Текст книги "Шамал. В 2 томах. Т.1. Книга 1 и 2"

Глава 28

Недалеко от Бендер-Делама. 11.58. Настало время полуденной молитвы, и древний, ветхий, полуразвалившийся автобус остановился на обочине дороги. Послушно, следуя примеру муллы, который оказался серди пассажиров, все мусульмане вышли из автобуса, расстелили свои коврики для молитвы и сейчас посвящали души свои Богу. Кроме семьи индусов, которая боялась потерять свои места, большинство остальных пассажиров-немусульман тоже вышли – Том Локарт среди них, – радуясь возможности размять ноги или справить нужду. Армянские христиане, восточные евреи, чета кочевников-кашкайцев, которым, хотя они и были мусульманами, древний обычай разрешал пропускать полуденную молитву, а их женщинам не носить чадру, два японца, несколько арабов-христиан – все они ощущали присутствие одинокого европейца.

День выдался теплым, чуть туманным; воздух был влажным из-за близости Персидского залива. Том Локарт устало прислонился спиной к капоту, из-под которого шел парок – двигатель перегрелся. После форсированного марш-броска от плотины Диз, оставшейся теперь в трехстах с лишним километрах к северу, и езды в переполненном, шумном, невыносимо неудобном автобусе у него болела голова, ныли все мышцы и суставы. Все дорогу от Ахваза, где ему удалось уговорить «зеленых повязок» пропустить его в автобус, он просидел зажатым на сиденье для двух человек между еще двумя мужчинами, один из которых оказался молодым «стражем ислама», который держал на коленях свою М14 вместе с ребенком, которого он взял у своей беременной жены, стоявшей в узком проходе, рассчитанном на пятнадцать человек, вместе с тремя десятками других пассажиров. Каждое сиденье было точно так же забито мужчинами, женщинами и детьми всех возрастов. Воздух в автобусе был спертым, люди бормотали на множестве языков. Над головой и под ногами – сумки, свертки, ящики, набитые овощами или полумертвыми курами, пара маленьких, недокормленных коз со спутанными ногами; багажная полка на крыше автобуса так же переполнена.

Но мне чертовски повезло, что я здесь, думал он, и горькое чувство вернулось к нему, пока он вполуха слушал размеренный речитатив шахады.

Вчера, незадолго до заката, когда он услышал, как 212-й взлетел с плотины Диз, он вылез из-под низенькой пристани, благословляя Господа за свое спасение. Вода была очень холодной, и его бил озноб, но он подобрал оставленный на помосте автоматический пистолет, проверил, исправно ли он работает, и направился в дом. Дверь оказалась не заперта. В приятно урчащем холодильнике, который питался от генератора, он нашел еду и питье. Внутри дома было тепло. Он снял с себя одежду и высушил ее над калорифером, проклиная Валика и Селади и посылая их в преисподнюю:

– Сукины дети! Что, черт подери, я им сделал такого, кроме того, что спас их вонючие шеи?

Тепло и уют роскошного дома искушали его. Усталость отзывалась нытьем во всем теле. Прошлую ночь в Исфахане он провел почти без сна. Я мог бы выспаться и уйти с рассветом, подумал он. У меня есть компас, и я более-менее знаю, куда идти: обогнуть летное поле, про которое говорил Али Аббаси, потом двигаться почти строго на восток, чтобы выйти на шоссе Керманшах – Ахваз – Абадан. Там, должно быть, нетрудно сесть в автобус или найти попутную машину. Или я мог бы отправиться прямо сейчас; луна светлая, дорогу будет хорошо видно, и я тогда не окажусь здесь в ловушке, если военная база пришлет патруль, – Али тревожился на этот счет не меньше Селади, и нас легко могли заметить на подлете. Легко. Но в любом случае, если тебя остановят, какую историю ты им расскажешь?

Он думал об этом, пока наливал себе бренди с содовой и готовил поесть. Валик с остальными открыли две полукилограммовые банки лучшей белужьей икры и беспечно оставили обе недоеденными на маленьком столике в гостиной. Он с удовольствием поел, потом бросил банки в мусорное ведро, стоявшее под дверью у дальней стены дома. После чего он запер дом на ключ и отправился в путь.

Дорога скорым шагом через горы оказалась тяжелой, но не такой, как он ожидал. Вскоре после рассвета он спустился к шоссе Керманшах – Ахваз – Абадан. Почти сразу же его подобрали какие-то корейские строители; их эвакуировали со сталелитейного завода, который по контракту они строили в Керманшахе, – помогать другим иностранцам на иранских дорогах стало почти обычаем для иностранцев в Иране. Они направлялись в аэропорт Абадана, где, как им сказали, их будет ждать транспорт, чтобы доставить домой в Корею.

– Много сражайся в Керманшах, – рассказали они ему на ломаном английском. – Каждый в оружии. Иранцы убивай иранцы. Все как без ума, варвары – хужей, чем японцев.

Они высадили его у автобусной станции в Ахвазе. Каким-то чудом ему удалось уговорить иранцев продать ему билет на автобус, который проезжал через Бендер-Делам.

Да. Но что теперь? Он с угрюмым видом вспоминал, как, выбросив банки из-под черной икры, он, после минутного размышления, достал их из ведра и зарыл, потом вернулся в комнату и протер бокал, из которого пил, и даже дверную ручку. Тебе бы надо на голову провериться; как будто они и в самом деле стали бы снимать отпечатки пальцев! Н-да, но в тот момент я думал, что будет лучше не оставлять никаких следов моего там пребывания.

Ты сошел с ума! Ты внесен в разрешение на полет, выданное в Тегеране, потом тебе еще отчитываться за несанкционированную остановку, чтобы забрать Валика и его семью, побег из Исфахана, транспортировку «врагов государства» и оказание им помощи при побеге – будь то перед САВАК или Хомейни, никакой разницы! И как S-G и Мак-Айвер объяснят пропажу иранского вертолета, который всплывет в Кувейте или Багдаде или куда он там еще направится, черт его раздери?

Ну и кавардак!

Да. А потом еще есть Шахразада…

– Не тревожьтесь, ага, – нарушили его мысли слова на фарси, – все мы в руках Божьих. – Это был мулла, который стоял перед ним с улыбкой на лице. Это был моложавый человек с бородой, он сел в автобус в Ахвазе с женой и тремя детьми. За плечом у него висела винтовка. – Водитель сказал, что вы говорите на фарси и что вы из Канады и человек Книги.

– Да-да, так и есть, ага, – ответил Локарт, собираясь с мыслями. Он увидел, что молитва закончилась, и все теперь столпились у двери в автобус.

– Тогда вы тоже попадете в рай, как обещал Пророк, если вас сочтут достойным, хотя и не в нашу его часть. – Мулла смущенно улыбнулся. – Иран станет первым подлинно исламским государством в мире со времен Пророка. – Снова робкая улыбка. – Вы… вы первый человек Книги, которого я встретил и с которым говорил. Вы научились говорить на фарси в школе?

– Я ходил в школу, ваше превосходительство, но в основном я учился у частных преподавателей.

Локарт поднял свою летную сумку, которую из предосторожности взял с собой, выходя из автобуса, и встал в очередь у двери. Его место оказалось занятым. Рядом с дорогой несколько пассажиров справляли нужду, маленькую и большую – мужчины, женщины, дети.

– А его превосходительство работает в нефтяном бизнесе? – Мулла встал в очередь рядом с ним, и люди тотчас отступили в сторону, пропуская его вперед. Внутри автобуса пассажиры уже ссорились, несколько человек кричали водителю, чтобы он трогался.

– Да, на вашу великую «Иран Ойл», – ответил Локарт, остро чувствуя любопытство тех, кто стоял рядом, они толкались, чтобы подобраться поближе и ничего не пропустить. Теперь уже недолго, подумал он, до аэропорта должно оставаться никак не более нескольких миль. Перед самым полуднем он разглядел в небе 212-й, летевший со стороны залива. Вертолет был слишком далеко, чтобы определить, гражданский он или военный, но двигался он в общем направлении аэропорта. Здорово будет повидать Руди и остальных, выспаться хорошенько и…

– Водитель говорит, вы были в отпуске недалеко от Керманшаха.

– В Лурестане, южнее Керманшаха. – Локарт сосредоточился. Он повторил мулле историю, на которой в итоге остановился, ту самую, которую он рассказал продавцу автобусных билетов в Ахвазе и «зеленым повязкам», тоже пожелавшим узнать, кто он такой и как оказался в Ахвазе. – Я проводил отпуск к северу от Лурестана, бродил пешком по тамошним горам и застрял в одной деревеньке из-за снегопада – целую неделю не мог выбраться. Вы едете в Шираз? – Это был конечный пункт данного автобусного маршрута.

– В Ширазе стоит моя мечеть, и я там родился. Пойдемте, мы сядем вместе. – Мулла занял ближайшее место рядом с каким-то стариком, посадил одного из детей к себе на коленку, поставил винтовку между ног и оставил Локарту как раз достаточно места на сиденье со стороны прохода. Локарт неохотно подчинился: ему вовсе не улыбалось сидеть рядом с разговорчивым и любопытным муллой, с другой стороны, он был благодарен ему за место. Автобус быстро заполнялся. Люди проталкивались мимо, стараясь найти себе местечко или продвинуться дальше в автобус. – Ваша страна Канада граничит с Великим Сатаной, не так ли?

– Канада имеет общую границу с Америкой, – сказал Локарт, чувствуя, как в нем нарастает злость. – Подавляющее большинство американцев – люди Книги.

– Ах да, но многие из них евреи и сионисты, а евреи, сионисты и христиане против Ислама, враги ислама и потому против Бога. Правда ли, что евреи и сионисты правят Великим Сатаной?

– Если вы имеете в виду Америку, то нет, ага, это не правда.

– Но если имам так говорит, так оно и есть. – Мулла был вполне уверен, говорил мягко и процитировал Коран: – «Ибо Бог рассердился на них, и в муках пребудут они веки вечные». – Потом он добавил: – Если има…

В хвосте автобуса возникла суматоха, и, обернувшись, они увидели, как один из иранцев зло выдернул индуса в чалме с его сиденья и уселся на его место. Индиец выдавил на лице улыбку и остался стоять. Согласно обычаю, занявший место первым получал право сидеть на нем беспрепятственно. Новая волна голосов поднялась, когда другой иранец, зажатый в проходе, начал громко проклинать всех иноземцев. Он был одет в грубую одежду, вооружен и стоял рядом с двумя японцами, теснившимися на сиденье рядом со старым курдом в лохмотьях, и испепелял их взглядом.

– Почему это неверные из чужих земель сидят, когда мы стоим? Хвала Аллаху, мы больше не являемся лакеями неверных! – еще злее проговорил иранец и дернул большим пальцем. – Вставай!

Японцы не шевельнулись. Один из них снял очки и улыбнулся иранцу. Тот поколебался, начал было бушевать, но передумал, потом повернулся к водителю и прокричал, чтобы тот побыстрее отправлялся. За секунду до того как опять надеть очки, японец поймал взгляд Локарта, кивнул и улыбнулся.

Локарт улыбнулся в ответ. В Ахвазе, где все они проталкивались в автобус, один из японцев сказал Локарту на неплохом английском: «Держитесь за нами, сэр, в час пик влезть в токийские автобусы и поезда гораздо труднее». С подчеркнутой и неизменной вежливостью эти двое ловко пробрались внутрь, нашли место ему и сами устроились на заднем сиденье. Во время полуденной остановки они перебросились парой слов, рассказав ему, что они инженеры, возвращающиеся из отпуска, и направляются на предприятие «Иран-Тода».

– А, – с удовлетворением произнес мулла, увидев, как водитель забирается на свое сиденье, – теперь мы тронемся дальше, хвала Аллаху.

С большой помпой водитель завел мотор, и автобус покатил вперед.

– Следующая остановка – Бендер-Делам, – объявил водитель. – Если будет угодно Богу.

– Если будет угодно Богу. – Мулла был очень доволен. Он снова повернулся к Локарту и прокричал, перекрывая гул голосов в автобусе: – Ага, вы говорили о Великом Сатане?

Локарт уже успел закрыть глаза и притвориться, что не слышит.

Мулла коснулся его.

– Вы говорили, ага, про Великого Сатану?

– Я ничего не говорил, ага.

– Что? Я вас не расслышал.

Локарт сохранял вежливое выражение лица, понимая, в какой он опасности, и повторил погромче:

– Я ничего не говорил, ага. Ехать в автобусе так утомительно, не правда ли? – Он снова закрыл глаза. – Наверное, я вздремну немного.

– Почему вы ничего не говорите? – прокричал ему молодой иранец, стоявший рядом в проходе, перекрывая натужный рев мотора. – Америка виновата во всех наших бедах. Если бы не было Америки, во всем мире был бы мир!

Локарт угрюмо продолжал держать глаза закрытыми и постарался отключить слух, чувствуя, что он вот-вот сорвется, – половина его желала сейчас, чтобы пистолет был у него в кармане, вторая половина радовалась, что он лежит у него в сумке. Он почувствовал, как мулла трясет его за плечо.

– Прежде чем вы уснете, ага, скажите, разве вы не согласны, что без американского зла мир был бы лучше?

Локарт подавил в себе гнев и просто остался сидеть с закрытыми глазами. Его снова тряхнули, гораздо грубее, на этот раз со стороны прохода, и человек прокричал ему в самое ухо:

– Отвечайте его превосходительству!

Локарту вдруг до смерти осточертела вся эта антиамериканская пропаганда, вся эта ложь, которой их постоянно кормили. Побелев от ярости, он открыл глаза, спихнул с плеча руку молодого иранца и разразился на английском:

– Что ж, я скажу тебе, мулла. Я скажу, что тебе лучше возблагодарить Аллаха за то, что Америка существует, потому что, если бы ее не было, во всем мире ни черта бы не было, и мы все торчали бы в каком-нибудь проклятом концлагере или лежали бы в чертовой земле, вы, я, этот дурень и даже Хомейни!

– Что?

Он увидел, что мулла смотрит на него, разинув рот, и осознал, что говорил по-английски. Накинув себе на рот жесткую узду, он заговорил на фарси, понимая, что логически он никогда ничего не объяснит:

– Я цитировал Библию на английском, – сказал он, сочиняя на ходу. – Это место, когда Авраам разгневался. Разве не сказал Авраам, что зло ходит по земле во многих обличьях? Долг верующего состоит в том, чтобы… в том, чтобы остерегаться зла, любого зла, всякого зла! Не так ли?

Мулла странно посмотрел на него и процитировал из Корана:

– «И сказал Бог Ибрахиму: я сделаю тебя для людей имамом. Сказал Ибрахим: и из моего потомства? Сказал Бог: не объемлет завет мой неправедных».

– Я согласен, – ответил Локарт. – А теперь я должен обратить свои мысли к Богу, Богу Единому, Богу Авраама, и Моисея, и Иисуса, и Мухаммада, да славится имя Его! – Локарт закрыл глаза. Сердце колотилось в груди. В любой момент он ждал удара прикладом в лицо от разозлившегося молодого иранца или крика муллы, требующего остановить автобус. Пощады он не ждал. Но момент прошел, и его оставили наедине с его, как они думали, молитвами.

Мулла вздохнул, теснота заставляла его прижиматься к этому неверному. Интересно, как неверный совершает молитву? Что он говорит Богу – даже человек Книги? Воистину, они достойны жалости!

* * *

Аэропорт Бендер-Делама. 12.32. Машина с эмблемой иранских ВВС пролетела мимо сонных охранников у ворот, на которых трепетал зеленый флаг Хомейни, и в клубах пыли остановилась возле трейлера, в котором размещался рабочий кабинет Руди. Из машины вышли два офицера в чистых аккуратных мундирах. Их сопровождали три человека из «зеленых повязок».

Руди Лутц вышел из трейлера, чтобы поприветствовать офицеров – майора и капитана. Когда он узнал капитана, его лицо просветлело.

– Привет, Хушанг, а я тут все гадал, как ты…

Тот из офицеров, что был постарше, оборвал его:

– Я майор Казани, служба разведки ВВС. Что делал подконтрольный вам иранский вертолет, пытаясь покинуть воздушное пространство Ирана, раз за разом отказываясь подчиниться указаниям перехвата и полностью игнорируя приказы наземной службы радиолокационного контроля?

Руди непонимающе уставился на него.

– Только один из моих вертолетов находится в воздухе, и он выполняет экстренную эвакуацию пострадавших, которую запросил центр радиолокационного контроля Абадана.

– Его регистрационный номер?

– ЕР-НХХ. Что все это значит?

– Именно это я и хочу выяснить. – Майор Казани прошел мимо него в трейлер и опустился на стул. «Зеленые повязки» и второй офицер вошли за ним следом и закрыли дверь.

– Что такое этот НХХ? Это 206-й или 212-й? – спросил майор.

– Это 206-й. Что в…

– Сколько 212-х у вас здесь?

– Два. НХХ и HGC. Абаданский радар вчера выдал НХХ разрешение на рейс в Ковисс для экстренной эвакуации пострадавших во время нападения федаин на рассвете вчерашне…

– Да, мы об этом слышали. И о том, как вы помогли «стражам» отправить их в ад, которого они заслуживают, за что вам большое спасибо. Является ли ЕР-НВС регистрационным номером 212-го вертолета компании S-G?

Руди замешкался с ответом.

– Так сразу я сказать не могу, майор. У меня нет здесь списка всех наших 212-х машин, но я мог бы выяснить. Если мне удастся связаться с нашей базой в Ковиссе. Радиосвязи нет уже сутки. А теперь, пожалуйста, я помогу, чем могу, но что все это значит?

Майор Казани закурил сигарету, предложил одну и Руди, но тот покачал головой.

– Речь идет о 212-м, ЕР-НВС, мы полагаем, это 212-й, на котором летают пилоты S-G, с неизвестным количеством людей на борту, который пересек иракскую границу перед самым закатом прошлой ночью, не имея никаких разрешений, игнорируя, как я уже сказал, совершенно игнорируя прямые приказы по радио посадить машину.

– Мне об этом ничего не известно. – Мозг Руди лихорадочно работал. Должно быть, кто-то пытался сбежать, думал он. – Это не наша птичка. Мы здесь даже двигатели завести не можем без разрешения абаданского центра радиолокационного контроля. Это стандартная процедура.

– Как вы тогда объясните появление этого НВС?

– Это мог быть вертолет компании «Герни», вывозивший их сотрудников, или «Белл», или любой другой вертолетной компании. В последнее время было очень трудно, иногда невозможно, подать на утверждение план полета. Вы знаете, насколько… э-э… подвижным был радар последние несколько недель.

– «Подвижный» – неудачное слово, – сказал капитан Хушанг Аббаси. Это был стройный, очень красивый офицер с аккуратно подстриженными усиками, в черных очках, на своем мундире он носил крылья. Весь прошлый год он прослужил на Харке, где они с Руди и познакомились. – А если это был вертолет S-G?

– Тогда всему будет дано надлежащее объяснение. – Руди был рад, что Хушанг пережил революцию, особенно учитывая то, что он всегда открыто критиковал вмешательство мулл в дела государства. – Вы уверены, что полет был несанкционированным?

– Я уверен, что законно летающие вертолеты имеют соответствующие разрешения, законно летающие вертолеты подчиняются приказам наземного управления воздушным движением и законно летающие вертолеты не совершают уклоняющихся маневров и не торопятся за границу, – ответил Хушанг. – И я почти уверен, что видел эмблему S-G при первом заходе, Руди.

Глаза Руди прищурились. Хушанг был очень хорошим пилотом.

– Вы пилотировали перехватчик?

– Я возглавлял звено, которое было поднято по тревоге.

Молчание в трейлере сгустилось.

– Вы не возражаете, если я приоткрою окно, майор? Этот дым, у меня от него голова разболелась.

– Если НВС окажется вертолетом S-G, у кого-то проблем окажется побольше, чем просто головная боль, – раздраженно проговорил майор.

Руди открыл окно. НВС похоже на один из наших регистрационных номеров. Что же, черт подери, пошло не так? Последние несколько дней нас словно злой рок преследует: сначала этот психопат Затаки и убийство нашего механика, потом бедный старина Кияби, потом эти богом проклятые федаин из левых устроили вчера нападение, едва не переубивав нас и ранив Джона Тайрера – Господи, я надеюсь, он поправится! – а теперь вот еще н́а тебе!

Он опустился на стул, чувствуя себя очень усталым.

– Максимум, что я могу сделать, это спросить.

– Как далеко на север простирается ваша зона обслуживания? – спросил майор.

– В обычных условиях? До Ахваза. Дизфуль будет, пожалуй, крайней точкой для на… – Зазвонил телефон внутренней связи. Он поднял трубку и не заметил многозначительного взгляда, которым обменялись офицеры. – Алло?

Это был Фаулер Джойнз, его старший механик.

– Ты в порядке?

– Да. Спасибо. Никаких проблем.

– Кричи, если понадобится помощь, старина, мы мигом придем на выручку. – Трубку положили.

Руди повернулся к майору, чувствуя себя лучше. С того момента, когда он сцепился с Затаки, все его люди и пилоты относились к нему так, будто он был самим Лэрдом Гавалланом. А со вчерашнего дня, когда отбили нападение федаин, даже «зеленые повязки» из комитета относились к нему почтительно – все, кроме директора базы Йемени, который все еще пытался показать ему, кто тут главный. – Дизфуль будет крайней досягаемой точкой. В один конец. Один раз мы… – Руди замолчал. Он собирался сказать: «Один раз мы доставили нашего территориального директора в Керманшах», но тут нахлынули воспоминания о зверском и бессмысленном убийстве босса, Кияби, и он опять ощутил приступ дурноты.

Он увидел, что майор и Хушанг пристально смотрят на него.

– Извините, я хотел сказать, майор, что один раз мы сделали чартерный рейс до Керманшаха. С дозаправкой, как вы знаете, мы можем покрывать большие расстояния.

– Да, капитан Лутц, да, мы знаем. – Майор затушил окурок сигареты и закурил другую. – Премьер-министр Базарган, с предварительного, разумеется, одобрения аятоллы Хомейни, – осторожно добавил он, не доверяя ни Аббаси, ни «зеленым повязкам», среди которых тоже мог найтись человек, тайно понимавший английский, – выдал строгие указания касательно всех воздушных средств передвижения в Иране, в особенности вертолетов. Мы попробуем связаться с Ковиссом прямо сейчас.

Они отправились в радиорубку. Йемени тут же заявил, что не может дать разрешения на установление связи без одобрения местного комитета, членом которого он себя назначил как единственный человек, умеющий читать и писать. Один из «зеленых повязок» отправился, чтобы привести их, но майор отменил решение Йемени и сумел настоять на своем. Ковисс на их вызовы не откликнулся.

– На все воля Аллаха. Когда стемнеет, связь будет лучше, ага, – сказал на фарси радист Джахан.

– Да, благодарю вас, – ответил майор.

– А что вам нужно, ага? – грубо спросил Йемени, разозленный этим вторжением; шахские мундиры доводили его едва не до исступления. – Я узнаю для вас, что вам нужно!

– Ты мне ни за чем не нужен, сын собаки, – зло рявкнул на него майор, и все вздрогнули, а Йемени словно парализовало. – Если будешь мне надоедать, я поставлю тебя перед нашим трибуналом за препятствование работе премьер-министра Базаргана и самого Хомейни! Вон отсюда!

Йемени сиганул за дверь. «Зеленые повязки» расхохотались, и один из них сказал:

– Хотите, я расколочу ему башку для вас, ага?

– Нет-нет, спасибо. Он значит не больше, чем муха, усевшаяся на верблюжью какашку. – Майор Казани задымил свой сигаретой, утонув в клубах дыма, и задумчиво посмотрел на Руди. Весть о том, как этот немец спас Затаки, самого влиятельного командира «стражей революции» в округе, облетела всю их военную базу.

Он встал и подошел к окну. За окном ему была видна его машина, зеленый флаг Хомейни и слоняющиеся без дела «зеленые повязки». Мразь, подумал он. Сыновья собаки, все до единого. Мы избавились от американских пут и влияния и помогли вышвырнуть шаха не для того, чтобы отдать власть над нашими жизнями и нашими прекрасными самолетами завшивевшим муллам, как бы храбры ни были некоторые из них.

– Ты остаешься здесь, Хушанг. Я дам тебе двух «стражей», – сказал он. – Жди здесь, поговоришь с Ковиссом вместе с ним. Я потом пришлю за тобой машину.

– Есть, сэр.

Майор посмотрел на Руди, взгляд его был тяжелым. По-английски он сказал:

– Я хочу знать, является ли НВС вертолетом компании S-G, где он базировался, как попал в эти края и кто был на борту. – Снаружи он отдал необходимые распоряжения и умчался в вихре пыли.

Хушанг послал «стражей» рассказать остальным, что происходит. Теперь они с Руди остались одни.

– Ну вот, – сказал он, улыбнулся и протянул руку. – Я рад видеть тебя, Руди.

– Я тоже. – Руди тепло пожал протянутую руку. – Я тут все спрашивал себя, как ты… э-э… как там у тебя дела.

Хушанг рассмеялся:

– Ты имеешь в виду, не пустили ли меня в расход? О, не верь всем этим россказням, Руди. Нет. Все просто отлично. Когда меня перевели из Харка, некоторое время я провел в Дошан-Таппехе, потом приехал на базу ВВС в Абадане.

Руди ждал.

– А потом?

– Потом? – Хушанг задумался на мгновение. – Потом, когда его им… когда шах покинул Иран, наш начальник базы выстроил нас на плацу, всех до единого, и объявил, что считает принесенные нами клятвы верности исполненными. Все мы в вооруженных силах присягали лично шаху, но когда он уехал, наши клятвы выглядели как бы отвергнутыми. Наш командир спросил нас всех, офицеров и рядовых, что мы были намерены делать, остаться или уехать, но в конце он сказал: «На этой базе передача власти новому законному правительству пройдет организованно и без всяких беспорядков». Нам дали двенадцать часов на раздумье. – Хушанг нахмурился. – Некоторые предпочли уйти, главным образом старшие офицеры. А что бы ты сделал, Руди?

– Остался бы. Конечно. Heimat ist immer Heimat.

– Что?

– Родина всегда остается родиной.

– О да. Да, так я и подумал. – Тень легла на его лицо. – После того как мы все сделали свой выбор, наш начальник пригласил аятоллу Ахвази, нашего главного аятоллу, и официально передал ему власть. Потом застрелился. Он оставил посмертную записку, в которой говорилось: «Все свою жизнь я служил шаху Мохаммеду Резе, как мой отец служил Реза-шаху, его отцу. Я не могу служить муллам или политикам или жить, дыша вонью предательства, которая заполнила эту землю».

Руди поколебался.

– Он имел в виду американцев?

– Майор думает, что он имел в виду генералов. Некоторые из нас полагают, что он имел в виду… предательство ислама.

– Предательство ислама Хомейни? – Руди увидел, что Хушанг смотрит на него, взгляд карих глаз бесхитростен и прям, лицо словно высечено рукой скульптора, и на секунду у Руди появилось тревожное чувство, что это уже не его друг, а кто-то другой, надевший то же самое лицо. Кто-то, кто может быть готов поймать его в ловушку. В какую ловушку?

– Думать так – значит совершить государственную измену. Не правда ли? – произнес Хушанг. Это было скорее утверждение, а не вопрос, и еще один предостерегающий разряд пробежал по Руди. – Мне страшно за Иран, Руди. Мы так беззащитны, так ценны для обеих супердержав, и столь многие рядом с нами ненавидят и завидуют нам.

– О, но ваши вооруженные силы самые крупные и наиболее хорошо оснащенные в этой части мира. Вы – главная сила в заливе. – Он подошел к маленькому встроенному холодильнику. – Как насчет бутылочки ледяного пива на двоих?

– Нет, спасибо.

Обычно они с удовольствием распивали одну на двоих.

– Ты на диете? – спросил Руди.

Его собеседник покачал головой и улыбнулся странной улыбкой.

– Нет, я совсем бросил пить. Это мой подарок новому режиму.

– Тогда мы выпьем чаю, как в былые времена, – сказал Руди, как ни в чем не бывало прошел на кухню и поставил чайник на плиту. Но про себя подумал: Хушанг действительно изменился. С другой стороны, будь ты на его месте, ты бы тоже изменился, весь его мир перевернулся вверх тормашками – вроде Западной и Восточной Германии, но не настолько сильно. – Как Али? – спросил он. Али был обожаемым старшим братом Хушанга, вертолетчиком, с которым Руди не был лично знаком, но о котором Хушанг говорил постоянно, хохоча над его легендарными приключениями и победами в Тегеране, Париже и Риме в старые дни, в добрые старые дни, отметил Руди про себя.

– Али Великий тоже в порядке, – ответил Хушанг с восхищенной улыбкой. Как раз перед тем как шах бежал, они тайно обсудили свои перспективы и согласились, что, что бы ни произошло, они останутся: – Мы все равно элита вооруженных сил, у нас все равно будут отпуска в Европе! – Он просиял. Хушанг гордился своим братом, ничуть не завидовал его успехам, а стремился сам достичь хотя бы десятой их части. – Но теперь ему придется поумерить свой пыл. По крайней мере, в Иране.

Чайник начал посвистывать. Руди заварил чай.

– Не возражаешь, если я спрошу про НВС? – Он бросил взгляд через дверь в другую комнату. Его друг смотрел на него. – Это ничего?

– Что ты хочешь знать?

– Что произошло?

Помолчав немного, Хушанг заговорил:

– Я был командиром дежурного полета. Нас подняли по тревоге и приказали перехватить вертолет, который засекли летящим на малой высоте через нашу территорию. Вертолет оказался гражданским, он нырял из одной долины в другую в горах вокруг Дизфуля. На вызовы по радио не отвечал ни на фарси, ни на английском. Мы подождали, вися у них на хвосте. Один раз, когда он вынырнул из-за гребня, я пронесся рядом с ним, тогда-то мне и показалось, что я узнал эмблему S-G. Но вертолет меня совершенно проигнорировал, просто повернул к границе и поддал жару. Мой ведомый тоже тряхнул его, промчавшись рядом, но он просто продолжал маневрировать, уходя от атаки.

Глаза Хушанга сузились, когда он вспомнил охватившее его возбуждение: охотник и добыча. Раньше он никогда не охотился, уши его наполнял сладкий рев двигателей, треск помех, слова приказа: «Ракеты к бою!» Руки и пальцы подчинились команде.

Нажатие кнопки, первая ракета прошла мимо, вертолет вертелся волчком, метался туда и сюда, проворный, как стрекоза; его ведомый тоже выпустил ракету и тоже промахнулся, совсем чуть-чуть – ракеты не имели систем инфракрасного самонаведения. Еще одна ракета – и еще один промах. Вертолет теперь уже пересек границу. Пересек границу и был в безопасности, но не в безопасности от меня, от правосудия, поэтому я сделал еще заход, поливая его из пушек – оттиски лиц на иллюминаторах, на моих глазах вертолет растворяется в огненном шаре, а когда я вышел из этого виража, от которого затрещали кости, чтобы взглянуть еще раз, он уже исчез. Осталось только облачко дыма. И удовольствие.

– Я разнес его в клочья, – сказал он. – Сбил его.

Руди отвернулся, чтобы скрыть свой шок. Он-то полагал, что НВС удалось ускользнуть – кто бы там его ни пилотировал.

– Никто… никто не выжил?

– Нет, Руди. Он взорвался в воздухе, – сказал Хушанг, стараясь, чтобы его голос оставался спокойным. И профессиональным. – Это был… это был мой первый сбитый вертолет. Я никогда не думал, что это будет так трудно.

Не слишком-то равный поединок, подумал Руди, испытывая гнев и отвращение. Ракеты и пушки против ничего, но, как я понимаю, приказ есть приказ, и вина на стороне НВС, кто бы его ни пилотировал, кто бы в нем ни сидел. Ему нужно было садиться. Я бы сел. А сел ли? Если бы я сидел в кабине истребителя, и это была бы Германия, и вертолет бы удирал за границу вражеского государства Бог знает с кем на борту, и у меня был бы приказ… Погоди-ка, Хушанг сделал это в воздушном пространстве Ирака? Что ж, я его об этом спрашивать не собираюсь. Так же точно, как то, что Бог не разговаривает с Хомейни, Хушанг мне ничего не скажет, если я спрошу, – я бы не сказал.