Текст книги "Шамал. В 2 томах. Т.1. Книга 1 и 2"

– Дью не ло мо, – любезно произнес Гаваллан на кантонском, и Мак-Айвер едва не задохнулся. – Да здравствует революция.

Мулла расспросил чиновника, и они видели, как тот потел и боялся. Наконец юноша, говоривший по-английски, произнес:

– Власти оставляют документ и паспорт у себя, а вы потом объясните еще.

– Мой паспорт останется при мне, – небрежно заметил Гаваллан.

– Власти возьмут. Враги понесут кару. Те, кто нарушает закон – незаконные посадки и прилеты сюда, – понесут исламскую кару. Его превосходительство желает знать, кто на самолете с вами?

– Только мой экипаж из двух человек. Они указаны в манифесте, приложенном к разрешению на посадку. А теперь, будьте добры, мой паспорт и этот документ.

– Власти возьмут. Где вам жить?

Мак-Айвер назвал адрес.

Молодой человек перевел. Вновь последовал горячий спор.

– Я должен вам говорить: теперь ваши самолеты нельзя летать и садиться без разрешения сначала. Все самолеты Ирана… все самолеты теперь в Иране принадлежат государству и…

– Самолеты принадлежат их законным владельцам. Законным владельцам, – сказал Мак-Айвер.

– Да, – с издевкой произнес молодой иранец, – наше исламское государство владельцы теперь. Вам не нравится закон, уходите. Уходите из Ирана. Мы вас тут не просим.

– А, но вы ошибаетесь. Нас, вертолетную компанию S-G, сюда пригласили. Мы работаем на ваше правительство и обслуживаем «Иран Ойл» уже много лет.

Молодой иранец сплюнул на пол.

– «Иран Ойл» компания шаха. Исламское государство владельцы нефти, не чужеземцы. Вы скоро будете арестованы вместе со всеми другими за великое преступление: укража иранской нефти.

– Чепуха! Мы ничего не крали! – возмутился Мак-Айвер. – Мы помогали Ирану вступить в двадцатый век! Мы прине…

– Уходите из Ирана, если хотите, – повторил народный представитель, не обращая на его слова никакого внимания. – Теперь все приказы идут от имама Хомейни, да охранит его Аллах! Он говорит, никаких посадок или взлетов без разрешения. Каждый раз один страж Хомейни летит с каждым самолетом. Понятно?

– Мы понимаем, чт́о вы говорите, – вежливо ответил Гаваллан. – Могу я попросить дать нам это в письменном виде, потому что правительство Бахтияра может не согласиться.

Молодой человек перевел, и раздался взрыв хохота.

– Бахтияра нет, – выговорил иранец сквозь собственный смех. – Этот шахский пес спрятался. Спрятался, понятно? Имам теперь правительство! Он один.

– Да, конечно, – ответил Гаваллан, не поверив ему. – Так мы можем идти?

– Уходите. Завтра приходите к властям.

– Куда… и к каким властям?

– Тегеранским властям. – Снова перевод, и снова все вокруг захохотали.

Мулла сунул паспорт и разрешение в карман и с важным видом удалился. Вооруженные охранники ушли с ним, прихватив с собой потного чиновника. Большинство остальных просто разбрелись кто куда, на первый взгляд безо всякой цели. Несколько человек остались и продолжали их рассматривать, лениво привалившись к стене, покуривая – на плечах у них болтались американские армейские автоматические винтовки. В холле аэропорта было очень холодно. И очень безлюдно.

– А ведь он, знаете ли, совершенно прав, – произнес чей-то голос.

Гаваллан и Мак-Айвер обернулись. Это был Джордж Талбот из британского посольства, невысокий сухонький человек пятидесяти пяти лет в толстом непромокаемом плаще и меховой шапке, похожей на русскую ушанку. Он стоял в дверях таможенного офиса. Рядом с ним высился широкоплечий мужчина лет шестидесяти с бледно-голубыми глазами, седыми усами, седыми же коротко стриженными волосами, одетый как на прогулку: шарф, вязаная шапочка, старый плащ. Оба курили.

– О, привет, Джордж, рад вас видеть. – Гаваллан подошел к нему, протягивая руку. Он знал Талбота много лет, и в Иране, и в Малайе – Талбот работал там до назначения в Иран, – где у S-G тоже было большое предприятие по обслуживанию нефтепромыслов. – Давно ты тут?

– Буквально несколько минут. – Талбот затушил сигарету, рассеянно прокашлялся. – Привет, Дункан! Ну, и как тебе вся эта кадриль, славно, не правда ли?

– Да. О да. – Гаваллан бросил взгляд на второго иностранца.

– А, позвольте представить вам мистера Армстронга.

Гаваллан пожал незнакомцу руку.

– Здравствуйте, – сказал он, гадая, где он видел его раньше и как его звали – эти жесткие глаза и мужественное лицо. Пятьдесят фунтов против гнутой пуговицы, что он из ЦРУ, если он окажется американцем, подумал он. – Вы тоже из посольства? – небрежно спросил он, чтобы выяснить это.

Мужчина улыбнулся и покачал головой.

– Нет, сэр.

Гаваллан заранее навострил уши, но не услышал ни американского, ни английского выраженного акцента. Может быть и тем, и другим, или вообще канадцем, подумал он, с двух слов не разберешь.

– Ты здесь по долгу службы, Джордж? – спросил Мак-Айвер.

– И да, и нет. – Талбот подошел к двери, которая вела наружу, на бетонированную площадку перед зданием аэропорта, где стояла машина Мак-Айвера, уводя их подальше от любопытных ушей. – Вообще-то, едва мы услышали в эфире о вашем летящем сюда самолете, мы… э-э… поспешили сюда в надежде, что вы сможете захватить с собой кое-какие… э-э… депеши для правительства ее величества. Посол был бы крайне признателен, но… ну, мы как раз успели проводить ваш самолет взглядом. Жаль!

– Я был бы рад помочь, чем могу, – так же негромко ответил Гаваллан. – Может быть, завтра? – Он увидел, как его собеседники обменялись быстрым взглядом, и его еще больше заинтересовало, что же тут не так.

– Это возможно, мистер Гаваллан? – спросил Армстронг.

– Это возможно. – Англичанин, установил про себя Гаваллан, хотя и не до конца англичанин.

Талбот улыбнулся, механически кашлянул, даже не заметив этого.

– Вы намерены вылететь, имея или не имея разрешения иранских властей, или официальный документ с визой… или паспорт?

– Я… э-э… у меня есть дубликат официального документа. И еще один паспорт. Я подал заявление на получение запасного совершенно официально, в предвидении как раз такого поворота событий.

Талбот вздохнул.

– Не вполне по правилам, но очень мудро. Да… О, кстати, мне бы очень хотелось иметь копию вашего официального разрешения на посадку.

– Может быть, это не слишком удачная мысль – с официальной точки зрения. Никогда не знаешь, на какой подлог готовы пойти некоторые люди в наше время.

Талбот рассмеялся. Потом сказал:

– Если уж вы… э-э… летите завтра, мы были бы очень признательны, если бы вы любезно захватили с собой мистера Армстронга… Я так полагаю, Эль-Шаргаз будет первым пунктом вашего маршрута.

Гаваллан насторожился.

– Это официальная просьба?

Талбот улыбнулся.

– Официально неофициальная.

– Имея или не имея иранского разрешения, визы или паспорта?

Талбот коротко хохотнул.

– Вы совершенно правильно делаете, что спрашиваете. Я гарантирую, что бумаги мистера Армстронга будут в полном порядке. Как вы справедливо заметили, в наше время просто не уследить за всеми подлогами, на которые решаются некоторые люди, – подчеркнуто добавил он, заканчивая разговор.

Гаваллан кивнул.

– Очень хорошо, мистер Армстронг. Я буду с капитаном Мак-Айвером. Вам самому нужно будет позаботиться о том, чтобы связаться со мной. Самое раннее расчетное время вылета около семнадцати часов, но сидеть ждать вас я не буду. Договорились?

– Благодарю вас, сэр.

Гаваллан опять внимательно вслушался в его ответ, и опять не смог твердо определить акцент.

– Джордж, в самом начале нашего разговора вы сказали про того маленького заносчивого ублюдка, что он был совершенно прав. Прав в чем? Что я теперь должен разыскать и доложиться каким-то эфемерным властям в Тегеране?

– Нет. Что Бахтияр подал в отставку и находится в бегах.

Они оба уставились на него, разинув рот.

– Боже Всемогущий, вы уверены?

– Бахтияр официально подал в отставку пару часов назад и, что очень предусмотрительно с его стороны, исчез. – Голос Талбота звучал мягко и тихо, слова перемежались с выпускаемым сигаретным дымом. – Фактически обстановка вдруг сразу стала весьма чреватой всякими неприятностями, отсюда наше… э-э… острое желание по… э-э… впрочем, бог с ним, со всем этим. Вчера ночью начальник Генштаба генерал Гара-Баги, поддержанный другими генералами, приказал всем войскам вернуться в казармы, объявив, что вооруженные силы отныне сохраняют нейтралитет, оставив, таким образом, их законного премьер-министра беззащитным и отдав государство Хомейни.

– Нейтралитет? – эхом отозвался Гаваллан, отказываясь поверить услышанному. – Это невозможно… невозможно… для них это самоубийство.

– Согласен. Но это правда.

– Господи!

– Разумеется, приказу подчинятся лишь некоторые из воинских частей, другие будут драться, – продолжал Талбот. – На полицию и САВАК этот приказ, естественно, не распространяется. Они не сдадутся, хотя теперь, рано или поздно, они свою войну проиграют. Иншаллах, старина. А тем временем, кровушка по канавам рекой побежит, можете не сомневаться.

Мак-Айвер нарушил молчание.

– Но… если Бахтияр… получается ведь, что все закончилось? Закончилось, – повторил он, приходя в возбуждение. – Гражданской войне конец, и слава богу! Генералы предотвратили настоящую кровавую баню… поголовную резню. Теперь мы все можем вернуться к нормальной жизни и работе. Проблемам конец.

– О нет, любезный мой друг, – ответил Талбот еще более спокойным голосом. – Проблемы как раз только начинаются.

Глава 20

Буровая вышка «Беллиссима». 18.35. Закат был великолепен: окрашенные багрянцем облака у самого горизонта, чистое безоблачное небо, пронзительное сияние вечерних звезд, луна в третьей четверти. Но здесь, на высоте три тысячи семьсот пятьдесят метров, было очень холодно, с востока уж надвинулась тьма, и Жан-Люк лишь с большим трудом разглядел приближающийся 212-й.

– Джанни, летит, голубчик, – крикнул он бурильщику.

Скот Гаваллан заканчивал свой третий за сегодня полет туда-обратно. Все – бурильщики, повара, три кошки, четыре собаки и канарейка, принадлежавшая Джанни Салубрио, – уже были благополучно доставлены на вышку «Роза»: оставались только Марио Гинеппа, который, несмотря на увещевания Жан-Люка, настоял на том, чтобы улететь последним, Джанни, Пьетро и еще два человека, которые занимались закрытием буровой.

Жан-Люк настороженно посматривал на козырек, который время от времени ворочался, отчего у француза бегали мурашки по коже. Когда вертолет вернулся в первый раз, они затаили дыхание, услышав громкий рокот его винта, хотя Пьетро и заверил всех, что это бабушкины сказки, и вызвать лавину может только динамит или высшая сила. И тогда, словно стремясь доказать, что он неправ, козырек сдвинулся снова, совсем чуть-чуть, но достаточно, чтобы вызвать острый приступ дурноты у каждого, кто оставался на буровой.

Пьетро дернул за последний рубильник, и турбины дизельного генератора начали останавливаться. Он устало вытер лицо, оставив на лбу мазок машинного масла. Спина у него ныла, и руки ломило от холода, но скважину они запечатали и обезопасили насколько могли. В стороне над пропастью он увидел вертолет, осторожно заходивший на посадку.

– Поехали, – сказал он остальным по-итальянски. – Больше мы здесь уже ничего не можем сделать. Разве что взорвать эту глыбу дерьма к чертовой матери!

Остальные перекрестились и потянулись к вертолетной площадке, оставив его одного. Он посмотрел наверх, на гребень горы.

– Ты там, ни дать ни взять, живой прямо, – пробормотал он. – Чудище поганое, которому не терпится добраться до меня и моих чудесных скважин. Да только хрен тебе, ублюдок!

Он зашел в маленькую кладовку, где хранился динамит, и взял две приготовленные им гранаты – шесть палок динамита, обернутых вокруг тридцатисекундного взрывателя. Осторожно положил их в небольшую сумку вместе с зажигалкой и коробком спичек на всякий случай.

– Матерь Божья, – незатейливо помолился он, – сделай так, чтобы эти штуковины сработали.

– Пьетро! Эй, Пьетро!

– Иду, иду, времени еще навалом! – Выйдя наружу, он увидел белое как мел лицо Джанни. – Что?!

– Гинеппа… ты лучше сам посмотри!

Марио Гинеппа лежал на спине, дыхание клокотало у него в горле, веки мелко подрагивали. Жан-Люк был рядом с койкой, держа руку на пульсе итальянца.

– Быстро колотится… а то вдруг вообще не могу нащупать, – встревоженно произнес он.

– Марио четыре недели назад прошел полное медицинское обследование. Ежегодное… кардиограмма там, все, что нужно. Очень серьезное. Сказали, он в полном порядке! – Пьетро сплюнул на пол. – Ну, врачи!

– Сглупил он, что решил торчать тут до последнего.

– Он начальник, что хочет, то и делает. Давайте его на носилки, и поехали. – Лицо Пьетро было мрачным. – Тут мы для него все равно ничего не сделаем. Черт с ним, с динамитом, рванем попозже или завтра.

Они аккуратно приподняли Гинеппу, укутали в теплое одеяло, вынесли из трейлера на носилках и пошли по сугробам к поджидавшему их вертолету. Как раз когда они подошли к площадке, гора издала громкий стон. Они посмотрели наверх. Куски снега и льда покатились вниз, набирая вес. Через какие-то секунды все это превратилось в настоящую лавину. Убежать они не успевали, оставалось только стоять и ждать. Грохот нарастал. Снег съехал по склону горы, подхватил дальний трейлер и один из огромных стальных баков с бурильным раствором и рухнул вместе с ними в пропасть. Потом все стихло.

– Mamma mia, – охнул Джанни и перекрестился. – Я уж думал, на этот раз все, конец.

Жан-Люк тоже перекрестился. Теперь козырек выглядел еще более зловеще, тысячи тонн нависли над буровой, часть скалы обнажилась. Струйки снега сбегали вниз беспрерывно.

– Жан-Люк! – Это был Гинеппа. Глаза у него были открыты. – Не… не ждите… динамит сейчас… должны… должны…

Пьетро кивнул:

– Он прав, сейчас или никогда.

– Прошу тебя… я в порядке… Mamma mia, давай сейчас! Я в порядке.

Они заторопились к вертолету. Носилки легли на передний ряд сидений, и их быстро закрепили ремнями. Остальные расселись, пристегнулись, Жан-Люк забрался на левое сиденье кабины и надел наушники.

– Все в норме, Скот?

– В полной норме, старина, – ответил Скот Гаваллан. – Как там Гинеппа?

– Не больно хорошо. – Жан-Люк проверил показания приборов. Все нормально, топлива хоть отбавляй. – Merde! Козырек вот-вот рухнет; будем приглядывать за восходящими и нисходящими потоками, нас скорее всего изрядно потрясет. Allons-y![36]36
  Давайте! (фр.)


[Закрыть]

– Держи. Я настроил их для Пьетро, пока ждал на «Розе». – Скот протянул Жан-Люку запасную пару наушников, которая теперь была соединена с их собственными.

– Передам ему, когда будем в воздухе. Мне тут не по себе. Взлетаем!

Скот тут же прибавил мощности, поднял 212-й над землей, чуть сдал назад, повернул и повис над пропастью. Пока он набирал высоту, Жан-Люк пробрался назад в пассажирский отсек.

– Вот, Пьетро, давай-ка надевай, теперь ты сможешь переговариваться с нами там, в кабине.

– Здорово, вот это здорово. – Пьетро сидел в кресле рядом с дверцей.

– Когда начнем, то ради Бога, моего здоровья и твоей матушки не вывались отсюда.

Пьетро нервно рассмеялся. Жан-Люк проверил Гинеппу, который как будто выглядел получше, вернулся на свое место в кабине пилотов и надел наушники.

– Слышишь меня, Пьетро?

– Si. Si, amico.

Вертолет с натужным рокотом поднимался по кругу. Теперь они были на одном уровне с гребнем горы. Отсюда козырек совсем не казался таким опасным. Их начало слегка покачивать, вверх-вниз, вверх-вниз.

– Поднимись повыше, еще метров на тридцать, amico, – раздался голос Пьетро в наушниках, – и чуть-чуть к северу.

– Понял, Пьетро. Ты теперь за навигатора, – ответил Скот.

Оба пилота сосредоточились. Пьетро показал им место на северном склоне, где взрыв динамита подрежет козырек и создаст лавину, которая пройдет в стороне от буровой.

– Может сработать, – пробормотал Скот.

Они сделали еще один круг, чтобы проверить все еще раз.

– Amico, когда будем над тем местом, зависни над ним метрах в тридцати. Я подожгу запал и брошу динамит. Buono?[37]37
  Хорошо? (ит.)


[Закрыть] – Они слышали, как у Пьетро дрожит голос.

– Дверцу только не забудь открыть, старина, – сухо сказал Скот.

В ответ послышалась длинная тирада итальянских ругательств. Скот улыбнулся; в следующий миг нисходящий поток уронил их на пятнадцать метров, прежде чем он справился с ним. Через минуту они заняли нужную позицию на нужной высоте.

– Хорошо, amico, так держать.

Жан-Люк обернулся посмотреть. В пассажирском отсеке позади них остальные бурильщики завороженно смотрели на Пьетро. Он взял первую связку динамита и пальцами разгладил запальный шнур, чтобы он торчал ровно, мурлыча себе под нос марш из «Аиды».

– Матерь Божья, Пьетро, – выговорил Джанни, – а ты точно знаешь, что делаешь?

Пьетро сжал левый кулак, правую руку с динамитом положил поперек левого бицепса и ответил на вопрос выразительным жестом.

– Приготовьтесь там, впереди, – сказал он в микрофон и расстегнул ремень безопасности. Он еще раз внимательно посмотрел вниз, кивнул. – Хорошо, держите его ровно. Джанни, давай к дверце. Приоткроешь эту дуру чуть-чуть, а я сделаю все остальное.

Вихревые воздушные потоки задирали нос вертолета вверх. Джанни расстегнул свой ремень и подобрался к дверце.

– Давай скорей, – сказал он, сильно нервничая, потом добавил, обращаясь к ближайшему рабочему: – Держи меня за пояс!

– Открывай дверцу, Джанни! – Джанни поднатужился, приоткрыл ее на фут и стал удерживать в этом положении, забыв про больного на носилках. Воздух с ревом ворвался в салон. Вертолет развернуло, дополнительная тяга воздуха от открытой дверцы еще больше мешала Скоту контролировать машину. Пьетро поднял запал и щелкнул большим пальцем по зажигалке. Она не зажглась. Он щелкнул ею еще раз и еще, с каждым разом все более нетерпеливо и обеспокоенно.

– Матерь Божья, ну давай же!

Ручейки пота побежали по его лицу, когда зажигалка наконец вспыхнула. Фитиль зашипел и ожил. Держась одной рукой за сиденье, он наклонился к дверце, борясь с порывами ветра. Вертолет вдруг резко качнуло, и оба они пожалели, что им не хватило предусмотрительности захватить с собой страховочные ремни. Пьетро аккуратно выбросил динамит в дверную щель. Джанни тут же захлопнул дверцу и запер ее. Потом начал ругаться.

– Бомбы пошли! Мотаем отсюда! – приказал Пьетро, стуча зубами от холода, и уселся в свое кресло, пристегнувшись ремнем.

Вертолет тут же пошел вбок и вверх, и Пьетро испытал такое облегчение от того, что дело сделано, что разразился громким хохотом. К нему добавился истерический хохот остальных, и все они радостно прилипли к иллюминаторам и начали обратный отсчет:

– Шесть… пять… четыре… три… два… один! – Ничего не произошло. Смех умолк так же быстро, как и начался.

– Ты видел, как динамит падал, Жан-Люк?

– Нет. Нет, мы тут ничего не видели, – мрачно ответил француз: ему совсем не хотелось повторять маневр еще раз. – Может, он ударился о скалу и запал выскочил. – Про себя же он думал: тупой засранец-итальяшка, даже чертов запал к динамиту нормально прикрутить не может. – Мы проделаем все это снова, да?

– Почему бы нет, – с уверенностью ответил Пьетро. – Запал был в полном порядке. То, что динамит не взорвался, это дело рук дьявола. Да, тут и думать нечего… в снегу такое часто бывает. Много раз. Снег, он как шлюха, никогда не зна…

– Не вали вину на снег, Пьетро, и это было делом рук Божьих, а не дьявольских, – суеверно пробормотал Джанни, осеняя себя крестным знамением. – Клянусь мамой, хватит дьявола поминать, пока мы в воздухе болтаемся.

Пьетро достал вторую связку динамита и внимательно ее осмотрел. Проволока, который были обмотаны палки динамита, нигде не болталась, запал прочно сидел на месте.

– Вот, сам посмотри, все в полном порядке, как и на первой. – Он подбросил связку на руке, потом сильно ударил ею по ручке кресла, чтобы посмотреть, не выпадет ли запал.

– Mamma mia, – охнул один из рабочих, хватаясь за живот, – ты что, совсем рехнулся?

– Это ж тебе не нитроглицерин, amico, – просветил его Пьетро и еще сильнее ударил связкой взрывчатки по ручке кресла. – Вот видишь, все скручено намертво.

– Совсем как моя задница сейчас, – сердито выругался Джанни на итальянском. – Прекрати ты это, ради любви Пресвятой Девы!

Пьетро пожал плечами и выглянул в иллюминатор. Гребень горы снова приближался. Он видел нужное им место внизу.

– Приготовься, Джанни. – Потом – в микрофон: – Еще немного, сеньор летчик, чуть-чуть к востоку. Во, тут и держи… ровнее… а еще ровнее нельзя? Приготовься, Джанни. – Он поднял запал и поднес зажигалку к концу шнура. – Открывай эту долбаную дверцу!

Джанни в раздражении расстегнул ремень безопасности и подчинился. Вертолет качнуло, он вскрикнул, потерял равновесие, привалился всем телом к дверце, открывая ее шире, и вывалился наружу. Но сзади рабочий держал его за ремень на штанах, и Джанни повис в дверном проеме, наполовину снаружи, наполовину внутри; порывы ветра трепали их обоих. Едва Джанни приоткрыл дверцу, Пьетро щелкнул зажигалкой, и запал тут же загорелся, но, увидев, что случилось с Джанни, Пьетро на миг запаниковал, и это его отвлекло. Он тоже инстинктивно выбросил вперед руку, чтобы ухватить Джанни, и пальцы не удержали связку динамита. Все в вертолете с ужасом смотрели, как он ерзал по полу, засунув руку под сиденье, где взрывчатка каталась туда-сюда, весело искря фитилем. Наушники свалились у него с головы. Джанни, едва не теряя сознание от страха, ухватился рукой за край дверного проема и постарался вернуть себя в вертолет, леденея при мысли, что ремень порвется, и проклиная себя за то, что надел этот узенький, который жена подарила ему на Рождество…

Пальцы Пьетро нащупали динамит. Запал плевался, обжигая ему кожу, но боли он не чувствовал. Покрепче ухватив взрывчатку, он, не поднимаясь с пола, вывернулся из-под сиденья, ухватился другой рукой за опору снизу и швырнул динамит и то, что оставалось от запала, мимо Джанни наружу, потом освободившейся рукой ухватил друга за ногу и помог втащить его в вертолет. Другой рабочий захлопнул дверцу, и оба они, Пьетро и Джанни, кучей повалились на пол.

– Уводи машину, Скот, – слабым голосом произнес Жан-Люк.

Вертолет заложил вираж и оставил северный склон в шестидесяти метрах внизу. Какое-то мгновение гребень лежал под ними чистый, сверкающий, неподвижный. Потом раздался мощный взрыв, которого в вертолете никто не услышал и не ощутил. Снег взметнулся вверх и начал оседать. Потом по горам прокатился могучий рев, весь северный склон пополз вниз, лавина обрушилась в долину, срезая все на своем пути, как косой шириной в четверть мили, и остановилась внизу.

Вертолет развернулся.

– Господи, смотри! – воскликнул Скот, показывая рукой вперед. Козырек исчез. Над вышкой «Беллиссима» поднимался лишь чистый пологий склон, вся площадка осталась нетронутой, за исключением трейлера и бака с буровым раствором, которые унесла с собой первая лавина.

– Пьетро! – восхищенно воскликнул Жан-Люк. – Ты… – Он оборвал себя на полуслове. Пьетро и Джанни все еще сидели на полу, приходя в себя. Наушники Пьетро исчезли. – Скот, так они через свои иллюминаторы ничего не увидят. Подберись поближе и повернись, чтобы им было видно!

Жан-Люк в огромном возбуждении пробрался назад в пассажирский отсек и принялся молотить Пьетро по спине, поздравляя его. Сначала все лишь тупо смотрели на него, а потом, разобрав сквозь рев двигателей, что он им кричал, забыли свои страхи и бросились к иллюминаторам. И когда увидели, насколько идеально взрыв устранил нависшую над буровой опасность, разразились приветственными криками. Джанни вдохновенно обнял Пьетро, клянясь ему в вечной дружбе, благословляя его за то, что он спас ему жизнь, спас их всех, спас их рабочие места.

– Niente, caro[38]38
  Не за что, дорогой (ит.).


[Закрыть], – великодушно отвечал Пьетро. – Я же родом из Аосты.

Жан-Люк встал над носилками и мягко потряс Марио Гинеппу за плечо.

– Марио! У Пьетро получилось! Отлично все получилось. «Беллиссима» в полной безопасности…

Гинеппа ему не ответил. Он был уже мертв.