Текст книги "Царь мышей"

* * *

Обычная утренняя «летучка», или «планерка» в Кислоярском Управлении внутренних дел несколько затянулась: начальник решил сделать небольшой, минут эдак на сорок, доклад о первоочередных задачах советской милиции. Речь шла о профилактике правонарушений, но слушатели, милицейские инспекторы и следователи, невольно вспоминали, как еще год назад этот же начальник доводил до них незабвенные директивы Юрия Владимировича Андропова о мерах борьбы с нарушителями дисциплины, когда сотрудникам внутренних дел вменялось в обязанность отлавливать на улицах прохожих и выяснять с пристрастием, что они делают вне работы в рабочее время.

И что самое удивительное – несмотря на все директивы, кампании и первоочередные задачи, Кислоярская милиция работала достаточно эффективно и даже чуть не ежеквартально завоевывала переходящие вымпелы на межрайонном соревновании. Это объяснялось, в частности, и тем, что в Кислоярской милиции работали знающие и любящие свое дело профессионалы, не последними среди которых считались инспекторы Лиственницын и Столбовой. Другой причиной был стиль работы руководителя Кислоярского УВД – он добросовестно доводил до коллектива все циркуляры из Центра и своевременно отправлял туда соответствующие реляции, но не особо следил за тем, выполняются ли директивы его подчиненными, предоставляя им действовать по собственному разумению.

Вот и сейчас, сидя за дальним концом длинного начальственного стола, докуда едва долетали обрывки цитат из постановлений очередного исторического пленума или министерского указа, инспекторы Столбовой и Лиственницын вполголоса обсуждали свои текущие вопросы.

– Ну и чем кончилось это дело с пропавшим студентом? – спросил Николай Павлович Лиственницын, моложавый улыбчивый инспектор, источавший из себя энергию и жизнерадостность. – Я слышал, вы его таки нашли?

– Сам нашелся, – усмехнулся Егор Трофимович Столбовой, чья внешность и даже манера одеваться как бы с легкой нарочитой небрежностью более напоминали не инспектора милиции, а актера или художника. – Говорит, будто забрел в болото и три дня по нему блудил. – Столбовой негромко хохотнул. – Что блудил – охотно верю. А что на болоте – не очень…

Речь, разумеется, шла о студенте Толе Веревкине из группы ленинградского профессора Кунгурцева, которая вела археологические раскопки в окрестностях Кислоярска.

– Мне сегодня Кунгурцев звонил, уж так извинялся за беспокойство, – продолжал Столбовой. – И еще звал на свою лекцию в Доме Культуры.

– На какую лекцию?

– Доисторические курганы в Кислоярских землях. Ты как, пойдешь?

– А ты?

– Обязательно. А то ерунда получается: живем на земле, а ее истории не знаем. А ведь наши курганы, если верить профессору – ровесники Египетских пирамид.

– Не может быть! – усомнился Лиственницын. – А впрочем… Да нет, сам-то я вряд ли выберусь, а своих оболтусов заставлю сходить – пускай образовываются.

– Ну а что твои ребята? – спросил Столбовой.

– С ними все в порядке, – не без гордости ответил Лиственницын. – Солнышко, правда, опять себе всю спину спалил, третий день, бедняга, мается. А Ваську ты давно не видел? Встретишь – не узнаешь. Парень хоть куда, все девчонки на него заглядываются.

– Да, летят годы, – вздохнул Егор Трофимович. – Скоро и сами не заметим, как старыми хрычами сделаемся…

– Зато вот Серапионыч меня всерьез беспокоит, – озабоченно проговорил Николай Павлович.

– Что, опять запил? – ужаснулся Столбовой. – Впрочем, слово «опять» тут не очень-то подходит – запой у него постоянный. Хотя грех его осуждать – работка такая…

Из этого разговора можно было понять, что оба инспектора тоже принадлежали к той половине Кислоярска, с которой Серапионыч состоял в личном знакомстве. Так оно и было, с тем только добавлением, что связи доктора с Лиственницыным и Столбовым имели еще и служебную сторону – именно к нему обращалась милиция, когда нуждалась в консультациях судебно-медицинского свойства.

– Утром, еще до планерки, он мне позвонил, – поделился с коллегой Лиственницын, – и говорил как-то довольно странно.

– В каком смысле?

– Сначала все было как обычно – спросил, как здоровье, как супруга, ну и все такое. Потом как-то очень плавно перешел на детей и как бы невзначай поинтересовался, где теперь Вася.

– Ну и ты что?

– Я ответил, как есть – что у нас дома. А вообще он так построил разговор, что я почувствовал неладное, только положив трубку.

– А с чего ты взял, Николай Палыч, что доктор как-то нарочно строил разговор? – пожал плечами Столбовой. – Ну, спросил о здоровье, о жене, о детях – что в этом такого?

– Ничего особенного, – не стал спорить Лиственницын. – Да только я всегда чувствую, когда человек просто так что-то говорит, а когда не просто так. А Серапионыч явно звонил неспроста. И еще напоследок сказал, чтобы я был повнимательнее со Светланой Ивановной и не очень бранил Солнышко – дескать, у него переходный возраст и все такое.

– Ну и что тут особенного? – опять не понял Столбовой. – Вполне понятная забота о ближних.

– Да как ты не понимаешь, Егор Трофимыч. Доктор говорил так, будто он что-то знает, и не догадывается или предполагает, а именно знает о моих жене и сыне. Как будто знает, что их ждет что-то неизбежное… А еще голос у него был какой-то странный, – вспомнил Николай Павлович. – То есть и голос, и интонации, и тембр – все вроде на месте, а что-то не так. Хотя, кажется, я понял – это был голос именно очень пожилого человека. Таким голосом Владлен Серапионыч мог бы говорить, будь он лет на двадцать старше.

– Ну, тогда все ясно, – тихо рассмеялся Столбовой. – Наш милейший доктор, должно быть, тяпнул спирта с холодным пивком, оттого и голос изменился. И в таком вот нетрезво-простуженном состоянии позвонил и принялся расспрашивать о твоих чадах и домочадцах. Уверен – если ты завтра его спросишь, то он об этом своем звонке даже и не вспомнит.

– Жаль доктора, – вздохнул Лиственницын. – Хороший человек, а губит себя проклятым зельем. Надо бы попросить нашего главного нарколога, чтобы провел с ним воспитательную беседу.

– Нарколога? – переспросил Егор Трофимович. – А он, знаете ли, и так с Владленом Серапионычем регулярно беседы проводит. За чарочкой медицинского спиртика…

Столбовой осекся – кто-то над его ухом деликатно кашлянул. Подняв взгляд, Егор Трофимович увидел, что собрание уже закончилось, а в кабинете остались лишь трое – он, Лиственницын и начальник Кислоярской милиции, стоящий рядом с ними и внимательно слушающий беседу двух инспекторов.

– Простите, коллеги, я вам не помешал? – вежливо осведомился начальник. Все трое переглянулись – и невольно рассмеялись.

* * *

Срок, отведенный Анной Сергеевной господину Каширскому, неумолимо подходил к концу. Последние отчаянные попытки выйти в астрал и установить местонахождение объекта Каширский предпринимал, водворившись под высоким ясенем на краю Советского бульвара – где-то он читал, что именно это дерево излучает положительную энергию. Впрочем, если бы ясень принадлежал к «отрицательным» деревьям, это не имело бы существенного значения – Анна Сергеевна, сидевшая неподалеку на лавочке, уже с самым невинным видом поигрывала замочком сумки, в которой, по ее словам, находился ее любимый кинжал.

Каширский плотно прижался спиной к стволу ясеня, зажмурил глаза и, вытянув вперед руки, мысленно погрузился в некие неземные сферы, куда простым смертным путь обычно бывал заказан. И едва только он почувствовал, что контакт с Астралом уже почти установлен, чей-то участливый голос вернул завсегдатая неземных сфер на грешную землю:

– Дяденька, вам нехорошо?

Каширский нехотя открыл глаза – перед ним стоял паренек в шортах и клетчатой рубашке.

– Спасибо, со мной все в порядке, – сдержанно ответил Каширский, хотя внутри его все клокотало. – Пожалуйста, мальчик, оставь меня в покое и иди, куда шел.

– Извините, – вежливо ответил мальчик и пошел, куда шел. То есть вперед по бульвару.

Каширский же вновь закрыл глаза, пытаясь уловить волны ускользающего астрала. И, похоже, на сей раз удачно – его сознание озарил вопль:

– Вася! Дубов!..

С трудом осознав, что этот крик исходит не из астрала, Каширский вновь открыл глаза. И увидел, как мальчуган, только что нарушивший его священнодейства, заоглядывался по сторонам и, найдя кого-то, радостно замахал рукой.

Каширский с гордым видом подошел к Анне Сергеевне:

– Мои усилия не пропали втуне. Вася Дубов – вот он!

– Который? – поднялась со скамейки Глухарева. – Тот или этот?

Как раз в это время через бульвар бежал другой мальчик, чуть пониже ростом, в светлой безрукавке, закатанных брюках и сандалиях на босу ногу. Поверх майки у него болтался фотоаппарат «Смена».

– Тот, который в клетчатой рубашке, – пояснил Каширский.

– Ну что ж, это уже больше, чем ничего, – проворчала Анна Сергеевна, и они с Каширским, немного выждав, не спеша двинулись следом за ребятами.

– Митька, да не ори ты так, – попросил Вася, здороваясь с приятелем. – Я ж пока еще не глухой.

– Давай Машку подождем, – предложил Митька. – Она мне звонила, сказала, что обязательно будет, но чуть опоздает.

– Дамы не опаздывают, – усмехнулся Вася, – они задерживаются.

– Может, мороженого возьмем? – сказал Митя. Как раз навстречу им мороженщица катила на колесиках синюю тележку.

– А у тебя деньги есть?

– Нету. Но я думал, что ты меня угостишь. А я тебя в следующий раз.

Ребята уселись на скамейку и в ожидании Маши завели разговор о всяких пустяках.

Когда Вася просил Митьку кричать потише, он был не совсем прав: Митька вовсе не кричал, просто у него голос был такой. И когда речь зашла о мороженом, Анна Сергеевна слова Митьки услышала очень даже явственно.

– А угостим-ка их пломбиром, – предложила она Каширскому, и ее рука потянулась за вырез платья, где хранилась дежурная скляночка с ядом.

– Обоих? – ужаснулся Каширский.

– Одним больше, одним меньше – какая разница? – хладнокровно отрезала Глухарева.

– Боюсь, дорогая Анна Сергеевна, что мы с вами столкнемся с теми же трудностями, что и эти молодые люди, то есть с дефицитом местных денежных знаков, – как всегда, несколько витиевато высказался Каширский. – Хотя при наличии некоторых способностей данную проблему возможно обойти.

Каширский подпрыгнул и сорвал листок с клена:

– Анна Сергеевна, вы не помните, какие купюры в те годы были зелеными – трех– или пятирублевые?

– Кажется, трешки, – не очень уверенно припомнила Глухарева. – Пятерки были синими. Или нет, наоборот…

– Впрочем, это не столь важно, – перебил Каширский, так как мороженщица, миновав сидящих на скамейке мальчиков, приближалась к нему. Мысленно посылая «установки», будущий Нобелевский лауреат протянул ей листок:

– Пожалуйста, пять «пломбиров», а сдачи не надо.

Продавщица не глядя сунула кленовый листок в карман и, опустив руку в ящик, извлекла пять морозных стаканчиков:

– Только не кушайте все сразу, а то простудитесь.

– Вот это да! – восхитился Митька, от зорких глаз которого не укрылись махинации покупателя. – Ну и жулик!

– Да нет, скорее йог, – возразил Вася, вспомнив странные действия этого гражданина несколько минут назад под ясенем. – Или фокусник из цирка.

Впрочем, Митька с Васей тут же забыли о жуликоватом йоге-фокуснике – на глаза обоих легло по ладони. Ребята оглянулись – за скамейкой стояла их одноклассница Маша, красивая статная девочка с темной косой и в ярком цветастом платье. В Машу были слегка влюблены все мальчишки, не исключая Васи с Митей, и она об этом догадывалась, хотя виду не подавала.

Митька на миг задержал Машину ладонь:

– Ого, какое у тебя колечко! Брильянт или стеклышко?

– Изумруд, – кратко и как будто нехотя ответила Маша. – Ну, пойдемте, что ли?

Вася с Митькой встали со скамейки, Маша непринужденно подхватила их под руки, и все трое не торопясь продолжили путь по бульвару.

– Ага, их уже три штуки, – процедила Анна Сергеевна, когда Каширский вернулся к ней с мороженым, и было не совсем понятно – радует ли Глухареву увеличение потенциальных жертв, или наоборот, огорчает предстоящий перерасход ценной отравы. Как бы там ни было, Анна Сергеевна принялась щедро начинять пломбир ядом.

Эти действия парочки авантюристов не остались незамеченными Чаликовой и ее друзьями, которые следовали за Васей Дубовым на приличном расстоянии, пока между ними не вклинились Глухарева с Каширским.

– Надо что-то делать! – заволновалась Надя и резко прибавила ходу.

– Надо, – согласился доктор. – И я даже знаю, что именно – мы привлечем общественность!

Под общественностью Серапионыч подразумевал двоих молодых людей в нарукавных повязках «ДНД», которые со скучающим видом слонялись туда-сюда – наверняка в отчетности это было обозначено как «Патрулирование Советского бульвара». Надежда с некоторым опасением ожидала, каких небылиц наплетет доктор дружинникам, но на сей раз все было куда проще.

– Товарищи, обратите, пожалуйста, внимание вон на ту даму в темном и на ее спутника, – сказал Серапионыч. – У меня такое впечатление, что они хотят отравить наших советских детей какой-то гадостью.

– Что за чушь! – пожал плечами один из патрульных.

– Может, и чушь, но последствия лягут на вашу совесть, – с неожиданной резкостью заявил доктор.

Похоже, слова доктора все-таки проняли добровольных народных дружинников. Резво рванув с места, они побежали вдогонку Анне Сергеевне и Каширскому, а один из них даже засвистел – правда, свисток был не милицейский, а спортивный, но от того ничуть не менее пронзительный.

Увидев, что за ними гонятся, да еще с таким звуковым сопровождением, Каширский и Глухарева тоже припустли вперед и, обогнав ребят, скрылись в перспективе бульвара.

– Спортсмены, – уважительно заметил Митька, поднимая оброненный злоумышленниками «Пломбир», но набежавший человек в красной повязке буквально-таки вырвал стаканчик у него из рук.

* * *

На сцене городского Дома культуры вовсю шла подготовка к лекции «Археологические находки древней Кислоярщины». Профессор Кунгурцев всегда очень добросовестно относился ко всему, что он делал – производил ли раскопки, выступал ли с просветительскими лекциями – и теперь старательно развешивал по сцене всяческие карты, диаграммы, фотографии и прочие наглядные пособия, долженствующие иллюстрировать предстоящую лекцию. Посреди сцены был подвешен белый экран, а в первом ряду высокий молодой человек с густыми рыжеватыми волосами настраивал диапроектор. На экране мелькали какие-то курганы, каменные бабы, фрагменты золотых украшений и прочие свидетельства трудов профессора Кунгурцева, уже третий год подряд приезжавшего со своими студентами в Кислоярск на раскопки.

– Толя, попробуй еще раз настроить резкость, – попросил профессор, критически оглядев картинку на экране.

– Это уже максимум, – откликнулся Толя. – Да вы не беспокойтесь, Дмитрий Степаныч, в темноте будет хорошо видно.

Как уже читатель, наверное, догадался, это и был тот самый Толя Веревкин, который во время раскопок в окрестностях Горохова городища куда-то исчез и вернулся лишь через несколько дней.

– Ну ладно, кончай возиться с проектором, поднимись ко мне, – велел Кунгурцев.

Толя Веревкин легко вскочил на сцену:

– Дмитрий Степаныч, кажется, неплохо бы экран передвинуть чуть левее…

– Да оставь ты его в покое, – перебил профессор. И понизил голос: – Мы теперь одни, ответь мне начистоту: где ты был все эти дни? Обещаю – я не буду тебя бранить и никому ничего не скажу.

– Ну, я же вам уже говорил – отошел в лес по малой нужде, потом заблудился, угодил на болото и блуждал по нему, пока назад не выбрался.

– Да-да, это я уже слышал, – нетерпеливо замахал руками профессор. – Упал, потерял сознание, закрытый перелом, очнулся, гипс. Это ты милиции «впаривай». А я прекрасно знаю, что ты не страдаешь «топографическим кретинизмом». А когда возвратился, то совсем не был похож на человека, несколько дней блуждавшего по болотам. Вот инспектор Столбовой считает, что ты просто где-то гулял, но я так не думаю: на тебя это совсем не похоже.

– Ну ладно, – решился Веревкин. – Я вам открою правду, только прежде скажите, верите ли вы во множественность миров?

– В смысле, «одиноки ли мы во Вселенной»? – пристально глянул профессор на студента. – Знаю, статейки Ажажи читал. Надеюсь, тебя не похитили зеленые человечки с летающей тарелки?

– Нет-нет, я о другом – о параллельных мирах здесь, на земле, – не поддержал шутки Толя Веревкин. – Ведь не случайно у разных народов бытовали предания о Шамбале, о невидимом граде Китеже, о Беловодье… Не с потолка же все это взялось!

– Ты еще Атлантиду вспомни, – усмехнулся Кунгурцев.

– Вот вы мне не верите, Дмитрий Степаныч, а на том месте, где мы с вами сейчас разговариваем, как раз стоит царский терем! – не удержался Толя.

– Какой царский терем? Где?

– В Царь-Городе, который находится в параллельном мире там же, где в нашем – Кислоярск.

– И что, в Царь-Городе имеется царский терем? – рассмеялся Кунгурцев. Не то чтобы он был склонен верить всем этим россказням, но будучи по своей природе человеком «заводным», решил немного «подыграть» Толе, тем более что его выдумки показались профессору весьма занимательными.

– Да, терем царя Дормидонта, – на полном серьезе продолжал Веревкин, – правителя Кислоярского царства.

– Кислоярского?

– Ну да. Я, правда, не уточнял, почему государство называется именно так, но оно лежит в среднем и нижнем течении Кислоярки.

– Постой, постой, – перебил профессор, – если я правильно понял, в твоем параллельном мире тоже протекает река, и тоже зовется Кислоярка?

– Это одна и та же река, – терпеливо объяснил Толя. – Да и вообще, похоже, этот мир не существовал изначально, а возник несколько веков назад. Или, вернее, мир был единым, а в какой-то момент разделился надвое.

– И ты в этом уверен?

– Вот факты. – Веревкин перешел к стенду с фотографиями. – Здесь остатки крепостной стены Кислоярска, сохранившейся лишь в незначительных фрагментах, а в Царь-Городе она стоит до сих пор. Или возьмем церковь, что на улице Энгельса. Ну, вы видели – там теперь городская библиотека…

– Да знаю, знаю, – махнул рукой Кунгурцев. – Старейшее здание города, именно по дате ее постройки и считается год основания Кислоярска – 1165-ый. И, кстати, только это обстоятельство удержало в тридцатые годы городские власти, когда они надумали ее взорвать. Ограничились тем, что разрушили звонницу и снесли купола. Слава Богу, остались ее изображения. – Профессор указал на другой стенд, где рядом висели увеличенная черно-белая фотография и цветная репродукция. – Вот, гляди – так эта церковь выглядела в начале прошлого века, а так – в 1570 году, ежели верить миниатюре из средневековой летописи. Видно, что церковь перестраивалась, и переделки в стиле ложноклассицизма ее отнюдь не украсили.

– А в Царь-Городе она сохранилась в первозданном виде, – терпеливо выслушав профессора, заметил Толя. – Или в почти первозданном.

Дмитрий Степанович проницательно глянул на Веревкина:

– Как-то все у тебя просто получается: стена в первозданном виде, храм в первозданном… Неужто за восемь веков ничего не изменилось?

Толя на миг задумался:

– Знаете, Дмитрий Степаныч, за три дня я не мог во всем разобраться, но кажется, что… Нет, не знаю. В общем, это похоже на чей-то эксперимент: разделили мир на две части и одну пустили по пути естественного прогресса, а вторую обрекли на искусственный застой…

– Или наоборот: одну – на естественный застой, а вторую – на искусственный прогресс, – язвительно подпустил Кунгурцев.

– А я решил поставить свой собственный эксперимент, – чуть разгорячась, продолжал Веревкин. – Отправлюсь туда еще раз и попытаюсь сдвинуть их застой с мертвой точки.

– Пятилетку в три года? – усмехнулся профессор.

– Нет, восемьсот лет в один год! – запальчиво ответил Толя.

– Ну, тогда ты самого Стаханова за пояс заткнешь, – совсем развеселился Кунгурцев. – Я вот недавно читал про одного благородного мечтателя, который искренне хотел приобщить туземцев-островитян к достижениям европейской цивилизации.

– И что же?

– Съели, – вздохнул профессор.

– Я вижу, вы мне не верите, – чуть обиделся Веревкин.

Дмитрий Степаныч как-то резко посерьезнел:

– Знаешь, я даже не знаю, что и сказать. Сколько я с тобою знаком, такие выдумки – не в твоем вкусе. Да и какой тебе резон меня дурачить? Никакого, ибо ты и сам понимаешь, что это бесполезно. Но просто так взять и поверить тебе, уж извини, я тоже не могу. Так что придется тебе в следующий раз взять меня с собой, когда намылишься в свой невидимый Китеж! Надеюсь, дорогу ты запомнил?

– Там очень узкий проход между мирами, – отведя взгляд, срывающимся голосом проговорил Толя. – И то и дело меняет место. Думаю, что во второй раз я уже его не найду…

– А как же твои стахановские планы? – ехидно кольнул профессор.

– Ну, это ж я так, теоретически, – совсем смешался студент.

– Теоретически, – передразнил Кунгурцев. – А археология, друг мой Толя, это наука практическая. – И, глянув на собеседника, невольно прыснул со смеху: – Да уж, любезнейший мой Веревкин, не умеете вы врать, не умеете. Но ничего, со временем научитесь… Ну и что ты там говорил насчет экрана, куда его лучше передвинуть – вправо или влево?