Текст книги "Constanta"

– Кто это тебя?

– Дружки. Не поделили клад на троих.

– Врёшь.

Боронок нащупал на шее золотую цепь – подарок Гордея за верную службу, рывком сорвал её.

– Смотри, Фома неверующий, вещь оттуда. Едва примерил, так дружбы и лишился.

Зажатая меж пальцев цепь блеснула ярким доказательством.

– Покажь на свет. Ага, вижу. Порешил, стало быть, своих корешей?

– Умираю, – вздохнул Боронок. – Помоги, покаюсь, открою тебе душу.

– Кидай цепочку сюда – к окну. Приму, схожу в церковь, свечку за тебя поставлю.

– Нет в тебе сострадания. Что ты за зверь? Я же не собака бродячая – человек. Приди ко мне, услышь последнее слово, озолочу.

– Ага, так я тебя и послушался. Подойду, а ты мне по кумполу – р-раз… Я таких, как ты, хорошо знаю. Не первый день живу на свете.

Боронок устало закрыл глаза.

– Да не жилец я. Пользуйся моментом, пока говорить могу. Тайну тебе доверю, поделюсь богатством, мне ведь оно уже ни к чему. – Он всхлипнул. – Взамен похоронишь меня, как достойного светлой памяти человека. Зачтётся ведь тебе это.

За окном стало тихо. Ситуация и человеческая речь требовали размышления. Наконец, спустя несколько минут раздался голос:

– Слышь, я – дюжий. И топор при мне. Что не так – зарублю. Имей в виду.

– Да, иди, иди. Конец ведь мне.

– Ладно, будь по-твоему.

Золотая цепь в руке, неподвижность, стоны и ахи живого трупа ободрили мужика. Подойдя, он обратил всё внимание на золото.

Почувствовав, как ухваченная приманка выскальзывает из руки, Боронок преобразился. Пальцы, рванувшись вперёд, цапнули мужика хищной пастью.

– А-а-а! – закричал тот, отшатываясь в диком ужасе.

Пальцы скользнули по нему и захватили то, что попалось – штанину. Мужик, топоча, начал вырываться. Рука держала намертво. Взмах топора, синхронный рывок штанины – и лишённый опоры удар рубанул пол. Фьють – полетела вдаль отколотая щепка, а вслед за ней скакнул и топор. Обезоруженный мужик, упав на ягодицы, с открытым ртом уселся перед Боронком.

Боронок подтянул его поближе, работая со сноровкой рыбака, вытаскивающего большого сома. Выкатывая глаза, огорошил:

– Добро пожаловать в неволю. Ты попался. Хочешь вырваться – руби свою ногу.

Мужик, всхлипывая, поспешил закрыться руками.

– Ты же на тот свет собрался, – с обидой крикнул он.

– Обманул, – сказал Боронок. – Рано мне помирать. Нас теперь двое – самое время жить.

– Отпусти меня, – взмолился мужик. – Оставайся здесь один сколько хочешь. Я никому не скажу. Еды принесу, всё дам, что ни попросишь.

Дрожащей рукой он протянул Боронку золотую цепь.

– Мне от тебя ничего не надо.

Кряхтя, Боронок принял приманку обратно.

– Как звать тебя? – спросил он.

– Семён.

– Заплутал я, Семён. Выведешь меня в город. Это всё, что мне от тебя нужно. – Пусти-и-и…

– Жарко мне. Чуть остыну и пойдём. – Боронок дёрнул за штанину. – А ну-ка, сменимся – давай сюда руку.

Семён повиновался. Прильнул боком к кровати, подал руку.

– Извини, брат, – сказал Боронок и применил свой любимый жим.

Под тихое дыхание успокоившегося невольника дал приказ руке не разжиматься и отключился сам.

Очнулся от нестерпимого жара в груди. Рванул рубашку, обнажая раны. Стало немного легче. Встретился взглядом с Семёном. Тот выглядел оторопевшим. Внезапно глаза его закатились, губы затрепетали и, теряя сознание, он обмяк. Связь прочна, подумал Боронок. И снова дал приказ руке не разжиматься.

Очередное забытьё рассеялось. Боронок открыл глаза. Семён сидел рядом, затравленно смотря на него.

– Тебе врача надо, – дрожащим голосом сказал он. – Вся грудина изуродована.

– Не надо, – тихо ответил Боронок, прислушиваясь к себе. Тело слушалось его. – Пора собираться в дорогу.

Он выпустил руку Семёна. Полез в карман.

– Я правду говорил про клад. Эта цепь одна стоит любого. Бери, она твоя. Помоги мне добраться до города.

В начале Московского проспекта, сходя из попутной машины на землю, Боронок размыкнул связь.

– Прощай, Семён. Не поминай лихом.

Знакомый сталинский дом. Родная обитель нескольких поколений людей, хранящая множество тайн и историй. Теперь к ним присоединится ещё одна. Возвращение стреляного невозвращенца. Правда, похожая на вымысел.

Дверь открылась. Катя в халате, бледная, испуганная, живая стояла за ней. Не чая больше увидеть его, потеряла дар речи.

Он вошёл. Страшный, грязный, едва переводящий дыхание. Разбитое лицо, багрово-синие опухшие запястья, усыпанная пеплом голова, буревестники сгорели, в живых не осталось ни одного.

Судорожно всхлипнув, она начала оправдываться.

– Я ни при чём. Он сам всё узнал. Сказал, если тебя не вызову, бросит нас обоих собакам. У него псарня за городом, из бойцовых пород.

Он протянул руки, привлёк её к себе, обнял.

– Крепись. У меня плохая новость. Ты – вдова.

Катерина замерла. Запах леса, тины, угрозы исходил от него. Она не шевелилась. Боронок почувствовал всю остроту момента, необходимость открыться, опознать себя прежнего, родного. И, поддерживая, повёл ошеломлённую женщину в комнату.

Рассказ отнял слишком много сил. Последние слова давались уже с трудом, язык заплетался, в глазах темнело. Внезапно голова его упала на грудь и он откинулся на спинку дивана, потеряв сознание.

Катерина заметалась. Уходил последний близкий мужчина. Не помня себя, она подскочила к телефону и набрала номер Гордея.

Тот откликнулся незамедлительно. Не прошло и получаса, как в сопровождении охраны, он появился на пороге. Оглядев бесчувственного Боронка, уставился на хозяйку.

Под его пронзительным взглядом, заламывая руки, торопливо и сбивчиво она принялась пересказывать быль Боронка.

Выслушав её, Гордей недоверчиво прищурил глаза.

– Как нынче в лесу опасно, – сказал он. – Начали пикником, кончили жмурками. Что ещё скажешь про этого отшельника?

– Он немой.

– Гм… Встретиться бы с ним. Есть координаты этого места?

– Да, я записала.

– Давай сюда.

Взяв листок бумаги, Гордей обернулся к охране.

– Забирайте его, – кивнул он на Боронка. – Кажется, дышит ещё.

Глаза блуждали под веками. Не размыкавшиеся несколько суток оковы были тяжелы. Но жажда света оказалась сильнее – преграды пали. Избавившись от тьмы, Боронок увидел чьё-то лицо, склонённое над ним. Присматриваясь и отмечая знакомые черты, узнал его. Подпольный эскулап крыши, мастер своего дела, спец военно-полевой медицины. Знакомство их было шапочное – частенько приходилось доставлять раненых товарищей к нему. Боронок повёл глазами по сторонам. Так и есть. Теперь и он угодил в лежачие пациенты лазарета.

Эскулап исчез. Вместо него появилось новое лицо. Этого узнавать нужды не было. Гордей.

– И-эх, – укоризненно произнёс он. – Бабу не поделили. И когда ты только успел её охмурить?

– Успел, – прошептал Боронок.

Гордей не услышал его.

– Выкинь её из головы. Она та ещё зараза. Чего ей не хватало при живом Торгаше? Пусть теперь, тварь, убивается.

– Это любовь.

Гордей вновь остался глух.

– Поднимайся скорее, – сказал он. – Время не терпит. Дел много.

Боронок закрыл глаза.

– Это любовь, – одними губами повторил он, возвращаясь в забытьё.

Дела шли на поправку. Чувствуя себя уже вполне сносно, он начал самостоятельно передвигаться по лазарету. Отдыхая, старался больше сидеть, чем лежать. Мучила одышка, пот катился градом, но он упорно стремился к выздоровлению.

– Не жалей себя, – одобрял подобное поведение эскулап.

Медицина творила чудеса. Однако Боронок знал, что не ей обязан своим спасением. Капельницы, уколы и таблетки были вещами второстепенными. Главной здесь была судьба, играющая роль первой скрипки и управляющая всеми событиями.

В начале октября, окончательно поправив своё здоровье, Боронок собрался на волю. Эскулап дал добро.

– Пули в тебе остались, – сказал он, прощаясь. – Я не стал ковыряться, чтобы не навредить. Сам понимаешь, здесь ведь не клиника.

– Это опасно?

– Не-ет. Время пройдёт, они приживутся. Обрастут оболочкой – капсулой из соединительной ткани. Обычно раненые тешатся – вешают себе эти бирюльки на шею. Тебе, считай, повезло больше всех. Украсть твои награды невозможно – они будут всегда с тобой.

Эскулап помолчал.

– Однако имей в виду, – продолжил он. – Как только эта зараза внутри заводится, она всегда компанию тянет за собой. Увы, факт проверенный.

– Агитируешь сменить работу?

– Самая лучшая агитация здесь – это твоя собственная жизнь.

– Ухожу калекой, – сказал Боронок, жмя эскулапу руку. – Больно мне. Жалят пули, которыми отстреливался.

Выйдя на улицу, он остановил такси. Сев в машину, вспомнил, что в чужой одежде и при себе ни копейки. За рулём сидел молодой парень.

– Куда едем? – спросил он.

– Вперёд, – сказал Боронок. – За тортом и цветами.

Парень вздрогнул. Растерянность отразилась на его лице.

– Что? – спросил Боронок. – Адрес палёный? Не бойся, жив будешь, не обижу. Я ведь простой смертный – жених с того света.

– А…

– А ты думал кто?

– Бандит или вроде того – ополченец Хасбулатова.

– Обознался. Давай, не тяни время, поехали. Плачу тройную таксу. За прочие услуги расчёт будет особый.

Машина тронулась с места.

– Ты упомянул Хасбулатова, – продолжил разговор Боронок. – Кто такой? Знакомая фамилия.

Парень мотнул головой.

– Ты даёшь! Это же наш общий знакомый. Главный депутат всей страны. Сейчас он с Ельциным в ссоре – власть делит.

– И что?

– Как что? Вся страна этим живёт. В Москве уличные бои, танки прямой наводкой по Белому Дому лупят, такие, как ты, в прямом эфире убивают друг друга.

– Вот это да! – присвистнув, сказал Боронок. – Разыгрались страсти. Как будто ждали моего возвращения.

– Это точно, – поддакнул парень. – Ты вовремя.

Боронок спешил. Он бежал по лестнице вверх так, словно на кону была жизнь и страшно было опоздать. Огромный торт в картонной коробке и букет душистых белых роз были у него в руках. Месячная разлука с любимой кончилась, все препятствия были устранены, ничто не мешало устремиться в общее счастливое будущее.

Звонок в дверь. Тишина, ни шороха – внутри никого.

Он развернулся, опёрся спиной о кожаную обивку и медленно сполз вниз. Усевшись, положил торт и цветы на колени, поднял голову и замер. Часовой на страже любви.

Хлопнула дверь на верхнем этаже. Послышались шаги. Вскоре показался дородный, холёный, с иголочки одетый пожилой мужчина. Увидев Боронка, он остановился. Постояв в раздумье, призвал на помощь своего ангела-хранителя и осторожными шагами выслеженной жертвы продолжил свой путь.

Боронок проводил его хмурым взглядом.

Прошло полчаса. Катерина не появлялась. Снизу послышался топот. Кто-то, торопясь, бежал по ступенькам вверх. Шум приближался и, наконец, Боронок увидел оставленного на улице таксиста.

– Фу-ух-ты, – ухватился то за перила лестницы, останавливаясь и переводя дух. – Я тебя ищу. Давай прощаться. Мне пора.

– Пока, – кивнул Боронок.

– Рассчитаться бы надо, – напомнил таксист.

– За что? Моя поездка ещё не кончилась.

– Так нельзя! – воскликнул парень, волнуясь. – Ты слово дал.

– Садись напротив меня, – предложил Боронок. – Доедешь вместе со мной – сдержу слово.

Парень заколебался. Вид Боронка был непоколебим. Иных вариантов возвращения денег, кроме предложенного, не было. Махнув рукой и смиряясь, таксист поплёлся к противоположной двери.

Ожидание продолжалось. Теперь время можно было проводить веселее, коротая его разговорами.

Минул час, другой. Внезапно снизу донёсся цокот женских каблуков. Боронок оборвал общение на полуслове. Дождался – то был вырвавшийся на волю стук его сердца.

Таксисту вдруг стало невтерпёж. Он поднялся. Намерение уехать немедля восвояси было начертано на его лице.

– Подожди меня, – попросил Боронок. – Последние пятнадцать минут, не больше. Парень посмотрел на часы, пожал плечами и, ни слова не говоря, пошёл вниз.

Боронок проводил его. И, стоя, встретил Катерину.

Квартира внутри поразила его. Голые стены. Пустота. Она пригласила его на кухню. Здесь остался маленький столик и табурет. Она положила розы в раковину, открыла кран.

– Что случилось? – спросил он. – Ты затеяла ремонт?

Она не ответила, стоя спиной к нему. Джинсы, свитер, собранные назад хвостиком волосы. Жена Торгаша. Бывшая.

Он подошёл к ней, развернул к себе.

– С выздоровлением, – тихо сказала она, пряча глаза. – Извини, что не навестила тебя. Была занята.

Не слушая, он стал целовать её, жадно, взахлёб, пытаясь найти знакомое родное начало и слиться с ним. Но холодом веяло навстречу. Жар пылал только в нём одном. Поражённый, он остановился и отступил.

– Что случилось? – глухим голосом спросил он.

– Не будет нам житья с тобой, Тит, – с надрывом произнесла Катерина. – Я ждала, пока ты поправишься. Хотелось попрощаться.

Она решилась взглянуть на него.

Он молчал.

– Я уезжаю, – сказала она. – За границу.

– Почему?

– Так надо. Это лучший выход для нас обоих.

– И для Гордея? – спросил он, свирепея.

– Нет. Он ни при чём. – Она потупилась. – Причина во мне.

Минуту Боронок не мог вымолвить ни слова, смотря на неё.

– Я не виноват, – буркнул он. – Он первый руку поднял.

– Ты не виноват, – откликнулась она. – Главное, как раньше было, уже не будет. Давай прощаться, Тит.

– Куда ты едешь?

– В Австрию. Уютный маленький городок. Рядом Альпы.

– На что ты будешь жить?

– Подруга у меня там. Замужем за очень богатым человеком. Хозяйка настоящего замка. Будем жить вместе.

Боронок насупился.

– Мужа похоронили?

– Да. Гордей забрал их из леса. Всех троих. Никакого отшельника не было. Я догадалась об этом сама, ещё до возвращения Гордея. Твоя работа.

– Я не мог открыть тебе всю правду сразу.

– Я знаю. Она и сейчас, спустя время, очень страшна. – Катерина невольно передёрнула плечами.

– Мы в силах пережить её вместе. Хочешь, я поеду с тобой? Буду простым садовником в твоём замке.

– Тит, всё кончено, – горько усмехнулась Катя. – Я бегу от себя, мне не нужны провожатые.

Она смотрела на него открыто, не таясь. Слёзы стояли в её глазах, но это были уже далёкие чужие глаза. Приступ отчаяния овладел Боронком. Тот самый безумный, разорвавший цепь в лесу. Он отступил. Катя невольным движением подалась вслед за ним.

– Мне пора, – прозвучал его голос откуда-то издалека. – Время пить пирамидон.

– Тит! – услышал он вдогонку.

Но поздно – огонь, бушующий внутри, был сильнее. Таксист, сидя в машине, убивал время курением. Обещанные пятнадцать минут истекли. Терпение уходило вместе с дымом последней сигареты.

Наконец, мучения кончились. Окурок полетел наземь.

Пассажир был явно не в себе. Казалось, он выбежал из леса, преследуемый по пятам неукротимым адским пожаром.

– Куда? – спросил таксист, кладя руки на руль.

– За деньгами.

Деньги находились на съёмной квартире. Тайник в диване был полон пачек новеньких банкнот.

Получив плату за свою работу, таксист обомлел. Такой щедрости он не ожидал. Прощаться расхотелось.

– Тебя подвезти? – спросил он.

– Нет, – ответил Боронок. – Спасибо.

Хлопнув рукой по машине, он пошёл по тротуару прочь.

– Куда ты? – окликнул, не удержавшись, таксист.

Боронок оглянулся. Стрельнул шальным взглядом.

– За невестами.

Тротуар безмолствовал. Боронок шёл по нему пружинистой походкой, женихом сорви-голова, открытым нараспашку всему миру.

Квартира была последней связующей нитью с прошлой жизнью. Промедление с разрывом грозило бедой. Чтобы не дать страсти лишних шансов, хоромы счастья были выставлены на продажу за половину своей цены.

Прошло десять дней после их встречи. Опустошённый морем чужих ласк Боронок вспомнил о своей женщине, собрался с духом, улучил момент и набрал заветный номер. Трубку взял незнакомый мужчина.

– Хозяйка уехала за границу, – сообщил он. – Теперь здесь офис риэлтерской фирмы. Сделаем ремонт – обращайтесь.

Теряя способность различать человеческую речь, Боронок отключил связь.

Любовь кончилась. Его ждало возвращение к Кащею.

Глава тридцать четвёртая

Обрадованная визитом нежданного гостя Илона отправила его умываться, сама поспешила на кухню. Убирая остатки скромного студенческого обеда, задумалась об угощении. Вариантов было негусто. Из всех припасов – пузатый пакет с мукой, яйца, да порошковое молоко.

Появился умытый Степан.

– Садись, – кивнула она ему.

Первый блин, как всегда, оказался комом. Решительно соскобленный со сковороды, он полетел в раковину. Следующий занял его место, растёкся белым пузырящимся пятном, пошипел и послушно приложился к жару другой стороной. Дело пошло.

Она стояла у плиты. Он говорил без умолку. Попутно без утайки внимательно разглядывал её. Лёгкое домашнее платьице, хвостик волос, тапочки на босу ногу. Вот и все знакомые приметы. А за ними чувства, глубокие и настоящие, от которых захватывает дух, идёт кругом голова. Когда он испытывал их последний раз? Замотанному стройкой и не вспомнить…

– Продолжай, чего затих? – окликнула вдруг она его.

Он молчал. Воображение целиком владело им. Память прошлого сходилась с настоящим, впечатления обновлялись, одна-единственная продолжала покорять собой – непоколебимым выбором навеки.

Молчание насторожило Илону. Она оглянулась. Застигнутый врасплох, он поспешил очнуться. Не желая показать и следа слабости, принял серьёзный вид и пригубил стакан с водой.

– Ух, эти последние дни – одно сплошное мучение. Жестянщик с крыши упал, слава Богу, удачно. Потом её саму ветром сдуло, разметало частями на сотни метров. На складе обманули, вместо полового шпунта подсунули простую обрезную доску, да ещё сырую. Тяжёл путь от проекта до ключа. Я раньше даже и не представлял – насколько.

– Зато теперь представляешь. Опыта в твоей копилке прибыло. Поздравляю. Когда будет новоселье?

– Скоро, через неделю-две. Дом стоит, свет горит.

– А что потом?

– Потом подсчитаем прибыль, откроем фирму, расчётный счёт в банке. Объявим о своём рождении. Пускай тогда удача ищет нас, а не мы её.

– На заводе твои успехи были скромнее, – заметила Илона. Облизнула палец. – Не жаль потерянного времени?

– Оно не потеряно. Наоборот. Завод закалил меня, дал очень многое, а главное, помог обрести веру.

– Веру?

– Да. Способность видеть свет во тьме. Когда пришлось начинать всё сначала, люди пошли за мной. И мы не обманулись. Теперь свет видят все. – Он полез в карман, вытащил две фотографии. – Вот они, наши маяки!

Илона подошла к нему, взглянула. Два дома. Один краше другого.

– Это твоих рук дело? – недоверчиво спросила она.

– Наших.

Она вернулась к плите.

– Слушай, я хочу увидеть их собственными глазами, прямо сейчас.

– Поехали.

– Правда?

– Да.

Хозяйским хлопотам пришёл конец. Конвейер по приготовлению блинов остановился. Новое важное дело не терпело промедления.

Хмурый ноябрьский день угасал. Сумрак сгущался. Рассеивая его ближним светом фар, «уазик» остановился.

Приезд начальства застал рабочих врасплох. Усталой вереницей, скованные общей неподвижностью, куря и вполголоса переговариваясь между собой, они сидели на длинных, брошенных на землю досках. Степан устремился к дому ближним путём, мимо них. Встречая его, генерала стройки, идущего быстро и уверенно, кивающего всем на ходу, чумазые, в истрёпанных спецовках люди оживали, подскакивали волной на своих местах, приветствуя и одновременно шепча один другому, горячо и восторженно, словно выражая единое на всех чувство:

– Грека, Грека…

Реальность похожая на сон. Пик торжества. Илоне чудилось поле сражения, разбитое наголову вражье войско, воины в упоении одержанной победы славящие своего командира. Идя за ним, его подругой, она не чувствовала под собою ног.

Вблизи трёхэтажный дом из красного кирпича походил на крепость. Казалось, утверждаясь на своём месте, стены бросали вызов самому времени. Войди, обрети приют и оставайся молодым. Гарантия вечная…

Она переступила порог. Экскурсия началась. Холл, кухня, каминный зал, отдельная прогулка в сверкающий бассейн и под конец – чердак. Здесь под большим прозрачным окном, открытым прямо в небо, восхищение Илоны достигло апогея. Она остановилась. Степан, подойдя сзади, обнял её.

– Почему они зовут тебя Грека? – спросила она.

– Тебе нравится?

– Это имя героя.

– Такова воля народа. Я не против.

Он коснулся губами её уха, зашептал:

– Давай останемся здесь вдвоём. Я отпущу всех. Устроим тайные именины.

Она развернулась.

– У меня другое предложение. Поехали ко мне. Мама на дежурстве. Ты получишь всё, что заслужил. Обещаю.

Они вышли из дома. Навстречу, торопясь, приближался встревоженный бородач.

– Знакомься, – кивнул на него Степан. – Начальник этой стройки.

– Андрис, – представился бородач, подходя. – Очень приятно.

– Взаимно, – ответила Илона и отвела глаза.

Бородачу было явно не до неё. Лицо его выражало крайнюю степень беспокойства.

– Стёпа, – заговорил он, едва сдерживая себя, – Иннокентич пропал. Я боюсь, шаланда по пути заглохла. Остановился и кукует где-то.

– Отчего ей вдруг глохнуть? – отозвался Степан. – Груз всего ничего, двадцать кубов ваты – пушинка.

– А я тебе говорю – ЧП у нас, – продолжал Мяатэ. – Дорога туда и обратно – максимум два часа. Пять часов – это перебор.

Степан задумался, мрачнея.

– Ещё не вечер, – сказал он. – Однако уже темнеет. Бери машину и дуй навстречу. Возможно и правда, какой-то форс-мажор.

Исполняя указание, бородач сорвался с места.

– Проблема? – тихо спросила Илона.

– Да, – ответил Степан, озабоченно глядя на неё. – Весьма некстати. Доберёшься до дома одна?

Илона пожала плечами.

– Конечно.

– Давай. Саша довезёт.

– А ты?

– Разберусь со всем и приеду.

– Жду. Береги себя.

Дома, подытоживая свои впечатления, Илона ощутила настоятельную потребность перемен. Свершилось. Белокурый ангел явил мужество, достойное её жертвы. Впервые со дня их знакомства она испытывала готовность без оглядки расстаться с венцом независимости, поступиться собой и довериться ему целиком, безраздельно – как влюблённая женщина своему единственному мужчине.

Цель близка. Плоды нынешней, а затем и новых мужских побед будут по праву принадлежать ей. Она разделит и сохранит их. Лишь бы победам не было конца. И судьба хранила их обоих…

Степан приехал незадолго до полуночи. В руке у него был цветок красной гвоздики.

– Это тебе, – сказал он, виновато улыбаясь. – Аленький цветочек. Один был в поле.

– Как он кстати, – сказала Илона, принимая подарок. – И к тому же аленький. Будем праздновать бессонницу вместе.

Нагнувшись, Степан принялся снимать обувь.

– Как дела? – спросила Илона.

– Нормально, – ответил он, скинув ботинок. – Шаланда, правда, сломалась, но главное – все живы. Вата уже на месте.

– Хорошо. – Она взмахнула гвоздикой. – Тогда встречаемся на кухне.

…Он ушёл рано утром. Чуть свет. Осторожно, стараясь не разбудить её, поднялся, оделся, приглушённо звякнул чем-то на кухне и закрыл за собой дверь.

Она лежала с открытыми глазами, вспоминая. Ночь как яркая вспышка. Они не предохранялись…

В середине декабря строительные, отделочные и прочие виды работ были завершены. Степан пригласил хозяев домов для вручения ключей.

Шура, истративший на стройку целое состояние, отказался от торжественной церемонии. Построенный дом не окупал причинённого ему огромного морального вреда. Владелец магазинов, заводов и птицефабрики, оставаясь скрягой до мозга костей, считал себя обманутым. Искренне радуясь подобному концу общения с ним, Степан доверил ключи благодушному весельчаку Лёве. Облазив с ним весь дом снизу доверху, обучив азам эксплуатации, остановился у камина. За окнами была зима, а здесь горело, даря тепло, ручное пламя. Казалось, и душа дома, живая, притаилась где-то рядом. Жаль было расставаться, самое время для знакомства.

– Иэ-ха! – крикнул Лёва, блаженно закатывая глаза.

Степан посмотрел на него. Хозяин. Теперь всё это его. И того, бесчувственного борова.

– Закрывай дверь на все засовы, Лёва, – сказал он на прощание. – А то огонь украдут. Это сокровище дороже всего дома.

В отличие от Шуры «пасечникам» нужды прятаться не было. Они примчались на приглашение немедленно, едва то успело дойти до них. Труды Степана заслужили самую высокую оценку. Желаемое превратилось в действительное. На радостях ему предложили отметить завершение стройки банкетом в «Пасеке». Степан начал было отнекиваться, но совладельцы казино проявили настойчивость, убеждая его откликнуться, отбросить ложную скромность и совместить приятное с полезным – презентовать свою строительную фирму, причём, бесплатно, за счёт заведения.

– Зачем вам это? – спросил он, искренне недоумевая.

– Бизнес, – ответили ему. – «Пасека» не только отдых, но и полезные знакомства. Профессионалы встречаются, срабатывает эффект причастности, растут ставки на кону.

Степану оставалось только развести руками. Перспектива была взаимовыгодная. Грех отказываться. Тем более, когда тебя признают профессионалом.

Удачное завершение строительства, по-настоящему первый грандиозный успех строители праздновали самостоятельно в своём узком кругу. За общим столом в скромном кафе собралось почти сорок человек. Воздав каждому по труду, под звон бокалов Степан поделился планами на будущее. С самодеятельностью было покончено. Отныне из шабашников они превращались в лицензированную организацию. Присутствующие потребовали подробностей. Он зачитал по памяти несколько выдержек из устава, открыл название. Не хватало гимна. И все хором принялись искать его, вспоминая известные народные русские песни.

Веселье царило за столом. Завтрашний день обещал востребованность, хорошую работу и приличные заработки. Судьба улыбалась строителям.

И снова, как в первый раз, казино поразило Степана. Бывший советский кинотеатр, отрада детства и юности, превращённый в логово новоявленной отдыхающей буржуазии. Кожаные диваны у входа, фикусы и пальмы в кадках, блеск и роскошь убранства – демонстрация полной и безоговорочной победы частной собственности над общественной.

Их четверых – самого Степана, Мяатэ, Генриха Персовича и Иннокентича, провели мимо игрального зала в холл, где перед двумя десятками столиков находилось некое подобие сцены. Заняв места за отведённым им столиком, гости огляделись. Самодовольные сытые физиономии преуспевающих господ заполоняли всё пространство вокруг. На сцене кружились, сменяя друг друга, поющие и танцующие артисты. Делать было нечего. Чтобы хоть чем-то походить на основную публику, четвёрка заказала еду и напитки. Сытость и лёгкий хмель рассеяли рябь в глазах, вступили в борьбу с чувством собственной неполноценности и придали некоторой раскованности.

Тем временем концерт на сцене сменил аукцион. В качестве лотов были предложены застеклённые портреты членов советского Политбюро. Последнего молодого призыва. Предложение породило спрос. Развернулась бойкая торговля.

Степан, Перец и Мяатэ с интересом следили за происходящим. Иннокентич, обособившись и радуясь бесплатной выпивке, сосредоточился на общении с зелёным змием. После распродажи портретов и окончания аукциона на сцене появились совладельцы. Оба разодетые щёголями.

– Дамы и господа! – начал один.

– Позвольте представить, – подхватил другой.

И оба в один голос продолжили:

– Строительная фирма «Константа». Впервые у нас, встречайте.

Публика отозвалась жидкими хлопками. Степана поманили на сцену. Подбодренный товарищами, он двинулся навстречу славе. На сцене, получив микрофон и уняв трепет, уставился взглядом в яркое далёко.

– Поздравляю всех присутствующих с наступающим 1994-ым годом, – сказал он. – Приглашаю воспользоваться нашими услугами по ремонту, отделке квартир, строительству. Мы используем самый передовой опыт, современные материалы и технологии, выполняем работу дёшево, качественно и в срок.

Выпалив всю речь без остановки, он вдруг почувствовал себя героем. Собственный голос придал такой уверенности в своих силах, что невольно захотелось даже сплясать.

Подавляя своё неожиданное желание, он улыбнулся и закончил:

– Спасибо за внимание.

Вслед ему со сцены зазвучал возбуждённый голос:

– Завтра отмечается эксклюзивное новоселье. Один из последних проектов «Константы». Приглашаются все желающие. Не забудьте получить адрес на выходе.

Публика загудела. Вернувшись на своё место, Степан почувствовал живой интерес. В кармане на всякий случай была припрятана пачка свежеотпечатанных визиток. Он вытащил их, подозвал официанта и велел разнести по столикам.

Отдуваясь, оглядел товарищей.

– Как речь?

Генрих Персович одобрительно кивнул головой.

– Впечатляюще, – сказал Мяатэ. – Никто из нас не сказал бы лучше.

Степан посмотрел на Переца.

– Генрих Персович, будущий сезон, кажется, обещает богатый урожай. Хватит нам тёплых дней?

– Покинем раньше зимние берлоги, – невозмутимо произнёс архитектор. – Удлиним благоприятный период.

– С Нового года у нас появится новичок, – сказал Степан. – Мой старый приятель. – Он толкнул Мяатэ локтем. – Наш, заводской.

– Как фамилия? – спросил бородач.

– Ким.

– Не знаю такого.

– Узнаешь. Представится такая возможность. Вот, думаю, что же ему поручить?

– Сделайте его своей правой рукой для начала, – посоветовал Генрих Персович. – Потом видно будет.

Степан не успел ответить. На сцену выскочили полуголые девицы, привлекли общее внимание и серией откровенных движений начали исполнять танец страсти и обольщения.

Несколько минут за столиком было тихо. Наконец, бородач встрепенулся и спросил:

– Как вам шоу, Генрих Персович?

– Если это тоже реклама нашей фирмы, я не против, – ответил Перец. – Привлекательное зрелище. Вновь чувствую себя молодым.

Степан и Мяатэ, улыбаясь, переглянулись.

Внезапно ожил Иннокентич. Он обнаружил козни Переца, пытающегося подменить выпивку салатом.

– Ты кто здесь? – шипя, возмутился он. – Нянька? Мало я от тебя на стройке натерпелся. Скройся с глаз моих.

Отодвинутый салат едва не полетел на пол.

– Мы сюда не пьянствовать пришли, – попытался объясниться Генрих Персович.

– Слушай, Перец, посмотри вокруг. Ты один такой тверёзый. Как ты отсюда уходить будешь? Тебя же не выпустят – примут за шпиона. – Иннокентич икнул и потянулся к бутылке.

Брезгливо поморщившись, Генрих Персович отвернулся.

К столику подошёл один из совладельцев в компании двух упитанных нуворишей. Самый упитанный оказался директором продуктовой оптовой базы.

– Приятно познакомиться, – обратился он к Степану почти женским контральто. – Хочу посоветоваться с вами. У меня квартира на последнем этаже. Обуревает желание увеличить жилую площадь за счёт мансарды. Это возможно?

Иннокентич захихикал. Генрих Персович с силой наступил ему на ногу. Ойкнув, тот согнулся и полез под столик.

Отвлекая внимание на себя, Степан любезно улыбнулся.

– Какой этаж? – полюбопытствовал он.

– Пятый.

– Крыша плоская?

– Да.

– Тогда особых проблем не вижу.

– Обсудите это завтра на новоселье, – предложил совладелец.

И, взяв нуворишей под руки, двинулся дальше.

Степан стёр любезность с лица.

– Андрис, прорабу пора домой, – вынес вердикт он.