Текст книги "На небеси и на земли… Чувства и думы мирянина"

Таинство Пасхи

В Киеве еще до освящения того чудного памятника русского народного искусства, каким является Князе-Владимирский собор, я, осматривая его, был счастливо поражен одной картиной.

Это запрестольный в левой части хор собора образ работы художника Нестерова – Воскресения Христова. К вам, подымая высоко в руках белое знамя победы, идет Христос, а перед Ним со всех сторон высятся белые лилии…

И вот именно эти лилии – символ неувядающей чистоты, символ весны и обновления, те самые лилии, которые христианское воображение вставляет в руки архангела Гавриила, слетевшего в тихий Назарет к еве Марии с благовещением: вот эти именно лилии как-то помогают вам чрез эту картину ощутить особенно полно радость дня воскресения.

Бог слил в одно духовную радость Пасхи, как ощущение происшедшего в нас обновления, освобождения от власти темных сил, возвращения назад в распахнувшиеся теперь снова для нас двери рая, с чувством победоносной и ликующей весны.

Мы чувствуем какую-то победу Христову в этом животворном тепле посылаемых с неба на землю, обгоняющих друг друга и горячими стрелами падающих на землю лучах солнца, и в хлопотливом журчании быстро бегущих ручьев талой воды, и в этих еще безжизненных деревьях, по которым от корней вверх пошли каким-то чудом жизненные соки, наливая их почки, и в заботливой работе вернувшихся из-за морей птиц над своими гнездами, и в первом излете пчелы из ее восковой келии, и в зазеленевшей вновь траве лугов, во всем этом роскошном празднике природы, в этом могучем напряжении пробудившейся и старающейся себя выразить жизни.

Мы чувствуем, что все это живет и красуется, потому что Христос воскрес, и обратно все это торжество жизни вселяет в нас крепкую уверенность в победе Христовой.

Положительно мы физически чувствуем какое-то чудо в утро Воскресения Христова… Проснемся, и как-то смутно в голове после немногих часов сна этой вообще бессонной ночи, и со всех сторон в русских городах наступает на тебя радостный, светлый перезвон колоколов, солнце как-то особенно светит в небе. И мы прямо, как-то телесно даже, а не духом одним ощущаем эту истину «Христос Воскрес».

И вместе с этим сознанием чувствуешь, что как-то прекраснее, лучше стала жизнь, и дышишь неизъяснимой прелестью какой-то новой начавшейся в тебе духовной свободы, и мечтаешь о том, как чист и хорош, и полон значения может через силу воскресшего Христа стать земной твой век.

Мне часто вспоминаются в Пасху великолепные торжественные строки из прочувствованного стихотворения И. С. Аксакова «На освобождение крестьян»:

 
День встает багрян и пышен,
Долгой ночи скрылась тень,
Новой жизни трепет слышен,
Чем-то вещим смотрит день.
С сонных вежд стряхнув дремоту,
Бодрой свежести полна,
Вышла с Богом на работу
Пробужденная страна.
Так торжественно прекрасно
Блещет утро на земле;
На душе светло и ясно,
И не помнится о зле.
 

И вот, это именно ощущение новой, громадной струи бодрости, свежести, это зачинание новых настроений, светлость и ясность на душе, в этом и есть для нас чудо Пасхи.

Иоанн Златоуст в великолепном восклицании своем в том слове, которое читают в конце Пасхальной заутрени, рисует то море благодати, которое низвело на землю Воскресение Христово и заслуга крестной жертвы. И только стоит нам в это море погрузиться, чтобы жить в нескрываемом и безмерном счастье.

Всех зовет Он насладиться радостью, работавших и от первого, и от третьего, и с шестого, и позже девятого часа, и совсем не работавших: «Трапеза исполнена. Насладитеся вен. Вен насладитеся пира веры. Никто же да плачет прегрешений, прощение бо от гроба во сия».

Но потрясающее всего по глубине мысли и по силе выражения тут два слова: «Воскресе Христос и жизнь жительствует». Да победа, полная победа новой жизни, где мы все оправданы, возвеличены, вознесены от грусти и скорбей земли прямо в самое небо к вековечному простору Царя славы.

Волны благодати ходят над миром в эти дни воскресения, сливаясь с почти неумолкающим в церквах звуком: «Христос Воскресе из мертвых». И звуки эти так часты, что, кажется, служащие и клир не в силах петь уже иных слов, а все возвращаются к тем же и тем заветным словам, в которых все сказано и все дано: «Христос Воскресе из мертвых».

Только бы мы этой песни внимали, расширив сердца, чтобы принять ее в нашу душу, только бы мы в эти волны сошедшей на землю благодати погружались глубже и глубже.

Жил на земле великий представитель этого торжествующего, над землей возлетевшего христианства – то был великий старец Серафим Саровский.

Он избрал себе для жизни путь уничижения и труда, он жестоко распял в себе плоть с ее страстями, он волей принял на себя во имя униженного и оскорбленного Христа поругание и удары, когда на него напали разбойники, требуя денег от него, нищего, и он сильный тогда телом, имея топор, мог бы от них защититься, а он, сложив руки на груди, сказал им: «Делайте, что хотите», и был ими так изувечен, что остальное время своей жизни ходил пригнувшись к земле. И в этом еще положении носил на плечах котомку, набитую каменьями.

И этот-то человек был всегда не только сам радостен, но и вливал в душу приходивших к нему ту же бессмертную радость, потому что он как бы плавал духом в чудных волнах Пасхальной благодати.

Он живо держал в душе своей образ воскресшего Христа, и всякую минуту своей жизни радовался так, как могла радоваться Мария Магдалина, увидя воскресшего Господа, и мироносицы, которым ангел объявил о совершившемся чуде.

И эту радость он не только сам в себе носил, но и старался вложить ее в других.

Когда к нему приходили посетители, он со всяким, как в дни Пасхи, христосовался, говоря: «Христос Воскресе», и как бы говорил этим пришедшему к нему в духовной жажде человеку: «Будь смелей, будь радостней. Чего тебе бояться, в чем тебе сомневаться, когда Христос воскрес. Смотри, почувствуй твою силу, ведь Воскресением Христовым побеждено в тебе все зло. Вытравлен грех, спали с тебя цепи, которыми хотел бы опутать тебя диавол. Радость, которую принес воскресший Христос, уже никто ничем затемнить не в силах. Никто у тебя не может ее отнять, если ты сам захочешь ее взять. Смотри, как я с виду несчастен, как я телом страдаю. Но дух мой трепещет весь от радости, потому что то, что смутно чувствуете вы – эту силу воскресения, я ее переживаю всякий миг, как переживали два ученика в Еммаусе и другие ученики во время явления им Господа. Держите в душе этот образ возлетающего из гроба Христа со знаменем победы, и победит всякий, кто ухватится за этого Божественного Победителя, увлекаемый Им в высоту, к счастью».

Великая работа духа, которую принесло с собой воскресение Христово, состоит в том, что Пасха принесла с собой столько радостей, столько благ, что все остальные блага и радости стали нам как бы уже и не нужными.

Если кто вдумается, чем стали мы после воскресения Христова, если кто переживет всяким фибром души сладость общения с воскресшим Господом, для того все, что есть в мире грешно-сладостно, как бы уже не существует.

Зло потеряло над человеком свою силу, человек освободился от зла, потому что оно уже к себе не влечет, потому что оно для него уже не нужно.

Человек, живущий в зловонной лачуге, но имевший возможность вырваться из нее на какую-нибудь неделю с ужасом думает, проходя мимо нее, что через несколько дней придется в нее вернуться.

Лачуга грозит и смущает его. Но страшна ли лачуга, но говорит ли она что-нибудь тому, кто знает, что до конца своих дней открыты для него неотъемлемые наследственные дворцы.

Так и нам… Что нам во грехе, как бы сладок он ни был, когда царство благодати, открытое воскресением, слаще и лучше всякого самого смелого греха.

Так вот: только бы плыть во след за воскресшим Христом: плыть по волнам сведенной Им на землю благодати, или идти к аду, к мерзостям в поводу врага нашего диавола…

* * *

Воскресший Христос, вот стоишь Ты передо мной с развевающимся в руках Твоих белым знаменем вечной победы. И я за Тобой хочу идти. Продли же во мне тот порыв, который я переживаю в ту ночь, когда по всей моей родине поют о воскресении Твоем церковные колокола, когда в крестных ходах носят вокруг церквей плащаницу, окруженную морем теплящихся в руках богомольцев свечей, когда волнами сходит на землю Твоя неоскудеваемая радость, поднимая и животворя самые зачерствелые отвернувшиеся от Тебя сердца. Продли этот порыв, поддержи мою веру, и стой, стой, не отходи от меня. Стой перед моими глазами, и всегда с этим белым знаменем победы, и касайся им моего бедного сердца.

В этот час Твоего торжества и моего спасения уже не прошу, а требую от Тебя ценой Твоей крови за меня пролитой, ценой Твоего страдания, силой Твоего воскресения требую, чтобы Ты от меня не отходил, и, взяв меня за руку, ввел туда, в благодатное счастливое царство духа.

 
Ты слетел к душе моей с вестью о торжестве
Твоем, и я к Тебе иду… иду.
Приобщи же меня к Своему воскресению.
О верховных ступенях любви к Богу
 

В любви нашей к людям и к предметам неодушевленным можно различить два характера, две, так сказать, основы этой любви. Одно любим по полезности, по радостям, которые из этих людей или предметов извлекаем. Другое любим как бы само по себе, ничего не получая, любуясь, изумляясь.

Бывает так, что обе эти основы любви совпадают, – встречаются одновременно. Любим солнце за его красоту, великолепие, но и за все, что оно нам дает, – за его тепло и свет, за озарение им всей жизни, всего существующего и развивающегося. Близких людей часто любим восторженно, сознавая все их великие душевные свойства, радуясь, удивляясь их нравственной высоте, и, вместе, любим их за то, что они нам делают.

Но как-то выше любовь, когда она основана на одном восхищении и поклонении, ничего не требуя, ничего не ожидая от предмета этой любви.

Тот житель удаленных от людей местностей, кто увидел море и привязался к нему пылкой, восторженной любовью, хорошо знает это бескорыстное, широкое чувство. Если вы, прожив некоторое время у южного моря, потом проведете вдали от него годы и снова вернетесь к нему – вы переживете минуты высокого счастья. Вот вы стоите на берегу. Под вашими ногами пропасть, в которой наворочены груды скал и каменьев. Меж них поднялись деревья беспечного юга, облепленные большими цветами. Белоснежные виллы мелькают, средь суровых скал и темной зелени. А там, внизу, сверкает и зовет вас беспредельное, вольное, блаженное море, к которому там, за многие десятки верст, пригнулось голубое небо и потонуло в нем… Все, что вы пережили тут, с этой свободной стихией, встало разом в вашей душе, – и вот она сама подошла к вам опять прекрасная, единственная, зовущая и ласкающая, с обещанием новых чудных часов таинственного, в единении с ней, счастья, словно принимая вас в свои недра и унося вас…

И, глядя на нее, вы испытываете такое волнение, что сердце замирает, какая-то волна приступает к горлу, и на глазах проступают слезы… Счастливые, единственные минуты!..

В жизни нашей есть иное таинственное Море, чудное, святейшее; Море, к Которому мы все придем, в Которое все погрузимся; Море, красота и сила Которого в иные минуты до утеснения чувствуется духом нашим. И то Море – Божество.

Счастлив, кто живет с Богом.

Счастлив, кто почувствовал в своей жизни и познал великого, благого Хозяина и сказал Ему: «Тебя знаю и Тебя вижу, Тебе предаюсь, Тебя волей пою и прославляю, и величаю».

Счастлив, кто ощутил над собой Его благодеяния и знал, Кого звать, к Кому подымать руки в минуты горя, нужды и сомнений. И не больше ли всего обращаемся мы к Богу, как к великому Источнику всяких благ, как к Раздатчику милостей?..

Так мы живем от колыбели до могилы.

Помню, в Москве есть одна, по России не особенно известная, но в некоторых кварталах Москвы очень чтимая, икона Спаса Нерукотворенного, в домовой церкви при Барыковской богадельне, в Дурновском переулке, между Пречистенкой и Остоженкой.

Этот образ громадных размеров нарисовал когда-то на стене своей комнаты турчонок, привезенный из турецкого похода генералом Дурново. Пред крещением мальчик стал удивительно сосредоточенным, запирался у себя в комнате; оказалось, что за эти дни он изобразил на стене лик Спаса Нерукотворенного.

На другое утро по принятии крещения он был найден лежащим на кровати со сложенными на груди руками бездыханным.

Впоследствии в этой самой комнате была устроена церковь, и при ней возникла богадельня.

Пылкая вера таинственного мальчика стоит живой в этом месте, и множество московских учащихся детей приходят сюда помолиться, идя на уроки.

В этой местности расположено множество учебных заведений.

И всякое утро вы можете видеть в девятом часу детвору и подростков с книгами и ранцами, подходящих и подъезжающих ко крыльцу под высокой сенью. Они ставят свечи, всходят по ступенькам к громадному, обуглившемуся от пожара лику Спасову и прикладываются к нему. В экзаменационное время число детей-богомольцев во много увеличивается.

Вспоминая об этом месте, я невольно сравниваю того новопросвещенного мальчика-турченка и его отношение к Богу с трогательной верой этих современных детей.

Эти ходят сюда для того, чтобы получить от Бога помощь в своих земных делах, и, если они сохранят веру и в дальнейшее время своей жизни, то, – вероятнее всего, – эта их вера будет выражаться исключительно тем, что они будут выпрашивать себе у Бога всяких милостей.

Не то было с рано созревшей, дивно расцветшей душой безвестного мальчика.

Он любил Бога и ничего в жизни уже знать, кроме Бога, не хотел, и одно стремление его, которое Бог видел и на которое Бог откликнулся было: скорейшее соединение с возлюбленным Иисусом.

Какие тайны этой детской души, охваченной священным пожаром любви Божественной, видел старый, обуглившийся теперь лик Спасов в те немногие дни, когда одинокий, на чужбину судьбой занесенный турчонок, нашедший на этой чужбине вечное свое отечество, изливал пред ним свою юную веру, свою совершенную, все его существо охватившую и томившую любовь к открывшемуся ему Богу?..

И вокруг этого старого громадного, заветного лика, с благоволением взирающего на вереницы сменяющихся пред ним детских поколений, мне чуется веяние великой мысли. Точно шепот раздается от темного, тайной покрытого лика:

«Меня надо любить бескорыстно, Мне надо поклоняться в чистом восторге души, не как источнику земного счастья и мирских удач, а как прекраснейшему Существу, как чудной звезде утренней, всходящей над человечеством, как неизменному, в веках веков сияющему, незагасимому, торжествующему, все озаряющему Солнцу правды. С тех пор, как Я стал ходить по городам и весям Иудеи, народ толпится ко Мне, ожидая от Меня знамений. И Я слышу и вижу, и творю. Но Я жду и хочу иной, высшей к Себе любви. Я такой любви хочу, чтоб этой любовью человеку достаточно было наполнить всю свою жизнь, чтоб он замер в несказанном счастье, созерцая все Мои совершенства, чтоб Мое имя раздавалось в ушах его музыкой, которой он досыта не может насладиться, чтоб он у ног Моих мог провести свою жизнь, не отходя от Меня, как Мария, сестра Лазаря, чтоб тихий поток Моих животворных глаголов вечно омывал и освежал его душу, чтоб блаженством казалась ему мука за Меня и, как первым мученикам, постелью из роз казалась бы раскаленная жаровня, на которой их за Меня пытали… Я хочу сострадания к Себе, к Моему бедному рождению в холодную ночь в пещере для загона скота, к Моей бедной, безвестной юности, к трудной доле Божественной Матери Моей Марии, Моему бездомному скитальчеству, когда Я, Творец мира, не имел, где голову приклонить, продаже Меня за тридцать сребренников, преданию в саду Гефсиманском, побоям и унижениям, суду неправому, распятию и смерти в невыразимых муках. Я хочу, чтоб мысль о том, что все это Я претерпел для тебя, пронзила навсегда твое сердце и чтоб Мой образ на кресте заслонил от тебя всю жизнь… Я хочу, чтоб ты знал и помнил Меня, Меня одного – единого, неизменяющегося и непреходящего среди изменяющихся и осужденных на гибель миров. Я хочу, чтоб во все исключающей мысли о Мне, во все покрывающем чувстве ко Мне исчезло, растаяло для тебя все существующее… И, когда, слушая и дивясь Мне, в великом порыве ко Мне сосредоточа все силы души твоей, ты ко Мне прильнешь, – Я тогда тебя вознесу к Себе на неразрывное со Мной единение, на нескончаемое во Мне счастье!..»

Радость Пасхи

Случалось ли вам в конце зимней поры уловить душой близость весны?

Еще все лежит в оцепенении зимы. Реки словно навсегда скованы льдом, сплошным, неразрываемым льдом, который выдерживает без труда самые тяжелые обозы. Глубокими снегами завалена страна. Бело, бело… Царствует мороз, царь оцепенения, истребитель жизни. Все ушло, укрылось, притаилось подалее от него…

Но вот вы вышли в солнечный день наружу. Бледно-голубым шатром стоит над вами небо. Нестерпимо ярко блестит снег, а в небе горит, незаметно движется торжественно-медленным ходом своим золотое солнце.

И вдруг в этом солнце вы ощущаете какую-то тайну. Лучи его не горят уже безжизненно и бесстрастно. Вы чувствуете в них какой-то порыв, внутреннюю силу, работу. Вам кажется, что, обгоняя друг друга, они спешат к застывшей земле, чтоб приникнуть к ней, обогреть, растопить на ней снега и вызвать из нее великолепный покров ликующей, победоносной весны.

Завороженный, стоите вы, радуясь угаданной вами тайне, – быть может, еще не схваченной другими, – тайне близкого, несомненного обновления…

Обаятельные, роскошные картины рисуются вам. Вам чудится, что вы идете прекрасной долиной. Посредине течет светлый, сладко-журчащий ручей. По берегам расстилается луг с цветущими в свежей, изумрудной траве пестрыми полевыми цветами. Быстрые, тонкие стрекозы с прозрачными крыльями вьются над водой. Пчелы присаживаются на колеблющиеся чашки цветов, высасывая хоботками своими сладкий мед. Вам кажется, что вы унеслись от земли и ходите по одной из райских долин, а с высоты золотое солнце льет на вас, как и на всю природу, свои лучи, животворя…

Такая картина мелькнула вам, как сладкий сон, теперь, среди мертвых снегов, потому что вы почувствовали тайну этого солнца, повернувшего, по народному выражению, «на лето», почувствовали в нем великую победу жизни.

И пусть долго еще бороться солнцу с оцепенением зимы, пусть долго не сладить ему с цепкой злодейкой – все равно солнце возьмет свое.

Какая слава, какая победа!

Переполнялась ли вся ваша душа этим острым чувством торжества, когда пред вами под великим напором вод ломался на реках могучий лед и ликующие воды медленно несли его вдаль, в морской простор?.. Замирали ли вы от счастья, слыша журчание хлопотливо сбегающих по пригоркам ручьев талой воды? Блеснула ли благодарная слеза в ваших глазах, когда вы впервые втянули в себя сладкий дух лопнувших почек?.. Стояли ли вы недвижимо, счастливый и взволнованный, под вечер у опушки одевающегося леса, где первый соловей завел свою первую тревожащую песню?

* * *

Все эти радости счастливой весны лишь в малой мере напоминают то ликование, которое переживает всякая верующая душа при мысли о Воскресении Христовом.

Ведь до Воскресения Христа жизнь человечества была так же уныла, как уныла безжизненная зима. Где были счастливые цветы благодати, богатства, упования, яркие лучи незаходимого Солнца? Человечество томилось в оковах, в отчуждении от Бога, под игом проклятия…

И в этом отдалении от Бога как могли в смущенной и робкой душе расцвесть те добродетели, которые потом в чувствах сыновства, в счастье и близости к Богу так широко распустились в христианских душах?..

Но вот Христос воскрес, и солнце загорелось над обледеневшей вселенной – и все зацвело.

В житейских попечениях, в неумолкаемой суете жизни часточасто праздник Пасхи проходит для нас незамеченным, то есть мы празднуем его машинально, не пережив душой всей его радости.

Но иногда словно какие-то двери распахиваются в сердце, и радость праздника входит в них громадная и ясная.

Столь вообще художественное, наше богослужение разодело этот великий день в великолепнейший покров. Церковь обставила праздник Пасхи так, что даже неверующие люди чувствуют в эту ночь какое-то совершающееся над миром чудо.

Светлые, прекрасные символы.

Церкви, переполненные народом, собравшимся встречать своего воскресающего Бога. Ведь только раз в году до такой степени пустеют все дома. Только однажды народ разом, всей своей громадой стоит в своих храмах…

Посреди церкви плащаница – символ отстрадавшего, изъязвленного за нас Христа. Поднятые со своих мест хоругви – священные церковные знамена, заливающий храм свет всех паникадил; теплящиеся у всех в руках свечи… Крестный ход, выходящий в глубь загадочной ночи, где слышен шорох тающих снегов, где спешно творится непрекращающееся дело обновления. И потом ход возвращается в храм и наполняет его неумолкающим победоносным пением: «Христос воскресе из мертвых!..»

Слушаешь, внимаешь – и не можешь наслушаться, потому что ни на земле, ни в самом небе нет слов более святых и более сильных, чем эти два слова. Как какая-то счастливая волна, они поднимают вас и несут в блаженные края.

Христос воскрес – и смерть попрана. Грозное страшилище стало жалким, ничтожным понятием, словом без смысла и значения.

Христос воскрес – и с неба улыбнулись вам все дорогие, ушедшие люди. И вы ощутили, что они с вами и вы с ними и что еще теснее единение, чем между земными людьми.

Христос воскрес – и, оглядываясь на стоящих с вами близких или вспоминая других близких, но вдали находящихся людей, вы чувствуете, что чудо воскресения Христова связало вас с ними еще более крепкими узами. Смерть разлучить не может, потому что смерти не стало. Не страшно и земных измен, потому что вечность вернет их вам в великом приливе любви.

Христос воскрес – и пала власть греха. Как бы вы ни были низки и растленны – воскресший Христос все победит и приведет вас на Свой нескончаемый пир.

Христос воскрес – и всем открыл объятья: веровавшим и отрицавшим, трудившимся всю жизнь и праздно стоявшим на торжище жизни. В полете Своем от гробового камня к вековечному престолу – «одесную Отца», всех с Собой вознес на небо, облачив всех в брачную одежду искупления.

Христос воскрес – и низвел с Собой невянущую, вечную весну. Все ожило и зацвело. Стиснутые страхом и горем людские души распахнулись для широкого добра, готовые вместить бесконечное богатство добродетелей.

Христос воскрес – и над тьмой жизни взошло солнце, которое уже никогда не погаснет, никогда не склонится к закату.

Христос воскрес – и зло мира сковано, потеряв над нами жестокую власть. В пропасти падения вспоминая о воскресшем Христе, одним порывом становимся оправданными и благодатными детьми.

Все в жизни нашей оживилось, обновилось и зацвело, как хлопотливо обновляется в эту пору все во внешней природе.

«Христос воскрес, Христос воскрес…» – журчат вольные, освобожденные воды.

«Христос воскрес…» – шепчет проснувшийся лес.

«Христос воскрес…» – слышится от зеленых всходов полей и пробивающейся новой, зеленой травы.

И птицы, прилетевшие издалека славить весну, и лучи солнца, играющие в чистом, прогретом воздухе, – все твердит одну животворную весть, которой нельзя вдосталь наслушаться: «Христос воскрес!..»

А природе счастливо вторит наше пробудившееся сердце…

Христос воскрес, Христос воскрес!..