Текст книги "Иосиф Сталин. От Второй мировой до «холодной войны», 1939–1953"

Победы под Сталинградом и Курском

Хотя Ставке не удалось осуществить свои наиболее амбициозные планы, победа под Сталинградом сама по себе была достаточно впечатляющей. Немцы и их союзники по коалиции за время южной кампании 1942 г. потеряли полтора миллиона человек и ничего не приобрели. Через год после начала операции «Блау» немецкие войска стояли на тех же позициях, с которых начинали. Было потеряно почти 50 дивизий, в том числе – вся элитная 6-я армия. В одном только Сталинграде было убито 150 000 немецких солдат. Армии всех европейских союзников Германии, за исключением Финляндии, были полностью разбиты. Это было началом краха для европейских стран «оси» Берлин – Рим – Токио, которая в 1943–1944 гг. полностью прекратила свое существование¹³⁴. Именно поражение гитлеровских войск под Сталинградом вдохновило подъем сопротивления во всех оккупированных Германией странах Европы. Психологический эффект, который это событие произвело на боевой дух войск СССР и его союзников, был просто неоценим. Германия потерпела первое серьезное поражение, и теперь союзникам казалось, что победа непременно будет за ними.

Впоследствии Сталинградскую битву часто называли поворотным моментом войны на Восточном фронте. Под Сталинградом советские войска перехватили стратегическую инициативу и с тех пор больше не упускали ее. После Сталинградской битвы вопрос был уже не в том, могут ли немцы проиграть войну; вопрос был в том, как и когда это произойдет. Если не считать последнюю попытку отыграться под Курском летом 1943 г., с этих пор войска вермахта отступали до самого Берлина.

Современные обозреватели из стран-союзников быстро осознали значение Сталинградской битвы. Британская пресса называла победу советских войск спасением европейской цивилизации¹³⁵. В своей статье в «Washington Post» от 2 февраля 1943 г. Барнет Ноувер сравнивал Сталинградскую битву с величайшими сражениями Первой мировой войны, которые принесли Антанте победу: «Значение Сталинграда в этой войне можно сравнить со значением битвы на Марне, битвы под Верденом и второй битвы на Марне вместе взятых».

В редакторской статье «New York Times» от 4 февраля 1943 г. говорилось: «Сталинград стал местом самой трудной и решительной битвы в этой войне. Развернувшееся там отчаянное сражение, возможно, станет одной из самых значительных битв за долгую историю войн… По своей напряженности, разрушительной силе и трагизму Сталинградской битве нет равных. В ней были задействованы в полной мере силы двух крупнейших в Европе армий, и произойти она могла только в условиях рокового противостояния, охватившего всю землю».

В самом Советском Союзе в то время значение Сталинграда оценивали более сдержанно. Естественно, битву сразу назвали великой победой¹³⁶, однако на этот раз не было торжествующих заявлений о том, что война выиграна. Советское Верховное командование знало: какой бы великой ни была победа, она не оправдывала его надежд на то, что в результате немецкие войска будут обращены в бегство по всему Восточному фронту. Кроме того, советской армии эта победа досталась дорогой ценой: потери были гораздо более серьезными, чем было объявлено официально. Количество советских солдат, погибших за время южной кампании немецкой армии, составляло порядка 2,5 млн. К этому нужно прибавить колоссальные потери, понесенные в 1941 г., не говоря уже о сотнях тысяч человек, погибших на других участках фронта в 1942 г. Более того, Сталин и Ставка считали, что решающий бой – с группой армий «Центр» – еще впереди. Путь на Берлин лежал по относительно короткой центральной линии, проходившей через Смоленск, Минск и Варшаву. И пока эту дорогу преграждали по-прежнему крепкие немецкие войска, уверенности в победе быть не могло.

Когда наступление весны привело к задержке в осуществлении зимней наступательной кампании 1943 г., Ставка начала обдумывать варианты дальнейших боевых действий. В марте – апреле, после ряда совещаний и консультаций, было принято единое решение о том, что в ближайшее время Красная Армия должна оставаться на оборонительных позициях. По-видимому, на решение Сталина принять оборонительную тактику повлияли три основных фактора. Во-первых, он был разочарован тем, что последовавшие за Сталинградской битвой операции не принесли особенного успеха: на самом деле, на некоторых участках фронта (в частности, под Харьковом) Красная Армия даже была отброшена назад. Во-вторых, у Ставки не было достаточного количества резервов, чтобы сразу начать наступательную операцию.

К 1 марта у Ставки в распоряжении было только четыре резервных армии, хотя к концу месяца их количество выросло до десяти¹³⁷. В-третьих, несложно было понять, что следующей целью немцев будет выступ в линии обороны советских войск в районе города Курск, на границе центральной и южной частей фронта. А из этого следовало, что можно подготовиться и отразить атаку немцев, а затем начать контрнаступление. Одним из первых сторонников этой стратегии был Жуков, который 8 апреля написал Сталину: «Противник, понеся большие потери в зимней кампании 42/43 года, видимо, не сумеет создать к весне большие резервы для того, чтобы вновь предпринять наступление для захвата Кавказа и выхода на Волгу с целью глубокого обхода Москвы. Ввиду ограниченности крупных резервов противник вынужден будет… развернуть свои наступательные действия на более узком фронте и решать задачу строго по этапам, имея основной целью кампании захват Москвы.

Исходя из наличия в данный момент группировок против наших Центрального, Воронежского и Юго-Западного фронтов, я считаю, что главные наступательные операции противник развернет против этих трех фронтов, с тем чтобы, разгромив наши войска на этом направлении, получить свободу маневра для обхода Москвы по кратчайшему направлению. Видимо, на первом этапе противник, собрав максимум своих сил… нанесет удар своей орловско-кромской группировкой в обход Курска с северо-востока и белгородско-харьковской группировкой в обход Курска с юго-востока… Переход наших войск в наступление в ближайшие дни с целью упреждения противника считаю нецелесообразным. Лучше будет, если мы измотаем противника на нашей обороне, выбьем его танки, а затем, введя свежие резервы, переходом в общее наступление окончательно добьем основную группировку противника»¹³⁸.

Подчеркивая угрозу для Москвы и одновременно выступая за развертывание на последнем этапе массированного наступления, Жуков действовал на нужные рычаги, чтобы добиться согласия Сталина. По словам начальника Оперативного управления Генштаба, С.М. Штеменко, Сталин отреагировал на предложение Жукова тем, что изменил своему всегдашнему принципу – «не увлекаться прогнозами за противника»¹³⁹.

Он приказал послать запрос мнений командующих фронтами, и когда они ответили примерно то же, что и Жуков, он наконец принял решение готовиться к оборонительной битве под Курском. В полном соответствии с этим решением, в приказе по войскам от 1 мая 1943 г. Сталин говорил о необходимости закрепить успехи зимних сражений¹⁴⁰.

Предположения о том, что следующей целью вермахта станет Курск, подтверждали донесения разведки о планах и приготовлениях немцев¹⁴¹. Собственно, в течение мая поступало несколько докладов с преждевременными данными о том, что немцы собираются начать наступление, в связи с чем Ставка неоднократно посылала боевым командирам сигнал боевой готовности. Но атака все не начиналась, и кое-кто в Верховном командовании решил, что ее не будет вовсе, и что Красная Армия должна взять инициативу в свои руки. Одним из сторонников наступления был генерал Ватутин, который в это время снова командовал Воронежским фронтом. «Проспим мы, упустим момент, – якобы говорил он Василевскому. – Противник не наступает, скоро осень и все наши планы сорвутся. Давайте бросим окапываться и начнем первыми. Сил у нас для этого достаточно»¹⁴². Жукову и Василевскому удалось убедить Сталина запастись терпением и дождаться наступления немцев, однако Верховного главнокомандующего беспокоил ход оборонительных приготовлений, особенно способность Красной Армии выдержать масштабное наступление танковых частей противника. Еще более напряженной ситуацию делали поступившие в июне сообщения от Черчилля и Рузвельта о том, что в Средиземноморье продолжаются боевые действия и на открытие второго фронта во Франции в 1943 г. рассчитывать нельзя¹⁴³.

Наступление немцев под Курском началось 4/5 июля¹⁴⁴. Они планировали срезать Курский выступ одновременными ударами группы армий «Центр» и обновленной группы армий «Юг». Советские войска, попавшие в окружение в результате маневра, предполагалось уничтожить, а линию обороны немцев сократить и объединить. Фактически немцы планировали стратегическую оборонительную операцию, целью которой было нанести Красной Армии урон, перехватить инициативу в центральном секторе и дать вермахту возможность уцелеть в войне на Восточном фронте – по крайней мере, на некоторое время.

Гитлер направил в бой 18 дивизий пехоты, три моторизованных дивизии и 17 бронетанковых дивизий – в том числе большое количество новых танков «Тигр» и «Пантера», превосходивших по мощности все, что имелось в арсенале советских войск. Наступление немцев продолжалось около недели, и его кульминацией стало масштабное танковое сражение 11–12 июля: величайшее за всю Вторую мировую войну сражение, в результате которого каждая из сторон потеряла сотни танков. То, что Красная Армия выдержала атаку немцев, означало, что оборонительная битва выиграна, и теперь Ставка переключилась на наступление. Немцы были отброшены от Курска, а затем атакованы еще в нескольких местах по линии Восточного фронта. 24 июля Сталин официально заявил, что «немецкий план летнего наступления нужно считать полностью провалившимся. Тем самым разоблачена легенда о том, что немцы летом в наступлении всегда одерживают успехи, а советские войска вынуждены будто бы находиться в отступлении»¹⁴⁵. Вскоре контратаки советских войск переросли в общее наступление. В течение нескольких недель войска вермахта были вынуждены отступить к Днепру по широкому фронту. Одними из первых городов, освобожденных Красной Армией в начале августа, стали Орел и Белгород. Их освобождение было отмечено в Москве салютом из 120 орудий, и это был первый из 300 таких артиллерийских залпов, данных по приказанию Сталина за оставшиеся годы войны. Как пишет Александр Верт, началась эра салютов победы¹⁴⁶. В этот же период Сталин стал часто подписывать приказы, в которых отмечал очередную победу советских войск и распоряжался наградить отличившихся командиров. В августе был освобожден Харьков, в сентябре – Смоленск, а в ноябре – Киев. К концу 1943 г. Красная Армия освободила уже половину территории, занятой немцами в 1941–1942 гг. В своей речи в ноябре 1943 г. Сталин подвел итоги военных действий этого года, назвав его «переломным моментом в ходе войны», и это значило, что нацистская Германия теперь стояла перед лицом военной и политической катастрофы.

Сталин и его командование

Главными архитекторами победы в Курской битве были Жуков и Василевский, которые, вместе с Антоновым, заместителем начальника Генштаба, убедили Сталина выждать стратегическую паузу весной 1943 г. Во время Курской битвы Василевскому было поручено координировать действия Воронежского и Юго-Западного фронтов, а Жуков отвечал за Центральный, Брянский и Западный фронты. В то же время Сталин более охотно, чем когда-либо, предоставлял командующим фронтами возможность принимать важнейшие оперативные решения и советовался с ними перед тем, как выбрать курс действий. Например, как пишет Штеменко, Сталин считал, что командующие фронтами во время Курской битвы находились в более выгодном положении, чем Ставка, чтобы судить о том, когда начать переход от оборонительных действий к наступательным¹⁴⁷.

Отношения Сталина с его командованием во время Курской битвы были показательны с точки зрения общей трансформации, произошедшей внутри советского Верховного командования в 1942–1943 гг. Часто говорят, что Сталин стал более охотно прислушиваться к советам профессиональных военных и принимать мнение своих генералов. Мораль этой истории – если верить мемуарам Жукова, Василевского и других – в том, что как раз тогда, когда Сталин начал обращать внимание на мнение своего командования, Красная Армия начала побеждать. Эта немного предвзятая картина, нарисованная генералами Сталина, верна лишь отчасти. На самом деле Сталин и до этого выслушивал советы Верховного командования и часто выполнял их. Однако начиная со Сталинградской битвы кое-что изменилось: он стал больше прислушиваться к советам, сами советы стали лучше и он стал тщательнее им следовать. Советским генералам, так же как и Сталину, с самого первого дня войны пришлось усвоить множество уроков, и только горький опыт поражений сделал их хорошими командирами, а его – хорошим Верховным главнокомандующим. Более того, если поражение делает ошибки более очевидными, победа делает их незаметными. После Сталинградской и Курской битв Верховное командование тоже допускало ошибки и терпело поражения, но ни одна из таких ошибок не привела к катастрофическим результатам и не стала историческим событием. Возможно, именно победа больше чем что-либо другое изменила отношения между Сталиным и его генералами и сделала более сбалансированным взаимодействие его власти и их профессионального опыта. В то же время Сталин по-прежнему осуществлял общее командование и не упускал случая использовать свою власть как в политической, так и в военной сфере.

Впрочем, суть даже не в том, был ли Сталин умнее или глупее своих генералов. Как убедительно продемонстрировал Саймон Себаг-Монтефиоре в своем описании жизни при политическом дворе Сталина¹⁴⁸, одним из источников несокрушимой власти советского диктатора была преданность и стабильность круга его приближенных. Начиная с конца 1920-х и до начала 1950-х гг. состав политической группировки сталинистов, которые правили партией и страной, практически не менялся. Ближайшим соратникам Сталина – Молотову, Кагановичу, Ворошилову, Берия, Жданову, Маленкову, Микояну и Хрущеву – он внушал страх и трепет, он управлял и манипулировал ими, но в то же время, он очаровывал их и подкупал вниманием к их личным нуждам и нуждам их семей. Результатом являлась правящая клика из людей, которые вместе прошли через испытания и которые никогда, даже в самых тяжелых обстоятельствах, не думали о том, чтобы изменить Сталину. Во время войны Сталин создал столь же тесный и преданный круг из своих ближайших военных помощников, и для сохранения этого круга использовал по большей части те же методы. Маршал Рокоссовский, например, в своих мемуарах рисует очень лестную картину личных качеств Сталина как руководителя – особенно в сравнении с Жуковым, с которым у Рокоссовского часто были конфликты. Он пишет, что «внимание Верховного Главнокомандующего означало очень многое для тех, кому оно уделялось. А теплый, отеческий тон подбадривал, укреплял уверенность»¹⁴⁹. Василевский в своих мемуарах также описывает случай во время битвы за Москву, когда Сталин захотел присвоить ему звание генерала. Он отказался, но попросил повысить в звании некоторых из его помощников. Сталин согласился, и они все получили повышение вместе с Василевским. «Это внимание, проявленное к нам, тронуло нас до глубины души, – пишет Василевский. – Уже говорилось, что И.В. Сталин бывал и вспыльчив, и несдержан в гневе, тем более поразительной была эта забота в условиях крайне тяжелой обстановки». Начальник Оперативного управления Генштаба, генерал Штеменко, в своих мемуарах рассказывает историю, которая показывает, что Сталин мог быть очень обаятельным и озорным. Штеменко после оперативного совещания оставил в кабинете Сталина важные карты. Когда он вернулся, чтобы забрать их, Сталин притворился, что их нет, и сказал, что они, наверное, потерялись. Штеменко продолжал утверждать, что он, кажется, их забыл, и тут Сталин достал карты со словами «Нате, да впредь не оставляйте… Хорошо, что правду сказали…»¹⁵⁰. Впрочем, обычно в общении с Верховным командованием Сталин был вежлив и почтителен. Хотя есть примеры записей, где Сталин разговаривает с командующими фронтами достаточно язвительно, в основном в таких случаях он разговаривал деловито и корректно – даже когда ситуация на фронте была катастрофической – и почти никогда не забывал пожелать своим офицерам удачи в их деле. Кроме того, очевидно, что Сталин почти никогда не наказывал своих командиров только за то, что они потерпели поражение. После чистки Западного фронта под командованием Павлова и генералов военно-воздушных сил в 1941 г. состав советского Верховного командования отличался удивительной стабильностью, несмотря на катастрофические события и близость поражения в 1941–1942 гг. За исключением тех, кто был захвачен в плен или погиб в бою, почти все сталинские генералы оставались в своей должности на протяжении всей войны. Как пишет Дэвид Гланц, «вопреки распространенному мнению… состав командования в Красной Армии был намного более стабильным, а перестановки в нем – значительно менее губительными, чем было принято считать – причем не только после ноября 1942 г., но и в первые полтора года войны. Более того, наибольшей стабильностью отличалось командование фронтов, важнейших армий, танковых и механизированных войск, а также, по большей части, войск поддержки с воздуха, артиллерии и противовоздушной обороны… Что еще более важно, в период наибольшей нестабильности командного состава с 1941 по 1942 г. Сталину все же удавалось выявлять и поощрять наиболее одаренных офицеров, которые в два последние года войны привели Красную Армию к победе… Одним словом, большинство маршалов и генералов, которые вели Красную Армию к победе в мае 1945 г., 22 июня 1941 г., когда началась война, уже занимали ответственные должности в звании генералов или полковников. Удивляет то, как много из них, пройдя в 1941–1942 гг. через школу сражений с вермахтом, стали прославленными командирами победоносной Красной Армии 1945 года»¹⁵¹.

Сталин не снимал генералов с должности, если они были верны ему, дисциплинированы и достаточно компетентны. Первые два качества были обязательными для всех офицеров старшего командного состава Красной Армии: они никогда не дослужились бы до таких чинов, если бы не были преданы Сталину и партии и готовы защищать советский строй до последней капли крови. Если по этому поводу и могли быть сомнения, они были устранены в результате довоенных чисток и показательного наказания Павлова и других офицеров в 1941 г. К тому, что касалось компетентности, Сталин подходил более лояльно: он охотно давал преданным ему офицерам лишний шанс доказать, на что они способны. Однако и у его терпения были пределы: даже самый верный соратник, если он проявлял полную некомпетентность, мог быть переведен на менее ответственную должность.

Еще более удивительным было то, как в условиях этой строжайшей системы, основанной на преданности и дисциплине, Сталину удалось собрать на высших уровнях командования Красной Армии такое количество талантливых, творческих людей. В значительной мере это объясняется тем, что Сталин всегда придавал большое значение возможности учиться на собственном опыте, экспериментировать и приспосабливаться к изменяющимся обстоятельствам. И Красная Армия времен Великой Отечественной войны была организацией, в которой большую роль играло самосовершенствование. Опыт командования и боевых действий тщательно и методично изучался и передавался путем документирования и обучения. Структура командования и войск Красной Армии постоянно пересматривалась и несколько раз подвергалась реформированию. Например, крупный механизированный корпус, расформированный летом 1941 г., был восстановлен в 1942 г., получив форму танкового корпуса и армий. Были сформированы также воздушные армии. Были образованы «ударные» армии, целью которых было возглавлять наступление, к армиям, дивизиям и подразделениям были прикреплены закаленные в боях отборные части «гвардейцев». В соответствии с изменением обстановки были изменены названия и границы фронтов, и к концу войны обычным явлением стали сложные и слаженные наступательные операции с участием нескольких фронтов. По мере того как война продолжалась, офицеров Красной Армии все более активно побуждали проявлять инициативу и самостоятельно принимать решения – особенно во время наступления. Постоянно пересматривалась и военная доктрина. Приоритетной стратегией оставалась наступательная, однако разработка концепции, подготовка и осуществление наступательных операций теперь проводились гораздо более тщательно. Постоянно предпринимались интенсивные меры по улучшению эффективности пропаганды в вооруженных силах. Конечно, едва ли можно сказать, что инициатором всех этих новшеств и этого динамичного развития был Сталин, но он руководил всей системой и ее развитием, и без его согласия ничего подобного произойти не могло. Кроме того, именно Сталину Красная Армия обязана еще одним очень важным преимуществом военных лет: он придавал первостепенное значение запасам и резервам. Он называл их одними из «постоянно действующих факторов», которые в конечном итоге должны предопределить исход борьбы с Германией. Неудивительно, что как западные, так и отечественные авторы мемуаров о войне самым выдающимся качеством Сталина как военачальника называют его способность организовать обеспечение Красной Армии материальной частью, необходимой для победы над вермахтом.

Изменение, произошедшее в положении Сталина как военачальника после Сталинградской битвы, было официально выражено присвоением ему в марте 1943 г. звания Маршала Советского Союза. Страна избежала поражения, победа была близка, и теперь можно было смело начать распространение культа личности и в том, что касалось военных действий. С начала 1943 г. в советской прессе все чаще стали появляться статьи, укреплявшие легенду о стратегическом гении Сталина. Впрочем, новое звание было не просто частью пропаганды и политики культа личности. Оно было справедливым отражением улучшения его качеств военачальника и конструктивных отношений, которые сложились у Сталина с его командованием с июня 1941 г. И помимо всего этого, новое звание отражало реальное положение Сталина как верховного главнокомандующего, человека, который играл доминирующую роль в принятии военных решений и был центральным, важнейшим звеном советской военной машины.