Текст книги "На небеси и на земли… Чувства и думы мирянина"

Благие вести
(Ко дню Благовещения Пресвятой Богородицы)

День Благовещения…

Начало весны. Воздух прорезан солнечными нитями. С высоко поднявшегося, поголубевшего неба льются на землю ласка и тепло. Льды посерели и готовы треснуть под напором пробивающейся со всех сторон воды.

Как весело журчат ее хлопотливо бегущие ручьи – посланцы и предвестники, приготовляющие путь для царственного шествия весны!

Люди, хранящие бесхитростную детскую веру, покупают в день Благовещения птиц, затем выпускают их на волю и любуются, как сперва робкими, а потом все более и более смелеющими взмахами крыльев они уносятся в высоту.

Вспоминаются тихие взмахи других крыльев.

Архангел Гавриил слетает к Деве Марии с белыми лилиями в руках:

– Радуйся, Благодатная, Господь с Тобою, благословенна Ты в женах!

Белые крылья, белые лилии, белая радость…

Что-то чистое, что-то святое принесло с собой Благовещение. И мы все в этот день как бы молодеем, и среди обновляющейся в природе чудотворной весны оживает и в нас какая-то духовная чудотворная весна.

Склонимся душой перед Девой из Назарета, воскликнем Ей с искренностью и восторгом: «Радуйся, радуйся Ты, Благодатная!

Радуйся, первая безгрешная из людей! Радуйся, принесшая мир! Радуйся, растворившая нам двери рая! Радуйся, освятившая страдание и в нем показавшая радость! Радуйся, Благодатная, с Тобой Господь и через Тебя Господь с нами. Радуйся, Благодатная!..»

И вот мы чувствуем душой, что начинается что-то новое во всем ходе вселенской жизни.

С тех пор, как земная Дева названа благодатной, – с тех пор обещана благодать всему человечеству, проясневшему душой.

Чувствуете ли вы, как ходят над миром волны этой благодати?.. Всмотритесь, обновитесь в них, уловите их для вашего счастья, для вашей вечности!..

Жизнь наша уныла, и это уныние гибельно для души.

Именно в этом унынии мы легко поддаемся греху. Образуется в нас какое-то духовное разменение и безнадежность. Унылы же мы потому, что сперва не умеем заставить себя помнить о нашей великой судьбе, о безграничных обетованиях, данных нам Богом, о том, к чему мы призваны и какое наследство ждет нас в небе.

Равнодушные к земным благам, вольной волей терзавшие и пытавшие свою плоть, как бы издевавшиеся над всем, к чему так жадно тянутся другие люди, – великие праведники были полны духовной радости, потому что ярко представляли себе великую будущность, потому что были полны сознания Божия сыновства и предчувствия блаженства, даруемого вечностью.

Дивный старец Серафим, который был восхищаем в небесные обители и ощущал душой небесное блаженство, говорил: «Если бы вся келия была наполнена смрадными червями и эти черви, не переставая, ели человеческую плоть, то ничтожно это мучение перед величием того блаженства, которое Господь дает за терпение людям».

Один молодой Саровский инок как-то раз в глубоком унынии и задумчивости брел по дороге между Саровским бором и речкой Саровкой, – как вдруг из-за поворота показался старец Серафим.

Юный монах хотел свернуть в сторону, но старец быстро пошел к нему навстречу и по прозорливости своей сказал ему:

– Зачем ты унываешь? Нам радоваться надо: Христос воскрес из мертвых, освободил нас, победил смерть, стер главу змия.

Во время этих слов лицо старца отражало безграничный духовный восторг, которым было переполнено его сердце. Он весь трепетал какой-то внутренней силой счастья, и благодатная радость из души старца лилась в душу унывавшего за несколько минут до того молодого монаха…

Ищите всюду в жизни благих вестей, вестей о Боге и Его правде, вестей о светлых сторонах человеческой жизни!

Закрывайте глаза на зло, проходите мимо, не всматривайтесь в него; добро изучайте, к добру приникайте, храните в себе настроение благоволения, ищите в жизни благих вестей!

И прежде всего природа, та природа, которая стоит, как невеста в уборе своем, в первозданной красе, какую дал ей Бог и какую не нарушила еще рука человеческая, эта природа своей красотой шепнет вам о красе уготованных для нас райских обителей.

Что отраднее небесного свода, залитого ли солнцем, покрытого ли с громом движущимися свинцовыми тучами, или глубокой ночью усыпанного говорящими с душой звездами!..

А море!..

Что может быть могучее и беспредельнее этого символа вечности! Какие высокие думы, какие светлые решения наводит оно на вас, как чувствуете вы силу Божества и свою человеческую от Бога данную вам силу, когда оно ревет перед вами грозной бурей!..

А земля во всей красоте своей – не благая ли то весть о райских садах!..

Всматривайтесь, изумляйтесь, и красота Божьей природы вам будет шептать о вечности:

 
Нам вестью лес о ней шумит отрадной,
О ней гремит поток струею хладной,
И говорят, качался, цветы…
 

Есть какая-то тайна, есть какая-то святыня в красоте мира. И иногда в высокие минуты, пораженная какой-нибудь картиной природы, ваша душа невольно, смотря на эту природу, без слов молится Богу.

А душа человеческая и ее звуки! Как часто, например, в музыке верующий человек различит не только тяготение к вечности, но уже и обладание ею!..

Как понятны для верующего сердца строки знаменитого поэта-богослова Владимира Соловьева, который говорит о всякой земной красоте:

 
Милый друг, иль ты не видишь,
Что все видимое нами —
Только отблеск, только тени
От незримого очами?
Милый друг, иль ты не слышишь,
Что житейский шум трескучий —
Только отклик искаженный
Торжествующих созвучий?..
 

А разве многие жизни людские не являются великим благовестием Бога к людям?..

Этим летом закатилась в Петербурге светлая, самоотверженная жизнь княжны Марии Михайловны Дондуковой-Корсаковой, родившейся в богатой и знатной семье, предназначенной к тому, чтобы провести жизнь в почете и радостях, доставляемых богатством и родовитостью, – а она избрала путь служения бедным…

Раздав все, что имела, она была, тем не менее, полна неистощимой духовной радости.

Последние годы своей жизни княжна провела в заботах о молодых политических заключенных. С приветом мира евангельского ходила она по тюрьмам, вливая отраду в измученные, озлобленные души. Страдая раком, в страшных муках, она подымалась с постели, чтобы хлопотать об осужденных. И иногда ей удавалось спасать людей перед самым исполнением над ними смертных приговоров…

Такая вот жизнь не была разве благой вестью Бога к людям? И не шептали ли невидимые ангелы с неба привет этой чудной душе: «Радуйся, Господь с тобой»?..

У меня не выходит из головы виденная мной в Париже картина: на голову раненого солдата сестра милосердия налагает перевязку. Солдат лежит в беспамятстве, на лице его глубокое страдание. Быть может, через несколько часов предстанет он перед тем Богом, исполняя заповеди Которого, он отдал свою жизнь, положил душу свою за свою родину.

Сколько любви в этом серьезном лице, склонившемся к раненому, сколько заботы в этих ловких, белых и длинных аристократических пальцах!..

В смраде и ужасе походного лазарета, среди воплей и стонов людей с растерзанными членами, среди хрипа умирающих и взвизгивания тех, кому отпиливают ставшие негодными, исходящие кровью члены, – действуют эти самоотверженные сестры, пришедшие сюда часто из роскошной, привольной, красивой жизни.

И этот подвиг любви не есть ли благовестие Божие к людям, и им не шепчет ли ангел в самые тяжкие минуты их делания: «Радуйтесь, Господь с вами»?..

И в обыденной жизни на всяком шагу найдете вы такие благие вести.

Вот щеголевато одетый человек быстро идет по улице. Протягивая руку, ему что-то прошептала бедная женщина. Он невольно вздрогнул, достал монету, вернулся назад, подал и быстро продолжает свой путь. Добро победило в нем…

Эта мимолетная встреча не есть ли опять Божие благовестие?..

Ищите, ищите в жизни благих вестей от Бога к людям, закрывайте глаза на злое, ищите, поклоняйтесь добру!..

Бог в природе

Восемнадцатого августа совершается память святых мучеников Флора и Лавра.

Трудно сказать, почему христианский быт усвоил этим мученикам значение покровителей скота.

Правда, в самых именах их слышится нам что-то милое – сельское: «Цветок и лавр»… Но, быть может, есть глубокая мысль в обычае в этот день служить в поле молебен и окроплять скот святой водой.

Домашний скот нам служит: нас поит, кормит и одевает. Какая-то животворная сила заключена в каплях белого густого молока, на котором во всех странах вскармливают детей, которое поддерживает упадающие силы стариков. Мы должны служить Богу. Итак, чудная цепь: служа человеку, животное служит Творцу.

«Всякая тварь Ему да посвятится, всякая тварь через Него да освятится». И в этом посвящении Ему, и в этом освящении через Него все живущее, все рождающееся и развивающееся очищается и получает особый смысл.

Кто бывал на полях в день «Флора и Лавра» и видел вокруг молящегося перед столиком с иконами народа веселый табун разномастных лошадей с размотанными гривами, громко ржущих, нетерпеливо бьющих копытами мягкую землю, стадо ленивых коров с широкими спинами, добродушным взглядом больших глаз, с сосцами, полными молока, тучу плотно сбившихся друг к другу робких овец и убегающую даль отдыхающих полей с золотистыми скирдами или широких лугов и над всем этим не жгучее, ласковое, умиляющее небо первой осени, ближний лес, чуть тронутый багрянцем, блестящий на солнце извив тихой речки, – кто все это видел, чувствовал, обнял и вместил в себя, душа того в те минуты наполнялась ясным ощущением связи Творца со Своим творением, той великой зиждущей и промыслительной силы, что хранит и обновляет вселенную…

Но, все-таки, какая связь между памятью мучеников Флора и Лавра и выгоном скота в поле?

Молодые зодчие, эти мученики, получили приказание от одного владетеля построить капище для языческих богов. Поставив прекрасную, художественную постройку, они освятили ее, как христианский храм, низвергли приготовленные в соседнем здании для нового капища статуи богов и поплатились за то жизнью.

«Все сотворенное да прославит Творца; всякое дело рук человеческих да посвятится Ему, Единому Вседержителю», – вот вывод из яркого подвига этих двух молодых христиан, как бы лишний раз напомнивших миру то, что все от Бога исходит и все к Нему должно возвратиться.

«Бог в природе» – вот ощущение, испытываемое вами в сельском быту в день 18 августа. Ощущение это настраивает вас как-то высоко и счастливо, потому что, погружаясь в природу, вы через то самое вступаете в какое-то таинственное общение с ее Творцом.

Ведь есть какая-то великая целительная сила, заложенная в природе. Мало того, в ней есть какая-то святыня, она не только даст крепость ослабшему, изношенному телу: она исцелит мятущийся унылый дух, залечит глубокие раны сердца, смоет с него грязь и копоть жизни, навеет на него предчувствие будущего, громадного, вечного счастья, скажет ему: «Потерпи, подожди; а когда станет тяжело и невыносимо – приникни ко мне, и я тебя опять исцелю».

Случалось ли вам когда-нибудь проходить по дороге, длиной в сотню сажень, прорубленной в вековом сосновом бору, ведущей из Оптиной пустыни в скит? Вы встречаете или обгоняете кучки богомольцев, отдельных мирян и монахов, сосредоточившихся, бывало, в ожидании встречи с великим старцем Амвросием или переживающих свежие глубочайшие впечатления такой, только что состоявшейся встречи.

Скупо густые вершины сосен пропускают, бывало, лучи солнца. Вы идете в прохладе этих вековых великанов. Таинственно. Загадочно. Ваша мирская жизнь кажется вам мелочной и ничтожной перед неподвижной, неизменной, гордой, могучей жизнью старого бора. Вы говорите себе, что он стоял тут, когда не было здесь еще скита, когда первые насельники его, отшельники Рославльских лесов, отец Моисей с товарищами, рубили по краям полянки деревья для первых келий… Он видел, как ходили давно умершие люди к давно умершим «старцам». Увидит, как пойдут не родившиеся еще поколения к неродившимся еще «старцам»…

А легкий ветер, там, наверху, чуть шевелит вершины неоглядно высоких сосен; и чувство тайны, чувство вечности стоит в тени и в прохладе старого бора, и оттуда, от вершин, доносится вам безглагольный шепот: «Рука Божья нас посадила и возрастила, и мы стоим здесь в первозданной, ненарушенной красоте. Поколения людей сменяются над нами, а мы стоим неизменные, с бегом времени приобретая новые силы. Мы – образ вечности. Мы – отражение на земле райских, не гибнущих древес. Покорные Богу, мы роду людскому проповедуем Творца…»

И, когда позже, от могилы старца Амвросия у оптинского собора вам приходилось брести в скит по этой же дороге и вставал пред вами образ старца, каким вы знали его живым и каким рисуется он в вышедших о нем по кончине его воспоминаниях и рассказах, – вы вспоминали тогда, как однажды, молодой тогда мирянин, он забрался вглубь леса и стал прислушиваться к журчанью лесного ручейка. И в мягких звуках хлопотливо бегущей прозрачной воды слышались ему слова ручья: «Хвалите Бога, хвалите Бога…»

Еще вспоминаете вы, как после смерти старца одна монахиня устроенного старцем Шамординского монастыря видела во сне небесную обитель, приготовленную для старца Амвросия. Она стояла в прекрасном саду. Изумрудные листья на деревьях тихо трепетали под дыханием легкого ветерка, и всякий лист творил, не переставая, Иисусову молитву.

И начинало вам казаться тогда, что и вершины старых оптинских сосен шепчут неустанно: «Хвалите Бога, хвалите Бога», вперемежку с молитвой Иисусовой.

Сидели ли вы когда-нибудь летним вечером на берегу теплого моря, на узкой полосе меж водой и круто подымающимся берегом с набросанными скалами, и прислушивались ли к ропоту издали бегущих к суше волн, растущих в беге своем и с шумом брызгами белой пены разбивающихся о берег? И за волной бежала волна, и так без конца, без конца, и море стлалось перед вами вольное, беззаботное, где-то там, в еле видимой дали, сливаясь с горизонтом… А волны в счастливом ропоте своем вам напевали: «Море могуче, море свободно, как могуч Творец и свободна творческая мысль Его… В свободных волнах наших, носящихся из края в край вселенной, Он отразил великий лик Свой. Плещем, течем, убегаем и в вечном движении нашем проповедуем Творца…»

В зимний морозный полдень в глубине России спускались ли вы в санях, запряженных «гуськом», с высокой горы к деревянному мосту над замерзшей речкой, слыша веселый визг скатывающихся в салазках ребятишек? А под тяжелыми пластами белого непорочного снега отдыхали вокруг поля, а поодаль чернел обнаженный, как-то умалившийся на зиму лес, а полуденное солнце прибывало в силе и грело жарче и жарче, обвешивая соломенные крыши изб хрустальными сосульками. Чувствовали ли вы тогда близкое обновление природы, и теплые лучи солнца шептали ли вам: «Он повелит, и мы растопим снега и под напором талой воды взломаем льды, посылая их к далекому морю, и разбудим траву на лугах, и выгоним листья из застывших от мороза сучьев. Мы работаем на Бога, мы служим орудием обновления природы и, возрождая жизнь, проповедуем Творца!?»…

Летним жарким утром в прекрасной долине, прорезываемой полноводным, глубоким ручьем, охватывало ли вас умиление при виде спешной работы природы под заботливой рукой Промыслителя? Цветы и травы наполнялись благоухающими соками, муравей под вашими ногами тащил к себе домой нужную ему для постройки мелкую часть тонкой ветки, птица учила птенцов первому полету, и трудолюбивая пчела, присаживаясь к еле качавшемуся под легким весом ее цветку, выбирала из него хоботком сладкий целительный мед.

Казалось ли вам тогда, в этом разлитом вокруг напряжении и преизбытке жизни, что все – и залюбовавшееся творением небо, и служащая ему плодоносная почва, и птица со своим выводком, и пчела на цветке, и лист на дереве, и былинка луга – твердят одно согласное: «Хвалите Бога, хвалите Бога!»

О молитве за усопших
(К 29 августа)

29-го августа, в день земной гибели поборника правды Иоанна Крестителя, русская православная церковь совершает поминовение православных воинов, на брани за веру и отечество убиенных.

Достойны молитв те, которые своими руками строили счастье потомков своих, чьи кости легли в фундамент величия России, кто за нее – ее свободу, бытие, честь и будущее – отдал свою жизнь, жизнь по большей части молодую, полную надежд.

Память и хвала им, светлым борцам!

Где-где не тлеют их кости, когда-когда не умирали за родину русские люди?

И степи половецкие, и места страшных битв с татарами злыми, места поражений, как берега реки Сити, где со множеством князей полегло все русское войско, места побед, как бессмертного имени поле Куликово, лед Ладожского озера, берега Невы и окрестности старых городов, Новгорода Великого и «меньшого брата его», Пскова, и кладбища старых монастырей Тихвина, Троице-Сергиева, непроходимые тропинки Альп, Германия, Франция и Турция: всюду долетали русские орлы и всюду тлеют их кости.

И вот, православные молятся за них. Да простит им за мученическую кончину их Господь грехи неведения и ведения, грехи души юной и пылкой, сердца молодецкого, тела могучего.

Дивная связь!

Чувствуют дальние люди, отделенные от нас многими веками, молитвы за них земной церкви и радуются. Потому что душе грешной бывает, при церковном поминовении ее, облегчение, а душе праведной – прилив новой радости.

Благородно и благодарно молиться за тех, которых мы никогда не видали и не увидим раньше нашей земной смерти, до начала нашей небесной жизни. Благодарно молиться за тех, кто, не зная нас, работал, старался для нас «даже до смерти».

За многих из них и при жизни их некому было о них молиться и некому о них было пожалеть, когда юные очи заволокло смертью… Всех, всех их да успокоит Бог, – кровью омыли они грехи жизни своей.

Но, кроме воинов «на брани убиенных», о которых так торжественно молится церковь, есть еще множество забытых людей, за которых некому молиться.

Забываются все со временем.

Полуобвалившийся памятник показывает могилу, вокруг которой теснились когда-то полные скорби, плачущие люди, долгодолго, до смерти своей ходившие к этой могиле. Потом ушли и они на вечное соединение, и не стало кому помнить, ходить на могилу, молиться.

Но есть и такие люди, что хоронят их без поминовения, что самой могилы нет, или засосет его болото, или замерзнет он в пустынной тайге. Безмолвно эти люди просят наших молитв за них, и мы совершили бы великое дело христианской любви, если бы стали за них молиться.

Были – и надо надеяться – доныне есть такие люди, которые «поминают» усопших одиноких, не оставивших по себе никого, кто бы за них мог молиться.

Был в Москве, в церкви у Девичьего поля (прилегающего к Новодевичьему монастырю), священник, страдавший запоем… Терпели его прихожане, но, наконец, стало невтерпеж, и через почетного прихожанина, человека заслуженного, Новикова (сыновья которого были впоследствии – один послом в Константинополе, а другой попечителем Петербургского округа), было доведено до сведения митрополита Филарета о пороке священника и о великом соблазне, производимом в приходе.

Известна строгость митрополита Филарета, который, получив епархию расстроенной и запущенной, требовательностью к духовенству поставил его на очень высокую степень.

Предъявленные обвинения были так несомненны, и вред, приносимый священником, так велик, что митрополит решил удалить его из прихода и запретить священнослужение.

Однако, кончая вечером дела и отложив дело священника на самый конец, он в последнюю минуту не решился почему-то наложить резолюцию и оставил дело до утра.

Ночью ему снился стра ный сон. Его окружали какие-то безвестные люди странного вида, убогие, со следами страшных ран, некоторые опухшие, как утопленники, точно вставшие из гробов погибшие «нечаянной смертью» покойники. Все они настоятельно требовали от митрополита, чтоб не трогал того священника. После этого сна митрополит проснулся, счел сон за игру воображения и, не желая ему поддаваться, встал и направился в кабинет к письменному столу, чтобы написать решенную с вечера резолюцию. Но и тут какое-то необъяснимое, но властное чувство остановило его руку, уже державшую перо. Он ушел в спальню, не написав решения.

И снова повторился тот же сон. Странные люди с еще большей настойчивостью требовали от него, чтобы он оставил священника на месте. «Он нам нужен, – кричали они с выражением страдания, – он за нас молится».

Опять после этого сна проснулся митрополит, опять прошел в кабинет, чтобы покончить это все более и более волновавшее его дело; и опять какая-то сила удержала его руку.

Когда он вновь уснул, сон повторился третий раз.

Митрополит Филарет слишком внимательно относился к явлениям мира духовного, чтобы не задуматься над этим троекратным сном. Ранним утром он послал за священником, требуя его немедленно к себе. Священник явился.

Митрополит рассказал ему о жалобах на него прихожан и о своем решении удалить его. Священник не защищался, не опровергал обвинений, а только смиренно повторял:

– Виноват, владыко!

– Но за тебя есть ходатаи. За тебя усиленно просят, – говорил митрополит, пронзая священника невыносимо острым взглядом своих глаз. – В тебе должна быть какая-нибудь тайная добродетель. Ты должен мне сказать о ней. Откройся мне, как на духу.

– Какие же у меня добродетели, владыко? – отвечал священник. – Весь я во грехах, достоин кары. Одно есть у меня сердечное движение: молюсь за усопших. Не только за прихожан моих, но как услышу об одиноком человеке, который не оставил никого, кто бы мог о нем помолиться, или встречу одинокие дроги с покойником из больницы, или прочту в газете о нечаянной смерти – стараюсь запомнить имя, записываю и поминаю.

– Благо творил. Ты за них молился, а они о тебе предстательствуют и требуют, чтобы я оставил тебя в той же церкви молиться за них. На этот раз прощаю тебя. Продолжай исполнять милость к усопшим; но подумай и о живых, средь которых ты производишь такой соблазн.

Митрополит долго наставлял священника и с миром отпустил его.

Это событие произвело на батюшку потрясающее впечатление. Он разом бросил пить и, помня в душе те задатки доброго пастырства, которые раньше побуждали его молиться за незнакомых ему усопших, – стал прекрасным священником. Но – часто наблюдаемое явление – внезапно, без постепенности брошенная привычка пить и аскетические подвиги надорвали совсем его и раньше слабое здоровье, и через какой-нибудь год он отошел, оплакиваемый приходом с той же искренностью, с какой раньше им возмущались. Ушел к тем «несчастненьким», которых он «жалел» и которые его «пожалели».

У католиков есть монастырь, посвященный Богоматери (Notre Dame de Montligeon), вся цель которого в том, чтоб братия молилась об упокоении забытых душ тех сирых, безродных, несчастных и одиноких людей, о которых некому молиться.

Недавно в одной хорошо знакомой мне семье случилось знаменательное событие.

В этом старинном роде много-много времени тому назад случилось страшное дело. Мать прокляла свою дочь. Проклятие состояло в том, что все женщины в этом роду должны быть несчастны в супружестве, а старшие дочери старших дочерей умирать в родах. За минувшее столетие в этой семье пророчество буквально исполнялось. Вторая часть его только уж недействительна, так как последняя старшая дочь умерла в детстве.

Недавно в этой семье произошло примирение ближайших, более четверти века не видавших друг друга родственниц, и это дело мира повлекло за собой другое. Надо сказать, что грозная прародительница и во сне, и на яву являлась женщинам своего рода. Теперь ее видела во сне одна из незамужних представительниц рода, видавшая ее раньше в Петербурге. Она видела ее в Швейцарии, и старуха сказала, что она не будет больше никому вредить и просит молиться за себя.

Как молиться, когда ее имя всеми забыто? Написали одному усердному священнику, открыв ему все обстоятельства, и просили на проскомидии вынимать части и на панихидах поминать «рабу Божию, ея же имя Ты, благий Господи, веси».

На днях в набежавшем шторме были опрокинуты в своей яхте и пошли ко дну двое молодых холостых богачей. Родителей у них не было. И, когда приятели, делившие с ними радости богатой жизни, поохают и забудут, кто помолится о них?..

Усопшие стоят, протягивая к нам руки за молитвенной помощью, – и бедные, и богатые, все нищи, и все просят.

Помолимся.