Текст книги "На небеси и на земли… Чувства и думы мирянина"

В опасности

На последней акварельной выставке в Петербурге обращала на себя внимание умно задуманная и талантливо, тепло исполненная картина художника Овсянникова. Она озаглавлена – «Пережитое Русью – 1238 год».

Художник Овсянников еще раньше обращал на себя внимание картинами из древнерусской жизни. Известны его открытки с живо воспроизведенными уголками древнерусских городов.

На этот раз он задался широкою целью изобразить один из моментов или, так сказать, общий характерный момент монгольского нашествия.

Зима…

На переднем плане картины, поросшем большими обындевевшими деревьями, мелькают странные люди, странные животные. Это верблюды, приведенные с собою кочевниками, ворвавшимися в Русь, чтобы полонить ее. Кроме верблюдов еще множество лошадей в богатых украшениях, и на них всадники в боевых доспехах.

Что-то зловещее есть в этом смешении людей, покрытых сталью, с другими, одетыми по обычаю своему как мирные люди, в халатах и чалмах.

Меж ними большое оживление. И жарко говорят и жадно всматриваются в лежащий перед ними город, к которому они, очевидно, только что подошли… И уже считают своим.

Поодаль в нескольких местах видны скопища суетящегося народа: двигают по снежной равнине гигантские осадные оружия. Вы видите тараны, которыми через ров будут громить городские стены, тяжелые мосты, по которым, поливаемые сверху горючими материалами, полезут на приступ монголы.

Страшными черными привидениями, разносящими ужас и смерть, встают среди белых снегов эти страшные громады с тяжело и упорно двигающими их толпами людей.

А там, вдали, за пеленой мелкого, лениво падающего снега видится осажденный город. Встают молчаливые темные стены, видны за стенами перекрещивающиеся улицы с домами, купола церквей, светлая громада собора.

В городе знают об опасности. Громадный подъемный мост, перекидываемый через ров, теперь на цепях тянут кверху, и пропасть уже зияет на месте прежнего перехода…

И вы знаете, что напрасно будет город обороняться от злых татар. Все равно не сдобровать. Напрасно князья с лучшею молодежью лягут костьми в жестокой сече под городом. Не задушить им татарской силы. Не затоптать ногами эту живую лавину…

И вам становится жутко перед этим небольшим полотном с вызванным из дали веков призраком русского города, осужденного на гибель.

А тут вот, на переднем плане, валяется сшибленная татарскими всадниками божничка на столбе, какие еще теперь вы встретите часто на русских полях…

Тревога, возбужденная в душе вашей этими последними днями давнего города, не стихает и тогда, когда вы отойдете от картины. Страх, возбужденный в душе вашей этим созданием воображения художника, переходит каким-то образом на вас самих…

Сперва в вас какое-то смутное беспокойство, не имеющее еще предмета. Потом как-то вдруг возникает в вас ясное чувство: Господи, да ведь я сам этот угрожаемый город… Я сам окружен со всех сторон врагами и не будет мне, как этому городу, иного исхода кроме гибели…

Да, мы в опасности…

Да, мы всегда окружены врагами.

Эти ужасные враги – не люди… Что люди! Не страшна их вражда. Смеется всякий смелый человек над вредом, который человек может принести другому человеку.

Смеется потому, что лишь относительное значение имеет все земное. И всякая земная неприятность, как бы ни казалась она по земному велика – ничтожна, когда мы приложим к ней мерило вечности.

Есть другая, худшая опасность. Есть другие ужаснейшие враги.

Эти враги, подобно злым татарам, обращавшим в развалины русские города, могут обратить в унылое пепелище ту нашу душу, которая должна и могла бы быть чудными палатами Святого Духа, цветущими и благоухающими Божьим садом.

В наше время принято отрицать личное существование злого духа, о котором так определенно и ясно говорит Евангелие.

Между тем множество подвижников видели воочию духа-искусителя. Они, правда, не заслуживают внимания со стороны маловерного общества. Их опыт и показания не принимаются в расчет. Но вот такой авторитет психологии, как знаменитый философ Владимир Сергеевич Соловьев, утверждает существование этих духов, испытанное им на деле.

Да и кто из внимательных к себе людей, стремившихся жить по-Божьи, если не видел их воочию, то явно испытывал на себе их воздействие.

Надо думать – эта мысль не раз встречается у опытных духовных писателей – надо думать, что эти духи оставляют в покое людей холодных к Богу. Желанная для них задача – искусить и заставить сойти с прямого Божьего пути того человека, который Бога любит и стремится Богу служить.

На что был высок апостол Павел! Каким ведь огнем горела его душа! Горела не только сама, но своим огнем воспламеняла вселенную. Но и божественный Павел испытал на себе тягость этих цепей, которыми диавол старается опутать идущего к Богу человека, чтобы свести на нет усилия и работу этого человека.

И вот, начинается кровавая, ужасная борьба сына света Божия со владыкою тьмы.

Поражения бывают жестоки, падения велики. И часто приходится с тоскою спрашивать себя: да неужели верующий человек способен на такие дела, и неужели этими делами доказывает он свою веру!

Не будем осуждать. Велики тайны души человеческой и многое в ней для нас остается скрытым, непонятным.

Одна почитательница старца Серафима Саровского привезла однажды к нему своего племянника, человека набожного, воспитанного, нравственного и благородного. Старец с любовью принял его, хвалил его добрые качества и сказал:

– А все же тебе готовятся великие испытания: ты станешь пьяницей.

Молодой человек пришел в ужас. Легко ли было представить себя пьяницей молодому изящному офицеру с прекрасными душевными свойствами. Грустный, убитый стоял он перед великим старцем, которому хотел бы не верить, которому не смел не верить.

И вот отец Серафим, утешая его, ласково ему сказал:

– Не тужи, радость моя, ты быстро исправишься… Господь попускает иногда верующим людям доходить до низких падений, чтобы оградить их от большого зла, от гордости… Память об этом пороке и тогда, когда он пройдет, будет держать тебя всю жизнь в чувстве великого смирения.

Мы видим иногда людей глубоко верующих – как бы окрученных нечистою силою. Но, может быть, они отдают врагу последнюю уже дань, и близок час свободы…

Первое дело – не грешить. Второе – согрешив, уметь каяться и не предаваться отчаянию. Грешили не потому, что отреклись от Бога, а потому, что сильно было искушение и жестока веденная на нас брань. Пали и падали, но в падении не отрекались от Бога. И, если желали отказаться от греха, казавшегося тогда еще сладким, то отказаться ради Бога.

Плох не тот воин, который вышел в сражение, был окружен и побежден. Плох тот, на которого никто не обратил внимания, считая его ничтожным.

Да, опасность есть, и отовсюду. Но мы сами опасность увеличиваем, не зовя достаточно громко Небесного Защитника.

Сознание того, что мы Божьи, что за нами с огненными обнаженными мечами, готовые оборонять нас по первому нашему зову, стоят ангелы Божии: это сознание придавало силу в борьбе всем истинным подвижникам.

Представьте себе сына могущественного царя, которому послал угрозы какой-нибудь ничтожный человек. Разве эти угрозы произведут на него впечатление? Разве он испытает какую-нибудь робость, когда останется вечером один?

Так должны бы чувствовать себя и мы по отношению ко всему, чем грозит нам враг.

Если мы поставили себя под Божью охрану: что нам страшного. И не ужас, а насмешки должны бы вызывать в нас нападения врага…

О прощении

Нас в детстве учат тому, что Бог есть» Существо вседовольное, всеблаженное». «Но дерзновению веры позволено думать, что никогда, быть может, всеблаженство Божества не достигало той высочайшей степени, как в тот миг, когда ценою крестной смерти Христа Божество получило право, без нарушения правосудия, подавать людям прощение грехов и благодать для победы над грехом и смертью» (Катехизис Филарета).

Дни страдания Христа, день Воскресения – это таинство прощения. И, готовя нас к этим священным дням, церковь и нас зовет к тому же подвигу.

Простить – значит забыть, изгладить, считать как бы не бывшею какую-нибудь великую, значительную вину. Легко прощать те мелочи, которые не затрагивают нашу жизнь, которые нас не задевают глубоко. Сколько раз в день слышим мы извинения благовоспитанных людей, которые нас нечаянно толкнули или причинили какое-нибудь другое, столь же микроскопическое беспокойство…

Но забыть то, что нас глубоко волновало и мучило, что мы переносили болезненно, как глубокую, раскрытую рану, что произвело возмущение, бурю в нашем внутреннем мире, от чего мы то задыхались в негодовании, то в отчаянии ломали себе руки, то долго и безутешно плакали, что вырывало стоны из усталой груди, вызывало краску стыда за свое унижение на наших щеках, – вот это все забыть, вычеркнуть, изгладить, на это надо великие силы, это уже область подвига, путь евангельского совершенства.

И мало изгладить, забыть… Этого еще мало. Пред нами вечным примером прощения стоит Христос. Он не только простил возмутившегося против Бога человека, Он не только загладил его вину – Он этого преступного человека облагодетельствовал, вознес, приблизил к Себе больше, чем был вознесен и приближен к Богу первый человек в раю.

Таинство прощения не в том только, чтоб примириться с обидчиком, оскорбителем, разрушителем нашего благополучия, не желать ему зла. В таинстве прощения, как во всяком таинстве, должно быть чудо.

Чудо же это состоит в том, что путем напряженной душевной работы наш враг должен переродиться лично для нас в друга, дорогого нам человека, которому мы не только желаем добра и готовы это добро сделать, но которому мы это добро, действительно, и делаем.

Есть дивные, обыденному взору недоступные высоты, на которые взлетает иногда христианский дух. Этих высот достигает и тот, кто, в подражание Божеству, сумеет заставить себя не только не злобствовать на врага, но и полюбить его заботливой, теплой любовью.

Несколько образованных людей говорили про Ивана Грозного, пробушевавшую в нем похоть дикой, ненужной жестокости, про его возмутительное поведение с новгородцами, про зверское убийство митрополита Филиппа.

И кто-то воскликнул:

– Да неужели и этот изверг будет прощен?

– Он-то и будет прощен, именно он-то и будет, – спокойно произнес один из присутствующих.

– Как? Отчего? – раздались не только нетерпеливые, но и негодующие возгласы.

– Он будет прощен, потому что он убил Филиппа?!

– Как? Что такое?

– Он убил Филиппа. И неужели вы не поймете, что для святителя Филиппа к его мученическому венцу не дорого еще присоединить пальму всепрощения! Неужели вы не поймете, что святитель Филипп ценою своей крови должен был не простить даже, а неотступно требовать от Бога прощения Иоанна, и в этом-то должна состоять его величайшая победа, его лучший венец, славнейший и святейший, чем надетый на него Иоанном венец мученичества!

Вы знаете, вероятно, что в Иоанне ненависть к Филиппу была смешана с восхищением. И он, может быть, тем более внешне его ненавидел, чем более внутренне ему поклонялся. Иоанн был очень привязан к Филиппу во время своего бегства, когда видел молодого боярина Федора Колычева при Дворе. И быть может, если бы Колычев не ушел на духовные подвиги, а влиял на Иоанна, жизнь Иоанна вышла бы иная… Но судьба их развела…

Потом они встретились опять, встретились после весьма определенных и ярких пройденных обоими жизненных путей. Федор Колычев – Филипп – отлился, так сказать, в праведника. Для Иоанна же годы, проведенные Филиппом во внутреннем подвиге, были годами нравственной порчи. И вот они, две яркие, определенные и противоположные величины, встретились с чувством какого-то взаимного непреодолимого тяготения, с чувством, в то же время, страшной и роковой розни.

Конечно, в глубине души Иоанна и мучило, и оскорбляло, что он так далек от Филиппа, и растравило еще более эту его рану то обстоятельство, что он не мог не чувствовать ужаса, наполнявшего душу Филиппа, когда он глядел в душу Иоанна, несчастную, страдающую и бурную. И, быть может, это сожаление, жгучее сожаление Филиппа к заблудившемуся самодержцу было верхом тех страданий, которые он принимал через Филиппа.

И страшная трагедия разыгралась. И когда жизнь, им ненавидимая и обожаемая, пресеклась руками Малюты, тогда настало худшее. В небесных огнях стоял пред ним сотканный из света образ Филиппа, теперь уж недосягаемый даже до его исступленной, на все святое заносившей руку власти; стоял, как бы говоря о всем том, что благодатного и высокого мог бы он чрез этого человека получить, вместо того, чтобы чрез него быть осужденным… И весь ужас этого положения усугублялся еще тем, что несчастная сложная душа Иоанна больше, чем чья-либо другая душа, чуяла святыню и перед святыней преклонялась, и что этому им так жестоко оскорбленному и невинно загубленному Филиппу он поклонялся с первых детских сознательных годов своих.

И что же! Вы думаете, что если мы теперь способны разобраться в этой трагедии, то всего этого не видал сам Филипп, особенно же после земного конца своего, и не считал обязанностью своею «замолить» эту несчастную душу, столь ему близкую и далекую, столь тяготевшую к нему во всю жизнь, несмотря на видимую вражду?..

Против богатыря зла был поставлен гигант добра… И вера подскажет нам, на чьей стороне должна была оказаться победа…»

Говоривший замолчал. Молчали некоторое время и все мы. Потом кто-то заметил:

– Это какой-то духовный парадокс. Какие-то дебри.

– Не дебри. Это мало понятные миру высоты христианства.

Филипп должен был простить Иоанна. Зло, гонение, смерть, которые он принял от Иоанна, должны были поднять все его душевные силы. И последствием этой громаднейшей духовной работы должно было явиться вымоленное им у Бога прощение Иоанна… Скажу вам более. Я не раз думал об участи распинателей Христа, Его хулителей, об участи разбойника, распятого «ошуюю». Ведь за всех этих людей Христос молился: «Отче, отпусти им, не ведят бо, что творят». И неужели молитва Сына, молитва в этих обстоятельствах распятого, страдающего Бога Сына ко взиравшему на Его муку Богу Отцу могла остаться не услышанной и не исполненной.

– Послушайте! Но ведь мы так договоримся до того, что нет ничего такого, что не прощалось бы, что, чем кто преступнее, тем он возбуждает, как вы выражаетесь, более напряженную духовную работу в мучимых им людях, последствием которой является его прощение…

– Да, если Достоевский сказал: «Все перед всеми виноваты», – то можно сказать и так: «Все чрез всех спасаются»…

* * *

«Отче, отпусти им! Не ведят бо, что творят».

Не знают, что делают. И только потому мучат нас те люди, которые способны причинять нам муки.

Не правда ли, глубокий человек застрахован от оскорблений, неприятностей и уколов со стороны людей ему малоизвестных и совершенно безразличных!

Но когда врагами выказывают себя люди, которых мы ценили, которые для нас многое составляли, быть может, все, которым мы приносили все, какие могли, жертвы, и больше чем могли, – тогда начинается в нас великое, невыносимое душевное страдание.

И вот тут сумеем не дать воли гневу и ненависти!

Ведь любим мы их не за их искажения и ошибки, а за то, что есть в них светлого и чистого…

Пусть оно в них скрылось, как лазурь неба за тучами, – оно в них есть, оно в них будет.

И за это светлое простим, забудем, пожалеем, полюбим еще более, как во время всяких несчастий и болезней людей близких любим их еще нежней и сильней.

Не долго. Не навсегда!

В вечном царстве станем мы друг перед другом, и тогда засияют все те сокровища, какие были в нас друг для друга, какие мы не умели им показать, а они – в нас разглядеть.

Любовь, благоволение, прощение.

И над нами, с нашей жизнью – все простивший и нас, упорных, злых, бесконечно возлюбивший Христос…

Сретение Бога

В величественном событии, которое Церковь вспоминает 2 февраля, произошла торжественная и незабвенная встреча. Человечество, в лице Симеона Богоприимца, познало своего Искупителя и поклонилось Ему.

Праведный Симеон был ветхий старец, утружденный годами и долгим ожиданием, переживший свое поколение и остававшийся в жизни лишь силою чудного обетования – не видеть смерти, пока не увидит Христа Господня.

И дождался… Открылись очи. На руках Девы-Матери пред ним – Младенец, Которого поняло и назвало вещее сердце, Которому в восторге поклонилось…

Единственная, счастливая минута…

В жизни каждого человека повторяются эти минуты. Чем ближе человек к Богу, чем больше о Нем думает и чем живее к Нему стремится, тем эти встречи чаще и ощутительнее. От нас самих зависит искать Бога и встречаться с Ним.

Скрытым, недоступным для людей был Иегова Ветхого Завета. Но всегда ожидающим нас, всегда просящим взойти к нам и беседовать с нами является кроткий, доступный, призывающий Иисус.

И сколько этих заветных встреч хранят сказания христианства… Как легко душа, на которую падает Божественный взор, познает Своего Творца и Господина и как покорно спешит к Нему, погружаясь в верховное, несказанное счастье…

Бывало, рыбаки галилейские работают, чиня свои сети… И проходит мимо них Сын Человеческий… Кинет взгляд в их душу, тихо произнесет: «Идите за Мною…» Бросают все – работу данного часа, промысел жизни, родных, налаженные привычки, весь строй и быт жизни, и идут за Ним…

В тесноте двигается Христос среди стремящегося к Нему народу. Небольшого роста человечек, Закхей мытарь, всею душею жаждет видеть Учителя и Пророка; и, боясь, что не различит Его чрез толпу, взбирается на смоковницу. И вот, достигает его слуха обращенный к нему ласковый голос:

 
– Закхей, сегодня
Я буду у тебя в доме…
 

И какая сила обновления, какой призыв к иной жизни прозвучали в этих простых словах.

– Господи, – раздалось в ответ, – се пол имения моего дам нищим; и, если кого чем обидел, возвращу четверицею…

Идет, погруженная в неисходную скорбь, вдова Наина. Рыдает, невидя ничего вокруг, ушедшая в воспоминания о тех днях, когда невинным ребенком резвился около нее бездыханный теперь ее сын, которого несут в могилу… И с этим неописуемым горем матери встречается благодать и милосердие идущего к погребальному шествию Христа.

Юноша, тебе глаголю: восстани…

И смерть побежала назад пред Властителем жизни…

Жена хананейская жалко кричит вслед за Христом. Сердце говорит ей, что Он все может, и освободит дочь ее от вселившегося в нее демона. Но молчанием сперва, а потом резким словом отвечает Христос на мольбу исстрадавшейся женщины. И вот раздаются слова, оставшиеся жить в веках, как высокий образ ничем непобедимой и ничем несмущаемой веры:

– Пусть я как собака. Но и собаки подбирают крохи, падающие с трапезы господ…

Матери приводят ко Христу детей. А ученики, видя, сколько взрослых людей с важными, большими нуждами и коренными жизненными вопросами, стремятся переговорить с Учителем, удерживают детей…

– Оставьте их приходить ко Мне, – звучит на веки зов Христа к невинным, Бога чувствующим, душам детей. – Ибо таковых есть Царствие Небесное…»

И вот Христос благословляет детей, и в лице их будущее человечество.

Грешница, упав к ногам Христовым, льет на них из драгоценного сосуда драгоценное миро с еще более ценным миром слез своих, и вытирает их шелком волос своих… Вокруг осуждения, а Христос славит этот порыв когда-то заблудшей, но в познании Бога своего возродившейся души человеческой, и обещает, что неумолчно по миру всему в веках будет оглашаться это дело безграничной любви, покаянной тоски и святого усердия…

Ужас и мрак Голгофы. Решаются судьбы вселенной и человечества. Солнце в страхе скрывает свои лучи. В потрясенной душе – много однако видевшего – сотника слагается исповедание: «Воистину, Божий Сын есть Сей…» Стоят с обеих сторон крестоверный ученик и скорбная Матерь. Висят, исходя мукой, справа и слева, разбойники… И хула одного из них сливается с глумлением книжников и фарисеев, добившихся гибели Пророка и Чудотворца… А в сердце справа распятого разбойника совершается какое-то таинство. В оскорбленном, измученном сердце рождается вера и предчувствие громадной, блаженной судьбы, если он душею прильнет к этому поносимому одними, благословляемому другими Страдальцу. И вот раздалось:

– Помяни меня, Господи, во Царствии Твоем!..

Первый счастливый день обновленного мира, благословенное утро Воскресения Христова… Пещера, откуда взлетел с белым знаменем победы в руках тридневно воскресший Господь – Магдалина, первая, еще в предрассветном сумраке пришедшая с ароматами помазать пречистое Тело. И являющийся ей Господь. Не узнала. Плачет, не видя тела в гробе, думая, что украли это последнее, что оставалось от Учителя.

– Что плачешь, Мария?

– Господи, взяли тело, и не знаю, где положили его…

– Мария!..

И все сказалось и открылось в этом призыве.

– Учитель!..

И сколько чудных, языком неизглаголанных, лишь для сердца постижимых встреч совершалось потом, в последние сорок дней пребывания Христа на земле и по вознесении Его на небо…

Путь в Еммаус с двумя учениками и познание ими Христа в преломлении хлебов. Явление Фоме и ясные, осязательные данные ему доказательства. Явление на море и чудесный улов рыбы. Последняя встреча и Вознесение.

Стоят ученики, поклоняясь возносящемуся Господу, а в сердце сладко отдаются недавние слова: «Аз с вами есмь во вся дни до скончания века».

И потом явление архидиакону Стефану, избиваемому каменьями, гонителю Савлу:

– Савл, Савл! За что ты гонишь Меня?..

И встреча с Петром, убегающим из Рима от мучений: – Куда идешь Ты, Господи?

– Иду вторично пострадать в Риме.

Казалось бы, нам нужно скорбеть о том, что не живем мы в те дни, когда во плоти ходил по земле Христос, когда люди могли утешаться зрением лика Божественного и услаждать свой слух тихою музыкою Его слов… А между тем не возможны ли и теперь встречи со Христом, и не возможнее ли они теперь, чем прежде?

Слушайте ваше сердце, и тогда часто и часто будет трепетно чувствовать оно близость Христа.

Когда станет вам тяжело, когда покажется вам, что подобно шквалу разъярившегося моря восстало на вас все зло мира и вы тонете в пучине, – собрав все силы вашего духа, воззовите к Нему, чудному Кормчему и Избавителю, и придет Он к вам, как пришел, ходя по водам Геннисаретского озера к тонувшему Петру и протянет вам руку.

Только слушайте Его, не отходите от Него, хотя бы и с печалью, как отошел некогда отягченный богатством юноша, которого Он звал на ближайшее служение Себе.

Ловите же душой Его близость, прикрепляйтесь к Его ризе, не выпуская ее из рук, как не хотела, несмотря на всю резкость Его ответов, отстать от Него жена хананейская. Вопите вслед Ему с неотступным упорством в вере: «Помни о мне и подавай мне, не как сыну Твоему, а как псу, подбирающему крохи с трапезы Господина».

Когда с умягченной душой, жалея ближнего, вы протянете ему хоть малую лепту, знайте, что в ту минуту произошла встреча вашей души с Христом.

Когда, вспоминая о Нем, благословлявшем на кресте Своих мучителей, вы, возвысясь над естеством, простите порывом светлым и святым людей, вас предавших, оболгавших, вас оскорбивших, – знайте, что душа ваша встретилась со всепрощающим, кротким Иисусом.

Когда мелодия звуков восхитит ваше сердце, и почуете вы, как выше земли вознеслась душа ваша и несется к престолу непостижимого, неизглаголанного Бога, – знайте, что встретились вы со Христом.

Когда в храме при трепетном молении народа Дух Святой сойдет на предложенный хлеб и вино, претворяя их в Тело и Кровь Христовы, и невидимый ангел поднесет Чашу к невидимому Кресту и нацедит в нее нескончаемо льющуюся на спасение мира животворящую Кровь, и вы, затем, приступив, приобщитесь из той Чаши, – знайте, что тогда душа ваша встретилась со Христом.