Текст книги "Алая летопись Средиземья (перевод древних рукописей)"

Эдорас

CCCLVI

 
Терем, покрытый златом, издалека предстал,
Сверкал на свету ярким цветом, огненной ярью пылал.
Гэндальфу кланялись люди (здесь он известен был),
Звали его Серый Странник, Вестник волхв Митрандир.
Вот златоверхий дворец – стража закрыла вход,
Богатыри в кольчугах встали у главных ворот.
Телохранители князя, богатыри царя,
Не просто верные слуги – дружинники, то есть друзья.
Статные, русоволосы, светлые лица у всех,
С мечами стояли у входа, путь преграждая за дверь.
 
 
Начальник поста подошёл: «Здравствуйте, я Гоймир!
Я должен проверить вас. Стой! Погоди, Митрандир!
У меня приказ Речеуста (советника Теодена)
Задерживать чужестранцев и проверять непременно…»
Гэндальф:
«Послушай меня, Гоймир. С каких это пор Речеуст
Стал отдавать приказы, да и от первых уст?
Ветер разносит слухи, хитёр этот ваш Речеуст,
В народе не зря зовётся он за глаза Гнилоуст».
Гоймир:
«Ты выбрал символ страны Светозара – коня коней —
И, убежав от войны, бросил в беде людей.
В обиде царь на тебя, болеет, совсем стал плох,
Думы его гнетут, с болью идёт его вздох.
Речеуст управляет страной, мне тоже то не по нраву,
Он будто чужой, не свой, ворует и рушит державу.
В стране наступил упадок, рушится на куски,
Старый забыт порядок… хочется выть с тоски…»
Гэндальф:
«Ты доложи Теодену, что важную весть мы везём,
А также пришли на подмогу, на помощь к нему идём».
 

* * *

 
Вскоре вернулся Гоймир: «Вас примет великий царь.
Но вы положите оружье. Так приказал государь».
Перевязь сняв с плеча, торжественно и серьёзно
Маг бережно взял свой меч и положил осторожно.
Леголас оставил свой лук, тулы, полные стрел,
Нож и эльфийский клинок, которым умело владел.
 
 
Гном, перевязь сняв со спины, начал разоруженье,
Горка росла у стены, на лицах росло изумленье.
Секира, два топора, метательные ножи,
Перчатки – железные когти, стальные стилеты-шипы.
Маленький щит-наспинник, прочный железный цеп,
Крючья, щипцы, заточник, стальную тонкую сеть.
Гном удивил и друзей, достав небольшой самострел,
Подгорных рук самодел, с кармашком для маленьких стрел.
Леголас изумлённо спросил: «Ты с этим бежал по степи?»
«Ну-да, – услышал в ответ, – не вам же мой скарб нести».
 
 
Два малых эльфийских клинка (хоббитских два меча)
Арагорн сложил у стены, перевязь сняв с плеча.
Став на себя не похож, задумавшись он стоял,
Затем положил свой нож и, меч доставая, сказал:
«Это не просто меч, я не могу с ним расстаться,
Меч – продолженье меня и должен со мной остаться».
Гоймир мягко сказал: «Это всё воля царя.
Так уж он приказал, этим вам милость даря».
Арагорн:
«Мне милость царя понятна, но меч мой судьба возродила.
Андрил – возрождённая молния, потомок клинка Нарсила.
Меч выковал эльф Тельчар во времена Нуменора,
Нарсил стал живой легендой и символ князей Гондора.
Тем самым великим мечом повержен был сам Саурон,
Наследники Элендила память хранят о том.
А я же прямой потомок по крови и праву рожденья,
И знатность, и возраст мой выше царя Теодена.
 
 
Мне воля царя не указ, даже в его стране,
Хоть я уважаю вас, но сам я хозяин себе».
Гоймир:
«Да будь ты хоть князь Гондора, коль сменишь ты Денетора,
Но здесь земля Теодена, а мы из Эорлова рода.
Станем тебе мы врагами, коли не подчинишься,
Здесь же сейчас же с нами насмерть ты будешь биться».
Гимли схватил топор, Леголас подхватил клинок,
Нахмурил глаза Арагорн – к схватке готов был он.
 
 
«Стойте! – воскликнул Гэндальф. – Безумье остановите!
Одумайтесь, други, остыньте, что вы такое творите!
Зло из-за тьмы идёт, и враг посеял раздоры,
Сила его растёт, мрак проникает в поры.
Ждёт он средь нас разногласий, на руку то ему,
Мордор желает всевластья, мир весь пустить ко дну.
Саурон будет смеяться, узнав, что друг друга мы бьём,
Злорадствовать и ухмыляться на троне чёрном своём.
Решенье царя неразумно, но в доме хозяин он,
И нужно ему подчиниться, так надо, поверь, Арагорн».
 
 
Арагорн тяжело вздохнул: «Я подчиняюсь, ладно.
Я здесь положу Андрил, ну что же, надо так надо».
 
 
А Гоймир опять за своё: «Волхв, свой посох оставь.
Прости за пристрастье моё, оружье велел сдать царь».
«Нет, – произнёс Белый Маг, – это уже неучтивость.
Я старый, тяжек мой шаг, так что уж сделай милость.
В старости с палкой хожу, с опорой, мне так удобно,
По разным дорогам брожу, всегда далёко от дома.
Я сяду на это крыльцо и буду ждать Теодена.
Дождусь я его всё равно, ему всё скажу непременно…»
«Кто о чём, – произнёс Арагорн, – а старик о палке своей.
Неужто, славный Гоймир, оставишь его у дверей?»
Гоймир:
«Посох в руках чародея – жезл усиленья силы,
Но… всё же… по сути приказа оружие вы положили.
Послушаю внутренний глас, исполнена воля царя.
Я верю, что вы не враги и не приехали зря.
Ладно да будет так. Можете проходить.
Идите! Вас ждёт государь! Так уж тому и быть».
 
 
Дружинники расступились, глядя на гостей с почтеньем,
Гоймир вскинул вверх руку в знак своего уваженья.
 

CCCLVII

 
В тереме древних царей в полутьме сидел Теоден.
Скорбь поглотила его, тьма забирала в плен.
 
 
Рядом сидели бояре, а стража держала луки.
Медленно царь поднял очи, полные скорби и муки.
Стройная дева Рохана с прекрасным и гордым ликом
Стояла рядом у трона, скромно, в печали тихой.
Так пред друзьями предстала светлая Эовин,
Златоволосая дева, дочь ристанийских равнин.
По левую руку стоял советник царя Речеуст,
Тощий, хитрый-прехитрый, прозванный Гнилоуст.
Гэндальф:
«Неучтиво встречают гостей среди прекрасных степей,
А мы же спешили сюда, скакали к тебе скорей.
Так здравствуй же, царь Теоден, я вновь явился к тебе,
Грядет великая буря в нелёгкой нашей судьбе».
 
 
Старец поднялся с трона медленно и тяжело.
Хворь заползла в его душу, таял рассудок его.
«Приветствий недостоин ты, лишь лихо от тебя.
Везёшь дурные вести, невзгоды вижу я.
Когда вернулся Светозар, обрадовались мы,
Но наш волшебный конь-огонь не признаёт узды.
И в ночь он снова ускакал, тобою околдован,
И вот на нём ты прискакал с дурною вестью новой».
 
 
Тощий советник в чёрном что-то царю прошептал,
Потом, повернувшись к гостям волю царя сказал:
«Справедливые слова, мудрый государь!
В кознях мага уличил наш пресветлый царь.
Нарекаю я его Ластлелл – Горевестник.
Ложь и зло колдун несёт, хитрый Серый Вестник».
Гэндальф:
«Долгие годы служил ты верой и правдой царю,
Что воровал – пустяки, но продал ты честь свою.
Я за тобою следил, ты был в Изенгарде послом
И там продался врагу, продал свой род и дом.
Чем он купил тебя, что ты добровольно с ним?
Вижу, он посулил светлую Эовин…»
Грима:
«Ты лжёшь, волхв Горевестник, Маг Серый, хитрый лжец,
Но ждёт тебя суровый суд и козням всем конец».
 
 
Усмехнулся Гэндальф: «Видно, слово «ложь»
Так к тебе прилипло, что не отдерёшь.
Что же, Грима Речеуст, раньше был ты правым,
Но прозванье Гнилоуст люд даёт неправым.
Что касается меня, раньше был я Серым.
Но недавно стал другим и отныне Белый,
Распахнул накидку волхв, белый цвет одежды
Ослепительно сверкнул, цвет явив надежды.
Посох засветился радужным огнём,
Сила заиграла, заструилась в нём.
 
 
Гнилоуст вскричал страже торопливо:
«Предал нас болван Гоймир! Бейте Митрандира!»
Зазвенела тетива, луки заскрипели,
Стрелы, яростно свистя, в мага полетели.
 
 
Только в Гэндальфа, летя, стрелы не попали,
А, бессильно прошипев, вниз они упали.
«Стойте! – крикнул Белый Маг. – Охладите пыл.
Лучше посмотрите – тать прокрался в тыл».
 
 
Гриме Гэндальф прошептал, только этот шёпот,
Слышен в тереме был всем, словно громкий рокот:
«Коли не предатель – стой себе торчком,
Коли враг коварный – завертись волчком».
Грима трясся и дрожал, серой тенью сжался,
Только перед Светом слабым оказался.
 
 
Завертелся Гнилоуст яростным волчком,
Вскрикнул в дикой злобе и упал ничком.
 
 
Гэндальф к царю обратился: «Тьма просочилась в тебя.
В сердце туман заклубился, ядом душу губя.
Но можно поправить ещё, к свету огонь пробудить,
Искорку духа разжечь и к жизни вновь обратить».
 
 
При полном всеобщем молчанье Гэндальф вновь
                                                                   жезл воздел,
В мягком светлом мерцанье, песню негромко пел:
 

CCCLVIII

 
«Жизнь прекрасна и юна. Пробуждайся ото сна!
Забурлит младая кровь, заструится в жилах вновь.
Прочь, тоска, и прочь, печаль, – устремись мечтою вдаль!
Птицей в небо устремись, к солнцу, к свету обратись!
Из души уйдёт пусть хлад и придут тепло и лад.
Жизнь прекрасна и юна – пробудись же ото сна!»
 
 
Гром за окном раздался, вздрогнули все кругом,
У них на глазах мелькнула битва добра со злом.
 

CCCLIX

 
Словно какая-то тень слетела с чела Теодена.
Словно прогнал ночь день, избавив от тяжкого плена.
Сила к нему возвращалась, былая младая стать.
Глаза обретали ясность, жизнь забурлила опять.
Теоден оглядел всех кругом, и заблестели слёзы,
Он снова страдал, но жил, ушли его тёмные грёзы.
 
 
«Ты был околдован, царь – Гэндальф к нему обратился. —
Слава тебе, государь, снова ты к свету явился.
Теперь ты свободен, мой друг. Вставай, свежий воздух
                                                                                  вдохни.
Разорван морочный круг, к солнцу, на свет иди».
 
 
Вышла вперёд Эовин, в пояс ему поклонилась:
«Славься, великий маг, правда в Рохан явилась».
 
 
Гнилоуст между тем приподнялся, испуганно озирался,
Словно подбитый орк, смотреть на людей боялся.
 
 
Теоден поглядел на Гриму: «Прочь с глаз моих убирайся!
Иди, уходи к Саруману и у него оставайся!
Ты передашь ему, что защитим мы страну,
Ристания будет свободна, не покорится ему!»
Гнилоуст зашипел, как змея (болотной гадюкой
                                                                          точь-в-точь),
Плюнул под ноги царя и быстро выбежал прочь.
Теоден:
«Эовин, дочь сестры, прости… я был совсем не прав.
Худое я начал нести, много чего вытворял…»
Эовин прижалась к нему: «Всё в прошлом, всё хорошо.
Ты думай о благе страны, а сердце отринет зло».
Гэндальф:
«Запомни, мой друг, навсегда – правитель в ответе за всё.
Что делаешь, думай всегда и даже немного ещё.
Но здесь были тёмные чары, ты не вини уж себя,
Нагнал маг дыханье Мары, мрак наслал на тебя.
Но он изменил свой план, верный, но очень длинный.
Пошёл Саруман на таран, на Горград все силы двинул.
А поспешил из-за нас, в последней войне Колец,
Но сильный стал Саруман, времени на обрез.
Не всё я могу сказать, в общем… на ниточке всё.
Надежда совсем тонка, хоть она есть ещё…»
Теоден:
«Что же нам делать? Скажи! Как оборону держать?
С магом как дальше быть, как врагов отражать?»
Гэндальф:
«Коли падёт Горград, великая крепость Рохана,
То на столицу открыт свободный путь Саруману.
Нужно собрать кого есть, вести на подмогу дружину,
Не уступить врагу крепь, великую нашу твердыню.
Но коли сумеем отбиться, то многие из князей
К тебе приведут дружины, и мир наступит скорей».
Теоден:
«Я слушал дурные речи, от льстивых коварных уст,
Умел под меня подлезть этот прохвост Гнилоуст.
Ты же не льстил никогда, самый правдивый вестник,
Но всё же скажу я: да, по праву ты Буревестник».
Гэндальф:
«Вести мои тяжелы, но просто уж время такое.
Так уж, мой друг, извини, враг уже на пороге…
Но если стремишься к свету, то свет придаст тебе силы,
Коли в надежду веришь, то, значит, будем мы живы».
 

CCCLX

 
Гэндальф и Теоден стояли у царских холмов,
Солнечный свет озарял ткань изумрудных лугов.
 
 
«Мой единственный сын Теодред недавно погиб в бою,
И вот я, его отец, здесь у могилы стою.
Родители не должны стоять у могил детей,
Лучше уж смерть принять, в объятья отправиться к ней.
Я был уже там на грани и не был, когда хоронили,
Мысли мои блуждали… в сердце тени входили…»
Гэндальф:
«Мужайся, мой друг, ты царь, твой долг – показать пример,
Ты сильный, ты государь, только в себя поверь.
Есть у тебя и родные: Эомер со своею сестрой.
Любит тебя Эовин, лечила, была с тобой.
А мысли о смерти брось, это всё навь из тьмы.
Заботиться есть о ком… любить средь бедствий войны…
Негоже правителю пасть, дети твои – весь народ.
Не просто даётся власть, ты должен вести свой род»
 
 
Поднялся, кивнул Теоден – он говорить не мог —
И медленно в град пошёл, в свой золотой чертог.
 

CCCLXI

 
Был отдан царский указ, стекалось во двор ополченье,
Строго в назначенный час, без всякого промедленья.
Гонцов разослал Теоден во все уделы страны.
Сбирался Рохан воедино в разгар ужасной войны.
А в управленье столицей поставил царь Эовин.
Она приняла свой долг, хоть ехать хотела с ним.
«С нами князь и Белый Всадник!» – крикнул Арагорн.
Войско подхватило клич – и пронёсся он.
Эовин одиноко стояла, провожая взглядом войска,
На меч опершись руками, тяжко вздохнула она.
 

Крепь

CCCLXII

 
Над войском кружился орёл, вился в выси в поднебесье.
Взор его видел всё: степи, леса и веси.
 
 
Вдали полыхали пожары, на рубежах переправы,
Селенья пожгли враги и захватили заставы.
Ветер нёс запах гари, запах войны и смертей,
Всех убивали орки и не щадили детей.
 

CCCLXIII

 
Звучно рог прозвучал, подъёмный мост опустился,
Дружина въезжала в крепость, помощь пришла из столицы.
Не чаяли люди подмоги и сам Теоден во главе,
Дружина располагалась прямо на главном дворе,
Хоть мало, но лучшие храбры, всадники, богатыри,
Вои – сыны Рохана, на помощь в беде пришли.
 
 
Люди готовились к бою, в чанах кипела смола,
Баллисты у стен стояли, крепость ждала врага.
Семьи укрылись в горах – в пещеры на случай войны,
Раньше свозили припасы, запасы со всей страны.
В громадных природных пещерах – источники чистой воды,
Тропы, подземные реки, выход с другой стороны…
 

CCCLXIV

 
Был тусклый и промозглый вечер, и застучал унылый дождь.
Нёс тучи вдаль могучий ветер, людей бросало в пот и дрожь.
И вдруг на тёмном горизонте весь окоём заполыхал.
Багровым заревом на фронте шли силы зла, их миг настал.
 
 
Земля гудела и дрожала, одна лавина за одной,
Вся даль усеялась врагами, шли толпы тёмною волной.
Сплошным ковром огромной массой, и в лапах факелы
                                                                                     чадят,
В багровом зареве долина, они идут, огни горят.
И видно стаи волколаков, и Варги (орки на волках).
Не счесть полков, не счесть отрядов, они идут, внушая страх.
 
 
Всё в факелах, дыму и чаде, огни, огни и там и тут,
И чей-то глас в тиши сорвался: «Как много. Всё. Они идут».
 

CCCLXV

 
Рога трубят, бьют барабаны, подходит к стенам
                                                                     злобный враг.
Другие орки Сарумана – сам расу вывел Тёмный Маг.
И многие полки людские привлёк обманом Изенгард.
У диких горцев из Дунхарга такой же, как у орков, взгляд.
А орки, все они другие, один в один – как на подбор.
Они здоровые, большие, взор нечисти – жестокий, злой.
Вложил все знания в созданье, той новой орочьей орды.
Другие орки Сарумана – клинки зазубрены, остры.
Огромный рост, клыки большие, хотя глаза как у людей.
И – ужас! – не боятся света, не страшно солнце им теперь
И чёрной магии заклятья – порочной, гнусной, неживой.
Их изнутри не переделать, они черны – черны душой.
Людская сила, рост огромный, идёт свирепый Урукхай,
И ярость ночи, тьмы пречёрной, и сеют хаос и раздрай.
И много флагов над полками, одни у орков и людей,
Что служат магу Саруману. У них он царь и чародей.
На стягах этих белой дланью рука указывает путь.
Знамёна реют над полками – они войной на Хельм идут!
Как власть меняет человека, он ведь великим магом был!
Не зря же стал главой Совета (один из лучших стал таким!).
 

CCCLXVI

 
Подходят к стенам. Без разведки, не разбивая лагерей,
Не посылая предложений, торопит в бой их чародей!
Со стен летят на нечисть стрелы, и насмерть, метко бьют они.
Но враг идёт – всё ближе, ближе… Ох, как же силы не равны!
Подходят. Луки, арбалеты готовы к бою, смерть наслать.
И лестниц много, очень много! Готов с налету крепь
                                                                                 враг взять!
И вот уже злорадно, страшно трубят внизу рога врагов!
Все орки завопили вместе, и будет смертный бой суров!
 
 
Враг, выпустив лавины стрел, пошёл на штурм! Пошёл
                                                                                   на Хельм!
 

CCCLXVII

 
Смерть сея, стрелы полетели, и сотни лестниц там и тут,
Везут баллисты, катапульты, тараны в стены Хельма бьют.
Но ристанийцы не сломились, и стар и млад пошёл на бой,
Кидают камни, храбро бьются и заливают всё смолой.
 

CCCLXVIII

 
Во главе отборных храбров был поставлен Арагорн,
В самый лучший из отрядов отряжён царём был он.
Все друзья пока что целы, хоть и бой идёт суров.
Леголас пускает стрелы, метко целит во врагов.
 

CCCLXIX

 
И Гимли-гном дерётся, в косичках борода,
А пот ручьями льётся от ратного труда.
Хоть гибнет орков много, но силы не равны,
А толпы напирают – глаза как ночь черны.
 

СССLXX

 
Мало было воинов, опытных бойцов,
Битвы многих унесли боя мастеров.
Ристанийцы, люд сплочённый, дружный и единый,
И, понятно, дух силён и непобедимый.
Только дух ещё не всё, мало лишь хотенья.
Чтоб врагов суметь побить, нужно и уменье.
Землепашцы, пекари – люд мастеровой,
Труд их вовсе не военный, мирный и земной.
Кожемяки, гончары за Отчизну встали,
Хоть понятно – никогда и не воевали…
Воеводы из дружины в битву направляли,
И учили, чтоб под стрелы грудь не выставляли.
Только времени мало было – научить войне,
Слишком быстро враг прошёл по родной стране.
 

СССLXXI

 
Но сражаются герои за родную землю,
Истребляя силы тьмы, изгоняя скверну.
Взял простой народ оружье, их не удержать,
Дрались, хоть и не умели бить и убивать.
 

СССLXXII

 
Безрассудны урукхаи, сотни падают во рвы.
Лезут новые на стены, очень силы не равны.
Оборона понемногу, всё же брешь даёт,
Очень много урукхаев, злоба вверх берёт.
Их на стенах больше, больше, опытны, сильны
И умнее мелких орков (длани – силы тьмы).
 

СССLXXIII

 
Орк огромный влез на стену, ристанийца вниз свалил.
Сразу в грудь другому вою чёрное копьё всадил.
А за ним ещё три орка с белой дланью на щитах.
Страшно видеть нечисть злую с злобной яростью в глазах.
Все! Казалось, оборону чёрный враг прорвал совсем,
И ещё совсем немного – крепь падёт, и Хельм затем.
Орк поранил земледельца чёрным загнутым клинком,
Но он раненый, а храбрый – рубит нечисть топором.
Вилами другой роханец со стены врага свалил,
Но дунхаргец волосатый острый меч в него всадил…
Двух сразил огромных орков светлый юноша – боец.
Раненный, он вместе с третьим, бросившись, во рву исчез…
Арагорн сразил громилу, урукхая-вожака,
Полоснул тот по кольчуге, но поранил лишь слегка…
 

СССLXXIV

 
Страшен этот бой кровавый, бой в ночи и орков вой,
Урукхаи Сарумана прорывали ратный строй.
С ними горцы из Дунхарга (общий с белой дланью флаг)
Но ещё не взята крепость, реет ристанийский стяг.
И сражается бесстрашно богатырский ратный полк.
Но везде не успевают, Арагорн от крови взмок.
Вот уж враг прорвался снова, надо защитить успеть.
Бьются храбры очень храбро, но за всем не углядеть.
Вот дунхаргец в тёмных латах, предводитель с бородой,
Искушён в боях кровавых, машет боевой косой.
Двух роханцев поражает, наверху его отряд.
Десять горцев залезают, водрузили с Дланью флаг.
Свистом песню пели стрелы и разили наповал.
Были лучники умелы, орки устилали вал.
Втрое меньше, чем дунхаргец, увернулся от косы,
Гимли, малый гном, ударив, сбросил горца со стены.
Сталь крепка подгорных гномов, кузнецов с глубин закал,
Их не тупятся секиры, в топорах их острота.
Всем известно их оружье, но не только кузнецы:
Доблесть гномов всем известна, славные у них бойцы.
Лучники на верхних башнях помогают сверху всем.
Меткие летят их стрелы там, где трудно уж совсем.
Море горцев, урукхаев, их не сосчитать.
Лезут с яростью на стены крепость штурмом брать.
 

СССLXXV

 
Взрыв раздался страшной силы, яростный разрыв,
Колдовской огонь Ортханка совершил подрыв.
Подготовил Маг войну, собирая силу,
Много магии ужасной, смертоносной было.
Очень мощные заряды: «Волчий громобой»,
Страшный «Гоблинский горючий», «Троллий разрывной».
Вот заряд летит сверкая, искрами шипя,
И за стены льётся пламя, по пути всё жгя.
В башню сразу три влетело, вынесло всё взрывом,
Камни с треском разнесло яростным разрывом.
Жгучим пламенем пронёсся «Волчий громобой»,
Сжёг баллисты у бойниц огненной стеной.
Рухнула стена от взрыва, треснул водосток,
В брешь большую от подрыва рвётся Чёрный полк.
Чёрный полк – из урукхаев, гвардия врага,
Налезают, напирают, яростно визжа.
 
 
Богатырская дружина им навстречу шла,
Схватка, что у стен вскипела, яростной была.
 

СССLXXVI

 
Как вихрь закружился Гоймир, сражаясь двумя мечами,
Смерти обильный пир, орочья кровь под ногами.
В обеих руках по мечу, крутился, как яростный шторм.
Падали орки на камни, смерти давая корм…
 
 
Гимли ему подивился, тот дрался, как Арагорн,
И даже, возможно, получше, мастером сечи был он.
 

СССLXXVII

 
Эомер поскользнулся в крови, на плиты больно упал,
Гном видел: нагнулись два орка, – и что было сил побежал.
Было как в страшном сне, орки клинки опускали,
Но в самый последний миг лапы свои разжали.
Секира сверкнула в ночи, упали огромные орки,
Слетело две орчьих башки, скатившись с покатой горки.
Поднявшись, кивнул Эомер: «Благодарю тебя.
Ты не серчай за то… в ту встречу, тогда зазря…»
Больше сказать не успел, снова полезли орки,
А рядом заряд просвистел, взрыв, полетели осколки…
 
 
Сбоку влетел Арагорн, бился у входа в пролом,
Только и видно, как орков сёк беспощадно он.
Прославленный меч гудел, пылая белым огнём,
Песню победы пел, сила сияла в нём.
«Казад-Дум! – звучал гномий клич, сверкала стальная
                                                                                     секира,
Гремело, но вдруг бой стих, на миг тишина наступила.
 
 
Урухаев – чёрных гвардейцев почти что всех перебили,
Отбросили орков в пролом, камнями его завалили.
 

СССLXXVIII

 
И отбросили врага, камни навалив,
Но огонь повсюду тёк, почернел гранит.
Урукхаи запустили «Пламя Сарумана»
Жгучим пламенем текучим посильней тарана.
 
 
Новый взрыв раздался страшный, рухнула стена,
И полезла в ход открытый новая волна.
Горцы взяли в это время угловую башню
И ревели, гоготали яростно и страшно.
Теоден:
«Всех уводите в пещеры, нам их не удержать,
Входы завалим скалой, отставших не будем ждать».
 

СССLXXIX

 
Встала дружина царя и прикрывала отход,
Доблестно бились герои, свой защищая род.
Эомер придерживал Гимли, в голову ранен был гном,
Камень попал с разрывом, ударив острым углом.
 

СССLXXX

 
Гоймир возглавил отряд, все лучшие, все герои,
Гордо реял их стяг, мечи пропитались кровью.
Эйдир сражался с тремя, двух он успел сразить,
Но орочий лучник в упор в горло его поразил.
Орлик пробитый копьём, на плитах остался лежать,
Но руки его продолжали крепко клинок сжимать.
Сам Гоймир был небом храним, как молния двигался он,
Казалось, что непобедим, но бой был уже предрешён.
Стрелы мечом отбивал, сверкали его мечи,
Казалось, он сам пылал, как яркое пламя свечи.
Он бился за счастье тех, кого прикрывал собой,
За матерей и детей шёл на последний бой.
 
 
В тело вошёл клинок, и воин, охнув, упал,
«Мама!» – как в детстве изрёк и перед Вечным предстал…
 

СССLXXXI

 
Арагорн на другом краю прикрывал отход до конца,
Тяжёлой, усталой рукою кровь утирая с лица.
Во тьме его меч пылал, капала чёрная кровь,
Но сам Арагорн устал, врагов поражая вновь.
Успел он последним в проход, множество орков сразив,
Его занесли за вход, скалою потом завалив.
 

СССLXXXII

 
Арагорн, шатаясь, усталый, поднялся, на ноги встал:
«Смогут ли орки прорваться, огнём разнести крепь скал?»
Теоден:
«Нет, орки сюда не войдут, крепь – крепче
                                                      других горных склонов,
В здешней легенде поют: тут было сраженье драконов.
Всё рушилось, мир кипел, тогда же драконий жар
Пламенем крепь укрепил, сковав монолиты скал.
Здесь древние очень пещеры: «блистающий Агларонд»,
Вода есть, запасы на годы, здесь под защитой народ.
Есть выходы потайные, а главный проход прям в крепь,
И кони нашей дружины могут выехать в степь…
Но плохо, ужасно то, что Крепь – святыня Рохана —
Пала, под властью орков попала под руку мага.
Ристания будет в раздоре, недолго нам ждать конца.
И в Эдорасе вскоре будут его войска…»
Арагорн:
«Так, значит, не будем ждать. На вылазку, в бой пойдём.
Задержим Чёрную рать. И в битве других спасём!»
Теоден:
«Ты прав. Через час выступаем. Пусть семьи останутся
                                                                                    здесь.
А воины выйдут на битву сражаться за правду и честь!
Коль будет кому, то сложат о нашем походе легенды.
Вперёд, сыновья Эорла! Сразимся за мир Средиземья».
 

СССLXXXIII

 
Ни исходе ночи в предрассветной мгле
Зазвучали трубы, песнь неся заре.
И открыли скалы потаённый вход,
И рванулись всадники в яростный наскок.
А за ними ратники. Поспешила рать,
В бой последний шли герои с навью воевать.
 
 
Орки были на привале, не смогли взять в толк:
Что? Откуда взялись кони, богатырский полк?
Урукхаев взяли, кони их смели,
Смяли, истоптали, дальше понесли.
И дунхаргцев у костров взяли там врасплох,
Стрелы настигали горцев, всадников-стрелков…
 
 
Теоден и Арагорн бились вместе рядом,
Орков яростно разили со своим отрядом.
Волколака-вожака Теоден сразил,
Но на миг ослабла хватка, руку он отбил.
Вмиг прорвались через строй два огромных орка
И метнули два копья, метко целясь с бока.
Арагорн сразил обоих, только не успел,
Точно копья полетели, верный взяв прицел.
 
 
Эйнир принял в грудь удар прямо на себя
И погиб на поле бранном, спас собой царя.
Знаменосец пал убитый, горцы подбежали,
Но, сражённые, упали, на земле лежали.
Юный Эльтиор разил, подхватил вверх знамя,
Ветер волосы трепал, яркие, как пламя.
 
 
Но врагов несметно было. Вот, сомкнув ряды,
Копья чёрные подняли, выставив щиты.
Мало всадников осталось, ратников, стрелков,
Снова напирают орки, обходя с боков.
 

СССLXXXIV

 
Солнце ясное взошло, небеса пронзило
И в лучах несло тепло, мир преобразило.
И рога, рога звучали, звали на борьбу,
Грозно всадники скакали к свету поутру.
 
 
Показался Белый Всадник, вниз по склону мчится,
Светозар его несёт быстро, словно птица.
Ярким радужным огнём посох засверкал,
Сила, мощь играла в нём, пламенем пылал.
 
 
Тучи серые ушли, скрылась пелена,
В синем небе солнца лик, пала чар стена.
 
 
Взяли всадники разгон, скачут вниз по склону,
А на стягах белый конь на зелёном фоне.
Ужас орков охватил, солнце их настигло.
Скачут всадники по склону – правда победила.
Заметались урукхаи, солнце их слепило,
Стало яркое для них, жгло, пекло, разило.
 
 
А вдали, где было поле и росла трава,
За одну лишь только ночь встали дерева.
Что за чудо из чудес, что за волшебство?
Как из сказки вырос лес. Что произошло?
Орки, побросав оружье и не приняв боя,
Со всех лап бежали в лес толпами, без строя.
 

СССLXXXV

 
Обезумев, толпы орков бросились сквозь лес,
Лес затрясся, зашумел и ожил вдруг весь.
Горцы, варги, урукхаи, убежав туда,
Сгинули, и не осталось даже и следа.
Ни один не вырвался, не ушёл за Изен,
Лес же с этих пор стоит и людьми был признан.
Стал священным тёмный бор, рос с тех пор он здесь,
И название гласило: «Пограничный лес».