подошел к зрительским трибунам. Он был мокрый с головы до пят и, радостно пожимая руки тем, кто сидел в первом ряду (там были и мы), без конца повторял «Hello!». Это меня насторожило, я присмотрелся и понял, что у него голубые глаза и белокурые волосы – ну совсем не потомок первых китайских императоров! Неужели этот человек тоже странствует по Китаю и подрабатывает на выступлениях? Раньше китайцы ездили на Запад, чтобы заработать, а теперь европейцы и американцы приезжают в Китай. Разве это не отрадно?

После представления с прыжками в воду наш электромобиль направился к цирку, где мы хотели посмотреть, как «Три героя сражаются с Люй Бу»[449]449
  Люй Бу – полководец периода Троецарствия.


[Закрыть]. Цирк представлял собой огромную площадку, расположенную в низине, и был связан с участком, где показывали «Бой в тихом заливе». Кресла зрителей размещались на выступе так, чтобы можно было одним взглядом охватить все происходящее. Тут же мы увидели не меньше сотни мальчишек чуть старше десяти лет, одетых в желтую солдатскую униформу. Вероятно, они ожидали выхода на сцену, где должны были изображать императорский конвой. Они сияли от радости – стоило взглянуть на них, и настроение тут же поднималось. Мы сели в первом ряду, и вскоре началось сражение. Слева стоял отряд, развевались знамена, мужественный полководец сидел верхом на коне, пешие войны стояли рядом. Справа разместился такой же отряд. Две армии стояли друг напротив друга и готовились исполнить сюжет «Битва при Хулао – три героя сражаются с Люй Бу» из романа «Троецарствие». Три героя – Лю Бэй, Гуань Юй и Чжан Фэй – были слева, а Люй Бу – справа. Неожиданно вперед выскочил боевой конь, Люй Бу тоже выдвинулся вперед, чтобы принять вызов. Сражение длилось всего пару раундов: Люй Бу одним ударом своего фантяньхуацзи [450]450
  Фантяньхуацзи – древнее оружие, соединяющее копье и топор, похоже на алебарду.


[Закрыть] выбил врага из седла, человек лежал на земле, а конь ускакал обратно в лагерь без седока. Люй Бу отбился от еще четырех или пяти полководцев. В финале три героя – Лю Бэй, Гуань Юй и Чжан Фэй – вступили в великую битву. Не знаю, сколько она длилась, но ни одна из сторон не могла одержать победу несмотря на использование самого разнообразного оружия… Ничья, воины обоюдно отступили, и эпизод закончился. Три героя и Люй Бу верхом на боевых скакунах ко всеобщему удовольствию объехали сцену по кругу.

После этого представления мы мельком осмотрели еще несколько достопримечательностей, увидели выступление акробатов из Уцяо [451]451
  Уцяо – округ провинции Хэбэй известен своей акробатической культурой.


[Закрыть], послушали игру на колоколах бяньчжун. Все увиденное было хорошо по-своему, и настроение у всех было отличное. «Столица Небесного царства великого благоденствия» предлагала так много интересного, а времени у нас было так мало! Мы провели здесь несколько часов и, получив лишь общее представление о комплексе, конечно, не успели повеселиться вдоволь. Надеюсь, когда-нибудь я снова окажусь здесь, а сейчас пришла пора покинуть это чудесное место.

Персиковые сады Южного Китая

Моя судьба накрепко связана с персиковыми садами Южного Китая, я успел посетить их в Фошане и даже посвятил им отдельное эссе. Конечно, это не значит, что я очень хорошо в них разбираюсь и знаю, как свои пять пальцев.

Первый раз мы заехали в персиковый сад по пути к местному зоопарку, который, надо заметить, сильно отличается от пекинского. В Пекине животные, особенно такие свирепые, как тигры и львы, заперты в железных клетках. Люди свободно гуляют снаружи и смотрят на них. Здесь все было наоборот: хищники вольно бегали и прыгали в зарослях, а люди, запертые в машине, через стекло наблюдали за жизнью животных. Зоопарк такого типа я видел много лет назад в Хайдарабаде в Индии, где в густом лесу на территории парка обитали несколько львиц и один лев. Когда наша машина подъехала к прайду, животные отдыхали в тени деревьев и не удостоили нас даже взглядом. Помню, в Хайдарабаде мне удалось погладить тигра, заточенного в железную клетку. Когда тот тигр повернулся к нам задом, директор зоопарка просунул свою руку между железными прутьями и похлопал его по спине, личным примером побудив нас поступить так же. Тогда-то я и погладил косматого хищника. То осязаемое чувство неловкости и стыда, которые я тогда испытал, до сих пор со мной.

И вот мы в персиковом саду Южного Китая в городе Фошань. Я слышал, что где-то здесь есть такой же зоопарк. Для меня, человека, который уже бывал в подобном месте, это был приятный сюрприз. Очень хотелось освежить в памяти старый сон о том, как я гладил тигра, а те, у кого в отличие от меня не было подобного опыта, конечно, еще больше сгорали от нетерпения. Однако нас ждало разочарование. Время уже подбиралось к четырем часам дня, зоопарк закрывался, и мы ничего не могли с этим поделать.

Утром следующего дня мы посетили «Столицу Небесного царства великого благоденствия», а к полудню снова оказались рядом с персиковым садом. Наша машина тихо ехала по дороге вдоль берега большого озера. На противоположной стороне сквозь дымку виднелись горы, у их подножия пышно разрослась зеленая чаща. Казалось, кроме нефритового, здесь не было других оттенков. Вдруг на одном из деревьев вспыхнули, раскрылись и внезапно поднялись в воздух огромные белоснежные цветы. Я присмотрелся и понял, что это стая белых цапель, спустившихся к озеру в поисках пищи – рыбы и креветок. Было странно видеть их в полуденный зной, неужели эти изящные птицы своим полетом решили приветствовать нас? Мне вспомнилась танская поэзия:

 
Перед горой Сисайшань летят белые цапли,
В весенних водах под деревьями персика плывут окуни.[452]452
  Строки из стихотворения «Белые цапли у горы Сисайшань» на мелодию «Юйгэцзы» танского поэта Чжан Чжихэ.


[Закрыть]
 

Горы Сисайшань далеко, да и сад с персиковыми деревьями мы давно миновали, есть только вода, а водятся ли в ней окуни – неизвестно, зато над нами кружат белые цапли… Сам того не ожидая, я своими глазами увидел прекрасный пейзаж, который поэт описал больше тысячи лет назад. Какая радость!

Художественный музей Ши Цзинъи

Полное название «Художественный музей супругов Ши Ханьцзи и Лю Цзыин» для заголовка эссе не годится – слишком длинно. Я решил его сократить.

Господин Ши Ханьцзи родился в городе Фошань, а спустя много лет, уже став известным и богатым человеком, построил на своей малой родине художественный музей. Современное здание располагается в большом парке; на просторной лужайке перед главным входом установлен памятный камень с каллиграфией господина Ци Гуна [453]453
  Ци Гун (1912–2005) – художник и каллиграф, педагог, оценщик предметов культуры.


[Закрыть]. Я бывал здесь дважды и каждый раз восхищался этим грандиозным зданием с огромными залами, полными света. У меня не хватает слов, чтобы описать его…

Время от времени я думаю о выразительности китайского языка, без сомнения, одного из самых выдающихся в мире. Одной из его уникальных особенностей я считаю возможность минимальными усилиями передать максимум информации. Однако в современном разговорном китайском существует, как мне кажется, некий изъян – я имею ввиду недостаточное количество прилагательных. Мы говорим «красивый пейзаж», «красивый дворец», «красивая девушка», «красивые цветы» и так далее. Снова и снова возвращаемся к нескольким набившим оскомину фразам. Также не хватает прилагательных, чтобы описать высокие горы и их опасные вершины. На самом деле китайские словари богаты самыми разнообразными иероглифами, которые могли бы занять достойное место в описании той или иной картины или ситуации. Классическая китайская поэзия и проза не отличались бедностью языка, так отчего же сегодня речь – как устная, так и письменная – вдруг так оскудели, стали пресными? И отчего современные люди не замечают этого? Возможно, виной всему леность ума. Конечно, куда проще не докапываться до сути, а ознакомиться с любой темой поверхностно. Ожидать многого от притупившегося эстетического восприятия тоже не стоит.

Сегодня я пришел в Художественный музей Ши Цзинъи, снова увидел это великолепное современное здание и захотел детально его описать. Однако сколько бы я не ломал голову, ничего не получалось, на ум пришли лишь несколько старомодных прилагательных, которыми уже никто не пользуется. Мне только и оставалось, что жалобно причитать, как тому человеку из царства Цзинь: «Что же делать! Что же делать!»

Я поднялся на второй этаж и прошел в галерею, откуда открывался прекрасный вид на парк. Господин Ши Цзинъи – известный коллекционер каллиграфии и живописи современных китайских художников. Лучшие экземпляры его коллекции представлены в здешней небольшой экспозиции. Я любовался, не в силах оторвать взгляд. А еще здесь собраны книги, но их немного, ведь это художественный музей, а не библиотека. Тот «Палийский канон» на тайском языке и «Палийский канон» на бирманском, ценность которых неоспорима и которые господин Ши просил меня оценить, выставлялись здесь в специально отведенной для этого маленькой комнате. Заведующий музеем господин Лян Гэньсян – художник с прекрасным образованием, прежде занимал пост директора Академии живописи в Фошане. Сегодня он радушно принял нас, провел экскурсию и подарил альбом с собственными работами. После этого он попросил меня написать несколько иероглифов, и я написал: «Заслуга для родины – милость для народа». Эти слова посвящались, конечно, создателю музея.

Художественный музей господина Ши Цзинъи стал радостным и незабываемым завершением моей двухдневной поездки в Фошань. До сих пор, глядя на южное небо, я вспоминаю об этом.

Эпилог

На самом деле в эпилоге нет необходимости, скажу лишь пару слов напоследок. Я провел в Фошане три ночи и два дня. Кроме посещения мест, о которых рассказал, я видел еще храм предков, побывал и в театре. Для меня, как человека, дожившего почти до девяноста лет, два дня – это не более чем зерно проса в зернохранилище или капля воды в мировом океане. Однако впечатлений и воспоминаний набралось на целых два месяца, а то и два года. В начале этих заметок я представлял себя воздушным змеем, сейчас этот змей уже вернулся в Пекинский университет и перешагнул из XX века в новый XXI век. Не знаю, держат ли еще Ханьюнь, Линлин и остальные мои друзья из Фошаня в руках другой конец той нити, что привязана к хвосту воздушного змея? Держат ли его партийные и правительственные руководители города Фошань, мэр, заместитель мэра, старший секретарь Лян Шаотан, Мэй Бидэ, Ли Юйгуан, Май Яньсян и другие товарищи? Пусть мы редко общаемся, но любезность, теплота и забота, которыми они окружили меня, навсегда останутся в моем сердце. Моя любовь к городу Фошань не пройдет никогда.

Конец эпилога, финал эссе

8 января 2000 года