Текст книги "Искусство взятки. Коррупция при Сталине, 1943–1953"

Когда следователи весной 1948 г. обнаружили взяточничество в Военной коллегии, вспыхнул скандал, мгновенно охвативший судебные учреждения Москвы. Как свидетельствует переписка, под следствие почти одновременно попали главные судебные инстанции страны – Верховный суд РСФСР и Верховный суд СССР вместе с Московским городским судом.

Сначала прокуратура проследила цепочку взяточничества от московских военных судов к высшему судебному органу г. Москвы -Московскому городскому суду. Он был создан в 1932 г. для рассмотрения дел, поступавших из нижестоящих судов Московской области. Весной 1948 г. на нескольких работников Мосгорсуда дал показания А. Г. Баканов¹⁰. Он назвал трех человек, включая помощника председателя. Те, в свою очередь, показали на председателя Мосгорсуда A. В. Васнева¹¹.

Если движущей силой выискивания взяточничества в военных судах служили «контрреволюционные» дела, касающиеся «измены родине», то главным основанием скандала в Мосгорсуде стали дела о «преступлениях против социалистической собственности», особенно хищениях государственного имущества и, в меньшей степени, спекуляции дефицитными товарами. Сотрудники прокуратуры утверждали, что судьи во время и после войны за подарки и деньги из-под полы выносили чересчур мягкие приговоры расхитителям госсобственности и прочим «опасным» преступникам¹². В послевоенные годы сталинская кампания против расхитителей государственной собственности вызвала повышенное внимание к обжалованию и пересмотру приговоров. Особенно после указа от 4 июня 1947 г. Сталин оказывал огромное давление на суд и прокуратуру, требуя карать расхитителей по всей строгости закона. В первые послевоенные годы режим прямо упрекал суды в том, что судьи не рассматривают преследование хищений госсобственности как настоятельный государственный приоритет. Контуры и масштабы разразившегося скандала нужно понимать именно в контексте этой кампании, которая достигла апогея в 1948 г., после выхода указов от 4 июня.

8 мая 1948 г. генеральный прокурор Сафонов написал секретарю ЦК Кузнецову, что следствие обнаружило «преступную группу» взяточников среди работников Мосгорсуда¹³. В группу входили судьи B. В. Гуторкина, В. В. Обухов и А. А. Праушкина, обвинявшиеся в неоднократном получении взяток¹⁴. Арестованы были также двое судебных секретарей.

Мосгорсуд, по-видимому, представлял плодородную почву для незаконных сделок между судьями и просителями. К августу 1948 г. в ходе следствия по его делу под арестом оказались 49 чел.: 18 обвиняемых в даче взяток, 17 посредников, 4 адвоката и 10 бывших судебных работников, в том числе 5 судей. Судья Гуторкина, к примеру, якобы взяла деньги у нескольких лиц, осужденных за спекуляцию, согласившись пересмотреть назначенные им 5-летние сроки заключения¹⁵. Конечно, уверенным быть нельзя, но, видимо, и Обухов, и Праушкина, и Гуторкина действительно брали взятки, работая в Мосгорсуде в 1943-1948 гг., судя по судебным протоколам и вспомогательным материалам. Все они признали свою вину (на процессах, где многие подсудимые заявляли о невиновности), и, кажется, никто из них не обжаловал приговор, когда имел такую возможность, даже после смерти Сталина, несмотря на хорошее знакомство с процессом обжалования.

Самая любопытная персона в деле Мосгорсуда – судья В. А. Чурсина. Ее арестовали 5 апреля 1948 г. по обвинению в получении взяток за смягчение приговоров по множеству дел¹⁶. Чурсина оказалась ключевой фигурой и катализатором распространения скандала на другие суды. Она родилась в 1909 г., в Мосгорсуде работала судьей в 1938-1946 гг. В 1946 г. была избрана членом Верховного суда СССР. Как рассказала Чурсина следователям, некоторое время после смерти Ленина в 1924 г. она являлась личным секретарем ленинской вдовы Н. К. Крупской.

По словам знавших ее людей, Чурсина была обаятельной, но, как минимум, эксцентричной особой¹⁷. Одни считали ее блестящим, прямодушным юристом, другие – ненормальной и продажной до мозга костей. После ареста в апреле 1948 г. Чурсина созналась в получении более чем 20 взяток в связи с делами, которые попадали в Мосгорсуд в первой половине 1940-х гг. Судя по ее показаниям и показаниям нескольких ее коллег, она мастерски владела искусством взятки. Как рассказала сама Чурсина следователям, работая судьей, она опутала всю Москву тщательно сплетенной сетью неформальных – и весьма выгодных – отношений. Она завоевывала доверие (и заручалась верностью) подчиненных, которых втягивала в свои махинации, устраивая их, например, на лечение к хорошим врачам или доставая для них редкие лекарства. Одна сотрудница сказала, что из-за услуг Чурсиной чувствовала себя связанной по рукам и ногам¹⁸. Чурсина даже к себе на свадьбу пригласила потенциальных взяткодателей. Ради благоприятного решения своих дел те подносили ей роскошные подарки и водили ее в лучшие рестораны Москвы.

Как показывают документы прокуратуры и судебные протоколы, Чурсина в скандале с верховными судами играла ту же роль, что и Баканов в делах военных судов в 1947 г. Она представляла собой определенный «тип», характерный для сталинской правоохранительной системы, – ответственного работника, который злоупотреблял служебным положением, а попавшись, наговаривал на сослуживцев (зачастую абсолютно лживо) в безуспешных попытках выгородить себя и спасти шкуру. Оказавшись под арестом и под прессом следствия, Чурсина стала вовсю сдавать десятки людей, которых знала. Следователи прокуратуры поощряли ее к показаниям на других судебных работников, особенно коллег-судей¹⁹. Прокуратура предназначила ей функцию главного обвинителя старших судей в высших судах Москвы. Следователям больше всего хотелось раскрыть установленные Чурсиной, по ее словам, преступные связи, чтобы получить доказательства существования среди работников важнейших судов столицы сплоченных преступных групп. Она сотрудничала со следствием, подбрасывая ему подробности о ряде якобы коррумпированных судей и других соучастников во взяточничестве. В «Деле верховных судов», в противоположность репрессиям 1930-х гг. против ведущих фигур судебного аппарата, судей никогда не называли «контрреволюционерами» и «врагами народа». О них говорили как о морально разложившихся правонарушителях, продавших совесть и поступившихся честностью, но не как о саботажниках и «вредителях».

Разговоры следователей с Чурсиной на допросах в тюрьме дали понять, что главной мишенью в Мосгорсуде для них служил его председатель А. В. Васнев. Упомянутый как пламенный председатель Московского военного трибунала времен Второй мировой войны в знаменитой книге воспоминаний Виктора Кравченко «Я выбрал свободу», Васнев являлся одним из самых известных судей Советского Союза²⁰. Он родился в 1906 г., в партию вступил в 1930 г., окончив юридический факультет МГУ. В 1938 г. стал судьей Мосгорсуда, где проработал десять лет, и возглавлял этот суд с 1941 г. до своего ареста 14 июля 1948 г. Васнев и его обвинительница Чурсина, по словам обоих, некоторое время были любовниками, когда работали вместе в суде.

Чурсина уверяла, что это Васнев развратил ее морально и профессионально, виня его в своих проблемах и с законом, и с алкоголем²¹. Когда нацистские армии осенью 1941 г. подступили к Москве, Васнев встал во главе военного трибунала столицы, приговаривая к смерти или заключению военных дезертиров, заподозренных шпионов и тех, кто сеял панику²². В конце войны его в числе немногих юристов (вместе с председателем Верховного суда СССР Голяковым и министром юстиции Рычковым) наградили орденом Ленина за «успешную работу… по укреплению революционной законности и охране интересов государства в условиях Отечественной войны»²³.

На основании, в сущности, весьма ненадежных свидетельств прокуратура заявила, будто Васнев на протяжении многих лет неоднократно брал взятки за отмену или смягчение приговоров, в частности по делам о хищении государственного имущества, спекуляции и должностных преступлениях. По словам следователей, ряд директоров магазинов и ресторанов Москвы обращались к Васневу с просьбой о помощи в уголовных делах, касавшихся их самих или их родственников²⁴. Следователи побуждали Чурсину рассказывать – или выдумывать – грязные подробности о судьях Мосгорсуда, особенно о Васневе. Они явно добивались от нее заявлений о моральной деградации судей, а также каких-нибудь деталей насчет преступного сговора судебных работников и всякого рода подозрительных национальных или профессиональных групп.

В показаниях Чурсиной о Мосгорсуде можно увидеть кульминацию нескольких тем, служивших лейтмотивом дел о взяточничестве в верховных судах в те годы: сговора среди судей, сексуальной распущенности и других тяжких моральных прегрешений, национальных групп с особо преступными наклонностями, развращения подчиненных руководством суда.

Летом 1948 г. прокуратура начала в переписке называть Васнева «организатором, возглавляющим в Мосгорсуде группу взяточников»²⁵. Десятистраничная справка, написанная генеральным прокурором Сафоновым 16 февраля 1949 г. для административного отдела ЦК, подытоживает обвинения против Васнева²⁶. Она содержит ряд признаков складывающегося в СССР после войны стереотипного портрета коррумпированного должностного лица. Васнев обвиняется в руководстве «организованной группой членов суда, тесно связанной между собой, которая систематически на протяжении ряда лет за взятки освобождала от наказания уголовных преступников и выносила неправосудные приговоры и решения»²⁷. Он также будто бы развращал подчиненных. По выражению Сафонова – «своими преступными действиями способствовал разложению значительной группы работников Мосгорсуда»²⁸.

Чурсина поведала следователям, что под пагубным влиянием Васнева соблазнилась «легкой и счастливой жизнью». Созданное Васневым окружение увлекло ее на преступный путь. Ей понравились бесплатные угощения и модная одежда в подарок от людей, которые хотели на нее воздействовать, чего она теперь, по ее словам, стыдилась: «Попав в указанное окружение, в атмосферу “легкой жизни”, привыкнув пользоваться услугами и получать подарки, я скатилась в пропасть, возврата из которой не могла найти…»²⁹

На этом обвинения не закончились. Чурсина заявила, будто люди, чьи дела рассматривались в суде, часто предлагали Васневу продукты в подарок или угощали его в ресторанах. Как утверждала прокуратура, Васнев имел обыкновение напиваться с широким кругом лиц, от которых в конечном счете принимал взятки. По словам Чурсиной, взятки Васневу давали не менее сорока человек, включая директора Большого театра. Она рассказала следователям, что Васнев устраивал попойки с дружками в ресторане гостиницы «Москва» (рядом с Красной площадью) даже осенью 1941 г., когда нацистские войска стояли на подступах к столице. Таким образом, прокуратура характеризовала Васнева как труса, которого совершенно не волновали ни партийная этика, ни судьба советского государства, ни жертвы, приносимые солдатами Красной армии³⁰. Отсутствие патриотизма, разгульный образ жизни, общее моральное разложение даже в условиях, когда советские солдаты умирали всего в нескольких километрах от него, стали ключевыми элементами обвинительного нарратива о Васневе.

Еще один главный аспект обвинений касался подозрительного круга связей Васнева. Здесь во всей красе предстают национальные предрассудки следователей (и простых людей, от которых требовали «сигналов»). Обвинительный акт против Васнева гласит, что, когда тот работал председателем суда, преступники, с которыми он имел дело, зачастую являлись представителями национальных меньшинств, в том числе евреями или кавказцами (как правило, грузинами и армянами), активно занимавшимися незаконными делами в сфере экономики³¹. По уверениям Чурсиной, дружки Васнева участвовали в подрывной капиталистической деятельности: к примеру, он взял взятки у двух человек, осужденных за «спекуляцию» дефицитными продуктами, которые они привозили с Северного Кавказа и перепродавали по высоким ценам на рынках Москвы³². Те, у кого Васнев якобы брал взятки, работали в розничной торговой сети, где, по многим свидетельствам, процветала коррупция. Работники розничной торговли, в том числе некоторые директора магазинов, пользуясь доступом к дефицитным товарам (особенно продуктам и напиткам), воровали их и сбывали втридорога на черном рынке. Прокуратура утверждала, что директора магазинов, кафе, ресторанов и складов (многие из них носили еврейские, грузинские и армянские фамилии) старались подружиться с Васневым, чтобы при необходимости откупиться от ответственности за преступления, совершенные ими самими или их друзьями и родными. Когда Чурсину спросили о сообщниках Васнева, она конкретно назвала руководителей семи магазинов и пяти ресторанов в Москве, в число которых входили несколько грузин и армян.

Впрочем, доказательства против Васнева были крайне ненадежны, основываясь главным образом на показаниях Чурсиной. Имеющийся материал в самом деле говорит в пользу позиции Васнева, утверждавшего, что Чурсина его оболгала.

В общем и целом, обвинения против судьи Васнева представляют собой амальгамированный сценарий для эпохи после террора: тут и тайные связи, и демонстративное элитарное потребительство, и опасный подпольный капитализм, и безудержное пьянство, и растущая нелояльность, и угрозы со стороны еврейских и кавказских криминальных сетей – и все это сдобрено немалой дозой великорусского шовинизма, свидетельствующего о межнациональных трениях, которые становились все заметнее в послевоенные годы.

Дело Васнева, таким образом, можно считать прототипом послевоенного сталинистского нарратива о взяточничестве с полным набором сопутствующих обвинений в разложении.

Всего через несколько дней после объявления о вскрытом следствием скандале со взяточничеством в Мосгорсуде, 10 мая 1948 г., министр юстиции СССР Горшенин написал в Управление кадров ЦК Кузнецову драматичное письмо. Он докладывал, что обнаружены свидетельства причастности ряда работников Верховного суда РСФСР, в том числе нескольких судей, к «преступным злоупотреблениям»³³. Это письмо было первым признаком распространения скандала на другие важнейшие суды страны. Верховный суд РСФСР по значимости занимал второе место после Верховного суда СССР. Сафонов информировал Комиссию партийного контроля, что взяточничество и злоупотребление служебным положением в Верховном суде РСФСР «имели весьма широкое распространение»³⁴. Обрисованная прокуратурой картина преступной деятельности нам уже знакома: большая группа работников – судей, работников канцелярии, секретарей, машинисток и юристов, готовивших дела к пересмотру (консультантов), – «организованно» брала или устраивала взятки, пользуясь «нездоровой обстановкой» в суде.

Сафонов указал на главную роль посредников в переходе взяток из рук в руки в Верховном суде РСФСР. Его работники придумывали различные схемы, в которых выступали передаточными звеньями между судьями и просителями, подававшими жалобы в суд: «Преступные элементы, искавшие и находившие пути освобождения от наказания, действовали, главным образом, через посредство адвокатов и всякого рода дельцов, которые в виде промысла занимались посредничеством во взяточничестве, будучи близко связаны с отдельными судебными работниками»³⁵. Посредники, чаще всего судебные секретари и канцеляристы, заключали сделки с родственниками обвиняемых. Как и в случае с Мосгорсудом, почти все просители, обвинявшиеся в даче взяток, были осуждены за хищение государственного имущества или хозяйственные преступления. Под ложным предлогом, будто они представляют собственных родных или знакомых, посредники обращались к судьям или другому старшему персоналу суда с просьбами о пересмотре приговора. Они сами составляли официальные жалобы, а когда суд выносил положительное решение, приносили семье обвиняемого письменное постановление и получали вознаграждение, о котором стороны договаривались предварительно³⁶.

Весной и летом 1948 г. несколько судей Верховного суда РСФСР попали под арест по обвинению в получении взяток. В конечном счете предстали перед судом и были осужены не менее пяти судей, включая П. М. Шевченко, Д. Х. Мурзаханова и Б. Д. Кумехова. Кроме того, в 1950 г. арестовали бывшего заместителя председателя Верховного суда РСФСР С. А. Пашутину (дело Пашутиной обсуждалось в Политбюро, но подробных сведений об этом нет)³⁷. Еще одного заместителя председателя суда, Н. В. Васильева, 19 октября 1948 г. сняли с должности как «недостойного доверия» за то, что якобы знал о коррупции и ничего не делал³⁸.

Председатель Верховного суда РСФСР А. М. Нестеров стал мишенью резкой критики, но уголовное дело на него не завели. 14 августа 1948 г. Р. А. Лопухов вызвал Нестерова в административный отдел ЦК и, несомненно испытывая его, велел исправить огрехи в работе суда. Нестеров ошибки признал и обещал устранить³⁹. 15 июня 1949 г., несмотря на заверения Нестерова, Политбюро отстранило его от должности за плохое руководство и недостаточный контроль над работниками суда⁴⁰. Его обвинили в сознательном игнорировании свидетельств взяточничества и морального разложения среди членов Верховного суда РСФСР. К тому же Нестеров якобы в 1945 г. принял небольшой подарок (три бутылки спиртного) от директора одного спиртового треста. После унизительного отстранения и отказа предоставить другую должность в государственном аппарате, невзирая на неоднократные просьбы взять его куда-нибудь юристом, Нестерова 28 июля 1949 г. исключили из партии⁴¹.

В характеристиках, которые прокуратура давала взяточникам в Верховном суде РСФСР, порой фигурировало их «разложение» благодаря среде, поощрявшей сомнительные поступки и отношения⁴². В обвинениях против сотрудников суда подчеркивалось постоянное пьянство на работе. По словам следователей прокуратуры, руководство суда – председатель Нестеров и его заместители – «культивировало» выпивку и банкеты в судебных кабинетах в рабочие часы. Распущенное поведение было широко распространено среди персонала, создавая атмосферу вседозволенности. Многие обвиняемые по этому делу, как, например, старший консультант суда Попов, рассказывали, как их привели к профессиональному «падению» личные пороки, нашедшие в Верховном суде РСФСР плодородную почву. Попов признал, что опустился до взяточничества в результате пьянства⁴³. По словам следователей прокуратуры, он за много лет ни разу не пришел на работу трезвым, имел связи с людьми, лично заинтересованными в исходе рассматриваемых дел, пил на их деньги и брал взятки⁴⁴.

По мере продолжения следствия в 1948-1949 гг. всплывали новые обвинения в моральном разложении. В справке прокуратуры середины 1948 г. говорится о «фактах разложения среди сотрудников-женщин» Верховного суда РСФСР⁴⁵. 48-летней судье М. Г. Ивановой, арестованной 24 августа 1948 г., ставили в вину «аморальное поведение»⁴⁶. В справке осуждалась ее частная жизнь: с 1935 г. «член Верховного суда РСФСР Иванова состояла в ненормальных половых отношениях и длительное время сожительствовала с сотрудницей Отдела кадров Верховного суда РСФСР Ростовой С. А.» Прокуратура объясняла профессиональные злоупотребления Ивановой сексуальными «отклонениями»: морально развращенная женщина в итоге поступилась и профессиональной честностью, утверждала она в справке. «На почве этих ненормальных отношений» она не смогла отказать любовнице в просьбе вмешаться в дело ее родственника, у которого случились неприятности. На суде (на закрытом заседании) под чудовищным давлением Иванова призналась, что имела сексуальные связи с женщинами. Судьи потребовали от нее назвать поименно всех женщин, с которыми она вступала в «интимные отношения»⁴⁷. Ее вынудили сказать, что еще одна судья Верховного суда РСФСР, Н. П. Киселева (все еще работавшая в суде во время этого процесса), также склонна к однополым связям и у нее есть любовница среди сотрудниц суда (Смирнова). Мало того, по словам следователей, «Киселева сожительствовала не только со Смирновой, но и со многими другими женщинами, не работавшими в Верховном суде»⁴⁸.

Подобная неприглядная смесь обвинений в сексуальных отклонениях, моральной развращенности, профессиональных нарушениях и безудержной жажде личной наживы составляла основу многих нарративов о взяточничестве в высших судах Москвы. Когда следователи прокуратуры писали об этих делах, они часто останавливались на непристойных деталях предполагаемых грехов обвиняемых. Не теряя зря времени, они доводили такую информацию до начальства в ЦК в попытках подтвердить, что судьи и адвокаты, берущие взятки, нечистоплотны и профессионально, и морально⁴⁹.

Предприимчивые судьи и судебные работники, наживающиеся за счет тайной капиталистической деятельности на работе, фигурировали еще в одном расхожем обвинении. В качестве поразительного примера разлагающего влияния «капиталистического сознания» прокуратура привела участие нескольких судей и других работников Верховного суда РСФСР в изощренном мошенничестве, связанном со «спекуляцией» фруктами. Поздней осенью, когда фрукты в северных городах становились величайшей редкостью, сеть торговцев нелегально возила в Москву яблоки из курортного города Сухуми на западном побережье Грузии⁵⁰. В 1945 г. по железной дороге в столицу с помощью грузинских посредников доставили тринадцать с половиной тонн яблок. Большинство фруктов раздали персоналу суда. Но группа сотрудников пустила пять тонн в продажу на московских рынках. Еще больше было продано с наценкой во дворе суда. Прибыль от незаконной продажи поделили между собой судья Верховного суда, другие сотрудники, посредники и директор абхазского совхоза, поставлявшего фрукты. (В документах недостаточно деталей, чтобы полностью понять, что в действительности произошло. Прокуратура, вероятно, раздула ситуацию, а в делах нетипично отсутствуют опровержения и объяснения судебных работников.) Причастных сотрудников обвиняли в том, что они поддались искушению гнусного и беззаконного капитализма, который ухитрился пустить корни даже в суде. Аналогичные нарративы о «падении» алчных должностных лиц, введенных в грех капитализмом, оставались в большой силе на протяжении всего советского периода.

В одном случае, коснувшемся десятков людей, работавших в Москве, судья Верховного суда РСФСР П. М. Шевченко (признавшийся в получении множества взяток) рассказал на процессе, что попал в лапы грузинской криминальной сети в Москве, когда отчаянно нуждался в деньгах на ремонт пострадавшей во время войны квартиры⁵¹. По словам Шевченко, он был «подкуплен» грузинами, которые давали ему большие суммы за помощь в уголовных делах их друзей и родных, обвинявшихся в незаконной торговле из-под полы⁵². Осенью 1946 г. директор винного магазина на улице Горького, грузин, пытавшийся добиться отмены приговора за хищение госсобственности для отца, связал Шевченко с группой своих грузинских товарищей⁵³. Шевченко, не имея денег, взял у директора А. А. Руруа в долг несколько бутылок водки для расплаты с рабочими, чинившими ему поврежденную крышу. С тех пор Шевченко чувствовал себя обязанным Руруа, который оказался главой «сети» грузинских «преступников».

Следователи прокуратуры утверждали, что грузины – работники розничной торговли и директора магазинов, – имевшие отличные возможности для наживы, пользовались помощью Шевченко, когда им грозили неприятности из-за махинаций с дефицитными товарами. Они даже шантажировали его, заставляя улаживать уголовные дела людей, которых знали. Шевченко оставался их марионеткой до своего ареста в 1948 г.⁵⁴ Сам он сказал на суде, что, оказавшись в руках преступников, уже не мог от них вырваться, боясь за себя и родных. Грузины держали его в узде, запугивая и угрожая насилием; милицию, пришедшую его арестовать, он встретил с облегчением⁵⁵. И вновь прокуратура изображала эти связи с грузинами, торгующими по-капиталистически, чудовищной катастрофой.