Текст книги "Constanta"

Глава тридцать седьмая

Дверь в квартиру была открыта нараспашку. Всё было перевёрнуто вверх дном. Стоя посреди страшного беспорядка, Боронок пытался разобраться.

Разбросанное постельное бельё, разбитая утварь, взломанный паркет – все следы указывали на то, что здесь искали сокровища. Так оно и есть. Работа родной крыши. Видимо похороны Гордея снесли ей крышу.

Слегка успокоившись, он задумался о будущем. Надо прибраться, переночевать и завтра спозаранку дать дёру. Осквернённое жилище было уже небезопасным.

Боронок нагнулся и поднял лежащую на ковре магнитолу. Впопыхах её бросили на пол, словно какую-то безделицу, а ведь это вещь, она требует к себе заведомо бережного и осторожного отношения. Он вставил кассету, нажал клавишу. К его радости из динамиков зазвучала музыка.

Эх, неразумные братья, не замечаете прекрасного рядом, гонитесь за призрачным счастьем, теряя по пути всё человеческое. Суета сует. Урвать, насладиться, успеть. Однако так недолго и заплутать, потеряться, навсегда разминувшись с настоящими сокровищами.

Улыбка заиграла на лице Боронка. Подпевая музыке, он занялся уборкой.

Утро принесло новое потрясение. Он проснулся, охваченный странным беспокойством. Позабытый интернат, словно живой, звал его. Это уж совсем было в диковинку. Ничего подобного раньше не случалось. Хотя интернат и был его неотъемлемой частью, они расстались без малого полтора десятка лет тому назад, живя с тех пор каждый своей жизнью.

Может быть, случилась страшная беда – пожар или землетрясение, приют детства, сгорев или разрушившись, превратился в руины?

Умываясь, бреясь, завтракая, Боронок терялся в догадках. Наконец, садясь за руль машины, решил последовать навстречу зову и узнать в чём дело.

Вопреки всем дурным предчувствиям интернат был цел и невредим.

Годы пощадили его, он выглядел совершенно таким же, как и прежде. Однако при этом в глаза бросалась какая-то печальная пустота, здание казалось обезлюдевшим и осиротевшим.

Парадный вход оказался заперт. Боронок обогнул здание и устремился к чёрному. Дверь подалась. Он очутился в спортзале. Ступив на его дощатый пол, встретился лицом к лицу с ремонтом. Груды отделочных материалов, подсобные приспособления, запах свежей краски. Кажется, интернат переживал второе рождение. Причина безлюдья прояснялась. Лавируя среди многочисленных препятствий, Боронок отправился на поиски живых душ. Возможно, их устами интернат поведает, зачем звал. Далеко идти не пришлось. Едва выйдя из спортзала, он столкнулся с оживлённо гомонящей троицей. Двое были чужими, третий – щуплый и седой – до щемящего комка в горле свой, родной.

Бесцеремонно, не обращая внимания на чужаков, Боронок схватил языка за грудки, встряхнул и прижал к себе.

– Здорово, завхоз!

Данат Шарипович Салимзянов, прерванный на полуслове, с ведром в руке, послушно припал к могучей груди незнакомца. Силясь устоять на ногах, замер.

Вволю потискав молчуна и поняв, что тому не до взаимности, Боронок разжал руки.

– Ты, что, Данат? – спросил он, отпуская его. – Никак забыл меня?

Уставившись прямо перед собой, завхоз растерянно захлопал глазами. Когда-то и этот гигант был мальчишкой. Трудно поверить, но… Ахнув, он выронил ведро из руки. Перед ним стоял его давний любимец.

– Тит! – воскликнул он.

– Я! – откликнулся Боронок.

Улыбка озарила лицо завхоза.

– А я думал, всё – хана мне, – сказал он. – Слава Богу, минула костлявая стороной, поживу ещё на этом свете.

– Поживёшь, – подтвердил Боронок, обнимая его снова. – Зла не припоминаю за тобой.

– Ты в гости к нам? – спросил завхоз, приходя в себя.

– Да. Соскучился.

– Это хорошо. Вот только неудачное время ты выбрал. Раньше бы появился… Было же пятилетие вашего выпуска, десять лет отмечали, полно народу было, все тебя вспоминали – и ребята, и учителя. Где был-то?

– Где был, там меня уже нет. Дела.

– Дела, – укоризненно покачал головой Данат Шарипович. – Все вы так говорите. Ладно, что хоть поздно, но спохватился. Чувствуешь свою вину?

– Чувствую.

– Ну, а раз чувствуешь, значит, не откажешь подсобить.

– Само собой. Что надо?

Помощь подоспела к месту и времени. Гость скинул куртку, распоясался и от всей души внёс свой вклад в преображение отчего дома. Завхоз не мог не нарадоваться – за пару часов была выполнена дневная норма целой бригады. Объявив конец работе, он отпустил товарищей домой и пригласил Боронка уединиться в своём служебном помещении – пообщаться по-родственному, за чашкой горячего чая.

Общение затянулось. Казалось, череде общих воспоминаний не будет конца. Внезапно Данат Шарпович притих, расстался с благодушием и насупился.

– Я, Тит, последнюю неделю здесь работаю, – открылся он. – Выпроваживают старика на пенсию. Вот такие, брат, дела.

– Как же ты собираешься дальше жить – без работы?

– А что? Я одинокий. Собрал чемодан и фьють на все четыре стороны.

Спасибо племяннице – место подыскала. Не пропаду, буду свой век в санатории доживать, на берегу залива, при полном пансионе.

– Что за санаторий?

– Хороший. От одного названия оживаешь. – Данат Шарипович поднял глаза кверху. – «Светлый Ключ».

– А где это?

– Под Зеленогорском. Там новых русских от закидонов спасают. Вновь делают людьми. Большое хозяйство у них. Меня берут главным инженером.

Боронок навострил уши.

– Курорт? – спросил он.

– Да, – ответил Данат Шарипович. – Тишь, благодать, райские места.

– Тишь, благодать, – повторил Боронок, принимая серьёзный вид. – А знаешь, Шарипыч, какое ярмо на тебя хотят повесить? Коммунальщина – ведь это такая ответственность! Кошмар. Свет, тепло, вода – и днём, и ночью. Тут уж не до природы. Запросто можно хроником стать, заработать неизлечимое заболевание. Это я тебе как бывалый коммунальщик говорю.

– Вот тебе раз, – растерялся завхоз. – Что же делать?

– Нельзя тебе туда одному, – заявил Боронок. – Компания нужна. Свой специалист, человек, которому можно доверять, профессионал, с опытом.

– Где же взять такого?

– Приглядись ко мне. Я могу быть за него.

– Ты? А как же твои дела, работа?

– Сейчас я не у дел – безработный. Мне всё равно, чем заняться. Надоел город, шумно здесь, хочется в тихое место. Бери меня с собой. Кто хозяин санатория?

– Главный врач.

– Сведёшь меня с ним. Потолкуем. Ты, кстати, обмолвился про новых русских. Так я за дополнительную плату готов взяться и за них. У меня прирождённые способности экстрасенса. Обойдусь дешевле, чем все сиделки и лекарства вместе взятые.

– Будет польза от тебя, – сказал Данат Шарипович, улыбаясь.

– Договорились?

– С радостью, Тит. Поддержишь меня, старика. А главврач – муж моей племянницы. Никуда он не денется – послушает нас.

Наступила ночь. Закрыв дверь за завхозом и оставшись один, Боронок двинулся в путь. Первый этаж, второй… Интернат бодрствовал, сон прятался, пустыми коридорами брело эхо шагов вернувшейся на круги своя памяти…

Большая часть пути до санатория пролегала по Приморскому шоссе. Полчаса комфортной ровной езды и «Мерседес», повинуясь указателю, свернул на гравийную дорогу, вглубь соснового бора. Вскоре бор расступился, впереди показались корпуса санатория. Миновав ворота с плечистым охранником на страже, машина въехала на территорию курортного учреждения. Они остановились рядом с двумя реанимобилями. Осматриваясь, вылезли наружу.

Впереди, метрах в пятиста, синел залив, рядом радовали глаз мохнатые голубые ели, чуть поодаль красовались нарядные цветники, и на этом прекрасном фоне, сдобренным ароматом свежего чистого воздуха, сознание вдруг отключалось, уступая место ликующей радости бытия.

Неясный шум послышался сзади. Они обернулись. По дорожке мимо двое санитаров вели под руки какого-то кривляку. Бедолага сопротивлялся, был явно не в себе, казалось, ему довелось испытать нечто несусветное – проснуться в чужом теле.

– Один из наших подопечных, – сказал Боронок, глядя с сочувствием вслед шествию.

– Скрутило парня, – молвил Данат Шарипович. – Не приведи Господь испытать такое.

Боронок махнул рукой.

– По мне лучше сразу в гроб, чем так мучаться. Игра не стоит свеч. Я выбираю жизнь в полном цвете и соку. Пошли, Шарипыч, представляться.

Верхний этаж главного корпуса. Данат Шарипович отправился на поиски работодателя, Боронок начал знакомиться с окружающей обстановкой. Взад-вперёд мимо сновал персонал, большей частью холодный и равнодушный.

Внимательно присматриваясь, Боронок замечал признаки хронической профессиональной депрессии. Замороженная санаторная братия нуждалась в помощи, вне всяких сомнений ей срочно требовалась горячая коммунальная реформа. Увидев висящий на стене большой рекламный плакат, он подошёл к нему. Услуги санатория. За ваши деньги всё, что угодно. Диагностика, лечение, отдых. Не хватало пары крыльев впридачу и в этом Боронок усмотрел досадное упущение.

– Молодой человек! – окликнули его.

Он обернулся. Привлекательная женщина средних лет пытливо разглядывала его.

– Вам помочь? – спросила она.

– Да, – оживился Боронок.

– Что вас конкретно интересует?

– Почём ночь без кошмаров?

– Такой услуги мы не оказываем, – холодным тоном произнесла в ответ дама. – Вы, наверное, перепутали адрес. Здесь клиника, а не бордель.

Боронок склонил голову.

– Мы восстанавливаем здоровье, – смягчилась дама. – Лечим, спасаем. Всё остальное, включая утехи, находится в другом месте.

Боронок поднял голову.

– Обсудим это вдвоём на закате, – предложил он. – Возможно, всё дело в несогретой постели – вам, как и мне, приходится засыпать одной.

Глаза дамы засверкали.

– Хам, – жёстко отреагировала она. – Жалею, что заговорила с вами. Пусть ваши кошмары вечно преследуют вас.

Уставившись вслед оскорблённой женской чести, он тщётно пытался понять, чем спровоцировал подобный исход, пока не увидел Даната Шариповича в сопровождении грузного очкастого мужчины. Сомнений не было – то был главный врач. Ядовитая дама мигом перестала интересовать его. Приняв соответствующий моменту вид, он устремился навстречу.

– Хозяйство сильно запущено, – заявил он, сближаясь. – Боюсь, мои первые выводы вас огорчат.

– Простите, вы кто? – спросил ошарашенный очкарик, останавливаясь.

– Это мой помощник, – вмешался Данат Шарипович. – Я вам говорил про него.

– Да-да, – отозвался главврач, проявляя интерес. – Наслышан. Но я представлял вас немного другим. Вы как-то больше смахиваете…

– Я тот, кто вам нужен, – перебил его Боронок. – Решаю проблемы на ходу. Большая школа жизни, знаете ли.

– Понятно. А что вы имели в виду, говоря о запущении?

– Ели во дворе.

– И что?

– Верхушки жёлтые. Деревья точит болезнь. А ведь это первое, что бросается в глаза – лицо санатория.

– Пройдёмте, – схватил Боронка за рукав главврач. – Поговорим в моём кабинете.

После часа обстоятельного разговора и признания многочисленных талантов собеседника главврач Ростислав Фёдорович Семашко пришёл к выводу, что лучшего главного инженера санатория ему не найти. Боронок был того же мнения. Тут же на свет появился письменный приказ. В распоряжение нового ответственного лица переходили котельная, прачечная, гараж, коммуникации и весь обслуживающий персонал. Данат Шарипович был жалован почётной должностью садовника. Обоим было обещано служебное жильё в одном из корпусов санатория – хозяйство требовало постоянного внимания и контроля.

Выходя из кабинета главврача и задыхаясь от избытка чувств, Данат Шарипович не мог нарадоваться такому повороту событий.

– Спасибо, тебе, Тит. Спасибо. Уважил, спас старика. Век не забуду.

Вечером того же дня новый главный инженер был представлен коллективу. Стол ломился от яств. Врачи, медсёстры, обслуга, угощаясь дарами виновника торжества и знакомясь, вспоминали свои лучшие времена.

Под конец застолья Семашко подвёл к Боронку знакомую ядовитую даму.

– Мой заместитель, – представил он её. – Лариса Алексеевна Будько.

– Очень приятно, – поклонился Боронок.

Дама сказала что-то неопределённое в ответ. Она была скована и непохожа на себя. Присоединиться к общей радости мешали глаза главного инженера. Холодные, они обещали нелюбовь.

Голова Боронка коснулась подушки под утро. Несмотря на принятые обязательства и тяжёлый груз ответственности, жизнь била в нём ключом.

Санаторий. Укромное и тихое место. Ни одной крыше на свете теперь было не добраться до него.

«Мерседес» произвёл впечатление разорвавшейся бомбы. Опытный мастер дядя Вася и его помощник Коля, ответственные за санаторный автотранспорт, встретились с живой легендой. Нечего и говорить, что отныне заморской машине было гарантировано самое привилегированное обслуживание, она получила прописку не только в гараже, но и в сердцах обоих механиков.

Удостоверившись в надёжной опеке над личным имуществом, Боронок принял под своё начало санаторий.

Первыми по списку были голубые ели. Не прошло и недели, как благодаря усилиям привезённого из города специалиста они ожили, пришли в себя и сменили удручающую желтизну на естественный здоровый цвет. Тем временем Боронок сосредотачивал в своих руках бразды управления теплом, светом и водой. Работа вдохновляла, вкупе с благотворным климатом она была самым эффективным лекарством для его одинокой израненной души. К сожалению, Данат Шарипович не смог угнаться за ним. Начало жизни в новой среде обитания стоило ему скачка давления. Пришлось укладываться в койку и восстанавливать здоровье строгим постельным режимом.

Однажды погожим днём, желая подбодрить старика и скрасить ему вынужденный досуг, Боронок отправился в город – за цветным телевизором.

Путь близ Солнечного преградила колонна гружённых песком самосвалов. Она была исполнена чувства собственного достоинства и превосходства. Силы были неравны. «Мерседес» был вынужден прижаться к обочине и уступить дорогу. Ситуация напоминала военное время. Начальник колонны – бородач на красном «Опеле», верховодил всем и вся, упиваясь властью хозяина дороги.

Спустя несколько часов, возвращаясь обратно, уже на свободном шоссе судьба вновь свела их вместе – «Опель» и «Мерседес». Машина выскочки, потеряв ход, двигалась навстречу усилиями нескольких людей, сам бородатый шёл впереди, управляя движением при помощи руля.

Теперь всё превосходство было на стороне Боронка. Памятуя о пережитом унижении, он поспешил воспользоваться моментом. Разгоняясь, «Мерседес» устремился в лоб «Опелю». Не дожидаясь тарана, бородач и помощники бросились врассыпную.

Машины разминулись в опасной близости. Показав, кто есть кто, Боронок рванул вперёд. Победа! Ликуй, братва! Однако наслаждение было недолгим – всего на сотню метров пути. Внезапно к горлу подкатила нестерпимая тошнота. Одержал верх бандитский атавизм. Горький пережиток прошлого.

Он резко дал по тормозам, остановился и задним ходом поехал обратно – возвращать победу.

– Какая проблема, мужики? – спросил он, подходя к замершей возле «Опеля» испуганной троице. – У меня, например, тормоза шалят. Ничего с этим поделать не могу. Маюсь с самого детства.

– Со всяким может случиться, – осторожно заметил бородач.

Приблизившись, Боронок кивнул. Огляделся. И вдруг замер, поражённый. Один из троицы показался до боли знакомым. Раскосые глаза, хитрые-прехитрые, одни такие на белом свете.

– Ким! – выпалил Боронок, не веря своим глазам.

Лицо Кима расплылось в улыбке. Он хотел было подать голос, но в то же мгновение мощные объятия лишили его дара речи.

– Вы знакомы? – недоверчиво спросил бородатый.

– Расслабься, – выдавил Ким. – Свои.

Убедившись в благополучном исходе встречи, Мяатэ вспомнил про свою беду и, принимая соответствующий скорбный вид, горько вздыхая и сокрушаясь, обратил всё внимание на остановившуюся машину.

Спустя несколько минут удовлетворённый выражением чувств, Боронок выпустил Кима из рук. Озадаченно уставился на бородача. Капля дёгтя в бочке мёда портила всё.

– Как звать тебя? – прервал он его горевание.

– Андрис, – машинально ответил бородач.

– Цепляй трос, Андрис. Отбуксирую тебя в Самоделкино.

– Где это?

– Здесь недалеко. Нам по пути.

Отбуксированный в гараж санатория «Опель» был доверен механикам. Первичный осмотр выявил причину потери хода. Требовалась замена нескольких деталей. Отправив за ними в путь Колю на реанимобиле, Боронок предложил гостям отобедать.

За тёплым и дружеским общением в столовой Ким и бородач, перебивая друг друга, открыли общую тайну. Боронок, внимая, таил дыхание. Коттеджный посёлок. Солнечное. Проект Степана Грекова, оживший во всём своём блеске и великолепии.

– Наверно, это судьба нас свела, – сказал Боронок, выслушав все подробности. – Спасибо встрече, если бы не она, когда мы ещё узнали, что соседи.

Ремонт был закончен. Стоя возле ожившей машины, главный инженер провожал гостей. Пожимая руку всем по очереди, обратил внимание на смущение Мяатэ. Как оказалось, виной тому была скорая человеческая помощь. Бородач мучился состоянием должника.

Боронок улыбнулся.

– Не парься. Мы в расчёте. Придёт время – вы мне поможете.

– Нет, – помотал головой Мяатэ. – Так не пойдёт. Я приучен платить за добро вовремя.

Не успел Боронок моргнуть глазом, как в подтверждение этих слов в руках бородача оказался великолепный образчик настоящего холодного оружия.

– Это финский нож, – сказал Мяатэ. – Особая сталь, закалка и руки мастера. Мне кажется, вы рождены друг для друга. Бери. Рази им всё неживое. Желаю, чтобы он служил тебе верой и правдой – только во благо.

Расстроганный подарком Боронок принял его, раскрыл руки и молча обнял бородача. Почти так же крепко и тепло, как и несколько часов тому назад на шоссе Кима.

Санаторий изобиловал женщинами. Многоликими сёстрами милосердия. Связанными клятвой Гиппократа, семейными узами и свободными. Соблазн затеряться среди них был велик. Однако должность была на кону. Обязывая держать себя в руках, она вынуждала Боронка подавлять мужское начало. Энергичный холостяк в расцвете лет маячил у всех на виду, любезничал, обольщал и оставался инженером. Игра. И ещё какая! Спасением были выходные. Кидая хозяйство на Даната Шариповича, Боронок садился в «Мерседес», жал на газ и устремлялся в ближайший оазис – Зеленогорск. Здесь он срывал опостылевшую маску, становился собой и, обретая свободу, от всей души упивался ею. Жизнь возвращалась. Суточной зарядки хватало на целую неделю.

Однажды поздним июньским вечером, возращаясь с праздника жизни, он вспомнил про стройку. Желание немедленно повидаться с друзьями овладело им. «Мерседес» разминулся со строгим дорожным указателем, оставил заповедник притворства позади и помчался по шоссе в сторону Солнечного.

Когда он разыскал стройку, близилась полночь. Среди прозрачного ночного сумрака глазам предстала большая огороженная сеткой территория, очертания застывшей строительной техники, жилые бытовки. Близ ворот возвышался силуэт большого дощатого двухэтажного дома с трубой.

Он осветил ворота дальним светом и, остановившись, начал сигналить сериями гудков, короткими и длинными, поминая всуе на все лады легендарную азбуку Морзе.

Территория ожила. Послышался гул разбуженных голосов, вспыхнули и заметались по сторонам лучи электрических фонариков. Спустя несколько минут ворота распахнулись. Наружу высыпала ватага во главе с бойким дедом в тельняшке.

Покончив с сигналами, Боронок вылез из машины.

Ватага, остановившись, насторожённо уставилась на него.

– Греков, – крикнул он, – отзовись!

– Нет таких, – эхом ответил дед, закрываясь рукой от света автомобильных фар.

– Не может быть. Небесная канцелярия адрес дала.

– Ошиблась, значит.

Боронок хмыкнул.

– Тогда воды дайте напиться. Пережить обман надо.

– Залив рядом. Езжай туда – там воды вдоволь.

Разговор зашёл в тупик. Преграда казалась неодолима.

– Ладно, – махнул рукой Боронок. – Шут с вами. Раз твоя моя не понимает, передавай, дед, привет Стёпке. Скажи, Боронок заезжал.

И полез обратно в машину, демонстрируя намерение уехать. Подобный манёвр озадачил деда. Казалось, он ожидал чего-то иного.

– Погодь, – крикнул он. – Ты знакомый его что-ли?

Боронок остановился.

– Ну?

– Стой тогда. Сейчас позвоню, узнаю про тебя.

Дед развернулся и исчез. Ватага отступила вслед за ним.

Около машины неожиданно объявился смуглый южанин.

– Там у ворот яма, – предупредил он. – Будьте осторожны.

– Спасибо, – ответил Боронок. – Чья это стройка, джигит? Кто здесь за главного?

– Грека.

– Ясно.

«Мерседес» тронулся с места.

– Езжай тихо, – напомнил южанин.

– Учи учёного, – отозвался Боронок.

Стоя подобно рассекающему светом тьму маяку в ночи, Серафим Греков внимательно рассматривал гостя.

– Прости, дед, – оправдывался Боронок. – Некогда было предупреждать. Случился такой момент – душа вдруг в путь позвала.

– Причина уважительная, – заметил старый моряк.

– Зато пароль всегда при мне, – продолжал Боронок. – Не подвёл ведь, а?

– Не подвёл, – согласился дед. – Здесь место особое. Миллионы крутятся. Без пароля никак не обойтись.

– Признал, стало быть, Стёпка меня по телефону? – спросил Боронок, озорно блестя глазами.

– Признал, – ответил дед. – Дружба – дело святое. В одном только мы с ним не сходимся. Он сказал, большой ты, а я гляжу и вижу – по представлению твоему с гудками, да фарами – ты оголец ещё, малой, юноша в начале жизненного пути.

Боронок захлопал глазами, не зная, что и сказать в ответ.

– Взрослеть тебе, парень, надо, – продолжал дед, вдохновлённый его растерянностью. – Любой силе хотя бы дробина ума полагается. Возьми того же слона…

Внезапно посторонний угрожающий рык прервал слова деда.

Прямо перед собой Боронок увидел оскалившуюся дворнягу.

– Дед, – вытянулся он по струнке. – Ну, невиноватый я. Скажи это псу.

– Цыц, Рой! – прикрикнул на собаку дед. И махнул рукой Боронку. – Айда за мной.

Ночь была на излёте. Вдвоём они сидели на втором этаже дощатого дома, не замечая времени за оживлённым бесконечным разговором. Удивительные метаморфозы происходили с обоими. В одночасье они стали друг другу родными. Как будто встретились и соединились после вынужденной продолжительной разлуки части одной и той же некогда единой и целой жизни.

Таял дежурный запас спиртного. Подходила к концу закуска. Спасая положение, дед выставил на стол последний резерв – большую банку тушёнки. Однако куда-то запропастилась открывашка. Исчезла и всё. Желанная начинка, дразня и прячась за неприступной жестью, мотала душу. Отчаявшись отыскать управу на неё, Боронок выскочил из-за стола, метнулся в проём двери и пропал. Спустя несколько минут вернулся – с холодным оружием в руке. Сверкнуло обнажённое лезвие, удар сотряс банку, пронзённая жесть затрепетала, стоная и хрипя под натиском безжалостной стали. Вскрыв банку и добравшись до начинки, Боронок положил нож на стол. Дед осторожно взял его, поднёс к глазам и замер, ища следы поединка лезвия и жести. Отметин не было. Стальной блеск затмевал всё.

– Хороший тесак, – одобрительно заметил он. – Жало как новое – без единого изъяна.

– Подарок, – откликнулся Боронок. – Из рук доброго человека. Мы теперь с ним вместе единое целое – навсегда. Пусть только кто позарится на мой «Мерс». – Он взглянул на деда и весело оскалился:

– Зарежу!

Дед молча отложил нож в сторону. Тень пробежала по его лицу. Не до веселья. Казалось, последние слова разбередили рану – какая-то старая глубоко потаённая боль ожила в душе.

– Ты что, дед? – спросил Боронок, удивляясь такой внезапной перемене. – Взбодрись. Мы живы. Война ещё не кончилась.

– Не кончилась, – внезапно согласился дед.

И, беря слово, решительно смахнул крошки со стола.

– История есть одна на эту тему. Хочешь услышать?

– Хочу.

– Слушай. Я однажды в рукопашной с немцем сошёлся матёрым. Старше он меня был, опытнее, зверь. Судьба рассудила нас. Я оказался ловчее. Когда штыком попал, осерчал, себя уже не помнил – до всей его Германии дорвался… Ему бы концы отдать, как и положено, без шума, ан нет – схватил меня за грудки, окаменел вражина и давай шептать: Гретхен, Гретхен…

Лицо деда покрылось испариной.

– Смерть лютует, вокруг сеча, пули свистят, а передо мной – звоном колокола по ушам – живая душа, исходя, открылась. Штык в одну сторону, я – в другую. Очнулся через сутки в медсанбате. Без памяти, речи и слуха – каким мать родила.

– И что ты думаешь это было такое? – тихо спросил Боронок.

– Любовь. Её ведь это последние слова были. Жила она в том матёром.

Наступила тишина. Глубокая и безмолвная. Ни шороха. Лишь из-за окна доносился отдалённый щебет просыпающихся птиц.

– В том бою великая правда мне открылась, – ожил голос деда вновь. – Бессмертна любовь. Сладить с ней – всё равно, что достать до небес. И осенённый этой правдой, словно яркою звездой, пошёл я воевать дальше, прошёл сквозь всю войну, дошёл до Берлина и вернулся. Цел и невредим, без царапины. Живой.

– Дай руку, дед! – воскликнул Боронок, приложив ладонь к сердцу. – Прикоснусь! Может, та любовь в тебе ещё осталась и меня когда спасёт.

Дед поднял руку. Выражая готовность отклика, опёрся локтем о стол.

– Держи, малой.

Боронок обхватил десницу двойным захватом. Прижался лицом.

– Бери, – сказал дед, улыбаясь отчаянному искреннему порыву. – Заряжайся, пока есть чем.

Посерьёзнев, продолжил:

– Верить надо в любовь и любить. Вопреки всем смертям. Такова она, земная стезя наша…

Утро застало врасплох – диким криком:

– Подъём!

Приняв вертикальное положение, оба ошарашенно уставились друг на друга.

Первым пришёл в себя Боронок. Повернув голову, он увидел множество людей. И среди них в первых рядах её – неземную красавицу.

– Катя! – едва не вскричал он в порыве вспыхнувших чувств, но тут же осёкся. Откуда ей здесь взяться?

Словно подтверждая это, прекрасное видение рассеялось, на смену ему немедленно явилось чудовище, расплывчатое, изменчивое, норовящее прикинуться кем-то знакомым. Наконец, ему это удалось. Перед глазами предстал белокурый улыбающийся красавец. Сон исчез. Боронок проснулся.

– Дед! – крикнул он. – Живой пароль объявился!

– Он самый! – откликнулся дед.

Боронок вскочил, опрокидывая стул, что был под ним, и бросился навстречу другу. Обнимаясь, уловил женское внимание. Стоящая рядом красавица улыбалась ему. Когда-то он знал её. Илона.

– Рас-цве-ла, – беззвучно одними губами прошептал он, выкатывая глаза и для большей убедительности поднимая вверх большой палец.

Услышав его, она склонила голову в знак благодарности.

Скользнув взглядом по сторонам, он признал Кима, финна Андриса. Перемигнулся с ними.

Объятия разомкнулись. Степан двинулся к деду, косясь на остатки ночной трапезы.

– Стёпа, – поднялся дед из-за стола, – гостя принял, проверил, сдаю тебе на руки.

– Не до сна было? – спросил Степан, кивая на стол.

– Не до сна, – ответил дед, улыбаясь. – Тяжёлая проверка выдалась.

– Ладно. – Степан обернулся к Боронку. – Ну, а теперь, проверенный товарищ Тит, пойдём на свежий воздух. Там последней исповедью решим – казнить тебя или миловать.

– Пошли, – кивнул Боронок, соглашаясь.

Вдвоём они вышли из дома, прошли через открытые ворота и устремились к заливу. Добравшись до берега и выбрав место поудобней, уселись на песок – лицом навстречу далёкому безбрежному горизонту.

Тишина. Еле слышен был плеск волн. Время и место встречи старых друзей, разговора по душам, подведения итогов прошедшей пятилетки.

– Я всегда знал, что ты среди нас – Грека, – начал Боронок. – Сегодня вижу реальное тому подтверждение. Тяжело быть одним из первых?

– Тяжело. Я, Тит, до сего дня ползком добирался. Позади путь бурлака.

– Таковы законы бизнеса, – сказал Боронок. – Всё по порядку – сначала ты его тащишь, потом он тебя.

– Да, – согласился Степан. – А самое главное, нашёл я себя. Стройка – моё призвание.

– Рад за тебя, – с чувством произнёс Боронок.

– А как у тебя всё сложилось? – спросил Степан.

Боронок помрачнел.

– Хвастаться нечем, – сказал он, уткнувшись в песок. – Мой бизнес, Стёпа, плохо кончился.

– Что случилось?

– Засосало в воронку, на самое дно. Пришлось веру бандитскую принять. И жить с ней. Целых пять лет.

– Не понял.

– Бандит я, – выпалил Боронок, подняв голову.

– Бандит? – растерянно переспросил Степан. – Как это? Не верю.

Горькая усмешка исказила лицо Боронка.

– Поверь. Бандит. Боец по прозвищу Боря.

Степан озадаченно уставился на Боронка. Откровенность и искренность того не вызывали сомнений.

– Ну и дела, – вымолвил Степан. – Как же это тебя угораздило?

– Сошлись обстоятельства. Выхода не было.

– И как ты выкарабкался?

– Улучил момент – пережил главаря. Сейчас начинаю жить заново. Слышал про санаторий «Светлый ключ»? Меня туда взяли главным инженером.

– Понятно. Слушай, а откуда это прозвище – Боря?

– Друзья-однополчане прозвали.

– И было за что?

– Было.

– Значит, грех на тебе. Как же ты…

– А я грешил не один. Нас было много. Мой грех был частью общего греха.

– Ночами спишь?

– Сплю. Вера бандитская тем и хороша, что без памяти.

Степан смотрел на Боронка. И сквозь дымку прошедших лет видел в нём того, прежнего. Хулиган? Да. Бандит? Нет. Не по доброй воле он выбрал такую судьбу. Видно и в самом деле выбора не было.

– Знаешь, Тит, а мне всё равно. Будь ты хоть трижды Боря, Боронка в тебе больше. Для меня ты он – тот самый. И таким останешься. У нас с тобой одно прошлое.

– Такие слова дорогого стоят, – тихо сказал Боронок.

– Я готов подписаться под ними чем угодно, хоть кровью. Цепляйся за нас: меня, ребят, деда. Выплывай на поверхность. Будем строить одно будущее. Мы – твоя семья.

Комок застрял в горле Боронка. Огромным усилием воли он постарался справиться с собой. Глаза его загорелись.

– Спасибо, Стёпа. Ты прав – как и прежде, ничто человеческое мне не чуждо. Приглашаю тебя в санаторий. В любое время. Заберёмся в подвал, забаррикадируемся и отметим встречу. Вспомним наши лучшие времена.

– Договорились. Как только появится окно, жди – приеду.

Сомнения одолевали Степана. Не вязался облик Боронка с профессией инженера. Что, если тут таился обман? Помимо радости обретения друга желание докопаться до правды движило им на пути в санаторий. Илона сидела в машине рядом. Спокойная и безмятежная. Далёкая от всех мужских тайн и переживаний.

Предупреждённый ранее звонком Боронок встречал их у ворот. Вид его был торжественным. Волосы зачёсаны назад, торс упрятан в ослепительно белую безрукавку, руки упёрты в бока. По первому впечатлению – и впрямь инженер, отлучившийся от текущих дел буквально на минуту.

– Вы женаты? – деловито осведомился он, пожимая руку Степану.

– Нет.

Боронок улыбнулся Илоне.

– Добро пожаловать. Санаторий гарантирует сохранение полного инкогнито.

Кивая головой, Илона улыбнулась в ответ.

После краткой экскурсии по территории, знакомства с мохнатыми голубыми елями, наслаждения чудесной панорамой залива все трое уединились в резиденции Боронка – небольшом помещении с табличкой на двери «Главный инженер».