Текст книги "Шамал. В 2 томах. Т.1. Книга 1 и 2"

Обе части толпы теперь соединились, люди скопились перед оградой посольства. Все ворота были закрыты. Эрикки с тревогой отметил, что среди молодежи не было ни одного муллы. Снизу до него доносились крики.

– Смерть Америке, смерть Картеру! – перевел Кристиан; он свободно говорил на фарси, потому что его отец тоже служил здесь дипломатом, и Кристиан в юные годы провел пять лет в тегеранской школе. – Обычная ерунда, долой Картера и американский империализм.

– Никаких «Аллах-у акбар», – заметил Эрикки. На мгновение его мысли перенеслись к дорожной заставе, и в желудке осел ледяной ком. – Ни одного муллы.

– Действительно. Я там внизу вообще ни одного не встретил. – События на улице набирали темп, различные группы молодежи крутились у чугунных ворот. – Большинство из них – студенты университета. Они приняли меня за русского, сказали, что около университета произошло настоящее сражение, левые против «зеленых повязок»; человек, наверное, двадцать-тридцать убиты или ранены, и стрельба все еще продолжается. – На их глазах пятьдесят-шестьдесят человек студентов начали раскачивать чугунные ворота. – Они напрашиваются на драку.

– И полиции нет, чтобы их остановить. – Эрикки протянул ему бокал.

– Ох, что бы мы делали без водки?

Эрикки рассмеялся:

– Пили бренди. Ты все принес?

– Нет, но начало положено. – Кристиан опустился в одно из кресел у низкого столика напротив Эрикки и открыл свой дипломат. Вот копия твоего брачного свидетельства и свидетельства о рождении – слава Богу, что мы делаем копии. Новые паспорта для вас обоих; мне удалось уговорить человека из конторы Базаргана шлепнуть тебе печать с временным видом на жительство, годится на три месяца.

– Ты просто волшебник!

– Они пообещали выдать тебе новое иранское летное удостоверение, но не сказали когда. Посмотрев на твое удостоверение сотрудника S-G и фотокопию твоего британского летного удостоверения, они сказали, что с юридической стороны у тебя все более-менее в порядке. Теперь паспорт Азадэ – временный. – Он открыл книжечку и показал ему фотографию. – Фотография не отвечает требованиям: я сделал «Поляроидом» снимок с той, которую ты мне дал, но паспорт сгодится, пока мы не раздобудем нормальный. Пусть она его подпишет сразу же, как только ты ее увидишь. Она выезжала из страны с тех пор, как вы поженились?

– Нет, а почему ты спрашиваешь?

– Если она выедет из страны с финским паспортом… ну, я не знаю, как это повлияет на ее иранский статус. Власти всегда были чувствительны к подобным вещам, особенно в отношении своих собственных граждан. Хомейни, похоже, еще больший ксенофоб, поэтому его режим закрутит гайки еще туже. Им может показаться, что она отказалась от своего иранского гражданства. Не думаю, что ее пустят обратно.

Приглушенный взрыв криков из толпы молодежи на улице на секунду отвлек их обоих. Сотни студентов размахивали сжатыми кулаками, и где-то кто-то с громкоговорителем подстегивал их.

– Сейчас у меня такой настрой, что лишь бы вытащить ее отсюда, а там хоть трава не расти, – сказал Эрикки.

Его друг бросил на него внимательный взгляд. Помолчав, сказал:

– Наверное, ей следует знать о риске, на который она идет, Эрикки. Мне никак не удастся раздобыть ей документы взамен отнятых или выправить какой-нибудь иранский паспорт, но она будет очень сильно рисковать, если выедет из страны без них. Почему бы тебе не попросить ее отца добыть для нее эти документы? Ему бы это труда не составило. Он ведь владеет половиной Тебриза, а?

Эрикки кивнул с убитым видом:

– Да, только мы опять поссорились перед самым отъездом. Он по-прежнему не одобряет наш брак.

После паузы Кристиан произнес:

– Может быть, это потому, что у вас до сих пор нет ребенка, ты же знаешь, как иранцы к этому относятся.

– У нас еще полно времени, чтобы завести детей, – ответил Эрикки, чувствуя холод в сердце. Придет время, и у нас будут дети, сказал он себе. Спешить некуда, и старина Натт утверждает, что с ней все в порядке. Черт! Если я скажу ей то, что Кристиан рассказал мне про ее иранские документы, она ни за что не поедет. Если я ей ничего не скажу, а ее потом не пустят обратно, она никогда мне этого не простит, да и в любом случае она никуда не уедет без разрешения отца. – Чтобы раздобыть для нее новые документы, нам придется вернуться назад, а я… ну, я не хочу возвращаться назад.

– Почему, Эрикки? Обычно ты ждешь не дождешься, чтобы улететь в Тебриз.

– Ракоци. – Эрикки рассказал другу обо всем, что произошло; умолчал только об убитом им у заставы моджахеде и о тех, кого убил Ракоци, выручая их: есть вещи, которые должны оставаться нерассказанными, угрюмо подумал он.

Кристиан Толлонен пригубил свой бокал.

– В чем заключается настоящая проблема?

– Ракоци. – Эрикки выдержал его испытующий взгляд.

Кристиан пожал плечами, разлил водку по двум бокалам, опорожнив бутылку.

– Прозит!

– Прозит! Спасибо за документы и паспорта.

Крики снаружи снова привлекли их внимание. Толпа вела себя очень дисциплинированно, хотя и становилась шумнее. Во дворе американского посольства теперь зажглись дополнительные фонари, и они могли отчетливо разглядеть лица в окнах посольства.

– Хорошо, что у них свои собственные генераторы.

– Да. И еще собственная система отопления, запасы топлива, автономная телефонная служба – вообще все. – Кристиан сходил к буфету и принес новую бутылку. – Это да еще их особый статус в Иране – визы им никакие не нужны, иранские законы на них не распространяются, – и вызвали такую к ним ненависть.

– Господи, ну и холодрыга у тебя здесь, Кристиан. У тебя что, и дров нет?

– Ни единого полешка. Чертова система отопления не работает с тех самых пор, как я сюда въехал, а это уже три месяца – почти вся здешняя зима.

– Может, оно и к лучшему. – Эрикки показал на пару женских туфель. – Ж́ара тебе вроде хватает, а?

Кристиан ухмыльнулся.

– Иногда. Признаюсь, Тегеран – один из… раньше был одним из самых замечательных мест на земле для любого рода удовольствий. Но теперь… теперь, старина… – На его лицо легла тень. – Теперь, я думаю, Иран не окажется тем раем, который, как верят эти бедолаги, они завоевали для себя; скорее адом на земле для большинства из них. Особенно для женщин. – Он сделал глоток водки. Рядом со стеной посольского комплекса возникло какое-то оживление: юноша с американской винтовкой за плечом взобрался на плечи своих товарищей и безуспешно пытался дотянуться до верхнего края стены. – Я спрашиваю себя, что бы я сделал, если бы это была моя стена, и эти ублюдки стали толпой карабкаться через нее в мой дом.

– Ты бы снес им башки… что было бы совершенно законно. Или нет?

Кристиан внезапно рассмеялся.

– Только если тебе повезет. – Он посмотрел на Эрикки. – А что насчет тебя? Какие у тебя планы?

– Планов пока нет. Сначала нужно поговорить с Мак-Айвером; сегодня утром не получилось. Они с Гавалланом были очень заняты, пытаясь разыскать иранских партнеров, потом ходили в британское посольство, там встречались с кем-то по имени… точно не помню, вроде они говорили Талбот…

Кристиан скрыл внезапно возникший интерес.

– Джордж Талбот?

– Да-да, именно. Ты его знаешь?

– Да. Это второй секретарь. – Кристиан не стал добавлять, что Талбот также являлся тайным шефом британской разведки в Иране уже много лет и очень важной фигурой. – Я и не знал, что он до сих пор в Тегеране. Думал, он улетел еще пару дней назад. А зачем он вдруг понадобился Мак-Айверу и Гаваллану?

Эрикки пожал плечами и отвернулся, рассеянно наблюдая, как другие юноши тоже пытались вскарабкаться на стену; мысли его в основном были заняты вопросом, что ему делать с Азадэ и ее документами.

– Сказали, что хотели побольше узнать о его друге, с которым вчера случайно встретились в аэропорту. Какой-то Армстронг, Роберт Армстронг.

Кристиан Толлонен едва не выронил бокал из рук.

– Армстронг? – переспросил он, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно, и радуясь, что Эрикки сидит к нему спиной.

– Ага. – Эрикки обернулся. – Это имя тебе что-нибудь говорит?

– Имя как имя, – ответил Кристиан, с удовольствием услышав, что тон его голоса остался безучастным. Роберт Армстронг, Эм-ай-шесть[45]45
  Разговорное название британской службы внешней разведки.


[Закрыть], бывший сотрудник Специальной службы, который уже несколько лет работал в Иране по контракту – насколько было известно, его одолжило иранцам британское правительство, – предположительно, главным советником крайне засекреченного иранского Департамента внутренней разведки; человек, редко появлявшийся на публике, известный лишь очень немногим лицам, большинство из которых относились к миру разведки и разведчиков.

Таким, как я, подумал он, прикидывая, что сказал бы Эрикки, если бы узнал, что он являлся экспертом по разведывательным данным, связанным с Ираном, что ему было многое известно о Ракоци и многих других иностранных агентах, что его основная работа состояла в том, чтобы постараться знать об Иране как можно больше, но никогда не вмешиваться в деятельность боевых единиц, внутренних и внешних, просто ждать, наблюдать, учиться и запоминать. Что Армстронг здесь до сих пор делает?

Он встал, чтобы скрыть свое беспокойство, притворившись, что хочет получше рассмотреть толпу.

– Они выяснили то, что хотели узнать? – спросил он.

Эрикки опять пожал плечами.

– Представления не имею. Я с ними потом так и не встретился. Я был… – Он внезапно замолчал и внимательно посмотрел на собеседника. – Это важно?

– Нет… совершенно не важно. Ты голоден? Вы с Азадэ поужинаете со мной?

– Извини, не сегодня. – Эрикки взглянул на часы. – Мне лучше отправляться в обратный путь. Еще раз спасибо за помощь.

– Не за что. Ты тут говорил о Мак-Айвере и Гаваллане. Они что, планируют внести изменения в свою работу здесь?

– Не думаю. Я должен был встретиться с ними в три часа, чтобы поехать в аэропорт, но встреча с тобой и получение паспортов были для меня важнее. – Эрикки встал и протянул руку, горой возвышаясь на своим другом. – Еще раз спасибо.

– Не за что. – Кристиан тепло пожал протянутую руку. – Увидимся завтра.

На улице тем временем все крики стихли и повисла зловещая тишина. Оба финна бросились к окну. Все их внимание обратилось к главной улице, когда-то носившей имя Рузвельта. Потом они услышали нарастающее «Аллах-ууууу акбарррр!»

Эрикки пробормотал:

– В этом здании есть запасной выход?

– Нет.

Впереди новой надвигавшейся орды шли муллы и «зеленые повязки», большинство из них были вооружены, как и следовавшая за ними масса молодых людей. Все они скандировали как один человек «Бог велик, Бог велик», намного превышая числом студенческую демонстрацию у посольства, хотя и там люди тоже были вооружены.

Левые немедленно заняли с толком выбранные оборонительные позиции в дверных проемах и среди автомобилей на улице. Мужчины, женщины и дети, запертые в пробках, начали выбираться из своих машин и разбегаться во все стороны. Исламисты быстро приближались. По мере того как их передние ряды заливали тротуары, просачивались между машинами и приближались к залитым светом стенам, темп их скандирования возрастал, шаг становился быстрее, и все приготовились. Потом, ко всеобщему огромному удивлению, студенты начали отходить. Молча. «Зеленые повязки» остановились, сбитые с толку.

Отступление студентов было мирным, поэтому и толпа исламистов успокоилась и не проявляла враждебности. Вскоре протестанты исчезли, и никто больше не угрожал посольству. Муллы и «зеленые повязки» начали управлять движением на улицах. Прохожие и те, кто выбрался из своих машин и убежал, протяжно выдохнули, возблагодарили Бога за Его вмешательство и хлынули обратно. Тут же автомобильные гудки, проклятия и ругань возобновились с нарастающей силой – машины и пешеходы снова начали борьбу за свободное пространство. Огромные чугунные ворота посольства остались закрытыми, хотя в них открылась боковая дверца.

В горле у Кристиана пересохло.

– Я был готов жизнь поставить на то, что сейчас начнется кровавая баня.

Эрикки был поражен не меньше него.

– Такое чувство, будто они поджидали «зеленых повязок» и знали, откуда те появятся и когда. Все это выглядело словно какая-то репети… – Он замолчал и подошел ближе к окну. Его лицо внезапно вспыхнуло. – Смотри! Вон там, на крыльце, это же Ракоци!

– Где? Ку… А, ты имеешь в виду человека в летной куртке, который разговаривает с каким-то коротышкой? – Кристиан прищурился, вглядываясь в темноту внизу. Оба человека в дверном проеме были полускрыты тенью, потом они пожали друг другу руки и вышли на свет. Это действительно был Ракоци. – Ты уверен, что…

Но Эрикки уже рванул входную дверь на себя и был на лестнице. Кристиан мельком заметил, как он выхватил огромный нож-пукко из чехла на ремне и спрятал его в рукаве, оставив половину в ладони.

– Эрикки, не будь дураком, – крикнул он, но Эрикки уже исчез. Кристиан бросился назад к окну и как раз успел заметить Эрикки, выбежавшего из дверей дома на улицу и проталкивавшегося через толпу в погоне за Ракоци, которого нигде не было видно.

Но Эрикки не потерял своего врага из виду. Ракоци находился в полусотне шагов впереди, и Эрикки успел заметить, как он повернул на юг, на улицу Рузвельта, и исчез. Когда Эрикки добрался до угла, он снова отыскал русского глазами, тот шагал быстро, но не слишком торопился, между ними было много пешеходов, движение машин на улице было медленным и очень шумным. Обходя несколько стоявших вплотную друг к другу автомобилей, Ракоци шагнул на проезжую часть, подождал, пока старый избитый «фольксваген», без конца бибикая, протиснется мимо, и оглянулся вокруг. И увидел Эрикки. Его было почти невозможно не заметить: финн на целую голову поднимался над толпой. Не раздумывая ни секунды, Ракоци бросился наутек. Петляя в толпе, он добрался до боковой улочки, свернул на нее и побежал изо всех сил. Эрикки увидел, что он убегает, и бросился за ним следом. Прохожие осыпали их обоих проклятиями, какой-то старик полетел в грязь, когда Ракоци проталкивался мимо, сворачивая в очередной проулок.

Улочка оказалось узкой, заваленной отбросами, ни одна лавка, ни один магазин не были открыты, ни один фонарь не горел, несколько усталых прохожих тащились к себе домой, по обеим сторонам можно было видеть огромное количество дверей и арок, которые вели в жалкие лачуги и к лестницам в другие жалкие лачуги – воздух здесь пропах мочой, отбросами, навозом и гнилыми овощами.

Ракоци бежал шагов на сорок с небольшим впереди. Он повернул в еще более узкий переулок, продрался сквозь уличные лавки, в которых спали семьи торговцев, – за его спиной поднялся рев ярости, – поменял направление, забежал в какой-то проход, потом еще в один, выскочил в новый переулок, теперь уже совершенно запутавшись, потом нырнул еще в один, пробежал его до конца, снова повернул. В ужасе он остановился – тупик. Его рука потянулась к автомату, но тут он заметил узкий проход в двух шагах впереди и бросился туда.

Стены домов здесь стояли так близко, что он мог коснуться руками обеих сразу, несясь между ними, забираясь все глубже в этот петляющий, вертящийся под ногами человеческий садок; грудь его часто вздымалась. Впереди него какая-то старуха вышла, чтобы опорожнить ведро с ночным содержимым в смердящий джуб. Он сшиб ее с ног, остальные испуганно попятились к стенам, освобождая ему дорогу. Эрикки теперь отставал всего шагов на двадцать, ярость придавала ему сил. Он перепрыгнул через женщину, растянувшуюся перед ним – половина в джубе, половина на улице, – и удвоил усилия, сокращая расстояние. Сразу за следующим углом его противник остановился и, ухватившись за верх древней уличной лавки, повалил ее поперек улицы. Эрикки не успел подпрыгнуть и со всего размаха врезался в нее, рухнув сверху, наполовину оглушенный. Заревев от ярости, он кое-как поднялся на ноги, какое-то мгновение стоял, пьяно покачиваясь, потом пробрался через обломки, снова бросился вперед, уже открыто держа нож в руке, и повернул за угол.

Но проулок впереди был пуст. Эрикки остановился как вкопанный. Он хватал воздух огромными, терзающими грудь вздохами и был весь в поту. Разглядеть что-то было трудно, хотя ночью он обычно видел как кошка. Потом он заметил небольшую арку. Он осторожно проскользнул в нее, держа нож наготове. Проход привел его на открытый двор, усеянный мусором; тут же стоял ржавый остов растащенного по частям автомобиля. На этот неопрятный пятачок земли выходило множество дверей и проходов, некоторые были закрыты, некоторые вели к шатким лестницам на верхние этажи. Вокруг было тихо, тишина была зловещей. Он чувствовал на себе взгляд множества глаз. Из кучи отбросов выскочили крысы и, промелькнув через двор, исчезли под горой мусора.

С одной стороны двора виднелась еще одна арка. Над ней на древнем фарси была начертана надпись, которую он не смог прочесть. Когда он ступил под арку, тьма, казалась, еще более сгустилась. Полуразрушенный сводчатый вход оканчивался открытой дверью. Дверь была деревянная, обитая древними железными полосами, наполовину снятая с петель. За ней, как ему показалось, была какая-то комната. Подойдя ближе, он увидел оплывающую свечу.

– Что вам нужно?

Мужской голос воззвал к нему из темноты, и Эрикки почувствовал, как у него зашевелились волоски на спине. Голос говорил по-английски – не Ракоци, – с иностранным акцентом, от него веяло какой-то неприветливой жутью.

– Кто… кто вы? – спросил он нервно; всеми органами чувств исследуя темноту вокруг. Может быть, это Ракоци, притворяющийся кем-то другим? – Спрашивал он себя.

– Что вам нужно?

– Я… мне нужно… я преследовал одного человека, – произнес он, не зная, в какую сторону ему говорить; его голос отражался жутковатым эхо от невидимой высокой сводчатой крыши над головой.

– Человека, которого вы ищете, здесь нет. Уходите.

– Кто вы?

– Это не важно. Уходите.

Пламя свечи было лишь крошечной точкой света в непроглядной тьме, делавшей ее еще более плотной.

– Вы видели кого-нибудь, кто прошел здесь… пробежал здесь сейчас?

Человек тихо рассмеялся и что-то произнес на фарси. Тотчас же шорохи и приглушенный смех окружили Эрикки со всех сторон, и он крутанулся на месте, покачивая ножом перед собой, готовый защищаться.

– Кто вы?

Шорохи продолжались. Повсюду вокруг него. Где-то вода тонкой струйкой падала в цистерну. Воздух был влажным и затхлым. Звуки далекой стрельбы. Снова шорох. Эрикки опять повернулся на месте, чувствуя кого-то рядом с собой, но никого не видя, только арку входа и неясную ночь за ней. Пот ручьями тек по его лицу. Он осторожно переместился к дверному проему и прижался спиной к стене, уверенный теперь, что Ракоци где-то здесь. Тишина становилась все тяжелее.

– Почему вы не отвечаете? – спросил он. – Вы видели кого-нибудь?

Снова негромкий хохоток.

– Уходите. – Потом молчание.

– Почему вы боитесь? Кто вы?

– Кто я, ничего для вас не значит, и страха здесь нет, кроме вашего собственного. – Голос звучал так же мягко, как и раньше. Потом человек добавил что-то на фарси, и новый ветерок веселья прошелестел вокруг Эрикки.

– Почему вы говорите со мной по-английски?

– Я говорю с вами по-английски потому, что ни один иранец и ни один человек, способный читать на языке Книги, не войдет сюда ни днем, ни ночью. Только дурак вошел бы сюда.

Периферийным зрением Эрикки уловил кого-то или что-то между ним и свечой. Его нож тут же замер, готовый к защите.

– Ракоци?

– Так зовут человека, которого вы ищете?

– Да… да, это его имя. Он ведь здесь, не так ли?

– Нет.

– Кто бы вы ни были, я вам не верю!

Молчание, потом глубокий вздох.

– На все воля Бога, – произнес человек и отдал какое-то распоряжение на фарси, которое Эрикки не понял.

Вокруг него зачиркали спички. Загорелись свечи и небольшие масляные лампы. Эрикки охнул. У стен и колонн этой пещеры с высоким сводом он увидел свертки тряпья в человеческий рост. Сотни свертков. Мужчины и женщины. Пораженные болезнью, гниющие остатки мужчин и женщин, лежавшие на соломе или подстилках из лохмотьев. Глаза неподвижно смотрели на него с изуродованных болезнью лиц. Беспалые культи рук и ног. Одна старуха лежала почти у самых его ног, и он в панике отпрыгнул в центр дверного прохода.

– Мы все здесь прокаженные, – сказал человек. Он сидел, прислонившись к соседней колонне, – беспомощная груда тряпья. Еще одна тряпка покрывала его глазницы. От лица не осталось почти ничего, кроме губ. Человек слабо махнул культей руки. – Мы здесь все прокаженные. Нечистые. Это приют прокаженных. Ты видишь своего человека среди нас?

– Нет… нет. Я… мне очень жаль, – потрясенно пробормотал Эрикки.

– Жаль? – В голосе человека звучала тяжелая ирония. – Да. Нам всем очень жаль. Иншаллах! Иншаллах.

Эрикки отчаянно хотелось повернуться и бежать, но ноги его не слушались. Кто-то закашлялся – резкий, пугающий кашель. Потом его рот произнес:

– Кто… кто вы?

– Когда-то я был учителем английского. Теперь я нечистый, один из живых мертвецов. На все воля Аллаха. Уходите. Благословляйте Бога за его милость.

Онемев, Эрикки видел, как человек махнул тем, что оставалось от его рук. Подчиняясь жесту, огоньки в пещере начали гаснуть; глаза по-прежнему смотрели на него.

Когда он оказался снаружи на ночном воздухе, ему пришлось сделать над собой огромное усилие, чтобы не броситься сломя голову прочь. Он чувствовал себя грязным, ему хотелось тут же содрать с себя всю одежду и вымыться, намылиться и вымыться снова, снова мылиться и снова мыться.

– Прекрати, – пробормотал он, чувствуя, как мурашки ползут по коже, – тебе нечего бояться.