Текст книги "Шамал. В 2 томах. Т.1. Книга 1 и 2"

Он поднял глаза, когда дверь во внутренний кабинет открылась, и какой-то чиновник пригласил одного из ожидающих войти. По имени. Похоже, никакой логики в том, кого и когда вызывали, не было совершенно. Даже во времена шаха принцип «первым пришел – первым обслужили» никогда не соблюдался. Стало быть, все решало влияние. Или деньги.

Талбот из британского посольства договорился для него об этой встрече с заместителем премьер-министра и дал ему рекомендательное письмо. «Извините, старина, даже я не могу выйти на самого премьер-министра, но его заместитель Антазам – славный парень, говорит на хорошем английском, совсем не из этих балбесов-революционеров. Он для вас все устроит».

Мак-Айвер вернулся из аэропорта перед самым обедом и поставил машину как можно ближе к зданию правительства. Когда он предъявил письмо, на английском и фарси, охраннику у главного входа задолго до назначенного срока, тот послал его с другим охранником в другое здание дальше по улице, где его снова долго расспрашивали, а потом направили оттуда на другую улицу вот в это здание, где отсылали из кабинета в кабинет, пока он не оказался здесь, опоздав на час и едва не дымясь от злости.

– А, не волнуйтесь, ага, времени у вас еще много, – сказал, к его облегчению, дружелюбный клерк у двери в приемную на хорошем английском и протянул ему назад конверт с рекомендательным письмом. – Это именно тот кабинет, который вам нужен. Пожалуйста, входите в эту дверь и присаживайтесь в приемной. Министр Киа примет вас сразу же, как только сможет.

– Я не хочу встречаться с ним, – едва не взорвался Мак-Айвер. – У меня назначена встреча с заместителем премьер-министра Антазамом!

– А-а, замминистра Антазам… да, ага, но он больше не входит в правительство премьер-министра Базаргана. Иншаллах, – пояснил молодой человек приятным голосом. – Министр Киа занимается всем, что связано с… э-э… иностранцами, финансами и гражданской авиацией.

– Но я должен настаивать на… – Мак-Айвер замолчал, осознав, что уже слышал это имя, и вспомнив рассказ Талбота о том, как оставшиеся партнеры ИВК посадили этого человека в правление компании с огромным окладом и без всяких гарантий содействия с его стороны. – Министр Али Киа?

– Да, ага. Министр Али Киа примет вас сразу же, как только сможет.

Секретарь был приятным, хорошо одетым молодым человеком в костюме и белой рубашке с голубым галстуком, совсем как в былые дни. Мак-Айвер предусмотрительно вложил в конверт с письмом пешкеш в пять тысяч риалов так же, как в былые дни. Деньги исчезли.

Возможно, все действительно приходит в норму, подумал Мак-Айвер, прошел в другую комнату, уселся на стул в углу и стал ждать. В кармане у него лежала еще одна пачка риалов, и он спросил себя, следует ли ему снова наполнить конверт надлежащей суммой. Почему бы нет, подумал он, мы в Иране, мелким чиновникам нужны малые деньги, крупным чиновникам – большие деньги… извините, пешкеш. Убедившись, что за ним никто не наблюдает, он вложил в конверт несколько купюр большого достоинства, потом добавил еще несколько, для верности. Может быть, этот сукин сын действительно сможет нам помочь – партнерам обычно удавалось заручаться благоволением двора, возможно, им и с Базарганом удался тот же трюк.

Время от времени издерганные чиновники торопливым шагом и со значительным лицом проходили через приемную внутрь, держа в руках какие-то бумаги, потом выходили. Время от времени одного из ожидающих вежливо провожали во внутренний кабинет. Все без исключения проводили внутри не более нескольких минут и выходили с натянутыми или багровыми лицами, кипя от негодования и явно с пустыми руками. Те, что пока ждали, чувствовали себя все более расстроенно. Время тянулось очень медленно.

– Ага Мак-Айвер? – Дверь внутреннего кабинета была открыта, на пороге стоял чиновник и подзывал его рукой.

Али Киа сидел за очень большим столом, на котором не было никаких бумаг. На его лице играла улыбка, но маленькие глазки смотрели жестко, и Мак-Айвер почувствовал инстинктивную антипатию к этому человеку.

– А, министр, как любезно с вашей стороны принять меня, – произнес Мак-Айвер, с трудом надевая личину добродушия и протягивая руку.

Али Киа вежливо улыбнулся и вяло пожал протянутую руку.

– Прошу вас, присаживайтесь, мистер Мак-Айвер. Спасибо, что пришли повидать меня. У вас, я полагаю, есть рекомендации? – По-английски он говорил хорошо, с оксфордским акцентом, куда он перед самой Второй мировой войной приехал учиться в университете по шахскому гранту и где оставался до конца войны. Усталой рукой он махнул чиновнику у двери. Человек вышел.

– Да, оно… э-э… было адресовано заместителю министра Антазаму, но, как я понимаю, его следовало адресовать вам. – Мак-Айвер протянул ему конверт.

Киа извлек письмо, наметанным глазом установил точное число купюр, небрежно швырнул конверт на стол, чтобы показать, что ожидает дальнейших поступлений, внимательно прочел написанное от руки письмо и положил его перед собой.

– Мистер Талбот – почитаемый друг Ирана, хотя и является представителем враждебного нам правительства, – сказал Киа гладким голосом. – Какую именно помощь я могу оказать другу столь уважаемого лица?

– У нас три вопроса, министр. Но сначала, надеюсь, мне будет позволено заметить, как счастливы мы в компании S-G, что вы сочли возможным предоставить нам все преимущества вашего бесценного опыта, войдя в правление компании.

– Мой кузен был так настойчив. Сомневаюсь, что могу помочь, но как угодно Аллаху.

– Как угодно Аллаху. – Мак-Айвер внимательно наблюдал за Киа, пытаясь разобраться, что он за человек, и не нашел объяснений той немедленной антипатии, которую он с большим трудом прятал. – Во-первых, ходят слухи, что деятельность всех совместных предприятий приостановлена вплоть до решения Революционного комитета.

– Вплоть до решения правительства, – резко поправил его Киа. – И что?

– Каким образом это повлияет на нашу совместную компанию, ИВК?

– Сомневаюсь, что это вообще на нее как-то повлияет, мистер Мак-Айвер. Ирану нужны вертолеты для добычи нефти. «Герни Авиэйшн» удрали. Похоже, будущее нашей компании выглядит лучше, чем когда-либо.

Мак-Айвер, тщательно подбирая слова, сказал:

– Но нам уже много месяцев не платили за работы, проведенные в Иране. Все лизинговые платежи по вертолетам мы осуществляли из Абердина, а здесь у нас сейчас задействовано слишком много машин для тех объемов работ, которые у нас есть по действующим контрактам.

– Завтра банки… Центральный банк должен открыться. По приказу премьер-министра… и аятоллы, разумеется. Часть следуемых вам денег, я уверен, поступит в ближайшее время.

– Вы бы не могли дать мне представление о том, какую сумму мы можем ожидать, министр? – В сердце Мак-Айвера затеплилась надежда.

– Более чем достаточно, чтобы… чтобы мы могли продолжать нашу деятельность. Я уже договорился о том, чтобы вы могли вывозить из страны наших людей, как только сюда прибудет их замена. – Али Киа достал из ящика тонкую папку и протянул ему лист бумаги. Это было распоряжение, адресованное иммиграционной службе в аэропортах Тегерана, Абадана и Шираза, беспрепятственно выпускать аккредитованных пилотов и инженерно-технических работников ИВК при прибытии их замены, человека на человека. Распоряжение на фарси и английском было напечатано блекло, но вполне разборчиво, подписано от имени комитета, отвечавшего за «Иран Ойл», и датировано вчерашним днем. Мак-Айвер никогда не слышал о таком комитете.

– Благодарю вас. Могу я также получить ваше разрешение на выполнение нашим 125-м не менее трех рейсов в неделю в течение следующих нескольких недель… разумеется, только до тех пор, пока не восстановится нормальная работа ваших международных аэропортов… для доставки сюда новых смен, запчастей и оборудования, агрегатов для замены и так далее, и, – добавил он как бы между делом, – для вывоза лишних сотрудников.

– Вполне возможно, что такое разрешение может быть дано, – сказал Киа.

Мак-Айвер протянул ему несколько документов.

– Я взял на себя смелость подготовить необходимые бумаги, дабы избавить вас от лишних хлопот, министр, и копии, адресованные авиадиспетчерским службам Киша, Ковисса, Шираза, Абадана и Тегерана.

Киа внимательно прочел верхний экземпляр. Текст был изложен на фарси и английском, простой, ясный и с правильной долей официальности. Его пальцы дрожали. Подписать эти бумаги означало бы для него серьезное превышение своих полномочий, но теперь, когда заместитель премьер-министра впал в немилость, как и его собственный начальник – оба они, как полагали, были уволены со своих постов все тем же таинственным Революционным комитетом, – и когда хаос в правительстве нарастал как снежный ком, он понимал, что должен пойти на этот риск. Абсолютная необходимость для него, его семьи и его друзей иметь быстрый доступ к частному самолету, особенно скоростному реактивному, делал этот риск оправданным.

Я всегда могу сказать, что мой начальник велел мне подписать это, подумал он, стараясь, чтобы его нервозность не проявилась на лице и в глазах. Этот 125-й – дар Божий, как раз на случай, если против меня будут распространяться лживые домыслы. Дьявол забери Джареда Бакравана! Моя дружба с этим базарным псом едва не впутала меня в его изменническую деятельность против государства; я никогда в жизни не давал деньги в долг, не устраивал заговоры с чужеземцами и не поддерживал шаха.

Чтобы держать Мак-Айвера в напряжении, он почти сердито швырнул бумаги на стол рядом с рекомендательным письмом.

– Возможно, что такое разрешение может быть дано. Будет назначен посадочный сбор в размере пятисот долларов за каждую посадку. У вас все, мистер Мак-Айвер? – спросил он, зная, что это не так. Коварный британский пес! Неужели ты думаешь, что можешь обдурить меня?

– Еще всего один момент, ваше превосходительство. – Мак-Айвер протянул ему последний лист бумаги. – У нас три вертолета, которые отчаянно нуждаются в обслуживании и ремонте. Мне необходимо подписанное разрешение на их вывоз, чтобы я мог отправить их в Эль-Шаргаз. – Он затаил дыхание.

– Совсем необязательно вывозить из страны ценные вертолеты, мистер Мак-Айвер. Отремонтируйте их здесь.

– О, я бы отремонтировал, если бы мог, ваше превосходительство, но у меня это просто никак не получится. У нас здесь ни нужных запчастей нет, ни инженеров – и каждый день, когда один из наших вертолетов не находится в работе, обходится партнерам в целое состояние. Целое состояние, – повторил он.

– Конечно же, вы можете отремонтировать их здесь, мистер Мак-Айвер, просто привезите сюда запчасти и инженеров из Эль-Шаргаза.

– Помимо затрат, связанных с вертолетами, у нас еще есть команды людей, которых необходимо содержать и оплачивать. Все это очень дорого. Возможно, мне следует упомянуть, что эти затраты относятся на наших иранских партнеров – это прописано в договоре… обеспечивать все необходимые разрешения на вывоз. – Мак-Айвер продолжал плести свою паутину: – Нам необходимо привести в готовность все имеющиеся единицы оборудования для обслуживания новых контрактов «Герни», если мы хотим, чтобы указ ая… чтобы… э-э… указ правительства о восстановлении объемов добычи нефти действительно исполнялся. Без оборудования… – Он не стал заканчивать предложение и снова затаил дыхание, молясь про себя, что выбрал нужную наживку.

Киа нахмурился. Все, что стоило денег иранским партнерам, теперь оплачивалось отчасти и из его кармана.

– Как быстро они смогут быть отремонтированы и возвращены назад?

– Если мне удастся отправить их в течение пары дней, то две недели. Может быть, больше, может быть, меньше.

Киа опять колебался. Контракты «Герни», если их добавить к существующим контрактам ИВК, вертолеты, оборудование, детали и запчасти стоили миллионы, из которых ему теперь принадлежала шестая часть – без всяких капиталовложений, довольно хмыкнул он глубоко внутри. Особенно когда все предоставляется без затрат, этими чужеземцами! Разрешения на вывоз для трех вертолетов? Он взглянул на часы. «Картье», с драгоценными камнями – пешкеш от банкира, которому две недели назад понадобилось провести полчаса наедине с работающим телексом. Через несколько минут у него назначена встреча с председателем авиадиспетчерской службы, и он смог бы без труда привязать его к этому решению.

– Очень хорошо, – сказал он в восторге от ощущения подобного могущества: крупный чиновник, идущий в гору, способный помочь в реализации нефтяной политики правительства и одновременно сэкономить средства партнеров. – Очень хорошо, но документы на вывоз будут действовать только две недели, плата за разрешение составит, – он на мгновение задумался, – пять тысяч долларов за каждую машину наличными перед ее вывозом, и они должны быть возвращены в течение двух недель.

– Я… мне не удастся вовремя собрать такие суммы наличными. Я мог бы выдать вам вексель или чеки на швейцарский банк… в размере двух тысяч долларов за вертолет.

Несколько секунд они торговались и сошлись на трех тысячах ста долларах.

– Благодарю вас, ага Мак-Айвер, – вежливо произнес Киа. – Пожалуйста, когда будете выходить из кабинета, сделайте расстроенное лицо, чтобы не ободрять тех негодяев, которые ждут в приемной.

Вернувшись в машину, Мак-Айвер достал бумаги и долго смотрел на подписи и официальные печати.

– Это слишком хорошо, чтобы быть правдой, – пробормотал он вслух. 125-й теперь узаконен, Киа говорит, что закрытие совместных предприятий нас не коснется, у нас есть разрешения на вывоз трех 212-х, которые нужны в Нигерии, а девять тысяч триста долларов при их стоимости в три миллиона – более чем справедливая цена! Вот уж не думал, что мне удастся это провернуть! Мак-Айвер, – радостно заметил он, – ты заслуживаешь бокал скотча! Очень большой бокал скотча!

Северный пригород. 18.50. Том Локарт выбрался из разбитого старого такси и протянул водителю двадцатидолларовую бумажку. Его плащ и летная форма были сильно измяты, и он очень устал, был небрит, немыт и чувствовал себя грязным, но радость стоять перед домом, где располагалась его квартира, быть наконец-то совсем близко от Шахразады разом прогнала все это из головы. Редкие снежинки падали вокруг, но он едва замечал их, торопливо входя в дом и поднимаясь по лестнице – нет смысла проверять лифт, он не работал уже много месяцев.

В машине, которую он позаимствовал у одного из пилотов в Бендер-Деламе, горючее кончилось вчера, на полпути до Тегерана: индикатор топлива оказался неисправным. Он оставил ее в каком-то гараже, протолкался в еще один автобус, потом в другой, и, после поломок, задержек и заездов не туда, два часа назад добрался до главной автобусной станции в Тегеране. Помыться было негде, проточная вода отсутствовала, туалеты – обычные вонючие, засорившиеся, засиженные мухами дыры в земле.

Никаких такси ни на стоянке, ни на улицах. Пешком идти слишком далеко. Потом какое-то такси появилось, и он остановил его, хотя оно было почти полным, согласно местным обычаям, распахнул дверцу и влез-таки внутрь, умоляя пассажиров позволить ему разделить с ними машину. Был достигнут разумный компромисс. Они почтут за честь, если он останется, а он почтет за честь заплатить за них всех и выйти последним, и заплатить водителю наличными. Американскими деньгами. Это была его последняя купюра.

Он достал ключи и отпер замок, но дверь оказалась запертой изнутри на засов, поэтому он нажал кнопку звонка, нетерпеливо ожидая, когда горничная откроет ему, – Шахразада сама никогда не подошла бы к двери. Его пальцы барабанили, выстукивая веселый ритм, сердце наполняла любовь к ней. Его волнение подскочило, когда он услышал приближающиеся шаги горничной, звук отодвигаемого засова. Дверь приоткрылась на несколько сантиметров. На него смотрело незнакомое лицо в чадре.

– Что вам нужно, ага? – Ее голос был таким же грубым, как и ее фарси.

Его радость исчезла, оставив в душе тошнотворную дыру.

– Кто вы? – спросил он так же грубо. Женщина попыталась было закрыть дверь, но он просунул ногу в щель и резко распахнул ее. – Что вы делаете в моем доме? Я его превосходительство Локарт, и это мой дом! Где ее высочество, моя жена? А?

Женщина злобно посмотрела на него, потом повернулась, прошлепала назад по его коридору к двери в его гостиную и открыла ее. Локарт увидел внутри чужих людей, мужчин и женщин – и оружие, прислоненное к его стене.

– Что, черт побери, тут происходит? – пробормотал он по-английски и широкими шагами прошел в свою гостиную. Двое мужчин и четыре женщины уставились на него с его ковров, где они сидели скрестив ноги или опершись спиной на его подушки, они ужинали перед камином, в котором весело танцевали языки пламени, если с его тарелок, небрежно расставленных повсюду, скинув обувь, с грязными ногами. Мужчина постарше других годами, ближе к сорока, держал руку на автоматическом пистолете, засунутом за ремень.

Ослепляющая ярость поднялась внутри Локарта, присутствие этих чужаков было отвратительным вторжением и святотатством.

– Кто вы такие? Где моя жена? Клянусь Богом, убирайтесь из м… – Он замолчал. Пистолет смотрел ему прямо в живот.

– Кто вы, ага?

Нечеловеческим усилием Локарт обуздал свой гнев; в груди мучительно ныло.

– Я… я… это… это мой дом… я владелец.

– А, владелец? Вы владелец? – с коротким смешком оборвал его человек, которого звали Теймуром. – Чужеземец, муж этой женщины из семьи Бакравана? Вы… – Пистолет щелкнул, взведенный, когда Локарт приготовился броситься на него. – Не надо! Я умею стрелять быстро и очень точно. Обыщи его, – приказал он второму мужчине, который тут же вскочил на ноги. Человек опытными руками пробежался по Локарту, вырвал у него летную сумку и заглянул внутрь.

– Оружия нет. Руководства для пилотов, компас… вы и есть пилот Локарт?

– Да, – ответил Локарт; сердце бешено колотилось в груди.

– Сядьте вон там! Живо!

Локарт опустился на стул, далеко от огня в камине. Человек положил пистолет на ковер рядом с собой и достал лист бумаги.

– Передайте ему.

Второй мужчина подчинился. Бумага была на фарси. Они внимательно смотрели на него. Локарту понадобилось какое-то время, чтобы разобрать написанное: «Постановление о конфискации. За преступления против исламского государства вся собственность Джареда Бакравана конфискуется, за исключением дома, где живет его семья, и его лавки на базаре». Бумага была подписана от имени какого-то комитета, имени он разобрать не смог, и датирована двумя днями раньше.

– Это… это смешно, – беспомощно проговорил Локарт. – Его… его превосходительство Бакраван был огромным сторонником аятоллы Хомейни. Огромным. Тут должна быть какая-то ошибка!

– Ошибки нет. Его посадили в тюрьму, нашли виновным в ростовщичестве и расстреляли.

Локарт посмотрел на него разинув рот.

– Это… это должна быть ошибка!

– Ошибки нет, ага. Никакой, – сказал Теймур голосом, не лишенным сочувствия; он внимательно наблюдал за Локартом, чувствуя в нем опасность. – Мы знаем, что вы канадец, что вы были в командировке, что вы женаты на одной из дочерей предателя и не отвечаете за его преступления, или ее, если она совершила какие-либо. – Локарт вспыхнул, и рука иранца потянулась к пистолету. – Я сказал «если», ага, контролируйте свой гнев. – Он подождал и не стал поднимать тускло отсвечивавший заботливо ухоженный «люгер», хотя и оставался в полной готовности. – Мы не бестолковое необученное отребье, мы борцы за свободу, профессионалы, и нам передали эту квартиру, чтобы мы охраняли ее для высокопоставленных лиц, которые прибудут позже. Мы знаем, что вы не враг, поэтому сохраняйте спокойствие. Конечно, для вас все это должно быть шоком. Мы понимаем, разумеется, мы понимаем, но мы имеем право взять то, что нам принадлежит.

– Право? По какому праву вы…

– По праву победителей, ага – разве когда-нибудь было иначе? Вам это должно быть известно лучше, чем кому бы то ни было. – Его голос оставался ровным. Женщины холодно смотрели на Локарта. – Успокойтесь. Ваше имущество осталось нетронутым. Пока что. – Он махнул рукой. – Убедитесь сами.

– Где моя жена?

– Мы не знаем, ага. Здесь никого не было, когда мы пришли. Мы пришли сегодня утром.

Локарт едва с ума не сходил от тревоги. Если ее отца признали виновным, пострадает ли семья? Каждый ее член? Погодите минутку! Все конфисковано, «…кроме дома, где проживает семья», разве не так было написано в постановлении? Она должна быть там… Господи, до этого дома немало километров, а у меня нет машины…

Он пытался заставить свой мозг работать.

– Вы говорили… вы говорили, что ничего не тронуто «пока что». Вы хотите сказать, что скоро тронут?

– Мудрый человек оберегает свое имущество. Было бы мудро перенести ваше имущество в безопасное место. Все, что принадлежит Бакравану, останется здесь, но ваши вещи? – Он пожал плечами. – Их вы, конечно, можете забрать, мы не воры.

– А вещи моей жены?

– Ее тоже. Разумеется. Личные вещи. Я же сказал вам, мы не воры.

– Сколько… сколько у меня времени?

– До пяти вечера завтрашнего дня.

– Этого времени мало. Может быть, послезавтрашнего?

– До пяти вечера завтра. Поесть хотите?

– Нет-нет, спасибо.

– Тогда до свидания, ага, только сначала, пожалуйста, оставьте нам ваши ключи.

Локарт почувствовал, как кровь прихлынула к щекам, несмотря на его самообладание. Он достал ключи, и второй иранец, сидевший ближе, забрал их.

– Вы сказали, высокопоставленные лица. Какие высокопоставленные лица?

– Высокопоставленные лица, ага. Эта квартира принадлежала врагу государства; теперь она стала собственностью государства для любого человека по усмотрению государства. Извините, но вы, конечно, понимаете.

Локарт посмотрел на него, потом на второго мужчину, потом снова на него. Усталость навалилась, пригибая к земле. И чувство беспомощности.

– Я… э-э… прежде чем уйти, я хотел бы переодеться и… и побриться. О’кей?

Помолчав секунду, Теймур кивнул.

– Да. Хасан, отправляйся с ним.

Локарт вышел из гостиной, ненавидя его, ненавидя их всех и все, что сейчас происходило с ним. Хасан вышел за ним следом. Локарт прошел по коридору в свою комнату. Все было на своих местах, хотя шкафы стояли открытыми, и ящики комода были выдвинуты, и в комнате висел запах табачного дыма, но не было следов ни поспешного бегства, ни насилия. Кроватью кто-то пользовался. Соберись и составь план действий. Я не могу. Хорошо, тогда побрейся, прими душ и переоденься, а потом отправляйся к Маку, до него тут недалеко, туда ты сможешь дойти пешком, и он тебе поможет, одолжит тебе денег и машину, и ты найдешь ее в доме ее семьи – и не думай о Джареде, просто не думай.

Недалеко от университета. 20.10. Ракоци подвинул масляный светильник поближе к кипе бумаг, дневников, папок и документов, которые он украл из сейфа на верхнем этаже американского посольства, продолжая их сортировать. Он был один в маленькой комнате, сдававшейся внаем, одной из многих таких же комнаток в этом кроличьем садке, предназначенных в основном для студентов, – ее снял для него Фармад, студенческий лидер Туде, которого убили в ночь беспорядков перед университетом. Комнатенка была убогой, без отопления, просто кровать, шаткий стол со стулом и одно крошечное окошко. Стекла в окне были в трещинах и наполовину прикрыты картонками.

Он громко рассмеялся. Так много достигнуто и такой малой ценой. Он отлично все спланировал. Наш отвлекающий бунт перед воротами посольства был разыгран как по нотам – потом внезапная стрельба с крыш зданий напротив, мгновенная паника, они быстро сломали ворота и хлынули на территорию – наши единственные противники, морские пехотинцы, были вооружены только дробовиками, да и то получили приказ не стрелять, – времени как раз достаточно, чтобы успеть до появления сторонников Хомейни, которые появятся, чтобы прекратить беспорядки и убить или захватить нас. Под прикрытием шума и неразберихи, бегом за дальнюю стену здания, ударом ноги выбить дверь черного хода, пулей вверх по лестнице, пока мои ребята снаружи добавляли хаоса, стреляя в воздух, – осторожно, чтобы никого не убить, но создавая много шуму и вызывая нескончаемые вопли. Одна лестничная площадка, потом другая, потом бегом по коридору, крича на ходу американцам, двум пожилым женщинам и одному молодому человеку: «На пол, все на пол, или вас всех поубивают!»

Они лихорадочно подчинились, как и все остальные, – я не виню их: нападение было внезапным, застало их врасплох, безоружными; паника была посеяна умело. Наконец спальня. Там никого, кроме слуги-иранца, прикрывшего голову руками и наполовину залезшего под кровать. Взорвать сейф – дело нескольких секунд, содержимое – в большую сумку, потом бегом прочь, вниз по лестнице, прыгая через три ступеньки, потом нырок в возбужденную толпу. Ибрагим Кияби с остальными прикрывали меня, отход выполнили безукоризненно, все задачи выполнены.

На источника это должно произвести впечатление, снова подумал он, можно не сомневаться, что я получу майора, отец будет так мной гордиться.

– Клянусь Аллахом и Его Пророком, – непроизвольно вырвалось у него, когда новая волна ликования прокатилась по нему, – он даже не заметил, что заговорил вслух. – Никогда еще я не испытывал такого удовлетворения.

Он радостно вернулся к работе. Пока что сейф не подарил ему никаких сокровищ, но много документов о работе ЦРУ в Иране, несколько личных резиновых печатей посла, одну шифровальную книгу, которая могла оказаться особенной, частные счета, немного недорогих украшений, несколько древних монет. Ничего, думал он. Еще целую кучу всего предстоит просмотреть, дневники и личные бумаги.

Время текло для него легко. Скоро сюда придет Ибрагим Кияби, чтобы обсудить Марш женщин. Он хотел знать, как его можно будет сорвать, чтобы продвинуть дело Туде и навредить Хомейни и шиизму. Хомейни – вот настоящая опасность, подумал он, единственная опасность. Этот странный старик, он и его гранитная твердость. Чем быстрее он предстанет перед лицом Бога, Которого Нет, тем лучше.

Струя морозного воздуха проникла в комнату через разбитые стекла окна. Он не обратил на нее внимания. Ему было тепло в кожаной куртке, свитере, рубашке и майке, в шерстяных носках и крепких ботинках. «Всегда следи за тем, чтобы у тебя были хорошие носки и обувь, на случай если придется убегать, – говорили ему наставники. – Всегда будь готов бежать…»

Он с усмешкой вспомнил, как убежал от Эрикки Йокконена, заведя его в лабиринт улочек и оторвавшись от него возле Дома смерти прокаженных. Я уверен, что однажды мне придется убить его, подумал он. И его жену, эту кошку из преисподней. Как быть с Азадэ? Как быть с дочерью Абдоллы-хана, Абдоллы Жестокого, который, хотя и остается ценным двойным агентом, становится слишком заносчивым, слишком независимым и слишком значительным для нашей безопасности? Да, но сейчас я бы хотел, чтобы оба они, и муж, и жена, были снова в Тебризе, делая то, что от них требуется. Что до меня, я бы желал снова отправиться в отпуск, снова приехать домой, снова почувствовать себя в безопасности, снова стать Игорем Мзитрюком, капитаном КГБ, очутиться дома с Делорой, обнять ее на нашей великолепной кровати с самыми лучшими простынями из Ирландии, увидеть ее искрящиеся зеленые глаза, почувствовать под рукой нежную кожу, наслаждаться ее неземной красотой. Еще всего семь недель, и наш первенец появится на свет. О, надеюсь, что это сын…

Вполуха – как всегда, б́ольшая часть его слуха была настроена на то, чтобы уловить опасность, – он услышал крики муэдзинов, призывавших к вечерней молитве. Он начал убирать бумаги с маленького стола. Очень скоро Ибрагим Кияби будет здесь, и молодому человеку совсем не нужно видеть то, что его не касается. Все быстро исчезло в его дорожной сумке. Он поднял половую доску и опустил сумку в пустое пространство под ней, где также лежал заряженный запасной пистолет, аккуратно завернутый в клеенку, и полдюжины осколочных гранат британского производства. Немного сухой грязи скатилось в щели, и теперь его тайник был совершенно незаметен. Он отрегулировал масляный светильник так, чтобы горел только самый кончик фитиля, и распахнул занавески. Внутри на подоконнике намело немного снега. Ракоци удовлетворенно опустился на стул и начал ждать. Прошло полчаса. Обычно Кияби не опаздывал.

Потом он услышал шаги. Ракоци достал пистолет и навел его в сторону двери. Условный стук был выполнен безукоризненно, тем не менее отперев дверь, он скользнул в засаду к стене, где было относительно безопасно, прежде чем распахнуть дверь, готовый разнести противника в клочья, если бы это оказался противник. Но это был Ибрагим Кияби, закутавшийся от холода и довольный тем, что добрался сюда.

– Извини, Дмитрий, – сказал он, притопывая, чтобы стряхнуть снег с обуви; немного снега лежало на его курчавых черных волосах, – но автобусы почти перестали существовать.

Ракоци запер за ним дверь.

– Пунктуальность очень важна. Ты хотел знать, кто был тот мулла в вертолете в Бендер-Деламе, когда убили твоего отца, несчастного человека. Я узнал для тебя его имя. – Он увидел, как вспыхнули глаза молодого человека, и скрыл улыбку. – Его зовут Хусейн Ковисси, и он мулла Ковисса. Ты знаешь этот город?

– Нет-нет, я никогда там не был. Хусейн Ковисси? Хорошо, спасибо.

– Я о нем кое-что выяснил для тебя. Он представляется фанатиком-антикоммунистом, фанатичным сторонником Хомейни, но на самом деле он тайный агент ЦРУ.

– Что?

– Да, – кивнул Ракоци, его дезинформация была отменно обоснована. – Он провел несколько лет в США, его туда отправил шах, он свободно говорит по-английски, и его тайно завербовали, когда он был студентом. Его антиамериканизм такой же фальшивый, как и его фанатичность.

– Как тебе это удается, Дмитрий? Как ты узнаешь так много и так быстро, без телефонов, телексов, вообще без всего?

– Ты забываешь, что наши люди есть в каждом автобусе, каждом такси, грузовике, деревне, на почте. Не забывай, – добавил он, искренне веря в это, – не забывай, что народные массы на нашей стороне. Мы и есть народные массы.

– Да.

Он прочел нетерпеливое рвение в глазах молодого человека и понял, что Ибрагим как орудие был выбран правильно и готов.

– Мулла Хусейн приказал «зеленым повязкам» расстрелять твоего отца, обвинив его в том, что он шпион и пособник чужеземцев.

Лицо Кияби стало белым как снег.

– Тогда… тогда я хочу, чтобы он был мой. Он мой.

– Его следует оставить профессионалам. Я договорюсь о…

– Нет. Прошу тебя. Я должен отомстить.

Ракоци притворился, что раздумывает, пряча улыбку удовольствия. Хусейн Ковисси уже некоторое время был намечен к переходу в небытие.