Текст книги "Алая летопись Средиземья (перевод древних рукописей)"

Белый всадник

CCСXXXVIII

 
Братья отпустили боевых коней
И отправились в лес Фангорн выручать друзей.
 
 
«Ступайте осторожно, – промолвил Леголас. —
Мой брат, топор свой опусти. Лес сердится на нас.
Я словно бы помолодел: ведь вы годами дети.
А я же прожил так давно на нашем белом свете.
Лес Фангорн – очень древний лес, древней, чем
                                                                  Лориэнский.
Истоки жизни здесь текут, которой уж не встретишь…»
 
 
«Чу! – промолвил Арагорн. – Поглядите вы,
У ручья, на берегу, вижу я следы.
Вот на холмике крутом хоббиты сидели.
Лист с Кветлориэна свежий, то путлибы ели.
Узнаю их безмятежность, чуть ушли от смерти,
Не забыли про еду, ну совсем как дети…
Но с холма они не слезли, мы бы углядели.
Не по воздуху ж они в небо улетели?
Странно, чей же это след или и не след?
В жизни ничего такого не видал я, нет…»
 
 
Встрепенулся Леголас: «Маг крадётся к нам.
И скорей всего, друзья, это Саруман».
 
 
С суковатым посохом, в грязном балахоне,
Согбенный старец шёл к ним в тёмном капюшоне.
Шёл устало, не спеша, голову понурив,
Не глядя по сторонам, выглядел угрюмым.
 
 
«Леголас! Стреляй быстрее! Это Саруман!
Рта не дай ему раскрыть, околдует маг.
Что ты ждёшь? Стреляй, не медли!» – Гимли прокричал. —
Эльф, стреляй! Ну, что с тобою?» Леголас молчал.
 
 
«Гимли, не кричи так громко, – молвил Арагорн. —
«Подождем, посмотрим, он или не он,
Но так просто убивать старика в лесу,
Беспричинно, пусть он враг, я не допущу».
 
 
Между тем старик внезапно рядом оказался.
Неожиданно пред всеми, быстрый и опасный.
С бородой седой и длинной, лик скрыт капюшоном.
Кто же старец этот был, белый или чёрный?
 
 
«Добрый день, – сказал старик. – Как вам этот лес?
Что вы делаете в нём? Почему вы здесь?
Заповедный Древень взгляд чужих отводит
И не любит путников, кто в нём колобродит».
 
 
«Судя по твоим словам, – молвил Арагорн, —
Лес тебе известен. Принял тебя он».
 
 
«Да куда там знать его, жизней ста не хватит.
Мало знаю я всего, в нём же гость я, кстати», —
Старец повёрнулся к россыпи камней,
Не спеша к ним подошёл, на валун присел.
Распахнулся балахон, грязный, тёмно-серый,
И одежды показались, их же цвет был белый.
 
 
Словно отпустило, спало волшебство,
Арагорн достал свой меч, гном схватил топор.
 
 
Но старик опередил и вскочил на ноги.
Сбросил тёмную накидку вместе с балахоном.
Белоснежный цвет одежд ослепил друзей.
Посох быстро вверх воздел грозный чародей.
 
 
Вспыхнул меч у Арагорна, сталь огнём гудела.
А стрела у Леголаса в небо улетела.
И бессильно звякнула, падая о камни,
Верная секира Гимли (в ней струилось пламя)
 
 
«Повторяю – добрый день! – молвил старец Белый. —
Арагорн, сын Араторна, друг мой старый, верный!»
 
 
Эльф лесной глядел на мага, зорок взор его,
Заблестели вдруг глаза, он увидел всё:
«Эльфы видят, что не видно, это не обман.
То действительно наш друг. Гэндальф, Серый Маг».
 
 
Арагорн был сам не свой, не пришёл в себя,
В нём надежда расцветала, новая заря.
 
 
«Гэндальф, как ты выжил?! Весь я сам не свой.
Как же рад тебя я видеть вновь, что ты живой!»
 
 
И Гэндальф рассказывал, что произошло,
Как он в бездну падал, вниз его несло:
 

CCСXXXIX

 
«Падал Барлог – враг багровый, прихватив меня,
Но не в бездну Мории нас несло, друзья.
Мы пространство измерений протекали с ним.
И мелькали сны-картины (как велик наш мир!).
Падали не в бездну копей, а в пространство междумирья.
И меня с собой созданье зацепило и тащило.
В воды времени попали Барлог, с ним и я
И пока мы с ним летели, понял всё, друзья.
Изменил мои заклятья на мосту у гномов.
За секунды всё успел. Сильный демон, тёмный.
Вновь столкнулись заклинанья: магии прорыв.
Выбросило нас с земли мощный столь разрыв.
И мелькали измеренья, ускорялся бег.
И летели мы, летели – изменялся свет.
Чары Барлога опасны – (и волною мы).
Выпали из Средиземья, в место серой пелены.
 
 
Посох мой был там бессилен, все стихали чары.
Ждал меня там смертный бой, страшный и кровавый.
Всё теперь решалось волей и огнём души.
Барлог был ужасный воин, сила древней тьмы.
Снова бой в пространстве сером. Спас меня Яррист
Меч эльфийский – руны света правдою он чист.
Повезло – меня спас случай, я упал навзничь.
Враг багровый промахнулся (отцепился бич).
И в Яррист вложил я сердце, волю и все силы,
И пронзил сей меч Барлога, смерть его настигла.
Но остался я без сил, и не знаю я
Воды времени – реки как текли, друзья.
И вселенные мелькали, звёзд далёких свет,
Вспышки, блики, сны-виденья и миров расцвет…
Изменялося сознанье – многое забыл,
Но и многое открылось, то, что я не зрил.
 
 
Воды вынесли меня снова в Средиземье.
Здесь лежит моя душа, тут её лишь время.
Я очнулся на горе и не мог понять:
Где я? Кто? Что делал здесь? Да не знал, друзья.
И лежал и умирал – холодело тело.
Силы все мои ушли, и душа болела.
Встать уже я сам не мог, вынесло меня,
Чтобы жизнь окончить здесь, тут моя земля…
Ветробой меня узрел, взвившись в поднебесье,
И как ветер полетел в дальнее залесье…
 

CCCXL

 
Волшебный край Лот-Лориэна, а я болел и изнемог,
Но милый взор Галадриэли целил меня и мне помог…
Дальше я уж вас искал, и орлы летали,
Обо всём мне сообщали, многое видали…
Удивлялся я всегда хоббитам из Шира,
Их, наверно, не узнаешь до скончанья мира.
Пин и Мери молодцы, наши братья живы,
Сохранили свет в сердцах, столько пережили…
Жизнерадостность и стойкость в их больших сердцах,
Верность, совесть, состраданье в наших малышах.
Но… искать нам их не стоит. Вглубь проход закрыт.
Взоры завесь чар отводит, тайну Древ хранит».
Арагорн:
«Неужели Онт их встретил? Вот уж весть так весть.
Из забытой сказки – древень пробуждает лес…»
Гэндальф:
«Не случайно здесь я был: лекарей искал,
По чащобам побродил, многое узнал…
Обо всём подробней, други, расскажу в пути,
Нам же нужно собираться и назад идти…
Ждёт вас очень трудный путь, снова на войну,
Нужно оберечь от бед светлую страну.
Над Ристанией беда, над страной обман,
И виновен в том предатель, подлый Саруман…
Нужно нам скакать быстрей, на исходе время,
Я боюсь аж не успеть сунуть ногу в стремя…
И мощь Саурона сильней – Назгулам достал он тварей,
Крылатых птицозверей, полудраконьих Навий.
Единственно, что хорошо, что в Шире ещё тогда
Призраки-всадники были, но выросла мощь врага».
Арагорн:
«А как мы пойдём в Эдорас? Коней то мы отпустили,
Может, орлы возьмут нас, чтоб долго пешком не ходили?»
Гэндальф:
«Не бойтесь, пешком не пойдём, я призову коней,
Услышит меня Светозар, поскачут они скорей.
Орлы же летают свободно – им приказать нельзя,
Решают помочь добровольно, хоть добрые нам друзья».
 

CCCXLI

Итак, они встретились снова на гребне высокой волны.

Грядёт великая буря, и волн несутся валы.

Урукхай

CCCXLII

 
Пин окован смутной дрёмой, в ней он видел Фродо,
И к нему тянулись лапы, орков было много.
И очнулся Пин внезапно, весь в поту холодном,
Но и наяву ужасно, этот день был чёрным.
Связан путами был крепко, рядом с ним и Мери,
Орки страшные и злые у костра сидели.
Память возвращалась, вспоминать стал Пин,
Как сквозь лес помчались он и Мери с ним.
Как вдруг из ольшаника орки повалили,
Хоббиты не испугались и мечи схватили.
Лапы гоблины тянули, Мери молодцом,
Несколько клинком отсёк, острым кладенцом.
Боромир возник внезапно и мечом своим
Видимо-невидимо орков покрошил…
Подошли другие орки – выше прежних мелких,
И с мечами чёрными – и сражались крепко.
Вздрогнул Пин от ужаса, с болью вспоминал,
Как сражённый стрелами витязь погибал.
А потом беспамятство, в темноту впал Пин.
Видно, в голову попали, он упал без сил…
 
 
Мери рядом застонал, Пин к нему подполз.
«Здравствуй, – друг ему шепнул, – рад тебе до слёз».
 
 
Тут раздался хриплый рык, гоблинский и страшный,
Орк большущий вдруг возник, мерзкий и ужасный.
«Отдыхай, пока дают, шерстяной ублюдок,
Ножками не дрыгай зря, не то хуже будет.
Запечём на углях их, на большом костре,
Будешь ползать на руках на потеху мне.
Ты крысёныш, недомерок… Если б не приказ,
Ты пищал, прося о смерти, у меня не раз…»
Орк оскалился клыками, страшными, большими,
Зубы острые раскрылись, жёлтые, гнилые.
 
 
«Их не трогать, – рык раздался. – У меня приказ,
Я Углук. Я Урукхай. Я начальник ваш!
Их не мять и не пинать, ничего не брать,
Взять как есть… и их не есть… Мясо с них не рвать».
 
 
«Почему их не убить, – орки завопили. —
Всё равно ведь им не жить, тут бы порешили!
Мы спустились с наших гор мстить и убивать,
Нам обратно надо в норы, чтобы днём поспать!
Если выйдет жёлтый глаз, упадём на месте.
Тут приказ иль не приказ – гибнем мы при свете».
 
 
Снова на всеобщем рык: «Я вам покажу,
Недомерки мелкие! Длани я служу!
У меня вы побежите! Будете бежать!
А иначе нор вонючих вам не увидать!
Есть магический настой, мазь на ваши шкурки,
Можете идти со мной… Мелкие ублюдки».
 

CCCXLIII

 
«Шал-хром углюк, шар-хрым хрок-гер,
Грах-брог-граюк, шалх-ломх, дар-ссек».
 

CCCXLII

 
Меч зазубренный сверкнул – мелкий орк упал,
Чёрной кровью истекая, на земле лежал.
Жутко орки зарычали, Урукхаи шли,
Мелких хоть и больше было – слабые они.
Сразу урукхаи орка зарубили,
В сваре, что была у них, ещё троих убили…
 
 
Малыши задрожали от страха, орк рядом с ними упал,
Пин себя превозмог, подполз и кинжал подобрал.
Быстро разрезав верёвки, по-новому их связал —
Хоббитским тайным узлом их вновь на руках завязал.
Урукхаи были крепче, мелких подчинили,
Те ещё хоть и рычали, драться не спешили.
«Всем бежать! – рычал Углук. —
                                        Дрогг-грыхг-рхомм-гры-ерр!
Шакки-ссек-кры-ммах-ку-юкк, шал-ломм,
                                                             гашшо-шеррх!»
 

CCCXLIV

 
Солнце закрылось в дымке, небо в сплошных облаках,
Оркам то на руку было, мчались на всех парах.
Но мелкие орки отстали, при свете они слабели,
Хоть чары их подгоняли, они всё больше бледнели.
 
 
Долго они бежали, Пин, задыхаясь, сел,
И тут без сознания Мери рядышком с ним осел.
Орки их пнули ногами, боль по телу прошла,
Прошлись по спине кнутами, солёная кровь текла.
Углук подбежав отогнал, буркнул: «Настойки дать!
На плечи возьмёте их, надо быстрей бежать!»
 
 
Вонючую орочью смесь подсунули малышам,
Пин головой вертел… шептал, умолял: «Не нам».
 
 
Орки гоготали: «Лечиться не хотят.
Мы вас потом полечим, помучаем крысят».
 

CCCXLV

 
«Мы не туда бежим, – раздался орочьий хрип, —
Нам лучше за Андуин, Великое Око не спит».
Выступил страшный орк, по росту как Урукхаи,
Но на спине был горб, длинные руки свисали.
Углук
«Что тебе надо, Грышнак? Мы же с тобой говорили.
Тебе повезло тогда, что взять вас с собой решили!»
Грышнак
«Нам дали в Лугбурзе приказ: недомерков живьём
                                                                  захватить,
послали меня с отрядом найти, отыскать, пленить.
Вам повезло урукхаи, что мало осталось ребят,
По дороге нас постреляли, почти истребили отряд…
Наткнулись на всадников мы, побили роханцы нас,
Мы долго бежали в ночи и встретили вскоре вас…
Но ты меня выслушай, Орк, ведь ты мне почти как брат,
В Мордоре вас наградят, тебя и твоих ребят…»
Углук:
«Послушай меня, Грышнак, мы служим не Оку, а Длани!
Запомни – всем и тебе лучше бежать за нами!
Ты с нами теперь пойдёшь, будешь служить Саруману,
И коль по пути не умрёшь, накормим, у нас без обману…
Всё! Что стоишь как дурак? Ну-ка, давай-ка в строй!
Давай шевелись, Грышнак, как истукан не стой!»
Грышнак:
«Ш-ры-кша, – шыкнул Грышнак, злобно сверкнув
                                                                      глазами, —
Ты будешь… в Лугбурзе – снаг, потопчут тебя ногами».
 

CCCXLVI

 
Грышнак – Ологхай из Лугбурза, громадный
                                                               мордорский орк.
Гортхаур, готовясь к войне, сбирал их в отдельный полк.
Лугбурз – по-орочьи «крепость», так звали они
                                                                       Барад-Дур,
Их символ – Багровое Око, всевидящий глаз – Урх-гур.
Снага – по-орочьи «раб», жестокими орки были,
И даже своих, кто слаб, мучить они любили.
 

CCCXLV

 
Пин на одном из привалов в сторону отбежал,
Споткнулся, упал на траву, какое-то время лежал.
 
 
Орк подбежал к нему, за ногу Пина схватил,
И так по земле, по траве его до костра тащил.
 
 
Оставил Пин брошку в траве, хоть чёрные мысли шли:
«Теперь будет вечно лежать, друзья-то за Фродо ушли».
 

CCCXLVII

 
Мелкие орки слабели, солнечный свет их губил,
Они всё больше хрипели, спеша из последних сил.
И тут на вершине холма всадники появились,
Их смелые, светлые лица на солнце в лучах отразились.
Песню пропели стрелы, множество орков упало,
Ристанийцы на полном скаку метко и точно стреляли.
Орки в ответ стреляли, но не могли достать,
Лучники отъезжали и вновь скакали опять.
 
 
Но главная чёрная свора к лесу уже подошла,
И к ним от реки Онтавы подмога большая шла.
«К нам Маухур идёт! – всем прокричал Углук, —
Теперь-то дадим им бой, мы им покажем тут!»
Новая орочья свора быстро уже подходила,
Огромные урукхаи – спешила тёмная сила.
 
 
«Рохан! Рохан пришёл!» – в ярости орки рычали.
А всадники на конях быстро на них скакали…
Огромные урукахаи выставили щиты,
У них самострелы и луки, копья, большие мечи.
Сбросив Пина и Мери наземь, словно мешки,
Готовились к схватке они, оскалив свои клыки.
 
 
«Гхар, баш-шаббот» (отдых всем),
«Баххот, снаг, магот (охраняйте снагов —
                                                         пленников-рабов).
«Недомерок, отдыхай, – буркнул ражий орк
И ножищей здоровенной Пину вдарил в бок. —
Ножками не дрыгай зря, мелкая свинья,
Ты ещё наплачешься кровью у меня».
 

CCCXLVIII

 
Грянули урукхаи – страшный гоблинский вой,
А всадники – клич Рохана помчавшись на смертный бой.
И тут послышался хрип: «Что, заскучали лежать?
Вас ждут не дождутся в Мордоре, от Ока не убежать».
 
 
Грышнак, их под мышки взяв, тихо пытался уйти,
Под гул, суматоху боя с собою их увести.
Всадник возник внезапно, Грышнак не успел увильнуть,
Вонзилось в него копьё, прямо в чёрную грудь.
Хоббиты вниз прильнули, исчезли в сырой траве,
А всадник помчался дальше, скрывшись в полночной мгле.
К лесу ползли малыши, их защитили плащи,
И сохранила судьба, в лесу их ищи-свищи.
 
 
Выбрались на пригорок, под корни старого Древа,
И, вместе свернувшись в клубок, прижались и так сидели.
Под сенью огромного дуба стало уютно, тепло,
Уснули, а все их беды остались там – далеко.
 

Древень

CCCXLIX

 
Солнце красное взошло, принеся рассвет,
Свет и радость принесло, мир храня от бед.
Мери:
«Нам дальше нужно в лес идти, здесь прятаться легко.
И нас увидеть по пути им будет нелегко».
«Вперёд, бесстрашный Брендизайк, – ему промолвил Пин, —
А может, всё таки назад? Там в чаще кто-то был».
Мери:
«Нет, ты смотри, и солнце здесь сияет нам с тобою,
И зелень леса защитит своею нас стеною.
А на пригорочке крутом мы посидим немножко.
Ты посмотри на этот дуб, он как хорош на солнце.
И орки не пролезут здесь, и кони не пройдут.
Хоть у людей и совесть есть, не нужно нам их тут».
Пин:
«Да, конечно, здесь не так, может, и опасно.
Кажется, что лес хорош, с солнышком он ясен.
Но хоть нравится сей лес, лучше подыматься
И обратно на опушку лучше выбираться».
 
 
Тут раздался звучный глас, древний и могучий.
Шёл от Древа на холме, полетели сучья.
«Кажется, что лес хорош? Нравится? Глядите.
Лес действительно наш мил, верно говорите».
 
 
Вздрогнул Мери, ёкнул Пин, и обнялись вместе.
Старый дуб заговорил, что стоял на месте.
Две коряги иль руки хоббитов подняли
И на самую верхушку дерева сажали.
 
 
«Дай-ка посмотрю на вас, – снова глас раздался.
Как ни странно, он не страшным вовсе оказался. —
Думал, бу-ра, бурра, рум, то, что вы есть орки,
И признаться, удивлён от корней до корки…»
Хоббиты глаза открыли, смотрят дуб большой,
Но совсем как в древних сказах – мудрый и живой.
Мягкая кора живая, волосы – листва,
Мох – как борода большая, и блестят глаза.
Добродушные глаза, зелень, глубина…
Словно море-океан, времени волна…
 
 
Пин испуган был ещё, Мери удивлён,
Вспомнил, как легенды говорил им Том.
«Неужели ты тот самый Лекарь, Страж Лесной?
Ты совсем не страшный! Добрый и чудной!»
 
 
Улыбнулось Древо (мох смешно задрался),
На всеобщем диалекте снова глас раздался:
«Онты называют нас… Ородриммы мы,
Может, скажете свои имена мне вы?»
«А чего уж тут скрывать, мы же ведь не звери,
Мериадок Брендизайк, можно просто Мери».
Пин:
«Перегрин Тук, можно Пин. Мой почтенный род…
Ну а друг мой Брендизайк, сущий колоброд».
Мери:
«Хоббиты зовут наш род», хоббиты из Шира,
Очень славный наш народ, добродушный, мирный…»
Древо:
«Не боятся имена мне назвать свои,
От таких чудес листочки вздрогнули мои…
Но тут знаете, в чём дело – вас не знаю я,
В Книге Жизни Изначалья нет вас у меня.
В Книге Средиземья, хо-бби-тов-то нет.
Как, не знаю вы явились в мир, на белый Свет…»
Пин:
«Вот так штука, слышишь Мери? Ты не существуешь,
То, что должен пиво я, значит, позабудешь».
Мери:
«Я пинка тебе отвешу, вспомнишь ты, пройдоха,
И про пиво и про всё со времён Гороха.
Древо:
«Правда, что-то мне о вас молвил Митрандир,
Вот на днях, совсем недавно, что-то говорил…»
Пин:
«Митрандир – а это кто? Саруман, наверно?
Да, о нас он знает много, это-то и скверно…»
Древень:
«Много у него имён, как у Курунира.
Помню, Гэндальфом мы звали как-то Митрандира.
«Гэндальф?!! – хоббиты вскричали, – Гэндальф,
                                                                    он живой?!
Точно, он не мог погибнуть, волхв он непростой!»
«Расскажи! – воскликнул Мери. – Расскажи всё нам.
Почему он не пришёл? Как он спасся сам?»
Древо:
«Всё потом… как будет время… здесь не нужно спешки.
Даже белки не спешат, коль грызут орешки.
Я из Онтов, род древесный, мало нас осталось,
Мы когда то пели песни, принося в лес радость.
Вы меня зовите Древень. Так меня зовут,
Эльфы называют Фангорн (коль проходят тут)…
А на вашем моё имя кажется длинно,
Ведь веками нарастало, ширилось оно…
Да, своё родное имя, я и не скажу…
Я в отличие от вас в тайне то держу».
 

CCCL

 
«В Книге Жизни – Изначалья, ту, ну что я знаю,
Эльфы первые с рожденья мир преображали…
Гномы – те в горах трудились, люди позже были
(И со мною их волхвы многие дружили).
Лешие, Боровики (то лесовики),
Домовые – домовята (что домовики)…
Водяные (разных вод), светлые русалки.
(Ох, резвицы-озорные, всё б играть им в салки).
Духи подземелий (их-то я не знаю),
Духи вод (их тоже смутно я припоминаю).
Духи (феи) луговые, разноцветья трав,
И волшебницы дриады (сосен, рощ, дубрав)…»
 

CCCLI

 
«Так-так-так… Но где же вы, хоббиты из Шира),
Почему не знает вас Книга Жизни мира?
Не стихийные, не нечисть и на вас нет зла,
В теме музыки вас нет, той, что в мир втекла.
Так, по сути, вы земные, из мирских существ,
Не с глубин и не морские, из живых веществ.
Бурра-ррума-рутта-дум, турра-ра-боррам,
Турра-бурра-ратта-тум, – зашептал вновь сам. —
 
 
Ладно уж, давайте так, мы ко мне пойдём.
Напою живой водой, покажу свой дом.
А потом, как погостите, я вас провожу,
Иль дорожку прямо к дому я вам покажу».
 
 
Хоббиты ему кивнули, страхи их прошли,
Древень нёс их на себе, в чащу так и шли.
Малыши на Страже Леса ехали спокойно,
Им уютно и тепло (были тем довольны).
Древень:
Онты и деревья – подобие друг друга,
И им без нас никак нельзя, и нам без леса туго.
И был давно единый лес – от северных пределов,
До знойных южных шёл пустынь, у харадских уделов.
И кое-где и здесь и там остались капли жизни,
И онты есть, и эльфы есть – хранители отчизны.
Но есть и тёмные места, где затаилось лихо,
И есть такие дерева, которые сердиты.
К нам зря опасно забредать, есть тёмные лощины,
И есть большие дерева, но нет в них сердцевины.
Обида, месть, и страх, и боль – всё в них соединилось,
Их сердцевина загнила, их суть ожесточилась.
К добру их можно пробудить и сделать лес светлей,
Но меньше стало эльфов и онтов-лекарей.
И хоть ожили дерева и есть в них мощь и сила,
Но месть их точит изнутри, гниенье наступило.
Увы, как много тёмных мест и много преступлений,
Пришли лихие времена позора и лишений…»
 
 
Древень долго шёл по чаще, хоббиты зевали
И под мерный онтов шаг тихо засыпали.
 

CCCLII

Древень

 
«Вот наш терем, проходите, посидите здесь.
Тут вы дома, отдыхайте, вам дадут поесть.
Этот домик для гостей и для размышлений,
А ещё секрет в нём есть, что для вас волшебный.
Пчелы мёд вам наберут (прямо на тарелки),
Вам ежи грибы несут, а орехи белки.
Есть ещё с зимы припасы в норках-закромах,
Я бурундукам скажу вам достать зерна.
Онты пьют живую воду, нас питают соки,
Славим лес и всю природу, музыки истоки.
А ещё мы часто дремлем, видим суть миров,
Стоя думаем, мечтаем (в нити вещих снов).
Что скажу, о том молчок: здесь вода живая,
Жизнь будя, бьёт родничок, суть его такая.
Вот отпейте сей воды, полной светлых чар,
Фляги наполняйте вы – сей природы дар».
 
 
Мери с Пином поклонились, выпили воды
И почувствовали – жизнь, силы в них втекли.
Радость, захотелось петь, в облаках летать,
Помогать, творить добро, созидать, мечтать.
Жизнь, что в музыке дана, убирала тьму,
Прогоняла лень и страхи, разгоняла мглу.
Древень посмотрел на них, будто проверяя,
И, задумавшись, затих, словно засыпая…
Мери:
«Древень, не сочти за грубость, как нам дальше быть?
Что ты с нами будешь делать? Как нам поступить?
Там ещё, в Кветлориэне, говорили нам,
Фангорн лес опасным стал… много лиха там».
 

CCCLIII

Древень

 
«Лаурениндоренан, малинорнелион,
Линдолорендор, орнемалин – владыка Селеборн.
Золотозвончатая даль, теперь там Дремоцвет
Замолкла золотая трель с бушующих тех лет.
Там есть овраги страшные – куда не заходи,
Есть логовины тёмные, и ведьмины круги…
 
 
Ушёл за завесь Лориэн, и мы свой лес закрыли,
Хоть были с эльфами дружны, но видно то забыли.
За завесь эльфы не идут с исхода мрачных дней.
И Селеборн застрял давно там в юности своей…
Да коль вы б были у меня, не в этом… Галадхэне,
Я тоже вас предостерёг бывать в Кветлориэне…
Ну да, опасным стал наш лес, и был опасен он,
Не всё в природе ладно есть, не все идут с добром.
Здесь есть и тёмные места, ужасней… Ворожеи,
Край, что за завесью лежит, стал хуже и темнее.
 
 
У нас худые есть места – темнее есть низины,
Дурманы запах трав несут от колдовской долины.
Есть потаённые места, коварные ложбины,
Есть топь, и дикие леса, и ямы-котловины.
У нас остались капли тьмы, что самой изначальной,
Крупицы серости из мглы мелодии печальной.
Ведь музыка ещё текла когда-то от Мелькора,
Струилась, искажала мгла, и было так… в ту пору.
И есть такие дерева, что и меня древней,
Стоят ещё, и есть листва, и память прошлых дней…
 
 
Единым лес когда-то был, один сплошной покров.
А Фангорн лишь опушкой был… Лес шёл до Лунных гор.
Мы ородриммы, не просты, и онты онтам рознь,
Я прямо говорю о нас, правдиво и всерьёз.
Опасны многие из нас, всё больше засыпают,
В деревья обращаются и сущность забывают…
А кроме нас есть дерева, свой говор есть у них,
Отсюда гворнами зовём и пробуждаем их.
 
 
Но гворны тоже не просты, а многие опасны,
И к чужакам они грозны, и в гневе преужасны.
Деревья пробуждаются, но не всегда к добру,
Иль что перерождаются и тянутся во тьму.
Бывает, затихает жизнь – так онты засыпают,
И не стремятся мир узнать, и лес не пробуждают…
Вам просто повезло тогда, что встретили меня,
Я на опушку иногда хожу, мечтаю я…
Понравились, скажу, вы мне, малы и незлобивы,
Назвали имена свои… открыты и наивны…
Не побоялись вы меня, доверились вы мне,
И в вас поверил сразу я… в вас нету места тьме.
 
 
И говорок смешной у вас, названья коротки,
Но имена, скажу сейчас, ну больно уж мелки.
Вот имя у меня идёт – с зелёного ростка,
Оно текло, оно росло от первого листка…
Ведь слово, скажете, «гора» – не имя, а названье,
А ведь стремится ввысь она… тут надо толкованье…
У нас всё плавно, имена не просто так даём,
Природе, птицам и зверям – названия поём…»
Мери:
«Древень, мы-то понимаем, всё же нам скажи,
Ведь война Кольцо сжимает, ты уж поспеши».
 

CCCLIV

Древень

 
«Вы сплошные торопыги, прямо поспешата,
Хоть я вижу, не худые, в общем, малышата.
Мы хранители дубрав, мы же лекаря,
Знаем токи древ и трав, как поёт земля.
Помогаем мы природе возрождаться ей,
И от войн мы в стороне – орков и людей.
Онты – добрые по сути, не хотят войны,
Мы целители природы, миру мы верны…
Хоть скажу вам правду я, что сердиты мы,
Даже я, хоть всё равно не хочу войны.
В Аркеност иль Изенгард (что по-ристанийски)
Заходить был раньше рад, в светлый сад эльфийский.
Саруман нарушил лад… этот… древогуб…
А из завеси Мордора силы тьмы идут.
В тёмной мгле пропало солнце и гниют леса,
Вижу, как природа стонет… слышу голоса.
Завтра быть онтмолвищу (это онт-совет,
Что уже не собирался много сотен лет).
Будут речи и про вас, кто вы в нашем мире,
В Книге Жизни, что у нас, нет стихов о Шире…
Чтобы было ладно спать, песню вам спою.
И всё будет хорошо – правду говорю».
 

CCCLV

Песня Древня

 
Чары прекрасной природы живой,
Мир улыбнулся красой неземной.
Ясного солнца света лучи,
Птиц щебетанье, журчанье реки.
 
 
Древа поднялись – символы жизни.
Тайна природы – знамя Отчизны.
Музыка слова явилась не вдруг,
Ясные звуки – ДРЕВО и ДРУГ.
 
 
Общие корни родственных слов,
Древнее знанье – основа основ.
Крепкие узы – семьи и друзей,
Мощные чары – прочность корней.
В дружбе есть счастье, солнышка цвет.
Жизни звучанье – ясный рассвет.
 
 
Листья-листочки – верность и честь,
Древа-друзья – в свете им цвесть.
Варда и Арда в единстве познанья,
В музыке света и созиданья.
 
 
Мох в углу огромный рос, пышный, бахромистый,
Рос зелёный и густой, мягкий и пушистый.
 
 
Утро – голоса природы: звонкая капель,
Птички громко издавали радостную трель.