Текст книги "Шамал. В 2 томах. Т.1. Книга 1 и 2"

– Я слышал. Да, я слышал.

– Иншаллах, ага, иншааллах, но какие преступления мог совершить наш хозяин? Иншаллах, что на него пал выбор, ин…

– Иншаллах. Пожалуйста, передайте ее высочеству… Шахразада, прекрати это! Ну же, дорогая, – сказал он по-английски: ее стоны сводили его с ума. – Прекрати! – Потом слуге на фарси: – Пожалуйста, попросите ее высочество принять меня.

– О да, я попрошу, ага, но ее высочество не откроет мне дверь, и не ответит мне, и не примет вас, но я немедленно пойду и выполню ваше пожелание. – Он повернулся, чтобы уйти.

– Погодите. Где все?

– Кто, ага?

– Семья? Где остальные члены семьи?

– А, семья. Ее высочество у себя, госпожа Шахразада здесь.

Локарт снова почувствовал, как ее стоны подстегивают его гнев.

– Я имел в виду, где его превосходительство Мешанг и его жена и дети, и сестры моей жены, и их мужья?

– Где же им еще быть, как не у себя дома, ага?

– Тогда сообщите его превосходительству Мешангу, что я вернулся, – распорядился Локарт. Мешанг, старший сын, и его семья были единственными людьми, постоянно проживавшими здесь.

– Непременно, ага. На все воля Аллаха, я сам немедленно отправлюсь на базар.

– Он на базаре?

Старик кивнул:

– Разумеется, ага, сегодня вечером он там, он и его семья. Теперь он хозяин, и ему надлежит вести дела. На все воля Бога, ага, теперь он – глава дома Бакраван. Я отправлюсь немедленно.

– Нет, пошлите кого-нибудь. – Базар был рядом, выполнить его просьбу было нетрудно. – Есть кто-нибудь… Шахразада, Шахразада, прекрати! – грубо сказал он, но она как будто не слышала его. – Есть в доме горячая вода?

– Должна быть, ага. Печь у нас очень хорошая, только она не разожжена.

– У вас нет солярки?

– О, солярка должна где-то быть. Вы хотите, чтобы я проверил?

– Да, пожалуйста, разожгите печь и принесите нам что-нибудь поесть и чаю.

– Непременно, ага. Что бы его превосходительству хотелось покушать?

Локарт с трудом сохранял здравомыслие, всхлипывания Шахразады толкали его за грань самообладания.

– Что угодно… нет, рис и хореш, хореш с курицей, – поправился он, назвав обычное блюдо, которое легко приготовить. – Куриный хореш.

– Как пожелаете, ага, только повар весьма гордится своим умением готовить куриный хореш, и у него уйдет несколько часов, чтобы приготовить его к вашему удовлетворению. – Старик вежливо ждал, переводя взгляд с Локарта на девушку и обратно.

– Тогда… тогда, о господи, пусть будут просто фрукты. Фрукты и чай, любые фрукты какие есть… – Локарт больше не мог этого выносить, он подхватил Шахразаду на руки, поднялся с ней по лестнице и прошел по коридорам в комнаты, которые они обычно занимали в этом трехэтажном, с плоской крышей доме, похожем на дворец, богатый, с бесконечным лабиринтом комнат. Он открыл дверь и захлопнул за собой.

– Шахразада, послушай меня… Шахразада, послушай! Да послушай же, ради всего святого!

Но она лишь приникла к нему всем телом, постанывая и бессвязно бормоча. Он отнес ее в душную внутреннюю комнату с плотно закрытыми окнами и ставнями и заставил ее сесть на неубранную кровать, потом метнулся в ванную, которая была вполне современной, – то есть почти все тут было современным, кроме туалета.

Горячей воды нет. Холодная течет и, кажется, не слишком грязная. Он нашел несколько полотенец, намочил их и вернулся в комнату. В груди поселилась ноющая боль, он понимал, что плохо представляет, что ему делать. Шахразада сидела там же, где он ее оставил. Он попытался вытереть ей лицо, но она стала сопротивляться и начала рыдать в голос, от чего стала еще уродливее. С уголков губ вниз потянулись ниточки слюны.

– Шахразада… Шахразада, милая моя, ради всего святого, родная… – Он обнял ее, прижал к себе, но ее ничто не трогало. Только стоны постоянно слетали с ее губ, толкая его все ближе и ближе к опасному краю. – Возьми себя в руки, – громко, но беспомощно произнес он и поднялся, но ее руки уцепились за его одежду и постарались притянуть его назад.

– О Боже, дай мне силы… – Он увидел, как его рука хлестнула ее по лицу. На мгновение стоны прекратились, она, не веря, уставилась на него, потом ее глаза опять затянуло пеленой, бессвязное бормотание возобновилось, пальцы снова заскребли по его одежде. – Боже, помоги мне! – пробормотал он и начал бить ее наотмашь по лицу, все сильнее и сильнее, отчаянно пытаясь, чтобы удары были сильными, но не слишком, потом ткнул ее лицом в постель и начал с размаху хлестать ее по ягодицам, пока не заболела ладонь, и вся кисть, и тут же он услышал вопли, настоящие вопли, а не тупое, жалобное причитание:

– Томмиииии… прекрати, о Томмииии, прошу тебя, перестаааань… Томми, мне больно, за что, что я сделала? Клянусь, я ни о ком не думала, ни о ком, о Томми, пожалуйста, не наааадоооо…

Он остановился. Пот заливал ему глаза, рубашка промокла насквозь, и он, тяжело дыша и пошатываясь, отступил от кровати. Она корчилась от боли, ягодицы багровели, багровели и щеки, но ее слезы теперь были настоящими слезами, и ее глаза стали ее собственными глазами, и мозг – ее собственным мозгом.

– О Томмииии, мне больно, так больно, – всхлипывала она, как ребенок, которому дали ремня. – За чтооо? За чтооо? Клянусь, я люблю тебя… Я ничего не сделала… ничего, что… что причинило бы тебе боль и заставило бы… заставило бы тебя сделать больно мне… – Мучаясь от боли и стыда, что так разгневала его, не понимая причины, зная лишь, что она должна помочь ему выбраться из паутины ярости, Шахразада сползла с кровати и рухнула у его ног, сквозь слезы умоляя его о прощении.

Слезы вдруг прекратились, когда реальность хлынула в ее сознание, и она подняла на него глаза.

– О, Томми, – беспомощно проговорила она. – Отец мертв… его убили… убили «зеленые повязки»… убили…

– Да… да, дорогая, я знаю, о, я знаю… мне так жаль…

Он поднял ее на ноги, и его слезы смешались с ее слезами, и он крепко прижал ее к себе, и дал ей сил от своей силы, и излечил ее так же, как она дала ему сил от своей силы и излечила его. Потом они беспокойно уснули, иногда просыпаясь, но снова мирно погружаясь в сон, вбирая в себя жизнь, и пламя масляных светильников отбрасывало добрые тени. Перед самой полуночью Локарт проснулся. Ее глаза смотрели на него. Она осторожно придвинулась, чтобы поцеловать его, но острая боль остановила ее.

– О, ты в порядке? – Его руки тут же обвились вокруг нее.

– Ой, осторожнее… извини, да… это… – Болезненно сморщившись, она попыталась заглянуть себе за спину, потом заметила, что вся ее одежда грязная. Лицо скривилось в гримасе. – Ух, эта одежда, пожалуйста, извини меня, дорогой… – Она неуклюже встала и сорвала ее с себя. Морщась от боли, Шахразада подняла с пола влажное полотенце и начисто вытерла лицо и расчесала волосы. Потом, подойдя ближе к свету, она увидела, что один глаз у нее уже чуть-чуть потемнел, а ягодицы покрывали багровые синяки. – Пожалуйста, прости меня… что я сделала… чем я оскорбила тебя?

– Ничем, ничем, – торопливо заверил он ее, ужасаясь, и рассказал, в каком состоянии он ее нашел.

Она тупо смотрела на него.

– Но… ты говоришь, что я… я ничего такого не помню… только… помню только, как меня били.

– Мне так жаль, но мне больше никак не удалось бы… прости меня.

– О, а мне не жаль, теперь не жаль, мой милый. – Стараясь вспомнить, она вернулась к кровати и легла ничком. – Если бы не ты… На все воля Бога, но если я была, как ты говоришь… странно, и я ничего не помню, совсем ничего с того момента, когда я… – Ее голос вдруг надломился, потом она продолжила, стараясь быть мужественной: – Если бы не ты, я, наверное, потеряла бы разум навсегда. – Она придвинулась к нему и поцеловала. – Я люблю тебя, возлюбленный мой, – сказала она на фарси.

– Я люблю тебя, возлюбленная моя, – ответил он, завороженный.

Помолчав мгновение, она произнесла странным голосом:

– Томми, я думаю, то, что свело меня с ума… я видела отца… видела его вчера, позавчера… не помню… то, что, мертвый, он выглядел таким маленьким, таким крошечным, мертвый, и все эти дырки в нем, и в лице, и в голове… я не помню, чтобы он когда-нибудь был таким маленьким, но они сделали его маленьким, они забрали его…

– Не нужно, – мягко сказал он, видя, как ее глаза наполняются слезами. – Это иншааллах. Не думай об этом.

– Конечно, муж мой, как ты скажешь, – тут же ответила она на фарси с отстраненной вежливостью. – Конечно, это все по воле Бога, да, но мне важно рассказать тебе, очиститься от стыда, раз ты застал меня такой… Когда-нибудь мне хотелось бы тебе это рассказать.

– Тогда расскажи сейчас, Шахразада, и мы сможем навсегда оставить это в прошлом, – так же официально ответил Локарт. – Пожалуйста, расскажи мне сейчас.

– Все дело в том, что они сделали самого большого человека в мире – после тебя – сделали его незначительным. Без всякой причины. Он всегда был против шаха, когда мог, и был настоящим сторонником этого муллы Хомейни. – Она произнесла это спокойно, и он услышал слово «мулла», а не аятолла, не имам, и все его существо забило тревогу. – Они убили моего отца без всяких причин и не по закону, и они сделали его маленьким, они забрали все, что он имел как человек, как отец, любимый отец. На все воля Бога, следует говорить мне, и я постараюсь. Не я не могу верить в то, что этого желает Бог. Возможно, это то, чего желает Хомейни. Я не знаю. Мы, женщины, скоро это узнаем.

– Что? Что ты хочешь сказать?

– Через три дня мы, женщины, выйдем на марш протеста – все женщины Тегерана.

– Протеста против чего?

– Против Хомейни и мулл, которые против прав женщин. Когда он увидит, как мы идем все вместе без чадры, он перестанет делать то, что неправильно.

Локарт слушал ее вполуха, вспоминая ее, какой она была несколько дней назад, – неужели прошло всего несколько дней с тех пор, как начался этот кошмар? – такой всем довольной, носившей чадру, счастливой уже тем, что она просто мужнина жена, и совсем не современной, как Азадэ. Он видел ее глаза, видел ее непреклонность и знал, что для себя она уже все решила.

– Я не хочу, чтобы ты принимала участие в этом протесте.

– Да, разумеется, муж мой, но каждая женщина в Тегеране пойдет на эту демонстрацию, и я уверена, ты не хочешь, чтобы я покрыла себя позором перед памятью своего отца – против представителей его убийц, не правда ли?

– Это все пустая трата времени, – сказал Локарт, зная, что проиграет этот спор, и все равно увлекаемый им далее. – Боюсь, любовь моя, что марш протеста всех женщин Ирана, или даже всего ислама, ничуть Хомейни не тронет. Женщины в его исламском государстве не получат ничего, что не дает им Коран, ничего. Как и все остальные. Он несгибаем. Разве не в этом его сила?

– Разумеется, ты прав. Но мы пройдем маршем протеста, и Бог откроет ему глаза и все ему прояснит. Дело ведь в том, чего хочет Бог, а не в том, чего хочет Хомейни. В Иране у нас за долгую историю сложились способы управляться с такими людьми.

Его руки сомкнулись вокруг нее. Марши протеста – не ответ, думал он. О, Шахразада, столько решений надо принять, столько сказать, рассказать, а сейчас не время. Но есть Загрос, и есть 212-й, который надо вывезти. Только в этом случае Мак останется один на один со всеми заботами, если заботы еще останутся. Что, если я и его с собой возьму? Не получится, разве что силой.

– Шахразада, возможно, мне придется выполнить перегон. Доставить 212-й в Нигерию. Может быть, ты тоже поедешь?

– Конечно, Томми. Как долго нас не будет?

Он поколебался.

– Несколько недель… может, дольше. – Он почувствовал, как она стала другой в его объятьях, едва уловимо.

– Когда бы ты хотел уехать?

– Очень скоро. Возможно, завтра.

Она выскользнула из его объятий, он даже не понял, что она шевельнулась.

– Я не смогу оставить маму еще какое-то время. Она… горе раздирает ее на части, Томми, и… и если бы я уехала, я бы боялась за нее все время. И потом есть еще бедный Мешанг. Он должен вести дела, ему нужно помогать. Столько дел, за стольким нужно приглядывать.

– Ты знаешь про постановление о конфискации?

– Какое постановление?

Он рассказал ей. Ее глаза снова наполнились слезами, и она села прямо, забыв на мгновение про боль. Шахразада не мигая смотрела на пламя светильника и на тени, которое оно отбрасывало.

– Стало быть, у нас нет дома, ничего нет. На все воля Аллаха, – тупо проговорила она. Потом тут же добавила совсем другим голосом: – Нет, это не воля Аллаха! Это воля «зеленых повязок»! Теперь мы должны объединиться, чтобы спасти семью, иначе получится, что они одержали победу над отцом. Мы не можем позволить им убить его, а потом еще и одержать над ним победу, это было бы ужасно.

– Да, я согласен, но этот перелет решил бы наши проблемы на несколько недель…

– Ты прав, Томми, как всегда, да-да, он решил бы их, если бы нам нужно было уезжать отсюда, но здесь наш дом, он остался им в той же степени, если не больше, о, как мы будем здесь счастливы! Утром я соберу слуг и перенесу сюда все наше из квартиры… ба! Что такое несколько ковров и безделушек, когда у нас есть этот дом, когда у нас есть мы? Я обо всем распоряжусь… О, мы будем счастливы здесь!

– Но если т…

– Это воровство делает еще более важным то, чтобы мы остались здесь, чтобы сопротивлялись, протестовали. Оно делает марш, о, гораздо более важным. – Она приложила палец к его губам, видя, что он собирается что-то сказать. – Если тебе необходимо выполнить этот рейс – а ты, конечно же, должен выполнять свою работу, – тогда отправляйся, мой дорогой. Только побыстрей возвращайся назад. Через несколько недель Тегеран будет таким же, как всегда, снова добрым, и я знаю, что именно этого хочет Бог.

О да, уверенно думала она, и ее счастье пересиливало боль, к тому времени я буду уже на втором месяце, и Томми будет так гордиться мной, а тем временем так замечательно будет жить здесь, в кругу семьи, и отец будет отомщен, а дом снова наполнится смехом.

– Все будут нам помогать, – сказала она, ложась в его объятия, такая усталая, но такая счастливая. – О, Томми, я так рада, что ты вернулся домой, мы вернулись домой, все будет так чудесно, Томми. – Ее речь становилась медленнее по мере того, как волны сна накатывались на нее. – Мы все поможем Мешангу… и те, кто за границей, вернутся назад, тетя Аннуш и их дети… они помогут… а дядя Валик будет направлять Мешанга…

У Локарта не хватило мужества рассказать ей.

Воскресенье
18 февраля

Глава 34

Дворец хана. Тебриз. 03.13. В темноте маленькой комнатки капитан Росс откинул кожаную крышечку с циферблата наручных часов и всмотрелся во флюоресцирующие цифры.

– Все готово, Гуэнг? – прошептал он по-гуркхски.

– Да, сахиб, – прошептал Гуэнг, радуясь, что ожидание закончилось.

Осторожно и бесшумно оба мужчины поднялись со своих соломенных тюфяков, которые лежали на старых, попахивающих коврах, брошенных на твердо утрамбованный земляной пол. Они были полностью одеты, и Росс на ощупь пробрался к окну и выглянул наружу. Их охранник сидел привалившись к стене рядом с дверью и крепко спал; его винтовка лежала у него на коленях. В двух сотнях шагов, по ту сторону заснеженных садов и флигелей и надворных построек, стоял четырехэтажный дворец Горгон-хана. Ночь была темной и холодной, небо было затянуто облаками, сквозь которые время от времени проглядывала яркая луна, окруженная нимбом.

Снегу прибыло, подумал он, потом, осторожно надавливая, открыл дверь. Они оба встали в проеме, всеми своими органами чувств исследуя темноту вокруг. Нигде ни огонька. Росс бесшумно приблизился к охраннику и потряс его за плечо, но тот не проснулся, погруженный в искусственно вызванный сон, который должен был продлиться еще не менее двух часов. Подсунуть ему снотворное в плитке шоколада, хранившейся в их неприкосновенном запасе как раз для таких случаев, оказалось нетрудно; одни шоколадки в наборе были со снотворным, другие – с ядом. Росс еще раз сосредоточился на темноте, терпеливо ожидая, пока луна не спрячется за облаком. Он рассеянно почесал укус клопа. Он был вооружен только кукри и одной гранатой.

– Если нас остановят, Гуэнг, то мы просто вышли прогуляться, – сказал он ему ранее. – Оружие лучше оставить здесь. А почему у нас с собой кукри и граната? Так это старинный гуркхский обычай – мы опозорим честь нашего полка, если будем совсем без оружия.

– Думаю, я хотел бы забрать с собой все наше оружие и ускользнуть в горы, а потом пробираться на юг, сахиб.

– Если это не сработает, так нам и придется сделать, но шансы у нас паршивые, – сказал тогда Росс. – Совсем никудышные. На открытой местности мы будем как в ловушке: эти охотники все еще преследуют нас и не отступятся, пока не поймают. Не забывай, нам едва-едва удалось добраться до конспиративного дома. Только одежда нас и спасла. – После засады, в которой погибли Вьен Роузмонт и Тензинг, Росс и Гуэнг раздели некоторых из нападавших и надели одежду горцев поверх своей военной формы. Он было подумал совсем избавиться от последней, но потом решил, что это будет неумно. – Если нас поймают, значит, поймают, и дело с концом.

Гуэнг улыбнулся:

– Поэтому лучше вам стать хорошим индусом прямо сейчас. Тогда, если нас убьют, это будет не конец, а начало.

– А как мне это сделать, Гуэнг? Стать индусом? – Он криво усмехнулся, вспомнив озадаченное выражение на лице Гуэнга и его долгое пожатие плечами. Потом они привели в порядок тела Вьена Роузмонта и Тензинга и оставили их вместе в снегу, согласно обычаю гор: Тело уже не имеет ценности для духа, и из-за непреложности возрождения его оставляют животным и птицам, которые суть другие духи, пробирающиеся по своей собственной карме в нирвану – место божественного покоя.

На следующее утро они заметили тех, кто их преследовал. Когда они спустились с гор в предместья Тебриза, их преследователи отставали от них на каких-то полмили. Их спас только камуфляж, позволив раствориться в толпах людей: многие из горцев были такими же голубоглазыми и были так же хорошо вооружены. Удача сопутствовала им, и Росс с первого раза отыскал черный вход в грязный маленький гараж, назвал имя Вьена Роузмонта, и человек в гараже спрятал их. В ту же ночь к ним пришел Абдолла-хан со своими охранниками, настроенный очень враждебно и подозрительно.

– Кто сказал вам спросить меня?

– Вьен Роузмонт. Он также рассказал нам об этом месте.

– Кто он такой, этот Роузмонт? Где он сейчас?

Росс рассказал ему, что произошло в засаде, и заметил в глубине глаз иранца что-то новое, хотя тот по-прежнему держался враждебно.

– Откуда мне знать, что ты говоришь правду? Кто вы такие?

– Перед смертью Вьен попросил меня передать вам послание. Он был в бреду, умирал тяжело, но заставил меня повторить его три раза, чтобы быть уверенным. Он сказал: «Передайте Абдолле-хану, что Питеру нужна голова Горгоны, а сын Питера еще хуже, чем сам Питер. Сын играет с курдюками в бабки, как и его отец, который постарается использовать Медузу, чтобы поймать Горгону». – Росс увидел, как глаза иранца вспыхнули, но нерадостно. – Это имеет для вас какой-нибудь смысл?

– Да. Это означает, что вы знали Вьена. Стало быть, Вьен мертв. На все воля Аллаха, но мне жаль, что так вышло. Вьен знал свое дело, знал очень хорошо, и был великим патриотом. Кто вы? Какое у вас задание? Что вы делали в наших горах?

Росс снова заколебался, вспомнив, как Армстронг говорил ему во время инструктажа, что слишком этому человеку доверяться нельзя. И все же Роузмонт, которому он доверял, сказал ему перед смертью: «Этому сукину сыну ты можешь доверить свою жизнь. Я доверял много раз, и он ни разу не подвел меня. Идите к нему, он вас вытащит…»

Абдолла-хан улыбался, его скривившийся рот говорил о жестокости, как и глаза.

– Вы можете мне доверять… думаю, вам придется.

– Да. – Но только не слишком, добавил он про себя. Росс ненавидел это слово, слово, которое миллионам людей стоило жизни и еще большим миллионам – свободы и каждому взрослому человек на земле – душевного покоя в тот или иной момент. – Мы должны были нейтрализовать Сабалан, – ответил Росс и рассказал ему о том, что произошло.

– Хвала Аллаху! Я передам новость Вессону и Талботу.

– Кому?

– А, не имеет значения. Я помогу вам пробраться на юг. Идемте со мной, здесь небезопасно… людям уже крикнули «ату его» и пообещали награду за «двух британских диверсантов, двух врагов ислама». Как вас зовут?

– Росс. Капитан Росс, а это капрал Гуэнг. Кто эти люди, которые нас преследовали? Иранцы? Или из Советов? Или следуют по указке Советов?

– Советы в моем Азербайджане открыто не действуют, пока еще нет. – Губы хана изогнулись в странную ухмылку. – У меня снаружи машина, универсал. Быстро забирайтесь в нее и ложитесь сзади. Я пока спрячу вас, а когда будет безопасно, доставлю обоих в Тегеран. Но вы должны подчиняться моим приказам. Беспрекословно.

Это было два дня назад, но потом визит советских незнакомцев и появление вертолета изменили все. Росс увидел, как луна спряталась за облако, и похлопал Гуэнга по плечу. Маленький гуркха исчез в саду. Когда из темноты ночи прилетел сигнал «все чисто», Росс последовал за ним. Они по очереди пробегали вперед, продвигаясь очень быстро, пока не достигли угла западного крыла большого дома. Им не встретились ни охранники, ни собаки, хотя Гуэнг видел раньше несколько доберманов на цепи.

Они без труда взобрались по балюстраде на балкон второго этажа. Гуэнг шел впереди. Он торопливо преодолел половину его длины, миновал ряд окон с закрытыми ставнями и подошел к лестнице, которая поднималась на следующий балкон. Наверху он остановился, чтобы сориентироваться. Росс появился рядом с ним. Гуэнг показал на второй ряд окон и вынул свой кукри, но Росс отрицательно помотал головой и кивнул в сторону боковой двери, прятавшейся глубоко в тени, которую сумел разглядеть. Он нажал на дверную ручку. Дверь громко скрипнула. Какие-то птицы стайкой выпорхнули из сада, перекликаясь друг с другом. Они оба уперлись взглядом туда, откуда вылетели птицы, ожидая увидеть патруль. Никто не появился. Они подождали еще чуть-чуть, чтобы быть уверенными, потом Росс первым скользнул внутрь, чувствуя, как прилив адреналина натягивает нервы.

Коридор за дверью оказался длинным, со множеством дверей по обе стороны и несколькими окнами на юг. Перед второй дверью он остановился, осторожно попробовал ручку. Дверь бесшумно открылась, и Росс быстро вошел; Гуэнг проскользнул следом с кукри и гранатой наготове. Комната была похожа на приемную: ковры, подушки, старомодная викторианская мебель и диваны. Из комнаты вели две двери. Молясь про себя, чтобы выбор был правильным, Росс открыл дверь, расположенную ближе всего к углу здания, и вошел в нее. Шторы были задернуты, но в лунном свете, проникавшем через щель с одной стороны, было хорошо видно кровать и человека, которого он искал. Человек спал рядом с женщиной под толстым одеялом. Человек был именно тот, который был ему нужен, но Росс не ожидал, что он будет с женщиной. Гуэнг аккуратно прикрыл за собой дверь. Без колебаний они подошли к кровати, каждый со своей стороны. Росс взял на себя мужчину, Гуэнг – женщину. Одновременно они приложили носовые платки ко ртам спящих, прижимая их как раз настолько, чтобы они не вскрикнули.

– Мы друзья, пилот, не кричите, – прошептал Росс в самое ухо Эрикки. Он не знал его имени или кто была эта женщина, он помнил лишь, что этот человек – пилот. Он увидел, как животный испуг от внезапного пробуждения сменился ослепляющей яростью, когда сон исчез, и две огромные руки пошли вверх, чтобы разорвать его пополам. Он уклонился от них, сильнее надавив под носом Эрикки, без труда удерживая его внизу. – Сейчас я отпущу вас, не кричите, пилот. Мы друзья, мы британцы. Британские солдаты. Просто кивните, если вы проснулись и поняли меня. – Он подождал, потом скорее почувствовал, чем увидел кивок великана, глядя ему в глаза. Эти глаза кричали ему: опасность. – Не убирай платка, Гуэнг, пока у нас с этой стороны все не уладится, – тихо сказал он по-непальски, потом опять обратился к Эрикки: – Пилот, не бойтесь, мы друзья.

Он отпустил руку и отпрыгнул в сторону, когда Эрикки бросился на него, потом выгнулся на кровати, пытаясь достать Гуэнга, но замер на середине движения. Лунный свет поблескивал на кривом лезвии рядом с ее горлом. Глаза Азадэ были широко раскрыты, она окаменела от ужаса.

– Нет! Оставьте ее… – хрипло произнес Эрикки по-русски, видя только раскосые азиатские глаза Гуэнга, думая, что это, наверное, один из людей Чимтарги, все еще плохо соображая и не до конца оправившись от паники. Он спал глубоко, голова болела после многих часов полета, главным образом по приборам и в тяжелых условиях. – Что вам нужно?

– Говорите на английском. Вы же англичанин, не правда ли?

– Нет, я финн. – Эрикки прищурившись всматривался в Росса, который был немногим больше силуэта в полосе лунного света. – Какого черта вам надо?

– Извините, что пришлось разбудить вас таким вот образом, пилот, – торопливо заговорил Росс, подойдя чуть ближе. Он старался говорить тихо. – Извините, но мне нужно было поговорить с вами тайным образом. Это очень важ…

– Скажите этому ублюдку, чтобы он отпустил мою жену! Быстро!

– Жену? Ах да… да, конечно, извините. Она… она не станет кричать? Пожалуйста, попросите ее не кричать. – Он смотрел, как великан повернулся к женщине, которая неподвижно лежала под толстым одеялом, рот ее по-прежнему был накрыт платком, кукри застыл у горла. Росс увидел, как финн медленно протянул руку и коснулся ее, не сводя глаз с кукри. Его голос звучал мягко и ободряюще, но он говорил не на английском и не на фарси, а на каком-то другом языке. Росс в панике подумал, что это был русский, и это еще больше сбило его с толку: он ожидал встретить британского пилота компании S-G и без спутницы в постели, а встретил финна, у которого жена – русская. Росс похолодел от страха, что завел Гуэнга в ловушку. Великан снова перевел взгляд на него, и паники в его глазах теперь стало больше.

– Скажите ему, чтобы он отпустил мою жену, – произнес Эрикки по-английски, с трудом стараясь сосредоточиться. – Она не станет кричать.

– Что вы сказали ей? Это был русский?

– Да, это был русский, и я сказал: «Этот ублюдок через секунду отпустит тебя. Не кричи. Не кричи, просто расположись сзади меня. Не делай резких движений, просто передвинься ко мне за спину. Ничего не делай, если только я не брошусь на второго ублюдка, и тогда – сражайся за свою жизнь».

– Вы русский?

– Я же говорил вам, я финн, и мне быстро надоедают люди с ножами посреди ночи, будь они британцы, русские или даже финны.

– Вы пилот вертолетной компании S-G?

– Да, быстрее отпустите ее, а то я что-нибудь сделаю.

Росс еще не до конца справился с собственной паникой.

– Она русская?

– Моя жена иранка, она говорит по-русски, как и я, – ледяным тоном объяснил Эрикки, чуть передвинувшись, чтобы выйти из узкой полосы лунного света в тень. – Выйдите на свет, я вас не вижу, и в последний раз прикажите этому ублюдку-коротышке отпустить мою жену, скажите, что вам нужно, и убирайтесь отсюда.

– Извините за все это. Гуэнг, теперь ее можно отпустить.

Гуэнг не шевельнулся. Не шевельнулся и изогнутый клинок. Гуркха сказал по-непальски:

– Да, сахиб, только сначала заберите нож из-под его подушки.

Росс ответил, тоже на непальском:

– Если он попытается схватить его, брат, даже просто коснется его, убей ее, я займусь им. – Потом мягко добавил по-английски: – Пилот, у вас под подушкой нож. Пожалуйста, не трогайте его. Извините, но если вы это сделаете до того, как это можно будет сделать… пожалуйста, наберитесь терпения. Отпусти ее, Гуэнг, – приказал он гуркхе, не сводя глаз с финна. Боковым зрением он увидел неясные очертания лица, спутанные длинные волосы, наполовину закрывавшие женщину, потом она скользнула за широкие плечи, плотнее укутавшись в теплую зимнюю пижаму с длинными рукавами. Росс стоял спиной к свету и не мог ее хорошенько разглядеть, он видел только ненависть в глазах, полускрытых темнотой, но заметную даже оттуда. – Извините, что проник сюда, как вор в ночи. Прошу простить меня, – сказал он ей. Она не ответила. Он повторил свои извинения на фарси. Они опять остались без ответа. – Пожалуйста, извинитесь за меня перед своей женой.

– Она говорит по-английски. Что, черт подери, вам нужно? – Теперь, когда Азадэ была в безопасности, Эрикки чувствовал себя немного лучше, хотя и остро ощущал близость маленького человека с большим изогнутым ножом.

– Мы своего рода пленники хана, пилот, и я пришел предупредить вас и попросить о помощи.

– Предупредить меня о чем?

– Несколько дней назад я помог одному из ваших капитанов, Чарльзу Петтикину. – Росс увидел, что имя тут же сработало, и чуть-чуть расслабился. Он быстро рассказал Эрикки о Дошан-Таппехе, нападении САВАК и о том, как они выбрались оттуда, точно описав Петтикина, так что ошибки быть не могло.

– Чарли рассказал нам про вас, – кивнул Эрикки; он был поражен, и его страх исчез, – но не говорил, что высадил недалеко от Бендер-э-Пехлеви. Сказал только, что какие-то десантники-британцы спасли его от людей из САВАК, которые собирались разнести ему голову.

– Я попросил его забыть мое имя. Я… э-э… мы были на задании.

– Чарли повезло, что вы… – Росс увидел, как женщина что-то зашептала на ухо мужу, прервав его. Финн кивнул и снова посмотрел на британца. – Вы меня видите, я вас не вижу, выйдите на свет. Что же до Абдоллы, если бы вы были его пленниками, вы были бы в цепях или сидели в подземелье, а не бродили свободно по дворцу.

– Мне сказали, что хан поможет нам, если у нас возникнут проблемы. У нас возникли проблемы, и он сказал нам, что спрячет нас, пока не появится возможность отправить нас в Тегеран. До тех пор он поместил нас в какую-то хибару, подальше от глаз, на другом конце поместья. Нас постоянно охраняют.

– Спрячет вас от чего?

– Мы выполняли… э-э… секретное задание, и за нами охотятся и…

– Какое секретное задание? Я вас не вижу, выйдите на свет.

Росс передвинулся, но не до конца.

– Мы должны были взорвать кое-какое секретное радарное оборудование американцев, чтобы до него не добрались Советы или их сторонники. Я по…

– Сабалан?

– Откуда, черт возьми, вам это известно?

– Меня заставляют летать с одним русским и несколькими иранцами из левых по радарным установкам рядом с границей, они забирают все, что можно, потом доставляют это в Астару на побережье. Одна из них на северном склоне оказалась разрушенной, оттуда им не удалось извлечь ничего, и остальные пока что не принесли ничего стоящего, насколько я знаю. Продолжайте. О чем вы хотели меня предупредить?

– Вас заставляют?

– Моя жена – заложница хана и русских, гарантия моего сотрудничества и хорошего поведения, – сказал Эрикки просто.