Текст книги "Царь мышей"

* * *

За ужином Вася с увлечением рассказывал Светлане Ивановне и Николаю Павловичу о том, что было на лекции. Однако при этом он внимательно следил за своей речью, чтобы не проговориться, как чуть не утонул на речке или, Боже упаси, о том, что предсказал ему странный голос.

Потом инспектор Лиственницын развлекал домочадцев рассказами о своей нелегкой службе за последние дни: сначала о таинственном исчезновении и столь же внезапном возвращении студента из археологической группы, а потом – о проделках маньячки-отравительницы и мошенника-гипнотизера. А уж на самую закуску Николай Павлович не без доли юмора пересказал донесение сержанта Воронцова о встрече с «полковником Волковым-Тамбовским»:

– Я тут записал себе кое-что из воронцовского отчета. «Мое внимание было привлечено внешней схожестью подозрительных граждан с описанием фальшивомонетчика и его ядолюбивой сообщницы. Ситуация осложнялась еще и тем фактором, что одежда гражданки имела ряд физических повреждений, имевших причиною возгорание посредством огня». – Лиственницын закрыл блокнот. – Чувствуете, какой штиль? Все графы Толстые просто отдыхают.

– Постой, дядя Коля, так, значит, сообщница была в обгоревшем платье? – обрадовался Вася. – Выходит, что я ее в лесу видел! Жаль, не знал, кто она такая, а то мы бы с ребятами сами ее задержали и доставили куда следует.

А потом, вставая из-за стола, Вася неожиданно для приемных родителей и даже для самого себя сказал:

– Тетя Света, дядя Коля, я вас очень, очень люблю.

– И мы тебя, Васенька, тоже очень любим, – чуть удивленно ответила Светлана Ивановна. – Правда, Николай Палыч?

– Ну конечно, – подтвердил Лиственницын. – Для нас что ты, что Солнышко… Ну, ты сам знаешь.

– Да, кстати! – вспомнила Светлана Ивановна. – Вася, постарайся не очень шуметь, когда будешь ложиться – Солнышко наконец-то смог заснуть.

– А его ожоги – что, уже прошли? – обрадовался Василий.

– Да, как раз сегодня. Ну, спокойной ночи.

– Спокойной ночи, тетя Света, – Вася дотронулся губами до ее щеки и осторожно, стараясь не скрипеть дверью, прошел в спальню.

Вася знал за собой такой недостаток, как некоторая неуклюжесть в движениях. И если бы теперь он затеял раздвигать кресло-кровать, то непременно бы что-нибудь уронил или на что-нибудь наткнулся. И хоть Вася знал, что разбудить Солнышко обычно бывает очень трудно, ему не хотелось рисковать – он помнил, как тот маялся последние несколько ночей.

Привыкнув к полутьме, Вася разглядел Солнышко, лежащего на боку с самого края тахты. Вася поднял соскользнувшее на пол одеяло и осторожно накинул его на обнаженное юное тело спящего. Чуть дальше, у стены, лежала вторая подушка. Недолго думая, Вася скинул с себя все, что на нем было, и, переступив через ноги Солнышка, лег рядом с ним на спину, привычно закинув руки под голову.

Спать совсем не хотелось. Василий чувствовал, что ему необходимо привести в порядок свои мысли – день был весьма пестрым и насыщенным самыми невероятными приключениями. И Вася стал «прокручивать» в уме события дня, как бы рассказывая о них Солнышку, ибо с кем еще можно было всем этим поделиться?

Со свойственной ему обстоятельностью Вася рассказал о происшествии на бульваре, о детективных поисках пропавшего кольца (не упуская сопутствующих «чувственных» ощущений), о том, как чуть не утонул в реке и был чудесным образом спасен, но когда речь дошла до странного голоса, посулившего ему скорую смерть, Вася запнулся – вспоминать такое ему не хотелось.

– Ну, продолжай, ты здорово рассказываешь, – вдруг услышал он шепот возле уха.

Вася вздрогнул:

– Солнышко?

– Я уже давно не сплю – слушаю.

– Как же ты слышишь, если я ничего не говорю? – удивился Вася. Солнышко тихо засмеялся:

– Да потому что я тебя люблю, дурачок.

– И я тебя тоже очень люблю, – совершенно серьезно ответил Вася.

Он даже не стал спрашивать, как Солнышку удается слышать его мысли. Наверно, я забылся и начал мыслить вслух, – решил Вася, – а Солнышко просто решил надо мной подшутить.

– Все-таки повезло мне, что вокруг столько хороших людей, – вслух подумал Вася и в этом счастливом заблуждении забылся легким летним сном.

* * *

Возможно, уважаемый читатель уже втайне недоумевает: а что в это время делал Василий Дубов? Нет, не тот мальчик, которого спасали от покушений Надежда Чаликова и ее друзья, а взрослый Василий Дубов, частный детектив, для чего-то задержавшийся в Царь-Городе.

Разумеется, мы не забыли о нем. Просто мы старались по возможности ничем не перемежать рассказ о событиях «нашего» мира двадцатилетней давности, чтобы дать возможность уважаемым читателям более полно почувствовать или вспомнить атмосферу тех лет, а может, и немного поностальгировать о недавнем прошлом, когда и солнце было ярче, и горы выше, и чувства искреннее, и сами мы – моложе и лучше.

Неспешно трясясь на крестьянской повозке, Василий и Надежда рассказывали друг другу и Чумичке о пережитом за минувшие сутки. Что происходило с Чаликовой, уже известно, а вот о приключениях Дубова мы вам сейчас поведаем, дополнив его рассказ некоторыми подробностями, которых Василий Николаевич мог и не знать.

Итак, Василий проснулся с необычайной легкостью на душе – друзья были в недосягаемом далеке, и поэтому он мог действовать куда раскованнее, с меньшей оглядкой на опасности, которые теперь угрожали только ему одному. Конечно, Дубов чувствовал бы себя совсем иначе, если бы уже утром знал об участи отца Александра, но он об этом не знал – и, наверное, хорошо, что не знал.

Позавтракав в компании с Рыжим, Дубов ушел, совсем ненамного разминувшись с царскими посланниками, которые прибыли с целью препроводить дорогих гостей на соколиную охоту. Посланникам пришлось возвратиться в царский терем с вестью, что госпожа Надежда Чаликова и лекарь Серапионыч покинули столицу накануне вечером, а господин Дубов, не считая возможным ехать на охоту без них, отправился в город по своим делам.

Его путь лежал к так назывемому Потешному приказу (царь-городская разновидность нашего Министерства культуры), где у него была назначена встреча с главой Приказа князем Святославским.

Дорога к Приказу шла через живописнейшие уголки столицы, и Василий, сколь бы его голова ни была забита предстоящим делом, невольно любовался зодческими изысками. Эта часть Царь-Города отличалась некоторой, как выразились бы многие современные нам искусствоведы, эклектичностью архитектурных стилей: тут были и расписные деревянные терема с узорчатыми окошками и коньками на крыше, и строгие каменные палаты, про которые говорят «мой дом – моя крепость», и добротные срубы из потемневших бревен. Иногда попадались более современные по здешним понятиям жилища – с широкими окнами и открытыми верандами, как в тереме у Рыжего. А остроскатная крыша одного из теремов и вовсе была украшена причудливыми сказочными птицами, каждая не похожая на другую.

Однако вершиной зодческой мысли оказалось непосредственно здание Потешного приказа – здесь пресловутый «эклектизм» дошел до того, что это строение удивительным образом одновременно походило и на пряничный теремок, и на увеличенный во много раз могильный склеп.

Вдруг откуда-то сверху раздался глубокий бас князя Святославского: глава Приказа стоял прямо над Василием, картинно опершись на металлическое ограждение балкончика, сделанное в виде еловых веточек.

– Василий Николаич, как я рад снова вас видеть! – пророкотал князь, и чувствовалось, что это не дань вежливости, а воистину так и есть. – Погодите, я к вам спущусь.

И не успел Дубов обернуться, как попал в объятия князя Святославского – дородного, барственного господина в богатом кафтане, отороченном мехами и шелками.

– Как мило, дорогой мой Василий Николаич, что мы снова свиделись, – оживленно говорил князь, – а то и умным словом не с кем перемолвиться. Нет, вы как хотите, а встречу надобно достойно отметить!

– Вообще-то я к вам по делу, – осторожно возразил детектив. – Может, как-нибудь после?

– Никаких после! – Князь даже ухватил Василия за плечо, словно бы испугавшись, что тот может убежать. – Насчет дела я прекрасно помню, и как только господа скоморохи явятся в Приказ, их тут же препроводят к нам. – Князь заговорщически подмигнул. – Здесь поблизости имеется одно прелестное местечко, где можно славно откушать. Идемте, право слово, не пожалеете!

– Ну ладно, – сдался Дубов. – В конце концов, отчего бы и нет?

– Да-да, ну конечно же, отчего бы и нет?! – обрадовался князь и тут же потащил Василия в ближайший переулок, где между двух слегка покосившихся домиков красовалась харчевня «У тети Софьи», имеющая вид опрятной избы с добротным бревенчатым крыльцом. В палисадничке стояли несколько столов, нарочито грубо сколоченных, с деревянными чурками, заменявшими стулья.

– Пойдемте внутрь, или расположимся здесь? – спросил князь.

– Давайте лучше здесь, – предложил Дубов. – Как говорит Серапионыч, кушать на свежем воздухе – для здоровья пользительнее.

– Совершенно согласен, – обрадовался Святославский, – и об одном жалею, что нету теперь с нами Серапионыча – умнейший человек! Пропустить чарочку, да с закусочкой, да в обществе добрых приятелей, да еще на свежем воздухе – чего еще можно желать?

Дубов несколько удивился – он даже и не знал, что Святославский знаком с Серапионычем. Впрочем, князь и с Дубовым был едва знаком, но принимал его, как любимейшего друга.

Едва князь и сыщик уселись за одним из столов, к ним подскочил половой, разбитного вида парень с перекинутым через руку полотенцем. Похоже, что князя Святославского тут хорошо знали.

– Добрый денек, почтеннейшие гости, – с приторной улыбочкой проговорил половой. – Что заказывать будем-с?

Князь подпер ладонью обширную бороду, тяжко вздохнул:

– А принеси-ка ты нам, братец, водочки.

– Очень хорошо-с, водочки-с, – кивнул половой. – А кушать что будете-с?

– А вот ее, родимую, и будем кушать, – ответил князь, и в его голосе зазвучало предвкушение уютнейшего застолья с умеренным питием и приятнейшею беседой.

– Шутник-с, – подмигнул половой Дубову.

– Ну, принеси чего обычно, – с ясной улыбкой проговорил князь Святославский. – Да скажи стряпухе, чтобы уж расстаралась, дабы не осрамиться перед заморским-то гостем!

Приняв заказ, половой исчез, но тут же вернулся с подносом, на котором стоял глиняный кувшинчик и многочисленные блюдечки и судочки, из которых пахло чем-то изумительно вкусным. Князь собственноручно разлил содержимое кувшинчика по двум глиняным же чарочкам.

– Нет-нет, Василий Николаич, погодите! – воскликнул он, увидав, что Дубов потянулся за чарочкой. – Теперь она холодная, только из погреба, а это настоящая вишневая наливочка, и чтобы ощутить ее подлинный вкус, надо ей дать самую малость согреться. Вот-вот, еще мгновение – и готово! И, нет-нет-нет, не пейте сразу, а для начала только самую малость. Окуните кончик языка, и вы ощутите непередаваемый вкус этого божественного напитка!

Василий так и сделал. Наливочка и впрямь оказалась очень приятной, хотя вряд ли стоила тех возвышенных похвал, которые расточал ей князь Святославский. А князь, похоже, только входил во вкус:

– Теперь, милейший Василий Николаич, возьмите вот эту вот закусочку, самую малость, быстро допейте наливочку, и тут же, не медля ни малого мгновения, закусите!

Василий послушно выполнил и это предписание. Закусочка действительно оказалась весьма вкусной, приготовленной не то из брюквы, не то из редьки, с добавлением сметаны и мелко нарезанных копченостей. Тем временем половой поднес к столу еще два кувшинчика, с водкой и смородинной настойкой, но не уходил, наблюдая за священнодействиями князя Святославского.

– Неужели вы не ощутили божественного вкуса этой замечательной закусочки?

– Ощутил, – должен был согласиться Дубов.

– А раз ощутили, то теперь выпейте чуть-чуть водочки, и непременно закусите вот этой рыбкой. Да с лучком, с лучком. – Князь сладостно вздохнул. – В годы моей молодости такую стерлядку ловили сетями в верховьях Кислоярки, потом свежезасоленную на тройках привозили в Царь-Город и замечательнейшим, только им одним ведомым способом приготавливали в харчевне, дай бог памяти, на Никольской улице. Сам государь Дормидонт, ежели должен был принимать иноземных гостей, непременно потчевал их нашей стерлядкой. Да уж, в прежние годы всякая харчевня, даже самая захудалая, имела свои особые кушанья, тайны которых свято блюла. Вот, помнится… – Князь горестно махнул рукой. – Да что вспоминать! А теперь, куда ни придешь, везде одно и то же, и никакого разнообразия, никакой тайны… Да вы закусывайте, Василий Николаич, вот непременно квашеной капустки отведайте, она здесь знатная, с морковкой да с морошкой. А вот, помню, покойница Анисья Матвеевна добавляла в капусту еще и яблоки, и даже груши… – Князь аж зажмурился, вспоминая незабвенный вкус капусты «от Анисьи Матвеевны».

– Так кто ж мешает добавлять в капусту груши и яблоки? – спросил Дубов. Его уже малость «развезло» от наливок и закусок, а более того – от многословия князя Святославского.

– Ха, добавить яблок и груш в капусту всякий дурак сумеет, – пригубив смородинной настойки и заставив продегустировать ее и Дубова, не без едкости проговорил князь. – А Анисья Матвеевна знала, как яблоки-груши нарезать, и в каких соотношениях, и сколько чего добавлять. И главное -

никакой тайны из своих знаний не делала, со всеми готова была поделиться. А все одно – как она, никто не научился капусту квасить. А почему? А потому что призвание! – И вдруг Святославский обернулся к половому: – Любезнейший, скоро ли принесут рыбную похлебку?

– Уже на подходе-с, – улыбаясь, откликнулся половой.

– А уж похлебка тут – это скажу я вам! – продолжал витийствовать князь. – Такого вы еще никогда не кушали. А отведав, на всю жизнь запомните, уверяю вас! А пока что мы с вами выпьем еще по чуть-чуть и закусим вот этим замечательным балычком…

Но тут принесли уху, от которой валил пар настолько густой и пахучий, что князь Святославский аж зажмурился от удовольствия. А открыв глаза, увидел, как Василий обнимает и лобызает двоих людей, хорошо ему знакомых – скоморохов Антипа и Мисаила. Правда, одеты они были как обычные царь-городские мещане, и лишь чуть заметная «сумасшедшинка» во взоре да легкая небрежность в одежде и прическе выдавали в них служителей высоких искусств.

С Антипом и Мисаилом Дубов познакомился в прошлом году, когда они втроем, приехав в Новую Мангазею, за несколько дней сумели раскрыть противогосударственный заговор. А едва они вернулись в Царь-Город, то по представлению Василия и ходатайству князя Святославского оба скомороха были указом самого царя Дормидонта восстановлены на государевой службе в Потешном приказе, из которого когда-то были изгнаны за некую провинность.

– Ну что, Савватей Пахомыч, снова в нас потребность пришла? – весело осведомился Мисаил.

– Скажи, что нам делать, а мы за тобой и в огонь, и в воду, – добавил Антип.

– Я в этом ничуть не сомневаюсь, – улыбнулся Дубов. – Но будьте так добры, зовите меня по-простому – Василием.

(Дело в том, что в Мангазее Дубов проживал не только под чужим именем – там его звали Савватей Пахомыч – но и под чужой внешностью, и когда по окончании задания он вернул себе первоначальные то и другое, то скоморохи долго путались, прежде чем привыкли к такому стремительному превращению).

– Да что вы стоите, присаживайтесь, – засуетился князь Святославский. – Похлебки много, на всех хватит. Но для начала пропустим по маленькой…

Тут Василию припомнилась шутка боярина Павла о князе Святославском, будто бы он даже покойника сумеет упоить до мертвецкого состояния, причем так искусно, что тот ничего и не заметит. Дубову же Антип и Мисаил, оба отнюдь не злейшие враги «зеленого змия», сегодня нужны были по возможности трезвые. Поэтому Василий Николаевич деликатно кашлянул, напоминая князю, что раз уж они собрались все четверо, то не худо бы и приступить к делу.

Святославский же понял это покашливание по-своему:

– Да-да-да, ну конечно же, как я позабыл – ведь мы идем к нашему другу, лишенному счастья откушать этой замечательной ухи. Что же делать-то?

– Давайте возьмем ее на вынос, – предложил Дубов. – А на месте разогреем!

– Можно, конечно, и так, – с сомнением вздохнул князь, – да разогретая уха и вполовину не сохранит того неподражаемого вкуса и запаха, как только что свежесваренная!..

– Не извольте-с беспокоиться, князь, – вдруг встрял половой. – Мы вам котел так завернем-с, что и до вечера горячим останется-с.

– Ну вот и прекрасно, – обрадовался Святославский. – А котел мы вам после вернем, не беспокойтесь. Ах да, постойте, надо ж еще вина прихватить, да побольше!

– Могу вам посоветовать взять целую бочку-с, – тут же предложил половой. – Оно и дешевше выйдет, нежели в разлив-с.

– А что, недурно придумано, – обрадовался Дубов. – Князь, вы как, не против?

– Можно и всю бочку, – охотно согласился князь. – А что за винцо – небось, какая-нибудь самоделка?

– Князь, обижаете! – возмутился половой и миг спустя выкатил огромную бочку.

– Добротная бочка, крепкая, – со знанием дела отметил Мисаил.

– А главное, большая, – оценил Василий.

– Позвольте сказать, бочка многоразовая-с, – с улыбочкой проговорил половой, – и ее будет надобно вернуть, дабы отправить восвояси-с.

– Восвояси – это куды ж? – пристально глянул на него Святославский.

– В Замошье-с, – потупя глазки, ответил половой.

Князь присвистнул:

– Ну, Замошье – там же обманщик на обманщике и обманщиком погоняет!

– А вы отведайте, – искушал половой. С этими словами он нацедил вина в большую чарку и с поклоном передал Святославскому.

– Вроде как бы и недурно, – должен был признать князь, попробовав вина и передав чару по кругу.

– Хорошее винцо, – оценил Антип.

– И за душу крепко берет, – дополнил Мисаил.

– Возьмем? – допив оставшееся, Василий выжидающе посмотрел на князя.

– Возьмем! – ухарски махнул рукавом Святославский. – А бочку, любезнейший, мы вам сегодня же взад пришлем.

– Постойте, а как вы их в Замошье возвращаете – уж не на стругах ли моего доброго приятеля господина Кустодьева? – как бы между прочим осведомился Дубов. Конечно, купец Кустодьев, которого он видел всего-то пару раз, никаким приятелем ему не приходился, но Василий давно уже усвоил, что дела в Царь-Городе зачастую строятся на дружеских, кумовских и просто родственных отношениях – оттого и несколько преувеличил степень своего знакомства с купцом.

– Да-да, конечно, Кустодьева-с, – обрадовался половой.

– Чем бочку туда-сюда катать, мы ее прямо на причал и доставим, – предложил Дубов. А сам подумал: «Как все ладно складывается. Уж не слишком ли ладно?..»

Несколько времени спустя мимо Потешного приказа проследовала весьма живописная процессия. Ее возглавлял сам глава Приказа с привязанным к спине огромным котлом, обмотанным разноцветными тряпками. Следом за ним Василий Дубов нес две корзины с многочисленными закусками, а сзади скоморохи Антип и Мисаил прямо по мостовой лихо катили винную бочку. Царь-городцы, привыкшие к подобным чудачествам князя Святославского (у нас бы это назвали «перфоменс», «хэппенинг» или «экшен»), воспринимали шествие как должное.

Вкусный запах, доносившийся из котла и корзинок, притягивал всех бродячих собак округи, и когда шествие достигло Боярской слободки, его сопровождал внушительный четвероногий эскорт. Но увы – князь и его спутники скрылись за воротами дома, принадлежащего боярину Андрею, и собаки, сердито потявкав и помочившись на заборы соседних теремов князя Святославского и градоначальника Длиннорукого, нехотя разбрелись.

«Добры молодцы», околачивающиеся поблизости, внутренне напряглись, но не более того – их задачей было наблюдение за происходящим, а действовать они должны были в одном случае: если бы боярин Андрей вздумал самовольно покинуть место домашнего заточения. К тому же в гости к боярину пожаловали не абы кто, а государственный муж князь Святославский и по заслугам обласканный царскими милостями Василий Николаевич Дубов.

При виде гостей боярин Андрей искренне обрадовался – он уже знал, что придет Василий, и даже знал, с какими целями, а тут к нему сверх заявленного закатилась целая разухабистая орава, да еще с выпивкой и закуской.

– Ну вот, дорогой боярин Андрей, мы и явились поздравить тебя с вызволением из темницы! – возвестил Святославский, опуская котел на пол. – И первое наше дело – опростать эту бездонную бочку!

– Как? – изумился хозяин. – Там же столько, что нам ее и за неделю не опростать!

– Ну, тогда тащи сюда, во что перелить, – весело распорядился князь.

Вскоре все ведра, кувшины, жбаны, котелки и даже цветочные вазы в доме боярина Андрея были до краев наполнены вином, а бочка оказалась вычерпанной только лишь наполовину. Святославский послал скоморохов к себе в терем, и те притащили еще несколько емкостей, но и это мало изменило положение вещей. Дубов заикнулся было, что лишнее можно бы вылить в отхожее место, но против этого бурно восстал князь Святославский:

– Для того ли?.. Ну, дальше продолжай ты, – велел он Антипу.

– Для того ли виноградари полуденных земель в поте лица своего растили лозы виноградные, для того ли сбирали виноград и выдавливали целительный сок, для того ли везли за тридевять земель сие чудо неизъяснимое, дабы выливать его в помойную яму?! – театрально выкинув руку вперед, на одном дыхании выпалил Антип, да с таким чувством, что Святославский даже малость пригорюнился.

– Это откуда? – тихо спросил Дубов.

– Из гишпанской кумеди «Богатеи тоже стенают», – так же негромко ответил Мисаил.

– Сами все выпьем, – громогласно заявил Святославский, – но не дадим пропасть ни капле!

– Да мы ж помрем, ежели все это выпьем, – с дрожью в голосе возразил боярин Андрей.

Дубов подошел к окну – на обочине улицы уже стояла телега, запряженная лошадью. То и другое предоставил князь Святославский, чтобы отвезти пустую бочку на причал. Чуть в сторонке по-прежнему околачивались «добры молодцы», а к дому боярина Андрея уже понемногу подтягивались юные путятинцы с плакатами и транспарантами.

К Василию подошел боярин Андрей:

– Не пойму, чего им от меня нужно. Или ребятам больше делать нечего?..

– Молодые еще, глупые, – усмехнулся василий. Он не стал говорить, что молодежь просто самовыражается, как умеет, а истинная задача тех, кто за нею стоит – сделать жизнь боярина Андрея невыносимой и, может быть, даже добиться того, чтобы он сам запросился обратно в темницу.

И тут Василий заметил, что по улице идет богато, но весьма аляповато одетая женщина. Увидев боярина Андрея и Дубова, она остановилась прямо под окном.

– Акулина? – невольно вырвалось у боярина. Поняв, что это мог услышать и кое-кто из «добрых молодцев», Василий сделал даме чуть заметный знак.

– Кака я тебе, к бесу, Акулина? – мгновенно поняв, что от нее требуется, заголосила женщина. – Я – княгиня Евдокия Даниловна, невежа, градоначальничья, блин, законная жена!

– Прости, княгинюшка, не признал, – поклонился ей из окна боярин Андрей.

Взгляды княгини и боярина на миг встретились, но тут «Идущие вместе» принялись выкрикивать свои кличи, и Дубов отвел хозяина подальше от окна. А княгиня решительным шагом направилась прямо к митингующим.

– Да что вы тут всякой хренотенью, блин, занимаетесь! – напустилась она на молодежь. – Коли впрямь Царя и Отечество любите, так займитесь чем-нибудь полезным, а не орите тут, как придурки!

Парни и девушки не знали, что им делать, тем более, что в знатной даме некоторые из них узнали жену градоначальника. По счастью, поблизости находился их руководитель и вдохновитель, который даже выплыл из тени, чтобы разрешить это недоразумение:

– Сударыня Евдокия Даниловна, простите молодых царелюбцев и не пеняйте им за те маленькие неудобства, которые они создают уважаемым соседям. Тем паче, что все это происходит, так сказать, с согласия вашего достопочтеннейшего супруга…

– А ты кто такой? – бесцеремонно перебила княгиня. – Небось, такой же бездельник и пьяница, как мой благоверный?

– Я – боярин Павловский, – не без гордости заявил «бездельник и пьяница». – А они – юные путятинцы, иначе говоря – «Идущие вместе».

– Ну и шли бы вы все вместе куда подальше, – княгиня смачно харкнула прямо под ноги боярину Павловскому и пошла прочь.

– Так что ж нам делать, Глеб Олегович? – обратился к боярину юный Ваня Стальной. – Продолжать, али как?

– Продолжайте, – решился боярин Павловский, не забыв ласково погладить Ваню чуть ниже спины. – Только шумите потише. – И, вздохнув, добавил: – Слыхивал я, будто бы почтеннейшая Евдокия Даниловна малость не в себе, да не представлял, что настолько…

Покуда князь Святославский и скоморохи продолжали рыскать по дому и по двору в поисках пустой посуды, Дубов решил кое о чем порасспросить хозяина:

– Скажите, боярин Андрей, отчего вы назвали Евдокию Даниловну Акулиной?

Боярин Андрей промолчал. Но потом все же заговорил как бы вне связи с предыдущим:

– Когда я ее увидел в первый раз, остолбенел: вылитая Евдокия Даниловна. И дело не во внешнем сходстве – душа у нее такая же чистая. А все это, оно в ней наносное, уверяю вас. Жизнь заставила.

– Она вам рассказывала о своей участи? – спросил Дубов.

– Нет. Да и зачем? И так все ясно, – вздохнул боярин Андрей. – Я ей, пока был на свободе, помогал, чем мог. Сколько раз предлагал устроить в приличный дом, на хорошую работу – а она отказывалась. Я, говорит, девка пропащая, одного хочу – подохнуть где-нибудь под забором… Скажите, Василий Николаич, там, – он кивнул в сторону окна, – там княгиня была, или…

– Ну конечно, княгиня, – твердо ответил Василий. – Вы ж сами слышали, что она сказала: я – княгиня Евдокия Даниловна, жена градоначальника.

– А где же тогда Акулина? – пристально глянул на Дубова боярин Андрей.

– Как где? Вестимо, в Бельской слободке, – совершенно серьезным голосом, но с хитрецой в глазах произнес Василий Николаевич. – Другое дело, ежели она исчезнет, или уже исчезла, так ее никто и не хватится…

Важная беседа оказалась прерванной шумным появлением князя Святославского и скоморохов, тащивших бочку с плескавшимися на донышке остатками вина. Раскрасневшееся лицо и сбившийся набок кафтан князя недвусмысленно говорили, что в качестве емкости для вина он использовал и самого себя.

– Ну, разопьем оставшееся! – громогласно предложил Святославский.

Василий украдкой глянул на часы – пора было отправлять бочку на пристань.

– Эх, была не была! – решился Дубов. – Разливайте!

Князь щедро разлил вино по чаркам. Друзья выпили, помолчали.

– Да, хорошее винцо, – сказал Василий с видом знатока, хотя вряд ли сумел бы отличить «Каберне» от «Киндзамараули». – К такому бы вину еще и хорошую закуску…

– Ах я болван! – хлопнул себя по лбу Святославский. – У нас же уха стынет!

И князь, прихватив с собой Антипа, отправился в сени, где остались котел и корзина. А вернувшись, они увидели, как Василий и боярин Андрей, установив закрытую бочку на подоконнике, живо обсуждают, как ее сбросить вниз, но так, чтобы она попала точно на телегу, а не на мостовую или, не дай Боже, на кого-нибудь из «Идущих вместе».

(Если бы князь Святославский был знаком с устным творчеством Ираклия Андронникова, то непременно вспомнил бы его яркий и образный рассказ, в котором Сергей Есенин точно так же высчитывал, в какой момент ему лучше всего сбросить из окна бочку с керосином, чтобы ненароком не пришибить двух старушек, движущихся по улице навстречу друг дружке).

– Возьми чуть левее! – кричал Василий кучеру. – А вы, ребята, расступитесь, а то и до греха недалеко.

– Еще бы! – подхватил боярин Андрей. – Охота мне из-за вас, бездельников, опять в темницу садиться!

– Да тебе, злодей, голову отрубить мало! – крикнула боярышня Глафира.

– Лучше о своей голове озаботься, дуреха! – не остался в долгу боярин Андрей. И это могло показаться весьма странным – доселе он ни в какие пререкания с митингующими не вступал и во время их акций даже к окну старался не подходить.

Наконец, вычислив, что теперь бочка уж точно не упадет мимо телеги, Дубов и боярин Андрей решительно спихнули ее с окна. Бочка тяжело упала на солому, постеленную на телеге, возница свистнул кнутом, и лошадка с резвым ржанием понесла ее мимо терема градоначальника.

– Вот бы тебя, боярин Андрей, в бочку – да в Кислоярку! – злорадно выкрикнула боярышня Глафира.

Боярин даже не обиделся:

– С тобою, девица-красавица – хоть в бочку, хоть в Кислоярку!

– А что, я согласная, – засмеялась Глафира. В сущности, никакой личной вражды к опальному боярину она не испытывала, а приглядевшись, должна была признать, что и собой он весьма пригож, даже не в пример столь обожаемому ею Путяте.

– Ну что ж, теперь можно и за стол, – с вожделением промурлыкал князь Святославский. – А чего это я Мисаила не вижу?

– Прихватило, – сочувственно вздохнул Дубов. – С непривычки к заморскому вину.

– Бывает, – со знанием дела сказал князь. – Ну, Богу помолясь – да за трапезу.

Обед удался на славу. Съедено было немало, а выпито – и того больше. Это если не считать затейливых «кулинарных» рассказов Святославского, которые изливались из него, будто из рога изобилия, и тем щедрее, чем больше он вливал в себя ухи и вина.

А по окончании обеда князь устало откинулся на спинку кресла:

– Уфф, хорош-шо посидели. А теперь недурно бы и соснуть.

Однако Василию спать вовсе не хотелось. Напротив, он испытывал радостный прилив сил и желание поделиться своей радостью со всем миром.

– Вы как знаете, а я иду на улицу, к народу! – сообщил он. – Извините, боярин Андрей, вас не приглашаю. А ты, Антип, идешь со мной!

Взяв ведро с вином, большую чару и корзину с остатками закуски, Дубов и Антип направились прямо к «Идущим вместе», которые, правда, никуда не шли, а добросовестно стояли на месте, выкрикивая свои немногочисленные лозунги. Когда они уставали скандировать, юный Цветодрев устраивал музыкальные паузы, виртуозно солируя на гуслях.

– Бог вам в помощь, товарищи! – провозгласил Дубов, нимало не озабочиваясь совместимостью таких слов, как «Бог» и «товарищи». – Я так чувствую, что вам нужно подкрепиться. А заодно и горло промочить.

И Василий, зачерпнув из ведра полную кружку, церемонно протянул ее боярышне Глафире.

Немного починившись, Глафира как бы нехотя приняла чарку и медленно ее осушила, а потом закусила пирожком, который ей преподнес Антип.

Этому безобразию запоздало воспротивился Ваня Стальной:

– Что ты делаешь, Глафира? Аль запамятовала, что наш любимый царь Путята и сам хмельного в рот не берет, и другим не советует?

– Не хочешь – ну и не пей, – уже чуть заплетающимся голоском ответила Глафира, – а другим не мешай!