Текст книги "Constanta"

Глава шестнадцатая

Кончилась учёба. Студенческий муравейник распался. Пришло время устраивать свою личную судьбу. Особых иллюзий относительно своих способностей Горыныч не питал. Честолюбием был обделён. И потому, получив диплом на руки и выйдя за ворота учебного заведения, сразу же подался в сторожа, бить баклуши – сутки через трое.

Уйти из активной жизни досрочно не удалось. Преградой на пути стала электрическая гитара. Выставленная на продажу в витрине музыкального магазина, она в один миг вернула всё на круги своя. Покой Змея был потерян. Стирая пальцы о чужие струны, не зная нотной грамоты, наощупь, слухом, все школьные и студенческие годы он шёл ей навстречу.

Цена кусалась. Однако попутно счастливым стечением обстоятельств разбогател Боронок. Шуба любимой, собственный изысканный гардероб, машина родственникам… Гитара другу? Нет проблем.

Внутри магазина было не протолкнуться. Стена чужих лиц перед глазами. Эмоции и долгое ожидание подтачивали силы. Боронок подоспел вовремя. Рыбак, взъерошенный и счастливый, поймавший щуку голыми руками. Откуда-то издалека, сквозь туман началом новой жизни донёсся голос:

– Играй, Саша! Она твоя.

Хмель новогодних праздников кружил голову. Кафе было набито битком. Первый публичный концерт. Пробираясь сквозь гудящий люд на импровизированную сцену, Горыныч не чуял под собой ног.

Перед глазами аршинными буквами маячили напутственные слова Боронка:

УПРАВЛЯЙ СТРАХОМ. БУДЬ СЛЕП И ГЛУХ. ПУСТЬ ОН БОИТСЯ ТЕБЯ.

Первый аккорд. Откликнулись динамики. Публика притихла.

– Акустический концерт, – объявил он в микрофон, обретая чувства. – Исполнитель – Александр Гаврилов.

Эхо филигранно и мастерски отыгранной мелодии кружило над крышей родной высотки. Эффект был потрясающим. Музыка брала за живое.

– Это ты сам сочинил? – спросил поражённый Боронок.

– Да, – кивнул Горыныч. – Всё, что до меня – моё, говаривал маэстро Моцарт.

– Талант, – сказал Боронок. – Удачно я вложился в тебя.

– Это ты насчёт денег?

– Ага.

– Искусство требует жертв.

Последняя репетиция перед концертом. Никакой пощады себе и струнам. Форменное самоистязание. Работа на износ. Время не имело значения. Однако условия открытой площадки – ветер и лёгкий морозец – постепенно брали своё. Дрожь, зубовный скрежет, досадные промахи мимо струн – с трудом, но Муза покидала мастера.

Разогреваясь, Боронок двинулся навстречу солнцу.

Крыши было мало. Уходящая из-под ног опора остановила его. Он развернулся.

– Ты что? – с испугом спросил Горыныч.

– Иди ко мне, – поманил Боронок.

– Зачем это?

– Постоять на краю. Устоять. Победить себя. Одолеть пауков – внутри и снаружи.

– Это опять – типа закалки стали?

– Почти.

– Проходили. Прошлых испытаний достаточно.

– Оставишь меня здесь одного?

– Да.

Угасая, Боронок вздохнул.

– Вот она проза жизни. Камень и струна. Между ними бездна.

– Это точно, – подхватил Горыныч. – Бездна есть. Четырнадцатый этаж всё-таки. Потому, – он поднёс озябшие пальцы ко рту и подышал на них, – позвольте откланяться.

Несколько минут Горыныч был увлечён сборами. Дело требовало предельной концентрации и внимания. Внезапно воцарившаяся тишина вокруг насторожила его. Он остановился и оглянулся.

Боронок стоял на прежнем месте, спиной к краю крыши, точно забытое временем изваяние. Солнце пряталось за ним. Светящийся нимб окружал голову.

– Тит, ты в порядке?

Молчание.

Не дождавшись ответа, Горыныч сделал шаг навстречу.

Боронок оживился.

– Пространство поёт, – сказал он. – Как много музыки вокруг. Стоит забраться на крышу, постоять на краю, чтобы услышать.

Горынычу было холодно, но он не удержался и расплылся в улыбке.

– Здесь же витает и моя песня, – продолжал Боронок. – Рождённая со мной в один день, переживёт ли она меня?

– Переживёт, Тит. Солнце вечно.

Боронок улыбнулся.

– Поживём – увидим.

Горыныч ликовал. Публика слушала его, рукоплеская. Если в начале концерта он был готов сбежать, спрятавшись за спину Боронка, то сейчас, купаясь в лучах общего внимания, напрочь забыл про неуверенность и страх. К чему лишняя обуза?

Несколько раз пузатые дядьки, выскакивая из гущи, пытались облобызать его, совали деньги, заказывали свои любимые произведения. Он отвечал им как мог, угождая ручными нотами направо и налево.

Соло электрической гитары. Живая музыка. Кратчайший путь к мечте. Увидев вдруг её, прекрасную и неотразимую гречанку, смотрящую на него во все глаза, он встретился с вершиной мира и потерял голову.

Вулкан проснулся.

Игра ли то была гитарных струн, вспышка страсти, рождение огня, всё вместе или что сверхъестественное иное – директор кафе учуял опасность первым. Упитаннее и пузастее всех, с проворством юного гимнаста он бросился Горынычу в ноги – спасать себя и своё прибыльное детище. У форс-мажора не было шансов. Усилиями администрации парящий в поднебесье Орфей был повержен. Огонь укрощён. Победой суррогатной музыки над живой грянула фонограмма из динамиков:

– Эй, эй, Распутин…

Горыныч пришёл в себя внутри глухого тёмного закутка. Опустошённый и разбитый. Услышав жалобный всхлип струн рядом, встрепенулся.

– Эй, осторожней, – заявил он в темноту. – Это инструмент, фирма, больших денег стоит. Случись что – век не расплатитесь.

Кто-то рассмеялся.

– Ты счёт предъявишь? – последовал вопрос.

– Я. Если понадобится.

– А кто ты есть такой?

– Узнаете.

Большая самодовольная ряшка выплыла из темноты.

– Это вряд ли, – сказала она. – Достал ты нашего директора. Велено гнать тебя взашей, а харю твою занести в чёрные списки – чтобы не просочился сюда случайно ещё раз. Что скажешь?

У Горыныча внезапно стало сухо во рту.

– Пить дайте.

– Пить? Чо, совсем обнаглел? Давно из унитаза не хлебал?

Горыныч промолчал.

Его подняли на ноги, бесцеремонно обыскали, отобрали все чаевые и толкнули к открытой двери:

– Чеши отсюда.

Выйдя наружу, он оглянулся.

Два дюжих прожорливых дармоеда провожали его, ухмыляясь вслед. Без гитары, денег, славы – униженного и оскорблённого.

Беспредел. Неслыханный произвол. Подобного отношения музыкант-самородок не заслуживал. Он остановился. Собрал все силы воедино, поднял сжатые кулаки перед собой и в неимоверной запальчивости потряс ими.

– Это чо такое?

– Хочу воды, недоноски!

Силы были неравны. Им удалось добиться своего – трижды его голова опускалась в унитаз. На четвёртый он захлебнулся.

Когда свет вновь зажёгся в глазах и вернулась способность дышать по-человечески, экзекуторов в туалете уже не было.

Горело адским огнём горло, ломило зубы, вода ручьями текла c волос. Он включил сушилку, подставил под неё голову и, приходя в себя, начал избавляться от следов насилия. Тепло достигло корней волос. Преображённым, с причёской дикого варвара на голове он вышел из туалета.

Кафе. Трёхмерная система координат. Он не жалел себя. Но поиск был тщётным. Боронок как в воду канул.

Раздосадованный и уставший, он вернулся обратно к туалету. Уставившись хмурым взглядом перед собой, опёрся спиной о стену и замер. Судьба смилостивилась над ним. Вскоре откуда ни возьмись, неожиданным подарком, с обворожительной улыбкой на лице, пробираясь сквозь расступающийся люд, объявилась она – прекрасная гречанка. Горыныч зажмурился, сделал глубокий вдох, выдохнул и открыл глаза. Реальность не обманывала. Девушка шла ему навстречу.

– Привет, – сказала она, подходя.

Он кивнул.

– Не знала, что ты так хорошо играешь. Всё было на высшем уровне. Просто супер.

Горыныч подался вперёд. Лицо его прояснилось.

– А почему ты не участвуешь в общем веселье? – спросила она. – Ты разве не в курсе? Мы собрались в кабинете директора всей компанией – на маленький сабантуй.

Горыныч слушал, хлопая глазами. Слова красавицы имели второстепенное значение. Волшебный образ затмевал собой всё.

– Эй, – щёлкнула пальцами она. – Бросай свой пост. У нас сабантуй.

– А, сабантуй, – спохватился Горыныч.

– Да. Иди. Я присоединюсь позже. У меня дела в комнате за твоей спиной.

– А! – вскричал Горыныч, обретая разум. И, освобождая девушке дорогу, опрометью бросился прочь.

Кабинет распахнулся перед ним сам собой, как запасной выход при землетрясении. Вбежав внутрь, он остановился. Боронок, Грека, несколько незнакомых девушек и парней, все сытые и довольные, утопали в мягких кожаных диванах перед столиками, ломящимися от соблазнительных и редких яств.

– Наших бьют! – едва не закричал Горыныч. И осёкся. Кричать было бесполезно. Вершина жизни. Потусторонняя заповедная благодать. Атмосфера, свободная от шума, насилия и всего суетного земного. Мир и покой входящему. Место на диване к твоим услугам. Рядом с безмятежным Боронком.

– Что у тебя с головой? – рассеянно спросил тот, встречая друга. – Ты где был?

Горыныч развалился на диване. Расслабляясь и обретая дар речи, пригладил волосы.

– Где был? Отдыхал от народа.

– Вот как! – удивился Боронок. – Гм… Больше не теряйся. А то разминёшься со славой, упустишь свой шанс и останешься на бобах – безымянной звездой.

Горыныч, соглашаясь, кивнул. Девушка за соседним столиком громким голосом начала рассказывать анекдот. Он повернул голову в её сторону. Крошка была в ударе.

Внезапно дверь распахнулась. В кабинет впорхнула гречанка. За ней бодрым шагом вошёл хозяин кафе. Охрана сопровождала пузатого. Сердце Горыныча подскочило к горлу, затрепетало и едва не остановилось. Вся троица насильников была в сборе.

На сей раз условия встречи были иными. Когда они встретились взглядами, Горыныч успел придти в себя. Подвинувшись ближе к Боронку, он поднял голову и с видом оскорблённого аристократа уставился реальности в лицо.

Пот выступил на лбу директора, молодцы, теряя самообладание, обмякли. Ликвидированная угроза ожила. Феникс восстал из пепла.

Делать было нечего. Репутация заведения была на кону. Следовало принимать срочные меры. Короткой командой отправив охрану в угол, директор мобилизовался и бросился навстречу. Оправдываться разговором по душам наедине.

Вина пузатого была огромна.

– Ошибка вышла, каюсь, – лопотал он. – Приняли вас за простого самозванца. Думали, вы один из них – мальчишка из подземного перехода. Решили заработать на нас, воспользоваться, так сказать, бесплатными площадями.

Горыныч смотрел на него сверху вниз – уничижающим взглядом.

– То есть, ты понял, что я – личность? – спросил он. – Что за меня есть заступиться кому?

– Да, да, – угодливо закивал директор, косясь на Боронка. – Вы друг нашего большого друга. Это в корне меняет дело. Умоляю, давайте обойдёмся без шума. Бывают же на свете недоразумения.

– Гитару верни.

– Это не беспокойтесь. Она в целости и сохранности. Получите, как соберётесь отсюда, на выходе.

– Царапину найду – убью.

– Бр-р, – замотал головой директор. – Что нибудь ещё?

– Зови меня маэстро.

– Договорились.

– Впереди весь вечер. Я с моим другом побуду здесь ещё. Посижу, отдохну, осмотрюсь. Потом решу, прощать тебя или нет. Всё зависит от твоего поведения.

– Не разочарую, – приложил пухлую ладонь к груди директор. – Уверяю вас, всё будет шик и блеск. Расстанемся лучшими друзьями.

– Ладно, – затрепетал ноздрями Горыныч. – Живи пока.

Суета и угодничество директора не остались незамеченными. Глядя, на какие жертвы он идёт ради друга, Боронок расчувствовался. Талант музыканта требовал всеобщего признания, поддержки и опоры.

– Угощайся, Саша, – поддаваясь порыву, плеснул он в бокал красной жидкости из графина. – Все местные винные запасы в твоём распоряжении. Мало будет – только скажи, я съезжу в Молдавию, привезу ещё.

Горыныч пил и ел за двоих. Центр внимания, дитя семи нянек, герой – чего желать ещё более? Двое молодцев, стоя в углу, охраняли его. Он – их. Прошлое было под надёжным замком. История писалась заново.

Вечеринка закончилась в полночь. Уезжая в такси вместе с Боронком и Алёной, музыкант находился в исключительно приподнятом расположении духа. Гитара, завёрнутая в одеяло, была в его руках. Концерт, публика, успех. Особняком – тайная любовь. Грех было жаловаться.

Расстраивало лишь одно – как и все, она называла его Горынычем.

Настроение было лучше некуда. Сойдя с попутки в паре автобусных остановок от дома, они решили пройти остаток пути пешком. Жизнь требовала движения.

Идя пустым двором, Степан держал Илону за руку. Позади были две проведённые вместе ночи. Приезд отца в одночасье сделал их одной семьёй – мать, дочь и молодой человек без труда сошлись, нашли взаимопонимание и ужились на одной жилплощади.

Время было неумолимо. Праздник близился к концу. Но молодые жили предвкушением яркого будущего. Всего год отделял их от настоящего чуда. Скандинавия, Рождество…

Мать, прожившая всю жизнь в условиях, максимально приближенных к земным, выражала скепсис. Однако оптимизм пары был неистребим. Железный занавес пал, границы открылись, никто и ничто не помешает им.

Девушка и юноша, объединённые одной мечтой, бросали вызов судьбе.

Степан посмотрел на Илону.

– Хорошо иметь такого друга, как Боронок, – сказал он.

Она молча кивнула.

Кафе. Оазис предпринимательской инициативы. Место, проводящее чёткую границу между тобой, студентом, и остальным миром. Платное обслуживание, чаевые… Боронок, словно волшебник, в одночасье изменил всё.

– А как тебе наш музыкант – Горыныч? – спросил Степан.

Илона пожала плечами.

– Смешной.

– Смешной?

– Ага. Мультяшный персонаж. Несуразный, страшненький и при том – ужасно обаятельный. Гитара, конечно, его преображает. Вдвоём они смотрятся. Наверняка, сейчас готовится стать сердцеедом. Такой успех – все девчонки его.

– Он долго постился. Девчонкам не позавидуешь.

– Имеет право. Заслужил. И, вообще, – она стрельнула глазами на него, – музыканту многое позволено. Ради него вполне можно пожертвовать собой. Жаль, моё сердце под замком. А то бы… Эх!

Губы Степана тронуло подобие улыбки.

– Ты улыбаешься? – спросила она.

– Да.

– Чему?

– Твоё сердце под надёжным замком.

– Надолго ли?

– Пока хватит жизни и меня.

– Надолго, – вздохнула Илона. – Понадобится не одна дюжина ключей.

– Что ты имеешь в виду? – насторожился Степан.

– Сердце – трепетный механизм. Замок замком, а ключу требуется периодическая замена. Нельзя успокаиваться, Стёпа. Смотри, в один прекрасный день упустишь момент, закроюсь и поминай как звали – останешься на улице один.

Пауза.

Глаза её были на редкость серьёзны. Розыгрыш? Вряд ли. Степан чувствовал – она не шутит. Подобные откровения звучали впервые. Было от чего насторожиться.

Он продолжал идти, держа её за руку.

Аристократка, свято оберегающая своё частное пространство. Чудесное творение природы – девичья натура, свет и тьма в одном лице. Неужели недостаточно его стараний, придётся вновь и вновь доказывать свою любовь?

И тут, прижавшись к нему, вся уже во власти иного весёлого настроения, озорно улыбаясь и указывая на ледяную горку впереди, она предложила:

– Давай прокатимся!

Хмель молдавского вина ударил ему в голову.

– Давай!

Вершина. Месяц освещал уходящую вниз колею. Путь раскрепощения. Вот и хорошо. Пришёл момент. Сейчас он скатится, а потом, раскрепощённый, возьмёт и выложит ей всё. Хватит терпеть, накипело!

Немедля он разбежался и с криком побежал вперёд. На полусогнутых ногах, пружиня, подпрыгивая на неровностях и размахивая руками, понёсся вниз. Одолев весь скользкий путь до конца и оставаясь на льду, развернулся.

– Давай за мной!

– Ой, мамочки, а я боюсь.

Он усмехнулся.

– Не бойся. Лёд не кусается.

Она ухватилась за сумку, висящую на плече. Подумав, сняла её и прижала обеими руками к груди.

– Делай шаг вперёд и съезжай, – крикнул Степан. – Я встречаю тебя.

– Хорошо, – кивнула она. И отчаянным решительным движением поспешила избавиться от балласта.

– Ш-ш-ш, – покатилась брошенная сумка вниз по льду.

Спуск девушки запаздывал. Призывы. Сомнения, колебания и неуверенность в ответ. Слова, жестикуляция, слова… Тем временем, оставленная без внимания сумка разгонялась. Достигнув подножия горки, она выскочила на финишную прямую и, как живая, устремилась ему в ноги.

Удар.

Препятствия исчезли. Страх пропал. Илона бросилась ему навстречу, минуя лёд – по снежной целине. Куртка расстёгнута, волосы разметаны, подаренный им шарф развевается на ветру…

Подсечка. В соперниках – сама природа. Вместо мата – лёд. Поединок без пощады и права на ошибку. Всё всерьёз.

Он встретил её, стоя на ногах. Спасённый реакцией тренированного борца – автоматической страховкой самбо.

Утраченная опора возвращалась. Устоять, сохранить лицо, показать, что всё под контролем – было делом мужской чести. Смотря на него, пытающегося состроить хорошую мину при плохой игре, со смешанными чувствами собственной вины, отчаяния и сочувствия она ждала самого худшего.

– Как упал? – спросил он её, изображая веселье.

– Как в кино.

– Правда?

– Ага. Все каскадёры отдыхают.

Отворачиваясь и подавляя боль, он сошёл со льда на снег. Она – за ним.

Затерянный двор улицы с чудным названием Благодатная спал. Свет одинокого месяца озарял подножие ледяной горки. Время останавливалось.

Она прильнула к нему. Он обнял её, прижался щекой к щеке, проник в святая святых и замер.

Замок был старый.

Ключ – новый.

Сердце открылось.

Сидя на кухне в компании родителей, Вика пила чай с сухим шоколадным тортом. Сладкая домашняя жизнь. Вот уже несколько дней – с середины новогодней ночи – всё по-старому, без перемен. Любимое чадо. Скромница, послушница, примерная во всех отношениях девочка… Однако вопреки всем внешним признакам благополучия семейная идиллия была иллюзией. Незримый огонь разгорался. Любовная лихорадка, та самая, что стала причиной исчезновения брата, шла и по её пятам.

Звонок. В который раз телефонная трубка в маминых руках. Очередная отчаянная попытка установить контакт. Молчание абонента. Предельно красноречива тишина на том конце провода.

Рома. Спортсмен. Горячий сторонник спорта и в их отношениях. День знакомства был разминкой, пара следующих встреч – тренировкой, а уж третья, предпоследняя, едва не закончилась парным прыжком в постель. Она не помнила момента уединения в гостях у его друзей – хмель выпитого вина кружил голову. Возбуждённый, ласкаясь и шепча горячие слова про любовь, со знанием дела он принялся ваять из неё прыгунью. И чудо – откликнулось спортивное начало. Испытывая неизведанную доселе сладость, она почувствовала себя податливым и нежным пластилином в его руках. До превращения оставалось совсем немного… Она вовремя опомнилась.

Несовременная, вынесли вердикт в один голос подруги. Белая ворона. И, пользуясь случаем, с предельной откровенностью, основанной на личном богатом опыте, начали раскрывать секреты взаимоотношения полов.

Подруги. Близнецы. Сёстры. Дороже их не было никого на свете. Невинность – это бремя? Пережиток прошлого? Барьер? Долой его.

Случай представился довольно скоро.

Канун Нового года.

Он провожал её домой после сеанса кино. На Гражданке дул пронизывающий ветер, падал большими хлопьями снег, непогода стирала границу между реальной жизнью и киношной. Сошедшие с автобуса, прямо в полымя человеческих и природных страстей они приспосабливались к стихии. Уже не как прежде, в одиночку, разделённые барьером – дуэтом.

Поиски уединения привели на пустырь. Знакомое и родное с детства место. Оплаканная и пережитая вместе разлука с Колей – осенняя печаль. Тогда, всего несколько месяцев назад, листва полыхала красно-жёлтым огнём, сгорая, жизнь уходила на зимовку в корни. Сейчас от общей непогоды не осталось и следа – покрытые пушистым снегом деревья спали.

Редкие прохожие, коротая дорогу, брели домой. Пара старичков выгуливала одетую в жилетку собачонку. Одинокий лыжник, бодро махая палками, прокладывал себе лыжню. Большое, стоящее на отшибе, развесистое дерево. Без ропота, дрожа от страха, холода и возбуждения, пойманной птицей она распростёрлась под ним, спиной к стволу. Кажется, это был клён, источник детской радости – красивых и чудесных, волшебных листьев-подарков. Каких сюрпризов ей стоило ждать теперь?

Рома полез целоваться. Как умела отвечала ему. Снег посыпался сверху с ветвей, попал за шиворот, тая, потёк по спине. Какая мелочь по сравнению с тем, что, ласкаясь, вдруг попало в руку… Живой обнажённый трепет. Само мальчишечье возбуждение. Она попыталась было отделаться от него, но Рома сомкнул руку сверху, горячим шёпотом призвал укрепить контакт. Она смирилась. Пульс возбуждения вырвался наружу, забился рукой в руке. Шёпот стихал, уступая место шумному дыханию и, наконец, взрыв потряс Рому. Пронзённая взрывной волной, Вика слилась с праздником – далёким и чужим.

Секунды, рука освободилась. Приходя в себя, Рома поспешил отвернуться.

Под ногами была всё та же мёрзлая земля, за спиной спящий клён. И – никаких подарков. Немое снежное равнодушие вокруг. Она устремила взгляд в чёрное небо. Выдохнула. Зато теперь она была другая. Равная среди равных. Ей было чем оправдаться перед подругами.

Прошло несколько дней. Пользуясь общим празднеством, она отсиживалась дома. Ребячья радость Ромы под клёном – как далеко ей было до неё. Опустошение. Ни слов, ни мыслей, ни эмоций. Прыжками делу не поможешь, всё оказалось куда серьёзней, долог и тернист путь навстречу личному финишу, необходимо было настраиваться на длинную дистанцию – марафон.

Терпение, придёт и её время. Она узнает, кто есть на самом деле, что за таинственная стихия прячется внутри. Эх, если бы так внезапно не прервался их роман с Колей…

Раздался неожиданный звонок в дверь. Мать пошла открывать. За дверью никого. Она уже хотела было пожурить вслух местную ребятню, как вдруг увидела прилепленный скотчем к дверному косяку цветок – живую белую розу. Приятная неожиданость – какое интересное продолжение телефонных трелей!

Водруженная в вазу, роза заняла место посреди кухонного стола. Светлы и чисты были намерения влюблённого мальчика. Мать умилялась. Вика хотела бы последовать её примеру, поддаться эйфории и расслабиться, но спорт есть спорт – действительность была далека от желаемого. Отвечая на последовавший вскоре очередной звонок, она поблагодарила за знак внимания и согласилась на встречу. Завтра, когда у неё выдастся свободное время.

Ромина квартира оказалась довольно уютным гнёздышком. Запершись изнутри, он сообщил, что здесь они совершенно одни, родители на даче, вернутся послезавтра. Краснея, Вика заметила, что вряд ли сможет дождаться их – у неё в запасе не более двух часов. Такое замечание вызвало краску на лице Ромы. Пытаясь справиться со своей досадой, он предложил расслабиться и посмотреть видик. Вика обрадовалась – подобное чудо техники ей только снилось.

Просмотр увлёк обоих. Герой Брюс Ли – живое олицетворение кулачного добра – творил немыслимое на экране.

Незаметно минуло полтора часа. Дождавшись финальных титров, Вика поднялась и отправилась в туалет. Здесь она задержалась дольше, чем требовалось бы – размышляла, не пора ли домой. В поисках ответа вышла и попала в объятия стоящего напротив источника беспокойства. Послышались знакомые слова про любовь, вдвоём они поплыли в сторону комнаты. Комната встретила их ахами и стонами, видик демонстрировал оргию совокупляющихся женщин и мужчин. Начало было положено. Уход домой здесь явно был преждевременен.

Старательно отворачиваясь от экрана, Вика устремила всё внимание на Рому. Взяв инициативу в свои руки, он усадил её на диван, начал раздевать. Вика попыталась отвлечь его словами. Тщётно. Рома был глух. Его пальцы, барабаня, скользили по её животу, груди, плечам, переместившись за спину, начали терзать замок бюстгальтера…

Натиск испугал её. Ища выход, она устремилась на поиски корня возбуждения. Отыскав, ухватилась за него, как за спасительную соломинку, сомкнула пальцы и принялась трудиться. Опыт и сноровка сделали своё дело. Ромина атака захлебнулась, остановившись и прекратив все движения, он откинул голову назад и замер. Вдохновлённая своим успехом, Вика старалась. Дух непобедимого Брюса Ли управлял ею, помогая противостоять бешеной мужской энергии.

Побеждённый, Рома представлял собой жалкое зрелище. Кажется, он чувствовал себя обманутым. На правах победительницы Вика решила проявить сочувствие и поухаживать за ним. Затуманенным взором, лёжа, он уставился в потолок, а она выключила видик, отыскала полотенце, утёрла его и, гладя по голове, заняла место рядом. Таким, размякшим и безвольным, она его не боялась – он был безопасен.

Время шло. Уход не замедлил сказаться. В Роме снова начал просыпаться спортсмен. Возбуждение возвращалось. Вика понимала: отделаться испытанным приёмом уже не удастся. И действительно, на сей раз Рома был настороже, приберегая свой разящий потенциал до пика общей страсти.

Последняя одежда полетела на пол, нагая, она приготовилась терпеть. Рома подмял под себя, цель была близка, оставалось слиться с нею. Инстинктивно предчувствуя боль, она извивалась. Рома пыхтел, дрожал, помогал себе руками, наконец, почувствовав замершее лоно, подался в него и… пал жертвой преждевременного взрыва.

Лёжа под обмякшим неподвижным телом, Вика выждала несколько минут, затем извернулась и поднялась. Необходимо было привести себя в порядок, смыть следы осады и перевести дух.

После душа она отправилась на кухню – приготовить обоим что-нибудь перекусить. Вскоре подошёл и Рома.

– Тебе было хорошо? – с надеждой в глазах спросил он.

– Да, – не раздумывая, ответила она. И, кажется, даже сама поверила в это.

Наскоро перекусив бутербродами, они вернулись в комнату. Рома выглядел неважно. Она предложила ему отвлечься – просмотром мультфильмов, чтением книги, сном. Освободила от необходимости своих проводов. Оделась. Подошла к двери, без труда и заминки самостоятельно открыла замок.

– Созвонимся, – подал голос он.

– Ага, – кивнула она.

Оглянулась. И, уходя, выразила все чувства – разделённые и неразделённые – одним воздушным поцелуем.