Текст книги "Шамал. В 2 томах. Т.1. Книга 1 и 2"

Впервые он воспользовался Деревом Криков Кэти в Гонконге. В саду Большого дома, резиденции тайпэна компании Струана – тайпэном тогда был брат Кэти Иэн – росло палисандровое дерево. Гаваллан точно помнил дату: это было в среду, 21 августа 1963 года, именно в ту ночь она ему все рассказала.

Бедная Кэти, моя Кэти, думал он, до сих пор любя ее, Кэти, рожденная под злосчастной звездой. Потерявшая голову из-за одного из «избранных» – Джон Селкирк, капитан Королевских ВВС, кавалер креста «За летные боевые заслуги, – тут же вышедшая замуж, ей еще и восемнадцати не было, тут же овдовевшая, и трех месяцев не прошло после свадьбы, как он пылающим факелом упал с неба и исчез. Потом страшные годы войны и новая трагедия: два любимых брата погибли на поле боя, один из них был твоим близнецом. Встреча с тобой в Гонконге в 46-м: я тут же влюбился без памяти, надеясь всем сердцем, что смогу хоть отчасти компенсировать свалившиеся на тебя несчастья. Я знаю, что Скотт и Мелинда явились такой компенсацией – чудесные получились дети, и все у них просто здорово. А потом, в 63-м, как раз перед твоим тридцать восьмым днем рождения – рассеянный склероз.

Возвращение в Шотландию, чего тебе всегда хотелось: я – чтобы претворять в жизнь планы Иэна, ты – поправить здоровье. Только вот со здоровьем ничего не вышло. Я смотрел, как ты умираешь, смотрел на эту милую улыбку, за которой ты прятала ад, свирепствовавший внутри, такая храбрая и нежная, мудрая и любящая, но уходящая все дальше и дальше, плато за плато. Так медленно, и при этом так быстро, так неотвратимо. К 68-му – инвалидное кресло, разум по-прежнему кристально ясен, голос чист, а все остальное – оболочка, неконтролируемая и трясущаяся. Потом наступил 70-й.

В то Рождество они были в замке Авис-ярд. На второй день нового года, когда все остальные уехали, а Мелинда и Скотт катались на горных лыжах в Швейцарии, она сказала:

– Энди, дорогой мой, я не могу вынести еще один год, еще один месяц или еще один день.

– Да, – просто произнес он.

– Прости, но мне понадобится помощь. Мне нужно уйти, и я… мне так жаль, так жаль, что это длилось так долго… но теперь мне нужно уйти, Энди. Я должна сделать это сама, но мне понадобится помощь. Да?

– Да, милая.

Они провели день и ночь, беседуя друг с другом, разговаривали о хорошем и добром, о славных временах, о том, что ему следует сделать для Мелинды и Скотта, и что она хотела, чтобы он снова женился, она говорила ему, какой чудесной была для нее жизнь с ним, и они вместе смеялись, и слезы закапали у него из глаз лишь много позже. Он держал в своей руке ее высохшую руку с таблетками снотворного, прижимал ее трясущуюся голову к своей груди, помог ей поднести к губам стакан воды – с каплей виски на удачу – и не выпускал ее из объятий, пока подрагивания не затихли.

Врач сказал добрым голосом:

– Я ее не виню… будь я на ее месте, я бы сделал это много лет назад, бедная женщина.

Потом он отправился к Дереву Крика. Но кричал не словами, не издал ни звука – одни только слезы.

– Энди?

– Да, Кэти?

Гаваллан поднял голову и увидел, что это Дженни. Мак-Айвер стоял у двери, они оба смотрели на него.

– О, привет, Дженни, извини, задумался о своем. – Он поднялся. – Это… полагаю, это Авис-ярд заставил меня так глубоко задуматься.

Глаза Дженни широко раскрылись.

– О, телекс из Авис-ярда? Надеюсь, не крушение?

– Нет-нет, слава Богу, нет. Просто «Импириал Хеликоптерз» снова принялась за свои старые трюки.

– О, действительно слава Богу, – сказала Дженни с видимым облегчением. На ней было теплое пальто и красивая шляпка. Ее большой чемодан остался в приемной, где ждали Ноггер Лейн и Чарли Петтикин. – Что ж, Энди, если только ты своей властью не отменишь решения мистера Мак-Айвера, полагаю, нам надо ехать. Я готова, и готовее уже не буду.

– Ладно тебе, Джен, вовсе нам ни к че… – Мак-Айвер замолчал, когда она повелительно подняла руку.

– Энди, – ласково произнесла она, – пожалуйста, скажи мистеру Мак-Айверу, что я принимаю бой.

– Джен! Может, ты…

– Принимаю, клянусь Создателем! – Повелительным жестом она приказала Ноггеру Лейну отойти от ее чемодана, подняла его, чуть покачнувшись от тяжести, и вышла, бросив через плечо еще более повелительно: – Свой чемодан я и сама донесу, можете не беспокоиться.

В воздухе после ее ухода осталась зияющая дыра. Мак-Айвер вздохнул. Ноггер Лейн из всех сил сдерживался, чтобы не расхохотаться. Гаваллан и Чарли Петтикин решили, что им лучше сохранять нейтралитет.

– Что ж… э-э… тебе не нужно ехать с нами, Чарли, – угрюмо заметил Гаваллан.

– Я бы все же поехал, если вы не возражаете, – ответил Петтикин; ехать ему не хотелось, но Мак-Айвер тайком попросил поддержать его с Дженни. «Очень милая шляпка, Дженни», – сказал ей Петтикин после восхитительного завтрака с Паулой. Дженни сладко улыбнулась: «Не пытайся меня умаслить, Чарли Петтикин, а то и тебе достанется. Мужчины мне осточертели… если разобраться, я вообще не на шутку разозлилась…»

Гаваллан надел свою парку. Он взял лист с телексом и засунул его в карман.

– Вообще-то, Чарли, – сказал он, и его озабоченность отчасти выглянула наружу, – если ты не возражаешь, я бы предпочел, чтобы ты не ездил… у меня тут кое-какие дела с Маком, о которых мы не договорили.

– Конечно, нет проблем. – Петтикин протянул руку и спрятал довольную улыбку. То, что он не поедет в аэропорт, давало ему несколько дополнительных часов наедине с Паулой. Паулой Светозарной, как он стал называть ее про себя после завтрака, хотя она и была брюнеткой. Мак-Айверу он сказал: – Увидимся дома.

– Может, лучше здесь подождать. Я хочу связаться со всеми базами сразу же, как только стемнеет, а потом вместе поедем домой. Я бы хотел, чтобы ты побыл тут пока за главного. Ноггер, ты можешь быть свободен.

Ноггер Лейн просиял, а Петтикин выругался про себя.

В машине Мак-Айвер сел за руль, Гаваллан расположился рядом с ним, Дженни – на заднем сиденье.

– Мак, давай поговорим об Иране.

Они обсудили возможные варианты. Каждый раз возвращаясь к одному и тому же безрадостному выводу: им приходилось надеяться, что ситуация нормализуется, банки вновь откроются, им вернут причитающиеся им деньги, что их совместное предприятие не включат в список закрытых и что их не кинули.

– Вам просто придется работать, как работали, Мак. Пока мы можем работать, тебе придется продолжать это делать, какие бы проблемы ни возникали.

Мак-Айвер был в таком же мрачном расположении духа.

– Знаю. Но как мне работать без денег? И как быть с арендными выплатами?

– Как-нибудь деньги для работы я тебе раздобуду. Через неделю привезу из Лондона наличные. Я смогу проплачивать аренду за твои вертолеты и запчасти еще несколько месяцев; может, мне даже удастся провернуть то же самое и с Х63-ми, если получится изменить график выплат, но… ну, в мои планы не входило терять столько контрактов в пользу IH – может, какие-то мне удастся отвоевать назад. Как ни крути, некоторое время дела будут идти по краю, но ты не переживай. Надеюсь, Джонни сумеет пробраться сюда; мне просто необходимо сейчас попасть домой, столько дел…

Мак-Айвер едва избежал лобового столкновения с машиной, вылетевшей из переулка, почти врезался в джуб, потом снова вывернул на дорогу.

– Чертов идиот! Ты в порядке, Джен? – Он взглянул на нее в зеркало заднего вида и съежился, увидев ее каменное лицо.

Гаваллан тоже почувствовал струю ледяного презрения, начал было говорить что-то, но передумал. Интересно, удастся ли мне связаться с Иэном; может, он смог бы подсказать, как мне выбраться из этой пропасти, – эти слова напомнили ему о трагической гибели Дэвида Мак-Струана. Сколько же их, Струанов, Мак-Струанов, Данроссов, и их врагов – Горнтов, Ротуэллов, Броков в стародавние времена – умерли насильственной смертью, исчезли – пропали в море, – или погибли при странных обстоятельствах. Иэн пока что выживает. Но долго ли это продлится? Сколько еще раз? Явно не много.

– Если не ошибаюсь, из моих девяти жизней у меня теперь осталось две, Энди, – сказал Данросс, когда они виделись в последний раз.

– Что на этот раз?

– Ничего особенного. Заминированный автомобиль взорвался в Бейруте, едва только я проехал мимо. Ничего страшного; я и раньше говорил, никакой закономерности тут нет. Так уж просто вышло, что я живуч как заговоренный.

– Как в Макао?

Данросс был заядлым автогонщиком и принимал участие во многих гонках Гран-при в Макао. В 65-м – в гонках тогда еще участвовали любители – он выиграл гонку, но первая передняя шина его «Ягуара Е-тайп» лопнула у самого финишного столба, и его швырнуло на ограждение, а потом кувырком понесло по трассе; остальные машины завиляли, пытаясь уклониться, одну из них занесло, и она юзом врезалась в него всем бортом. Когда искореженный автомобиль разрезали и вытащили оттуда Иэна, он оказался цел и невредим, только на левой ноге не хватало стопы.

– Как в Макао, Энди, – сказал тогда Данросс, улыбаясь своей странной улыбкой. – Просто случайность. Оба раза. – Во второй раз взорвался двигатель его автомобиля, Иэн опять не пострадал. Пробежал шепоток, что в его двигателе кто-то покопался – обвиняющий палец указывал на его врага Квиллана Горнта, но не публично.

Квиллан мертв, а Иэн жив, подумал Гаваллан. Как и я. Как и Линбар; этот сукин сын вообще будет жить вечно… Боже милосердный, я глупею, и в голову лезут какие-то больные мысли – надо взять себя в руки. Мак и без того достаточно встревожен. Надо придумать, как выбраться из этих тисков.

– Если возникнет что-то экстренное, я передам послание через Талбота, ты сделаешь то же самое. Через несколько дней я обязательно вернусь, и к тому времени у меня уже будут кое-какие ответы. А пока я оставляю 125-й в твоем распоряжении до дальнейших указаний – Джонни может поработать курьером между нами. Это все, что я могу сейчас сделать…

* * *

Дженни, которая не проронила ни слова и вежливо уклонялась от всех попыток втянуть ее в разговор, хотя и слушала их, ничего не пропуская, тоже была не на шутку встревожена. Ясно, что будущего у нас здесь нет, и я буду очень даже рада уехать – при условии, что и Дункан тоже уедет. И тем не менее мы не можем просто потихоньку удрать, поджав хвост, и позволить им украсть все плоды его труда и накопления всей жизни – это убьет его так же верно, как любая пуля. Брр! Господи, да когда же он научится делать, что ему говорят, – ему нужно было уходить на пенсию еще в прошлом году, когда шах был у власти. Мужчины! Непроходимо тупой народ, все до единого! Боже ты мой Боже! Какие же мужики все-таки идиоты!

Теперь они продвигались вперед очень медленно. Два раза им пришлось сворачивать в объезд из-за баррикад, воздвигнутых поперек улиц, – в обоих случаях баррикады охранялись вооруженными людьми, не «зелеными повязками», которые сердито махали им руками, приказывая поворачивать. Среди гор мусора, сгоревших машин и одного танка тут и там валялись тела. Собаки рылись в мусорных кучах. Один раз где-то совсем рядом началась стрельба, и они свернули в переулок, объезжая новую стычку между группировками, которые так и остались для них неизвестными. Шальная граната из ручного гранатомета врезалась в стену здания рядом с ними, но их не задела. Мак-Айвер осторожно объезжал обгоревший автобус, в очередной раз радуясь, что сумел настоять на отъезде Дженни из Ирана. Он снова взглянул на нее в зеркало заднего вида, увидел побелевшее лицо под шляпкой, и его сердце распахнулось ей навстречу. Какая же она молодчина, с гордостью подумал он, столько мужества! Огромная молодчина, вот только упрямая, как черт. Ненавижу эту ее шляпку! Шляпы ей не идут. Когда она уже научится делать, что ей говорят, без пререканий и споров? Бедная старушка Джен, мне будет настолько легче, когда ей перестанет грозить опасность.

Перед аэропортом движение почти совсем остановилось: сотни машин, битком набитых людьми, много европейцев, мужчин, женщин, детей, которые ринулись сюда в ответ на слухи о том, что аэропорт открыли; взбешенные «зеленые повязки» поворачивают всех назад; к деревьям и стенам прибиты наспех сделанные объявления на фарси и корявом английском: АЭРПОРТ ЗАПРИСЧЕН ПОКА. АЭРПОРТ ОТКРЫТЫЙ В ПОНЕДЕЛЬНИК – ЕСЛИ БЕЛЕТ И МОЖНО НА ВЫЕЗД.

У них ушло полчаса на то, чтобы уговорить охранников пропустить их. Именно Дженни в конце концов удалось этого добиться. Как и большинство домохозяек, которым приходилось ходить по лавкам, общаться со слугами и решать множество вопросов повседневной жизни, она немного говорила на фарси, – и хотя всю дорогу до аэропорта она проделала молча, здесь она нагнулась вперед и приятным голосом сказала одному из «зеленых повязок» несколько слов. Их тут же пропустили.

– Боже мой, Джен, это чудо какое-то, – удивился Мак-Айвер. – Что ты сказала этому ублюдку?

– Энди, – высокомерно ответила Дженни, – пожалуйста, передай мистеру Мак-Айверу, что я сказала им, что у мистера Мак-Айвера подозрение на черную оспу и его срочно высылают из страны.

Новые «зеленые повязки» стояли у ворот, которые вели на грузовую территорию, где находился их офис, но на этот раз больших проблем не возникло: их явно ожидали. 125-й уже стоял на полосе в окружении вооруженных «зеленых повязок» и грузовиков. Двое «зеленых повязок» на мотоциклах махнули Мак-Айверу рукой, чтобы он следовал за ними, и с ревом понеслись вперед по бетонной площадке.

– Почему вы так поздно? – раздраженно встретил их мулла Тегерани, спускаясь по трапу 125-го; два вооруженных революционера шли за ним следом. И Гаваллан, и Мак-Айвер отметили, что он был в новых очках. За стеклом кабины мелькнуло лицо Джона Хогга; один из охранников стоял на верхних ступенях трапа с автоматом наперевес. – Самолет должен взлететь немедленно. Почему вы опоздали?

– Просим простить нас, ваше превосходительство, пробки на дорогах… Иншаллах! Извините нас, – осторожно проговорил Мак-Айвер. – Как я понял со слов капитана Лейна, ваша работа для аятоллы, да живет он вечно, прошла удовлетворительно?

– Времени было недостаточно, чтобы завершить мою работу полностью. На все воля Бога. Э-э… необходимо будет полететь еще раз завтра. Подготовьте все, пожалуйста. На девять часов утра.

– С удовольствием. Вот манифест с указанием пассажиров. – Мак-Айвер протянул ему документ.

В списке значились Гаваллан, Дженни и Армстронг. Армстронг был указан как сотрудник компании, отправляющийся в отпуск.

Тегерани на этот раз без труда прочел бумагу, он был в явном восторге от новых очков.

– Где он, этот Армстронг?

– О, я полагал, что он уже на борту.

– В самолете никого нет, кроме экипажа, – раздраженно бросил мулла; огромное удовольствие четко видеть все вокруг пересиливало нервозность, которую он испытывал от того, что дал разрешение на посадку этого самолета. Но он был рад, что согласился на это, очки были даром Бога, и пилот пообещал привезти ему еще одну пару на следующей неделе в качестве запасной, а потом еще одну специально для чтения… О, Бог велик. Бог велик, хвала Аллаху, что он поместил эту мысль в голову пилота и что он позволил мне видеть так хорошо. – Самолет должен вылететь немедленно.

– Мистер Армстронг обычно не опаздывает, ваше превосходительство, – нахмурившись, произнес Гаваллан. Ни он, ни Мак-Айвер не виделись с Армстронгом со вчерашнего дня; на квартиру к Мак-Айверу прошлой ночью он тоже не пришел. Талбот сегодня утром пожал плечами, сообщив, что Армстронг задержался, но беспокоиться не о чем, в аэропорт он прибудет вовремя. – Может быть, он ждет в конторе, – заметил Гаваллан.

– В конторе нет никого, кому там быть не положено. Самолет вылетает немедленно. Ждать не будет. Пожалуйста, поднимайтесь на борт! Самолет взлетает немедленно.

– Отлично, – сказал Гаваллан. – На все воля Бога. Кстати, мы бы хотели получить разрешение на посадку для 125-го на субботу и разрешение для 206-го на перелет в Тебриз завтра. – С большой официальностью он протянул мулле аккуратно заполненные требования.

– Э-э… 125-й может вернуться, но никаких полетов в Тебриз. Может быть, в субботу.

– Но, ваше превосходительство, разве вы не…

– Нет, – отрезал мулла, чувствуя на себе взгляды «зеленых повязок». Он приказал грузовику, блокировавшему взлетно-посадочную полосу, отъехать в сторону, посмотрел на Дженни, выбиравшуюся из машины, и одобрительно кивнул. Гаваллан и Мак-Айвер с удивлением увидели, что она убрала волосы под шарф, прикрепленный к ее шляпке, так, что их совершенно не было видно, и, в сочетании с ее длинным пальто, создавалось впечатление, что она носит чадру. – Пожалуйста, проходите в самолет.

– Благодарю вас, ваше превосходительство, – ответила она на хорошем фарси, проведя все утро в неустанных репетициях со словарем, и с необходимой, точно выверенной долей серьезности, – но я, с вашего позволения, останусь. Мой муж не так здоров на голову, как следовало бы, но вы, будучи человеком большого ума, вы поймете, что, хотя жена не может идти против воли своего мужа, записано, что даже сам Пророк нуждался, чтобы о нем было кому заботиться.

– Верно, верно, – сказал мулла и задумчиво посмотрел на Мак-Айвера. Мак-Айвер озадаченно уставился на него в ответ, ничего не понимая. – Оставайтесь, если вам угодно.

– Благодарю вас, – ответила Дженни с большим почтением. – Тогда я останусь. Благодарю вас, ваше превосходительство, за ваше согласие и за вашу мудрость. – Она спрятала торжествующую улыбку, поздравляя себя с удавшейся хитростью, и сказала на английском: – Дункан, мулла Тегерани согласен с тем, что мне следует остаться. – Она увидела, как его глаза поехали к носу, и торопливо добавила: – Я подожду в машине.

Мак-Айвер вырос перед ней.

– Садись, черт меня подери, в эту пичугу, – произнес он, – или я, черт меня подери, сам тебя туда засуну.

– Не говори глупостей, Дункан, дорогой мой! – В ее голосе было столько заботы. – И не кричи, это очень вредно для твоего давления. – Она увидела направившегося к ним Гаваллана, и часть ее уверенности покинула ее. Ее окружали грязный снег, и мрачное небо, и угрюмые юноши, пялившиеся на нее с разинутым ртом. – Ты же знаешь, что я просто влюблена в эту страну, – сказала она с яркой улыбкой, – как я могу отсюда уехать?

– Ты… ты, черт меня подери, поедешь сейчас же и… – Мак-Айвер был так зол, что едва мог говорить, и на секунду Дженни испугалась, что зашла слишком далеко.

– Я уеду, если ты уедешь, Дункан. Прямо сейчас. Я никуда, повторяю, никуда не поеду без тебя, и если ты попробуешь заставить меня силой, я подниму такой тарарам, что 125-й и весь аэропорт вместе с ним взлетят до небес! Энди, объясни этому… этому человеку! О, я знаю, что вы вдвоем сумеете затащить меня на борт, но если вы это сделаете, вы оба потеряете лицо совершенно и навсегда, а я вас слишком хорошо знаю! Энди!

Гаваллан расхохотался.

– Мак, тебе каюк!

Несмотря на всю свою злость, Мак-Айвер рассмеялся вместе с ним, а мулла, наблюдавший и слушавший эту сцену, пораженно покачал головой, удивляясь невозможным выходкам этих неверных.

– Джен, ты… ты планировала это с самого начала, – запинаясь от возмущения, выговорил Мак-Айвер.

– Кто? Я? – Она была сама невинность. – Как ты мог такое подумать!

– Хорошо, Джен, – сказал Мак-Айвер; его челюсть по-прежнему сердито выпирала вперед. – Хорошо, ты победила, но ты не просто потеряла лицо, ты потеряла и хвост.

– На борт! – приказал мулла.

– Как быть с Армстронгом? – спросил Мак-Айвер.

– Ему известны правила и время. – Гаваллан обнял Дженни и пожал руку Мак-Айверу. – До скорой встречи и берегите себя.

Он двинулся к самолету, машина поднялась в воздух, и весь долгий путь до главного управления компании ни Дженни, ни Дункан не замечали течения времени. Оба были глубоко погружены в свои мысли.

– Ты – хорошая женщина, Джен, – сказал он, едва они остались наедине, – но я тебя не прощаю.

– Да, Дункан, – смиренно произнесла она, как и подобает хорошей жене – время от времени.

– Я, черт подери, не прощаю тебя совершенно.

– Да, Дункан.

– И оставь эти свои «да Дункан» при себе! – Некоторое время он вел машину молча, потом сказал угрюмо: – Я бы предпочел, чтобы ты была в безопасности в Эль-Шаргазе, но я рад, что ты осталась.

Она ничего не ответила, мудрая женщина. Только улыбнулась. И положила руку ему на колено. Оба теперь ощущали в душе покой и умиротворение.

Поездка снова получилась отвратной, с многочисленными объездами, стрельбой невдалеке, трупами, собаками, толпами обозленных иранцев, кучами мусора – улицы не чистили уже несколько месяцев, джубы давно были забиты отбросами. Ночь опустилась быстро, и стало намного холоднее. Случайные автомобили и набитые людьми армейские грузовики с ревом проносились мимо, нимало не заботясь о безопасности движения.

– Ты не устал, Дункан? Хочешь, я поведу?

– Нет, спасибо, я в порядке, – ответил он, чувствуя огромную усталость; он был очень рад, когда много времени спустя они свернули на свою улицу, темную и зловещую, как все остальные; единственными горящими окнами на ней были окна их офиса на верхнем этаже. Мак-Айвер предпочел бы оставить машину на улице, но он был уверен, что, вернувшись, он найдет топливный бак пустым, несмотря на то что крышка запиралась на замок, если сама машина вообще окажется на месте. Он въехал в их гараж, запер машину, запер гаражную дверь, и они по лестнице поднялись наверх.

Чарли Петтикин встретил их на лестничной площадке с бледным, встревоженным лицом.

– Привет, Мак. Слава Богу, ты… – Тут он увидел Дженни и осекся. – О, Дженни! Что… что случилось? 125-й что, так и не прилетел?

– Прилетел, – ответил за нее Мак-Айвер. – Черт возьми, что тут у вас стряслось?

Петтикин закрыл за ними дверь кабинета, бросил взгляд на Дженни, которая сказала устало:

– Ладно, я пошла в туалет.

Боже всемогущий, подумала она, все это так чертовски глупо, неужели они никогда не поумнеют? Дункан расскажет мне все сразу же, как только мы окажемся вдвоем, так что я все равно все узнаю, а для меня гораздо предпочтительнее было бы услышать все из первоначального источника. Она устало направилась к двери.

– Нет, Джен, – произнес Мак-Айвер, и она остановилась, пораженная. – Ты решила остаться, так что… – Он пожал плечами. Она видела, что в нем что-то изменилось, и не знала, было это хорошо или плохо. – Выкладывай, Чарли.

– Руди вышел на связь по высокочастотке меньше получаса назад. – Торопливо заговорил Петтикин. – НВС сбит перехватчиком, расстрелян и взорвался в воздухе, выживших нет, то…

Дженни и Мак-Айвер побелели как мел.

– О боже! – Она нашарила рукой спинку кресла.

– Я не понимаю, что происходит, – беспомощно продолжал Петтикин. – Это безумие какое-то, как в дурном сне, только Том Локарт уцелел, он сейчас в Бендер-Деламе с Руди. Он…

Мак-Айвер вернулся к жизни.

– Том в порядке? – выдохнул он. – Он выбрался?

– Никто не может выбраться из вертолета, который «взорвался в воздухе». Получается вообще какая-то ерунда, если только это все не прикрытие. Том отвозил запчасти, никаких пассажиров у него не было, но этот офицер, он сказал, что в вертолете было полно народу, а Руди сказал: «Передай мистеру Мак-Айверу, что капитан Локарт вернулся из отпуска». Я даже с ним разговаривал!

Мак-Айвер уставился на него разинув рот.

– Ты разговаривал с ним? Он в порядке? Ты уверен? Из какого еще отпуска, черт подери?

– Понятия не имею, но я с ним разговаривал. Он подошел к микрофону.

– Погоди минутку, Чарли. Как Руди вышел на нас? Он в Ковиссе?

– Нет, он сказал, что говорит из диспетчерского центра Абадана.

Мак-Айвер пробормотал себе под нос непристойное ругательство, испытывая огромное облегчение, что Локарт жив, и одновременно ужасаясь тому, что случилось с Валиком и его семьей. Полно народу? Их должно было быть там всего четверо! В голове роилось полсотни вопросов, на которые ему требовался немедленный ответ, и он понимал, что выхода из ловушки, в которую угодили они с Томом, нет. Ни одной живой душе, кроме Гаваллана, он не рассказывал о настоящем задании Локарта и о дилемме, перед которой встал сам, давая разрешение на полет.

– Давай-ка обо всем сначала и по порядку, Чарли, в точности как было. – Мак-Айвер взглянул на жену, которая стояла замерев. – Ты хорошо себя чувствуешь, Джен?

– Да-да. Я… пойду приготовлю чайку. – Обоим мужчинам ее голос показался очень высоким и слабым, и она прошла на маленькую кухоньку.

Петтикин, дрожа, присел на край стола.

– Насколько точно я запомнил, Руди сказал следующее: «У меня здесь офицер из иранских ВВС и я должен официально знать…» Потом другой голос заговорил по громкой связи: «Говорит майор Казани, служба разведки ВВС! Я требую немедленного ответа. НВС 212 принадлежит компании S-G или нет?» Чтобы выиграть время, я сказал: «Погодите минутку, я найду папку». Я подождал, надеясь, что Руди мне что-нибудь подскажет, но ничего не услышал, поэтому решил, что информацию дать можно. «Да», говорю, «ЕР-НВС – один из наших 212-х». Руди тут же взорвался и разразился такой руганью, какой я от него раньше никогда не слышал, а потом сказал что-то вроде: «Клянусь Богом, это ужасно, потому что НВС попытался удрать в Ирак, и иранские ВВС совершенно правильно сбили этот вертолет, разнесли его и всех, кто в нем был, к чертям собачьим, чего они и заслуживали… кто, черт подери, его пилотировал, и кто, черт подери, был на борту?!» – Петтикин смахнул со лба ручеек пота. – Наверное, я и сам выругался, немножко расклеился, точно даже не помню, Мак, потом сказал что-то вроде: «Это ужасно! Погоди… я возьму журнал полетов», надеясь из последних сил, что мой голос звучал более-менее нормально. Я взял журнал, увидел зачеркнутое имя Ноггера Лейна и рядом приписку «болен», потом имя Тома Локарта и твою подпись, разрешающую выполнение чартерного рейса. – Он беспомощно посмотрел на Мак-Айвера. – Было ясно, что Руди не хотел, чтобы я называл Тома, поэтому я просто сказал: «Согласно нашему журналу вертолет никому не приписан для выполнения рейса…»

Мак-Айвер побагровел.

– Но если ты ска…

– Это было лучшее, что я смог придумать на тот момент, черт возьми. Я сказал: «Вертолет никому не приписан для полета». Руди опять начал чертыхаться, но мне показалось, что голос у него теперь звучал по-другому, с каким-то облегчением, что ли. «Черт подери, о чем вы говорите?» – сказал он.

«Я просто говорю вам, капитан Лутц, что согласно нашим записям в журнале полетов, НВС по-прежнему находится в ангаре в Дошан-Таппехе. Если его там нет, его, должно быть, угнали», – говорю я, предполагая, что голос мой прозвучал убедительно. Мак, я шарил наугад, я и до сих пор не знаю, в чем тут проблема. Потом этот другой голос сказал: «Этот вопрос будет немедленно передан наверх по инстанциям. Я требую, чтобы вы немедленно предоставили ваш журнал с записями разрешений на полеты в мое распоряжение». Я ему говорю, хорошо, куда вам его прислать. Это его немного сбило с толку, потому что, конечно же, мы никак не могли бы предоставить ему журнал немедленно. В конце концов, он сказал, чтобы мы сохраняли все наши записи в неприкосновенности, а указания нам пришлют позже. Потом к микрофону подошел Том и сказал что-то вроде: «Капитан Петтикин, пожалуйста, передайте мистеру Мак-Айверу мои извинения за опоздание из отпуска, но из-за снегопадов я оказался запертым в деревеньке к югу от Керманшаха. Я прибуду сразу же, как только смогу». – Петтикин выдохнул, бросил взгляд на Дженни, потом опять на Мак-Айвера. – Вот и все. Больше ничего. Ну, и что вы думаете?

– По поводу Тома? Не знаю. – Мак-Айвер, тяжело ступая, подошел к окну, и Петтикин и Дженни увидели, какой тяжестью легло на него все это.

На подоконнике лежал снег, и ветер немного усилился. Вдалеке раздавалась беспорядочная стрельба, винтовочная и автоматическая, но никто из них ее не замечал.

– Дженни?

– Я… это лишено всякого смысла, Чарли, совершенно всякого смысла, если говорить о Томми. – Слабея, она налила закипевшую воду в заварочный чайник, чашки уже стояли на столе, она была рада, что ее рукам нашлось хоть какое-то занятие, чувствуя себя беспомощной, и ей хотелось разрыдаться, хотелось закричать от несправедливости всего произошедшего, она понимала, что Том и Дункан в ловушке – ее Дункан подписал план полета, – знала, что не может ни словом обмолвиться ни об Аннуш, ни о детях, ни о Валике – если они были на борту, они должны были быть на борту, но тогда кто пилотировал вертолет, если это был не Томми? – Угон… ну, Томми ясно указан в разрешении здесь, и Дункан тоже. Разрешение на полет также находится у тегеранских властей. В этом разрешении стоит имя Дункана, поэтому угон не… особого смысла в этой идее нет.

– Теперь я и сам вижу, но в тот момент эта история показалась мне подходящей. – Петтикин чувствовал себя ужасно. Он поднял со стола журнал с записями. – Мак, а может, нам это потерять, избавиться от него?

– В тегеранском центре управления полетами все равно остается оригинал, Чарли. Том дозаправлялся, об этом тоже где-то будет запись.

– В обычное время да. Но теперь? Со всей этой неразберихой?

– Возможно.

– А может, нам удастся заполучить обратно и оригинал?

– Да брось ты, ради Бога, на это ни единого шанса нет, скорее ад замерзнет.

Дженни начала разливать чай в три чашки. Молчание сгущалось. Терзаясь и мучаясь, Петтикин сказал:

– Я все-таки не понимаю, как это получается, если Том взлетел из Дошан-Таппеха, а потом… если только вертолет не угнали по дороге или когда он дозаправлялся. – Он раздраженно взъерошил пятерней волосы. – Это должен быть угон. Где он дозаправлялся? В Ковиссе? Может, они смогут помочь?

Мак-Айвер не ответил, он просто стоял и смотрел в ночь. Петтикин подождал, потом полистал журнал, нашел нужный дубликат и снова поднял глаза.

– Исфахан? – удивленно пробормотал он. – Почему Исфахан?

Мак-Айвер опять не ответил.

Дженни добавила в чай сгущенного молока и протянула одну чашку Петтикину.

– Мне кажется, ты очень хорошо справился, Чарли, – сказала она, не зная, что еще сказать. Потом она отнесла вторую чашку Мак-Айверу.

– Спасибо, Джен.

Она увидела его слезы, и ее собственные слезы хлынули из глаз. Он обнял ее одной рукой за плечи, думая об Аннуш и о рождественской вечеринке, которую они с Дженни устроили для детишек всех своих друзей, так недавно это было – маленькие Сетарем и Джалал, звезды всех игр и конкурсов, такие удивительные дети, теперь обугленные тела или мясо для стервятников.

– Хорошо, что с Томми так получилось, дорогой, не правда ли? – произнесла она сквозь слезы, забыв о Петтикине. Петтикин, смущенный, вышел и закрыл за собой дверь, они и не заметили его ухода. – Хорошо, что с Томми так получилось, – сказала она снова. – Хоть это-то хорошо.