Текст книги "Царь мышей"

* * *

Отец Иоиль вел Дубова по незнакомым улицам, то и дело куда-то сворачивая. Потом Василию показалось, что священник малость сбился с пути – они уже во второй раз проходили мимо одной и той же харчевни с яркой вывеской над входом. Когда они оказались там в третий раз, Василий уже хотел было указать своему провожатому на это обстоятельство, но отец Иоиль, к немалому удивлению Дубова, завел его прямо в харчевню.

– Сейчас все поймете, – отец Иоиль усадил Дубова за столик напротив окна. Миг спустя на противоположной стороне улицы остановился тот «неприметный господин», который пытался подслушивать их разговоры за колонной.

– Я его в самом начале приметил, – пояснил отец Иоиль. – Думал, сможем отвязаться, да не тут-то было.

«Неприметный господин» тем временем почти откровенно наблюдал за своими подопечными через окна харчевни.

– Что же делать? – забеспокоился Василий. – Не век же нам здесь сидеть!

– Немного подождем, а потом с Божьей помощью что-нибудь придумаем, – обнадежил его отец Иоиль. И сказал подошедшему половому: – Принеси-ка нам для началу по кружке чаю.

Соглядатай продолжал терпеливо топтаться на улице, и Дубов, не желая терять времени, достал из кармана рукопись, полученную от боярина Павла.

– Ох, это ж как будто не совсем по-нашему, – покачал головой священник. Тогда Василий зачитал вслух:

– И вот придет день, пылающий как печь; тогда все надменные и поступающие нечестиво будут как солома, и попалит их грядущий день, говорит Господь Саваоф, так что не оставит у них ни корня, ни ветвей…

– Так это же из книги ветхозаветного пророка Малахии, – сказал отец Иоиль, терпеливо выслушав до конца.

– И все? – разочарованно протянул Дубов. – А я-то думал, что в этой записи заложен какой-то особый смысл…

– Видимо, для отца Александра здесь был какой-то смысл, – раздумчиво ответил отец Иоиль. – Иначе бы он не стал это отдельно выписывать… Да-да, благодарю вас, – кивнул он половому, принесшему чай, и что-то прошептал ему на ухо. Тот понимающе закивал:

– Будет сделано, батюшка. Препровожу непременно.

Глянув в окно, Василий со вздохом заметил:

– А наш друг все еще там.

Эти слова, разумеется, относились к «неприметному господину», который продолжал маяться на другой стороне улицы.

– Я постараюсь его «увести», – решительно встал из-за стола отец Иоиль, – а вы доберетесь без нас. То есть без меня и без него. Тут уже недалеко.

С этими словами священник вышел из харчевни и не спеша двинулся по улице. Чуть спустя «неприметный господин» отправился в ту же сторону.

Едва Дубов проводил их взором, к столику вновь подскочил половой:

– Сударь, идемте со мной, я все устрою.

Проведя Василия через кухню, половой вывел его на двор, а оттуда в узкий кривой переулочек, застроенный неприметными избами:

– Теперь вам туда, а потом прямо. Попадете на Савельевскую улицу, а она упирается в Сорочью.

Всю дорогу Василий посматривал по сторонам и украдкой оглядывался назад – «хвоста» не было. А оказавшись там, где до нынешнего утра находился Храм Всех Святых, он обнаружил самую безрадостную картину: храм лежал в руинах, по которым сновали работники Сыскного приказа, а десятка полтора стрельцов стояли в оцеплении, оттирая от места происшествия толпу зевак. Между оцеплением и толпой бегал Петрович и, возбужденно махая руками, рассказывал всем желающим (а также и не желающим) о том, чего свидетелем и даже участником он был, дополняя свой страшный рассказ все более новыми и более жуткими подробностями.

Протиснувшись вперед, Василий услышал:

– …И вот сначала вошли туда два мужика, а потом та баба в черном. А потом она прошла второй раз, но мимо. А потом выскочила из двери, а я за ней. А потом ка-ак бабахнет!!!

Здесь Петрович содрогнулся, как бы заново переживая происшедшее, и, едва оправившись от потрясения, завел по новой:

– Ну, стою я, сторожу, все как положено, потому как поставили меня сюда охранять, чужих не пускать, стало быть. А тут эти двое. А как их не пропустить, коли один – большой человек, при самом царе состоит, царствие ему небесное. Да не царю царствие небесное, балда, а тому, кто сюда вошел. И второй тоже – видно, что господин приличный, хоша и одет богато. Сразу ясно, мироед, угнетатель трудового народа… Ну да ладно, – смилостивился Петрович, – доугнетался, бедняга, теперь тоже там. – Петрович горестно махнул рукой в сторону развалин. – А все та баба, недаром она в черное одевается, словно ворона! Ведьма она, точно вам говорю! Сначала в церкву вошла, а потом мимо прошла…

– Так что она, сначала вошла, а потом вышла? – спросил кто-то из толпы.

– То-то что не вышла, а потом второй раз прошла! – нетерпеливо разъяснил Петрович. – Ведьма она, вот кто! Я ее знаю, от этой бабы еще не такого ждать можно!

Пока Дубов, задействовав дедуктивные способности, тщетно пытался извлечь из этих россказней хоть какое-то рациональное зерно, Петрович в очередной раз приступил к своему необычайному повествованию:

– Будь моя воля, я бы этих попов грабил безбожно, потому как они такие же мироеды и утеснители бедного люда, но убивать – это непорядок! Моя бы воля, я бы ихние церкви тоже все порушил, но нельзя – порядок должон быть! А та баба – она ведьма, настоящая ведьма!!! Мало того, что меня обесчестила, так еще и церкву на воздух пустила, а в ней двоих человек. Их-то за что? Она и меня хотела рвануть, да не на того напала! Я ее из-под земли достану и к ответу приведу!..

Петрович говорил много, но сколько-нибудь ясная картина происшедшего так и не вырисовывалась. «Баба в черном», которую Петрович упорно именовал ведьмой, вполне походила на Анну Сергеевну, а то, что она сначала вошла в церковь, а потом, не выйдя оттуда, еще раз прошла мимо, Василий отнес либо на счет возбужденного состояния рассказчика, либо к трюкам Каширского. Правда, оставалось неясным, для чего Глухаревой (или кому бы то ни было) понадобилось взрывать храм, и что это за два человека, вошедшие туда еще до Анны Сергеевны.

Василий понял одно: Нади здесь нет и, по-видимому, не было. А потому и его пребывание на Сорочьей теряло всякий смысл – ясно было, что к развалинам храма его просто не подпустят. Да и «светиться» тут, пусть даже в облике «Савватея Пахомыча», тоже было не очень-то разумно – Дубов увидел, как к руинам подошел отец Иоиль и, скрестив на груди руки, с неизбывной печалью глядел на останки храма, в котором служил Богу и людям долгие годы. «Неприметного господина» видно не было, но он мог подойти в любой миг.

Стараясь не слишком обращать на себя внимание, Дубов выбрался из толпы и медленно побрел по Сорочьей улице. Он понимал, что убийство отца Александра и уничтожение Храма Всех Святых – это звенья одной цепи, но сознавал также и то, что в создавшихся обстоятельствах вести самостоятельное расследование было очень затруднительно, почти невозможно. Волновало и другое – где теперь Надя? Выбрав место побезлюднее, Василий расстегнул верхние пуговицы кафтана, извлек из внутреннего кармана кристалл и вполголоса попросил показать Надежду Чаликову. То, что он увидел в большой грани, заставило Василия резко ускорить шаги в направлении центра Царь-Города.

* * *

Хорошо знакомая Наде карета Рыжего, резво подпрыгивая, катилась по столичным улицам.

– Ну и что все это значит? – после недолгого молчания спросил новоявленный градоначальник.

Наде очень не хотелось пускаться в объяснения – не могла же она говорить Рыжему об истинных причинах, приведших ее в царскую приемную. Поэтому в ответ на не очень определенный вопрос Рыжего она ответила столь же неопределенным встречным вопросом:

– Скажите, отчего вы так за меня перепугались? И что мне может грозить в тереме Путяты – я ведь ничего плохого не сделала!

Рыжий в ответ лишь выразительно вздохнул и покачал головой. Если бы он стал отвечать по существу, то пришлось бы сказать слишком много, а этого господину Рыжему ох как не хотелось.

– Кстати, поздравляю вас, – спохватилась Надя. – Думаю, теперь, когда вы получили такую должность, все пути к прогрессу открыты. Да еще с таким царем – строгим, но справедливым.

– Спасибо, – сдержанно поблагодарил Рыжий. – К сожалению, поддержка царя – это еще не все. Нужна поддержка общества, а с этим пока что не очень.

– Вот, кстати, во время открытия водопровода я провела небольшой социологический опрос на тему: «Как вы относитесь к преобразовательской деятельности господина Рыжего?», – заметила Надя, извлекая из сумки уже знакомый нам диктофон. – Не желаете ли послушать?

Говоря о «социологическом опросе», Чаликова, мягко говоря, слегка преувеличивала: такой вопрос она задала только одной участнице торжеств, да и то не очень-то званной – боярыне Новосельской. И теперь, непонятно почему, Надежде захотелось довести ответ мятежной боярыни до сведения Рыжего.

ЧАЛИКОВА: – Сударыня, а какого мнения вы о Рыжем?

НОВОСЕЛЬСКАЯ: – Честно?

ЧАЛИКОВА: – Ну разумеется. Я так понимаю, что по-другому вы и не умеете.

НОВОСЕЛЬСКАЯ: – Я всегда возлагала на него большие надежды как на движителя всего нового и передового. Уже за одну только канализацию с водопроводом я бы воздвигла ему памятник. Но теперь, когда происходит… да вы сами видите, что происходит, заниматься водопроводом и делать вид, что ничего другого не замечаешь – это уж, простите, по меньшей мере непристойно.

ЧАЛИКОВА: – Три стадии русского либерализма. Сначала «по возможности», потом «хоть что-нибудь», а в конце – «применительно к подлости».

НОВОСЕЛЬСКАЯ: – Замечательно! Это вы могуче задвинули!

ЧАЛИКОВА: – Увы, не я – Салтыков-Щедрин.

Надя щелкнула кнопочкой. Лицо Рыжего сделалось почти официальным:

– Спасибо, я учту это мнение, равно как и все прочие. В качестве градоначальника я должен считаться с самыми широкими слоями общества.

Когда Чаликова клала диктофон в сумку, ей показалось, что там чего-то не хватает. Она судорожно принялась рыться в содержимом сумки и вдруг услышала почти над ухом чей-то знакомый голос:

– Надежда, ты что-то потеряла?

Чаликова вздрогнула – голос был явно не Рыжего. Надя резко обернулась и увидела Чумичку, который держал в руках продолговатый предмет.

Господина Рыжего появление колдуна удивило куда меньше, чем его спутницу:

– А-а, Чумичка, привет. Все никак не привыкну к твоим чудесам…

– Ну, какие ж это чудеса! – усмехнулся Чумичка. – Так, пустячки.

С этими словами колдун как бы невзначай опустил предмет в сумку, сделав это достаточно проворно, чтобы его разглядела Надя, но не увидел сидевший чуть дальше от него Рыжий.

– Так, может быть, вы нас где-нибудь высадите? – предложила Надя. – Чумичка меня проводит, а вас Государь ждет.

– Ну как, Чумичка, приглядишь за нашей гостьей? – чуть повеселел Рыжий.

– Пригляжу, не беспокойся, – заверил Чумичка. И, уже вылезая вместе с Надей из кареты, негромко прибавил: – Сомневаюсь только, что Государь тебя ждет.

Но Рыжий этих слов не слышал – резвые лошадки несли его карету назад, к царскому терему.

– И что же нам теперь делать? – чуть растерянно спросила Надежда, проводив взглядом карету.

– Ничего, – кратко ответил Чумичка. – Все глупости, какие могли, мы уже сделали…

* * *

Сборы в дальнюю дорогу шли полным ходом. Находившийся в весьма расстроенных чувствах, князь Длиннорукий едва соображал, что происходит вокруг него, зато Евдокия Даниловна неожиданно проявила деловую хватку, и это было весьма удивительно: ни истинная княгиня, ни Акуня доселе не имели никакого опыта дальних путешествий.

Итак, Евдокия Даниловна уверенно и дельно перечисляла предметы, которые надо взять в дорогу, и единственным, что замедляло их упаковку, был пресловутый провал в памяти: княгиня решительно не помнила, где что лежит, а Маши, как на грех, дома не было.

– Князь, а куда ж мы едем-то? – умаявшись разыскивать всякие бытовые мелочи, Евдокия Даниловна присела прямо на стол. – А то ежели в холодные края, то не мешало бы и шубу прихватить.

– Да я и сам толком не знаю, холодно там, или нет, – нехотя оторвался князь от неприятных раздумий. – Какая-то Лимония. Или нет, Ливония.

– Неужто Ливония? – обрадовалась Евдокия Даниловна. – Слыхивала я об этой земле, да и мечтать не могла, что там побываю. И воочию увижу песчаное морское побережие, тянущееся на много верст от устья реки Аа, местными племенами именуемой Лиелупе, к дальним приморским селениям, где у рыбарей за гроши можно купить золотистую салаку, только что выловленную и приготовленную в маленьких коптильнях, пахнущую морской пеной, капельками янтаря, просмоленными рыбацкими лодками и жаркими кострами Иоанновой ночи.

Князь аж рот разинул:

– Ну, душенька, ты прям как по писаному чешешь! Кто тебе такое наплел – уж не отец ли Александр? – И поспешно добавил: – Упокой Господи его душу.

(Теперь, после погибели отца Александра, князь Длиннорукий готов был великодушно простить ему даже предполагаемые шашни с Евдокией Даниловной).

– Да нет, в какой-то книжке вычитала, – усмехнулась княгиня. – И еще про то читала, что там дожди часто идут, и начинаются чуть ли не с ясного неба. Стало быть, надобно и такую одежку взять, которая не промокает.

Тут в гостиную вошла Маша.

– Чем это вы изволите заниматься? – изумилась она, увидев своих хозяев упаковывающими всяческие саки и баулы.

– Уезжаем, – нехотя пробурчал князь. – Так что, Марья, терем на тебе остается. Я тут написал несколько записок своим сродникам да хорошим приятелям – завтра же отнесешь их, а на словах передашь, чтобы за домом да за хозяйством приглядели…

– Да отчего ж вам, князь, самому им этого не сказать? – удивилась Маша.

– Оттого что уезжаем прямо сегодня, – огорошил князь Машу. И многозначительно поднял кверху указательный перст: – Нужды Царя и Отечества того требуют!

Маша как-то странно посмотрела на хозяина:

– Царя?

– Ну конечно, царя! – сварливо бросил Длиннорукий. – Не герцога же Ливонского, или как у них там ихний главный зовется!

Маша оглянулась и понизила голос, хотя кроме них троих никого поблизости не было:

– Я только что была на базаре, а там люди такое гуторят…

– Говорил я сто раз тебе, Маша – меньше всякие сплетни слушай, – назидательно промолвил князь. – Ответь-ка лучше, где у нас такая одежда, что и под ливнем не промокает.

– Ну и что же на базаре гуторят? – спросила Евдокия Даниловна, впрочем, без особого любопытства.

– Одежда в сундуке, в той горнице, что за княгиниными покоями, – тут же выдала справку Маша. – А на базаре… Нет, я, право, и повторять не хочу – совсем уж люди стыда лишились, врут безо всякого удержу.

– А ты, Маша, не повторяй, – с самым невинным видом предложила Евдокия Даниловна. – Ты только намекни, а мы сами поймем, что к чему.

– Ну, будь по-вашему, – решилась Маша. – В общем, говорят люди, будто… будто какой-то заморский лиходей…

– Ну, ну, – поторопил князь. – Не томи, нам еще собираться – не пересобираться!

– Будто бы он съел нашего царя-батюшку, одни косточки оставил! – выпалила Маша и сама испугалась собственных слов. Хотя слова-то были не ее собственные, а услышанные от других.

– Маша, а ты, случаем, на солнце не перегрелась? – сочувственно переспросила Евдокия Даниловна. – Может, тебе чаю с шиповником попить?

Однако князь воспринял Машино сообщение куда серьезнее: он-то доподлинно знал о случаях людоедства, в том числе о последнем и самом нашумевшем – съедении княгини Минаиды Ильиничны.

Глаза князя сверкнули – в этот миг он был похож на пружину, выпрыгнувшую на свободу после долгого принудительного нахождения в тесно сжатом состоянии:

– Но ежели это правда… Нет-нет, конечно, я не верю, более того, я искренне желаю нашему любимому царю Путяте долгих лет жизни и славных свершений на благо Отечества. Но если ЭТО правда… Тогда… ТОГДА Я… Тогда мне светит царство!!!

И Маша, и Евдокия Даниловна взирали на князя с немалым беспокойством – уж не повредился ли он в рассудке? Но князь на них даже не смотрел – он уже, сам того не замечая, лихорадочно бегал по гостиной, размахивая руками:

– А что? Здесь главное – кто первый успеет. А таким случаем грех не воспользоваться!

– Князь, прикажете принести дождливую одежду? – слегка невпопад спросила Маша.

– Какую, к бесам, одежду! – вспылил князь. – Скажи лучше, чтобы лошадей закладывали, я еду в царский терем. И коли не вернусь оттудова новым царем-батюшкой, то мое место на помойке! – Немного успокоившись и даже замедлив бег по гостиной, он добавил уже тише: – Мне и Херклафф того же напророчил – мол, царем будешь!

– Что, так и сказал – царем? – недоверчиво переспросила Маша.

– Ну, не впрямую, конечно, однако намекнул, – нехотя уточнил князь.

– Если ты ввяжешься в заварушку, то тогда уж точно окажешься на помойке, – неожиданно вмешалась княгиня. – Решать, конечно, тебе, но мой совет – надо скорее сваливать, пока все тихо.

Князь посмотрел на супругу со смешанным чувством легкого испуга, гнева и, пожалуй, уважения. В прежние времена Евдокия Даниловна никогда не вмешивалась в мужние дела, а если бы подобное каким-то чудом произошло, то князь просто прикрикнул бы на нее: «Не суди о том, глупая баба, в чем ни беса не смыслишь!».

Но на сей раз, подумав, князь неожиданно согласился:

– Что ж, Евдокия, а ведь ты, пожалуй, права. Съели царя-батюшку или не съели, а оставаться тут нам не след. Маша, да ты что, заснула – тащи скорее одежду для дождя!

* * *

Увидев Чаликову в приемной царского терема, Василий не на шутку перепугался и сразу же кинулся туда, хотя и не очень представлял себе, как он будет выручать Надежду, если с нею что-то случится.

Чуть позже, еще раз попросив кристалл показать Надю, Дубов увидал ее на улице в обществе Чумички. Это обстоятельство немного его успокоило, и Василий решительно направился в ту часть города, где, по его мнению, теперь находились Чумичка и Надя. Чутьем сыщика Дубов понимал, что с Надеждой произошло нечто непредвиденное, иначе она не оказалась бы в царском тереме – это было то же самое, если бы Чаликова сама, по доброй воле, отправилась к волку в пасть.

То и дело сверяясь с кристаллом, Василий быстро продвигался по улицам, пока, в конце концов, не столкнулся с друзьями чуть ли не нос к носу.

– Наденька! Чумичка! – презрев конспирацию, кинулся Дубов им навстречу. Но Наденька при виде незнакомца чуть не шарахнулась в сторону.

– Да Василий это, Василий, – успокоил ее Чумичка.

– А коли ежели точнее – Савватей Пахомыч, – дополнительно представился Дубов. – Надя, зачем вы пошли туда?.. – И Василий указал куда-то в сторону, явно имея в виду царский терем. Вместо ответа Надя приоткрыла сумку и дала Василию туда заглянуть. Продолговатый предмет, иначе говоря, кинжал Анны Сергеевны, лежал на месте.

Дубов все понял:

– Наденька, вы с ума сошли!

– Похоже, что так, – совершенно спокойно согласилась Чаликова. – Спасибо Чумичке, иначе не знаю, что теперь было бы…

– Но зачем, зачем?.. – все никак не мог успокоиться Василий. – И чего бы вы этим добились?

– Скоро узнаете, – проворчал Чумичка. Надежда и Василий недоуменно глянули на него, но переспрашивать не стали.

– Васенька, я должна обо многом вам рассказать, – заговорила Надя, но Чумичка перебил:

– Потом расскажешь. А теперь идемте ко мне. В городе вам незачем болтаться.

Это они и сами прекрасно понимали. К тому же несколько царь-городцев, весьма бедно одетых, скучковавшиеся на обочине шагах в тридцати от наших путешественников, проявляли к ним явно не самые добрые чувства.

– Эй вы, чужеземцы поганые! – дерзко выкрикнул один из них. – Чего зыритесь? Убирайтесь подобру-поздорову!

И вся ватага издевательски заулюлюкала.

Надя уже было двинулась в сторону обидчиков, но спутники ее удержали.

– Да вам что, жить надоело? – зашипел Василий ей прямо в ухо.

– Бей чужеземцев, – понеслось им в спину, – спасай Царь-Городщину!!!

И, как довесок, прямо над головами просвистел с силой пущенный камешек.

Уже не думая о том, как сохранить достоинство, путники резко прибавили шагу и чуть не бегом завернули за ближайший угол.

– Откуда они узнали, что мы чужеземцы? – отдышавшись, проговорила Надежда. – Мы же и одеты, как они, и говорим вроде бы так же. Ну, почти так же.

Василия беспокоило другое – отчего вдруг возникла такая агрессивность в самых обычных, в сущности, людях? Доселе ничего подобного он в Царь-Городе не наблюдал.

Улица, на которой они оказались, была одной из главных торговых улиц Кислоярской столицы. Обычно в разгар дня здесь работали все лавки и толпился самый разношерстный люд, но теперь почти никого не было, а торговцы стремительно убирали товар и закрывали лавочки.

– Скажите, почтеннейший, что случилось? – вежливо обратилась Надежда к торговцу хлебом и баранками, который запирал огромный замок на дверях своей лавчонки.

Торговец зачем-то оглянулся, а затем, понизив голос, нехотя ответил:

– Говорят, нашего Государя, того… Ну, вы понимаете.

– Не очень, – честно призналась Надя.

– Съели, что ли? – как бы в шутку подсказал Чумичка.

– Вот именно, – шепотом ответил хлеботорговец, в душе радуясь, что страшное слово вместо него произнес кто-то другой.

– Кто вам такое сказал? – удивленно спросил Дубов.

– Все говорят. – Торговец повернул ключ и, подергав замок, поспешил прочь.

Надя с сомнением поглядела на Чумичку:

– С чего ты взял, что царя съели?

– Идемте скорее, – не ответив на вопрос, пробурчал колдун. – Сами видите, что кругом творится.

До Чумичкиного дома они добрались без приключений, но у Надежды все время было такое ощущение, будто сгущаются тучи и надвигается гроза, даже буря. И это несмотря на то, что погода стояла почти безоблачная, а с неба светило яркое солнце.

Василий отметил, что «приличной» публики на улицах становилось все меньше, зато двери и даже ставни на многих домах были наглухо закрыты, а немногочисленные прохожие явно стремились поскорее оказаться дома или хоть в каком-то укрытии. Зато чуть не на каждом углу зловеще торчали группы «лихих молодцев», среди которых попадались и девицы не менее лихого вида, готовые в любой миг затеять какие угодно беспорядки.

Сопоставляя факты, Чаликова легко могла убедиться, что слухи о съедении царя соответствуют действительности по меньшей мере с девяностопроцентной вероятностью. Казалось бы, произошло то, к чему Надя стремилась, но отчего-то ее это совсем не радовало.