Текст книги "На небеси и на земли… Чувства и думы мирянина"

Пойдем за Ним!

Я смотрю и не могу насмотреться на картину одного иностранного художника, под которой стоят слова: «Все они идут за звездой».

Бесплодна пустыня, по которой кое-где образовались холмы песков. Впереди на верблюдах едут три волхва, зорко глядящие вдаль, куда влечет их таинственная, чудесная звезда. А за ними стремится тесная толпа народа.

О, сколько в ней разнообразных лиц, всякого возраста и положения.

Женщина, высокая, здоровая, в платье работницы, с двумя маленькими детьми, мальчиком и девочкой, которых она держит за руки. Дети весело бегут за ней, не зная, конечно, куда она их ведет… Кто она: вдова ли, рано схоронившая мужа, или брошенная жена? Но с какой жадностью смотрит она туда, в широкую манящую даль, куда зовет звезда.

Вот, на тачке муж везет молодую недвижимую женщину, ее сынок с любовью шагает около ее головы; сколько страдания, но и надежды в ее лице, в крепко сжатых на груди руках.

Вот, немолодая, изнуренная женщина бредет, припав к плечу пожилого мужчины, который сам тяжело опирается на палку.

Кто-то, видимо, в невыносимом горе, закрыв лицо обеими руками, бежит рядом с ними.

Двое людей, молодой и старый, со светлыми лицами, на которых легла печать пытливой мысли.

Сестра милосердия ведет больную.

Вот, какая-то женщина упала в стремительном беге и ее подымает человек с благостным взором, в одежде, похожей на пастырскую.

Молодая девушка с нежным выражением, с глазами мечтательными и восторженными.

Крепкий рабочий; какой-то человек со скованными руками, которые он выдвинул над толпой, потрясая цепями.

Вот, за этими измученными, обделенными жизнью людьми, стремятся сильные, мудрые, счастливые. Монах, забывший, видимо, все на свете и в экстазе вглядывающийся вперед, в таинственную звезду. Молодой человек, в роскошной одежде, с прекрасным лицом, с выражением великой жажды духовной; красавица в изысканном наряде с кроткими мечтательными глазами; закованный в латы рыцарь с суровым лицом, и пожилой человек в одежде судьи, жадно простирающий руки туда, куда манит таинственная звезда, к источнику правды и милости. И сколько еще людей, которых не перечислить, и сколько во всех них стремления, жажды и надежды.

Да! «Все они идут за звездой», счастливые стремлением своим. И как радуешься за них, зная, что их жажда будет насыщена.

– Господи, Господи, Ты Один видишь всю неизмеримую глубину человеческого горя.

Ты Один слышишь тот страшный, непрестающий стон, которым стонет земля.

Прости же нас, если не всегда помним мы о Тебе.

Прости, если сбитые с толку жестокостью нашего страдания, вне себя от горя, мы бросаемся, ища облегчения, по разным лживым путям!

Верни нас скорей к Себе! Верни нас с этих путей! Ведь за нас ты страдал, и неужели Твоя крестная жертва останется втуне для нас? Верни нас к Себе и дай нам облегчение!

Дай воздух тем, кто задыхается, кому уже нечем дышать.

Среди темноты и ужасов жизни блесни нам призывной звездой и силой любви Твоей влеки нас к Себе!

Вот сколько нас, неудовлетворенных жизнью людей, стоит на распутье.

Кого обманули надежды, кого скребут когти нищеты; кто, полный любви и сочувствия, встретил в людях одно равнодушие и вражду; кто потерял бесконечно любимых людей; кого гложет болезнь; кого сосет жажда безусловного добра, всеобъемлющего знания.

И мы стоим, не зная, что делать с собой, чем утолить тоску нашей души.

О, один есть исход: пойдем за Ним!

Он нас ждет, раскрыв объятья Свои, в которых исцелится всякое горе, в которых насыщена будет всякая жажда.

Как эта толпа, стремящаяся к Нему, единому Свету и Истине, так и мы, оставив все, во что раньше верили и что нас жестоко обмануло, за Ним, за Ним одним пойдем твердыми ногами, без возврата, всей душой и сердцем и мыслями.

В Нем смысл жизни и путь к счастью.

Пойдем за Ним!

Завет защитников Порт-Артура

Словно с того света доносятся до нас вести о Порт-Артурском «сидении».

Кажется трудно предположить, чтобы даже в аду муки могли все увеличиваться. А Порт-Артуру всякий день приносит новую и новую, все растущую муку.

«Снаряды падают так часто, что русские почти совсем прекратили ремонтные работы в гавани. Солдаты не успевают хоронить убитых. Трупы лежат на земле по целым дням. Полагают, что ощущается недостаток в боевых припасах. Много женщин и других не сражающихся убиты снарядами. Помещение типографии газеты «Новый Край» настолько повреждено, что пришлось прекратить печатание. Китайский и новый город почти совсем разрушены. Тысячи домов в развалинах; они служат топливом. В городе происходят часто пожары» (Депеши).

И среди этого неперестающего гула орудий, среди страшного свистания прорезывающих воздух шрапнелей, – тревожные, коварные звуки которых не забудет никто их слышавший, в этом воздухе, зараженном гниением трупов, в этом диком торжестве хохочущей смерти, совершается страдание живых душ человеческих.

Если мы, читая о том, что они терпят, сидим как пришибленные, если в груди не хватает больше вздохов, – то как там они!

И вот, кроме этих кратких депеш семейным: «Здоров, целую. Коля!» «Все благополучно, всех обнимаю. Петя», – печатаемых иногда в газетах, донесся крик страдающей там души.

«Нервы страшно напряжены; все устали и истомились страшно. Если выберется часок-другой, что нет пальбы, то каждый радуется словно празднику. Сколько моих друзей погибло! Сейчас гудит Золотая Гора, играют похоронный марш убитому офицеру. А жизнь берет свое, хочется взглянуть хоть на вас всех. Неужели это случится?.. Господи, как жаждем все мы покоя!»

Покой, покой!

Узнают ли они покой на земле!

Не нытик пишет только что приведенные строки. Пишет их из среды даже Артурцев выделившийся доблестью офицер, подполковник Бутусов, представленный – едва ли не единственный случай – к 6 наградам за раз (Владимиру, Станиславу и Анне 2-й ст., Золотому оружию, полковнику и Георгию).

И при всей боли, при всем потрясающем впечатлении от этих известий о том, что они там терпят, что то благое и высокое возникает тогда в нашей душе.

Отдавали ли вы себе впечатление в том остром наслаждении, в той какой-то бурной, очистительной работе, которая происходит в вас, когда, оцепенев от ужаса, нервно подавшись вперед, вы следите за величайшими моментами в игре великих трагиков? Росси, помраченный Лир, призывающий грозы на свою беззащитную голову, тихий стон бреда Ермоловой, тщетно смывающей с пальцев кровь, в Лэди Макбет; рассказ обезумевшей Гретхен – Коммиссаржевской о смерти ее ребенка… или, например, это ужасное и покойное слово мученика христианского, которого палили на огне: «переверните – испеклось»… Что вас тут захватывает?

Эта великая, неимоверная мера страданий, какую способна вместить душа человеческая. А ведь страдание есть хоть терновый, но венец дивный, высочайший венец человечества. Творение все не страдает, оно только болит. Страдание есть заветное право рода людского, возносящее его над миром.

Как бы счастье ни манило к себе, в наши лучшие минуты мы чувствуем, что выше всего на свете – осмысленное страдание из-за великой цели, как не было в жизни вселенной ничего святее и прекраснее знамения распятого на кресте Бога.

И вот, души Артурцев расширились, распространились и переполнились такими сокровищами прекрасного, возвеличенного страдания, которое бросает от себя в нашу жизнь – и долго, долго будет бросать на последующие времена – лучезарный отсвет.

Есть прекрасные строки Тютчева, картина христианской покорной муки. И эти строки невольно применяешь теперь к каждой томящейся в Артуре душе:

 
Ты билась с мужеством немногих
И в этом роковом бою
Из испытаний самых строгих
Всю душу вынесла свою.
Нет, жизнь тебя не победила,
И ты в отчаянной борьбе
Ни разу, друг, не изменила
Ни правде сердца, ни себе.
 

Мне часто рисуется в воображении художественный образ. В высоту медленно возносится прекрасная женщина. Великая скорбь во всех чертах ее лица; но в изнурении горем не может поблекнуть блеск и величие ее. Грустные очи смотрят вперед; на руках ее тяжелое бремя: ее жизненное страдание. Крепко держит она его, и только там, у Престола Бога, осветившего страдание, сложит она его. И тогда лучи радости осветят скорбные черты. И не будет больше ни слез, ни стонов, ни горя. Ликование и тот «покой», по какому тоскуют души Артурцев.

Да, и они все спокойно приняли бремя страданий и спокойно несут его, и сбросят его лишь у престола Бога России.

Пример заразителен.

И в безумной гоньбе за счастьем, многих, не совсем пустых людей, при памяти об этих страдальцах и святом их уделе осенит мысль, что не в счастье смысл жизни, не в страдании несчастье ее.

Но, как ни кончится дело, над этой заветной пядью русской почвы всегда будет звучать завет былых русских бойцов:

«Нам вручено было великое дело. Мужественно приняли мы его и сберегли до конца нашу верность. Среди ежедневной пытки, среди исступленных ужасов, среди испытаний, каких мало было с тех пор как стоит мир, ни разу не дрогнули мы душой. За вас, за вашу честь и счастье стояли, за вас бестрепетно умерли. И, умирая, слали вам завет: так же верить в Россию, как в эти страшные дни верим в нее мы. Так же любить ее больше жизни, и, когда придет ваш черед, так же до конца постоять за нее, и отстоять ее!»

Благодарность

Довольно редко в жизни встречается чувство истинной, глубокой благодарности.

А между тем человек, который считает себя свободным от благодарности тому, кто сделал ему добро – нехороший, неблагородный человек.

Теперь не только считают возможным забывать про добро, сделанное раз-другой посторонним человеком, но даже забывают о том, что сделали для человека воспитавшие его родители.

Сколько горя выносят родители, выращивая детей! Сколько мучительных дум о судьбе их, сколько подчас лишений. Много невидных слез прольет мать над ребенком во время его болезни, сидя над его кроваткой. Есть ли у детей друзья любезнее, самоотверженнее родителей?! Ведь все в жизни любят людей за то, что им доставляют удовольствие – умом своим, наружностью, приятным разговором. Только одни родители любят детей беззаветно, без их старания о том, любят их хорошими и дурными, славными и гибнущими, любят часто уродливых, глупых, слабых еще сильнее, еще крепче, чем красивых, здоровых, сильных, удачливых.

И вот, за всю эту любовь, за все принесенные ими жертвы, часто дети платят самой черствой неблагодарностью. В произведении модного писателя г-на Горького «Мещане» изображены такие бессердечные дети. Выбиваясь из последних сил, родители дали им высшее образование. А они, вместо того, чтобы за это отплатить родителям нежностью и заботой, постоянно грубо их попрекают их необразованностью. Страшно тяжело становится на душе, когда видишь эту пьесу в театре. Стонать, кричать хочется от такой черной детской неблагодарности.

А как часто слышишь о непочтении к родителям деревенской и мещанской молодежи. Страшно сказать! Некоторые уже поднимают руки на родителей. Может ли счастливо сложиться жизнь таких противоестественных извергов. Если заповедь требует: «Чти отца твоего и матерь твою, да благо ти будет и да долголетен будеши на земле», – что и сбывается дословно; если слово Божие говорит: «Благословение отчее утверждает домы чад», то оно же продолжает: «Клятва же матерняя искореняет до основания».

Нет, грустно, тяжело говорить об этом подлейшем, гнуснейшем явлении в русской жизни, о неблагодарности к родителям, о неблагодарности вообще. Душа ищет успокоиться, утешиться на иных примерах. Послушаем об одном трогательном проявлении благодарности за малое добро, оказанное ему в детстве, человеком, который всю свою жизнь добро это помнил.

Трудны были годы детства Яши – сына бедного сельского дьякона, села Никольского, Каширского уезда. Большие были недостатки в доме. Бывало, мать уйдет на сельские работы, ребенка не на кого оставить. Спеленает она его и положит под Боголюбский образ Богоматери, который стоял в углу горницы, и слезно просит Богоматерь охранить ребенка до ее возвращения. За тяжелой работой сколько раз сжимается ее материнское сердце страхом за сынка, и, когда, наконец, настанет время идти домой, впереди всех бежит она, и в страшном волнении входит в комнату, не зная, жив ли мальчик.

Подрастая, Яша узнал, как поручала его мать Покрову Богоматери, и так как родился он в праздник Покрова Богоматери, 1-го октября, то считал ее своей Покровительницей.

Яшу отдали в духовное училище. На Рождество и Пасху, а также на летние вакации он отправлялся в родное село на побывку. По бедности сироте (отец его тогда уже умер) приходилось идти большей частью пешком.

Идет это он раз домой, усталый, босой, потому что даже на покупку лаптей денег у него не было. Ноги себе он натер до крови и сильно прихрамывал.

Обгоняет его какой-то мужичок и пристально смотрит на мальчугана.

– Что это ты хромаешь, голубчик?

– Да вот, дяденька, ноги себе натер.

– А ты бы обулся. Лапти бы хоть надел.

– У меня, дяденька, и грошика нет.

Покачал мужичок головой, еще раз с сожалением посмотрел на мальчика и стал обгонять его. Потом вдруг обернулся и пошел к нему. Хотелось мужику помочь школьнику, да сам был он беден. Однако решился и сунул Яше медную монету.

– Вот на, купи себе лапти.

Сунул и быстро пошел вперед.

От изумления сперва остановился мальчик, как вкопанный; потом шибко заковылял за мужиком, крича ему изо всех сил:

– Дяденька, а дяденька, как тебя звать

– А тебе на что? – отозвался мужик.

– А вот, попом буду, стану тебя поминать.

Мужик усмехнулся, кинул мальчику «Петр» и быстро стал от него удаляться.

Этот мальчик, встретившийся на большой дороге с мужиком, получивший от него медную монету на лапти и спросивший у мужика его имя, был впоследствии никто иной, как митрополит С. – Петербургский, Новгородский и Финляндский Исидор, заслуженнейший из иерархов Русской Церкви.

Прямая, благородная душа его была полна чувства благодарности, и на вершине почестей, славы, значения своего он не забывал своего, прошедшего в убожестве, детства. По-прежнему он считал Богоматерь своей покровительницей. Когда в Петербурге в честь его устроилось громадное благотворительное учреждение для бедного духовенства, так называемое «Исидоровское», он церковь при этом доме освятил в честь Боголюбской иконы Богоматери, в воспоминание того, как мать клала его младенцем под эту икону.

Он любил вспоминать о встрече своей с мужиком Петром и, заканчивая свой рассказ, говорил, поникая головой: «С тех пор, как я получил сан священства, я не служил ни одной литургии без того, чтобы не помянуть его».

Невольной слезой туманится взор при этом рассказе. Вот действительно благородство, вот истинный «человек». И невольно рисуешь себе такую картину.

Торжественное великолепие Исаакиевского собора, таинственный полусумрак, алтарь, полный священнодействующего духовенства в золотых ризах, бесшумно, благоговейно двигающегося, как рой пчел в улье. Там, под неоглядно высокими сводами храма, коленопреклоненная толпа… Допевают последние слова первой части херувимской, и тихо, сладко, как шелест морского тростника, затихают звуки: «Ныне житейское отложим попечение».

У жертвенника, окруженный духовенством, предстоит многолетний, удрученный неустанной службой Церкви, мудростью, опытом, старец-митрополит и копием вынимает части из просфоры, которую режет в руках, шепча старческими губами длинный ряд имен тех людей, с которыми сводил его Бог на длинном, длинном жизненном пути.

«Петра», – шепчет он, и в старческих глазах сверкнула слеза умиления. В одно мгновение воскресла в его памяти дивная, за три четверти века назад поразившая его картина, маленький хромающий Яша с котомкой за плечами, большая дорога и незнакомый мужик «дядинька».

– Что это ты хромаешь, голубчик?

– Раба Божия Петра, – шепчут старческие уста, – и усердно вынутая частица опускается на дискос.

А там, в храме под высокими сводами замирают звуки Херувимской: «Ныне житейское отложим попечение», – и словно слышны временами легкие шаги невидимых ангелов.

– Скоро, – думает митрополит, – увидимся мы с ним.

А душа Петра, за которую более полувека молится митрополит Исидор, ликует в небе.

«Истинно говорю вам, кто подаст чашу холодной воды за имя Мое, не утратит награды своей».

Херувимская замолкла. «Великий вход» начался, и на дискосе пронесена через Царские двери на престол часть, вынутая за душу мужика Петра, и в конце обедни будет погружена в истинную и Животворящую Кровь Христову.

И на это дело любви с высоких, лишь вере человеческой доступных небес, взирает Сам Превечный Архиерей.

Вот что такое благодарность!

Благая Вратарница

Чрезвычайно глубокая мысль заключена в трогательном выражении акафиста Иверской иконе Богоматери: «Радуйся, благая Вратарнице, двери райския верным отверзающая».

Царица небесная для нас, действительно, чудная «Благая Вратарница».

Человек создан был Богом для счастья и поселен в раю для вечного наслаждения близостью Божества. Он пал, и для возвращения ему утраченного блаженства Бог сходил на землю и пострадал на кресте. Но и теперь слабый род человеческий постоянно падает и словно ищет своей гибели вместо спасения. И сколько людей, находившихся на краю духовной гибели, было спасено благодатью Пречистой Девы Марии. Она – наша истинная Путеводительница, «Одигитрия», указывающая нам путь в небо, Она «Споручница спасения грешных», Она «Взыскание погибших» и для многих, многих, казалось бы, безвозвратно потерянных для вечности, для райского блаженства людей, для таких, пред которыми навсегда бы должны захлопнуться двери райские, Она может открыть их. Радуйся же, Благая Вратарнице, двери райские, верным отверзающая.

Представьте себе мать, у которой бы был слабый, неудачный сын, и которая бы имела большое могущество. Не стала ли бы она жалеть этого своего сына и стараться устроить ему счастливую жизнь. Таково же и попечение о нас Божией Матери, Которая и нам тоже Мать, на Которую мы имеем (да будет это позволено сказать дерзновению веры) сыновние права, потому что на кресте Христос усыновил нас Ей, и в лице возлюбленного ученика Своего Иоанна, сказал каждому из нас, всех людей – христиан: «Се Мать твоя».

И как Она печется о нас! Святой Андрей юродивый, который видел однажды распростертый над молящимися покров в руках Богоматери (что и послужило основанием для установления праздника Покрова Богоматери), был восхищен в райские селения. Он видел там всех святых, видел чудные райские обиталища и невыразимо прекрасные сады, но не видал Богоматери, и спросил у водившего его по раю ангела, отчего он не видит Владычицы.

– Ее нет здесь, – отвечал блаженный ангел, – Она отошла в многоскорбный мир утешать плачущих и помогать несчастным.

А мы все так нуждаемся в помощи. Что в жизни святее материнского чувства, и что человеку нужнее материнской ласки, при которой легче переносятся все житейские невзгоды.

И вот, когда человек одинок, когда давно все, с которыми он встречал зарю жизни, тлеют в могилах, когда некому ему довериться, не перед кем открыть душу; он уже более не одинок, если верит в Пречистую Деву, как в Мать свою.

В каком городе русском нет чтимой иконы Богоматери, в какой церкви православной нет Ее изображения? В минуты духовного одиночества, уныния, во дни неудач и недоумения идите к этим святыням. И вы будете поражены, вглядываясь в них, какой теплой лаской, каким состраданием, чем-то неизъяснимо материнским веет в душу от пречистого лика.

Да, это наша Мать, и Ею мы можем быть счастливы.

Владычица, душой веруем мы в Сына Твоего; желанием желаем исполнить заветы Его.

Но слаба воля, силен враг, цепок грех и тяжки вины наши пред Распявшимся за нас. Возбуди же в нас жажду правды, огради от греха, повей на нас невыразимой чистотой Твоей, и, какими знаешь путями, веди нас к Сыну Твоему и Богу нашему.

И в тот час, как к обителям райским подойдет бедная душа с глубокими язвами греха, помяни, что за эту душу умирал на кресте Твой Божественный Сын. Он слушает моления Твои. Умоли же Его в тот страшный час помиловать эту искаженную и измученную миром душу, и тогда, Владычица, распахни пред нами райские двери! И пусть тогда первой райской песнью, которую услышим мы, будет хвала Твоим милосердием вчиненных в райских обителях прежде нас отшедших людей: «Радуйся, Благая Вратарнице, двери райския верным отверзающая!»

Все надежды ныне на Тебя возлагаем, и от всех сердец христианских несется к Тебе мольба и хвала, и благодарность: «Радуйся, радуйся, Благая Вратарнице, двери райския верным отверзающая».