Текст книги "Constanta"

Глава сорок третья

Уральск. Бывший казачий форпост Российской Империи. Ныне территория суверенного Казахстана. Жара, потрескавшаяся от засухи земля, песок, скрипящий на зубах. И сотворённое гостеприимной роднёй Иннокентича море радушия. Несколько дней Степан утопал в нём, расплачиваясь диковинной для этих мест питерской харизмой. Наконец, опустошённый, сгрёб в охапку прораба и бежал, чтобы, как и положено отпускнику, забыться и насладиться волей. Палатка, рыбалка и дикая природа берега Урала должны были способствовать тому.

Отшельничество продлилось неделю. Их нашли. И тут же рядом с одинокой палаткой вырос палаточный городок. Любителей подобного вида отдыха прибыло. Оба были только рады. Свободного места вокруг хватало, рыбы в реке было вдоволь, а самое главное – появился шанс уцелеть среди летающего гнуса, кровожадность которого автоматически делилась поровну на всех.

Однажды вечером, коротая время после весёлой ухи у костра, Степан приметил плывущую по течению лодку. Яркий огонь привлёк внимание гребца. Заработали вёсла, лодка изменила курс и направилась к берегу.

Последний взмах вёсел и нос лодки уткнулся в песок. Гребец спрыгнул, подтянул лодку к берегу и устремился к костру. Степан приготовился к встрече.

Неожиданно из темноты навстречу шагнула девушка. Джинсы, футболка, длинная светлая коса. По-хозяйски оглядевшись, она заметила спящих на песке Иннокентича и трёх парней.

– Чего делаете здесь? – спросила она. – Помощь не требуется?

– Ты кто? – поинтересовался Степан, приходя в себя.

– Даша.

– Спасибо, Даша. Нам не нужна помощь. У нас всё в порядке.

– Отдыхаете, значит. А чего место такое выбрали? Могли бы поближе к переправе устроиться. Там культурней. Ресторан, прокат лодок и всё такое.

– Ты сама оттуда?

– Ну, вот ещё! – фыркнула она. – Меня туда калачом не заманишь. Я сама по себе. Вольная дивчина. И фамилия моя – Река.

– Река? – удивлённо переспросил Степан.

– Вы не ослышались. Река.

– Знал я человека с такой фамилией, – сказал Степан. – Работал слесарем на заводе.

– На каком заводе?

– Большом, питерском.

– Питер, – вздохнула Даша. – Далёкая прекрасная страна.

– Оставайся, – предложил Степан. – Я расскажу тебе про неё.

– А вы откуда знаете?

– Я оттуда родом.

Даша недоверчиво прищурилась.

– Странно. Никогда бы не подумала. Я вас за местного приняла. Ну, в крайнем случае – саратовский.

Степан улыбнулся.

– Мимикрия. Я хорошо акклиматизировался. Хотя на самом деле коренной питерец, поверь. Кстати, я тебя поначалу тоже спутал. Решил, что ты – мужчина.

– Тогда мы квиты, – улыбнулась Даша в ответ.

– Садись, – предложил Степан. – Отдохни немного. У нас уха.

– Нет, спасибо, – замотала головой Даша. – Мне не до того – надо плыть дальше.

– Куда? Ночь уже.

– Ночь – моё время. Река выходит из берегов.

Он помог ей столкнуть лодку. Провожая, уставился вслед. Скользя по воде, лодка постепенно пропадала из виду. Нос, борт, корма… Вскоре она исчезла. Движение выдавали скрип уключин, да плеск воды от вёсел. Наконец, границы тьмы сомкнулись – стихли и звуки.

Спустя долгое безвременье, уже лёжа на боку и засыпая, он увидел Илону. Решительная и одинокая, она шла мимо костра. Ночь одолевала день. Река выходила из берегов…

Утро. Чрезвычайное происшествие. Весь вне себя от беспокойства, Иннокентич метался туда и сюда, прочёсывая близлежащие заросли и шаря по окрестностям. Тщётно. Начальник как в воду канул. Ни ответа, ни привета.

Остановившись у кромки воды и пристально глядя вдаль, прораб замер столбом. Степан объявился, когда от ночной прохлады не осталось и следа. Солнце разгоралось. Его личное отсутствие принимало масштаб стихийного бедствия.

Орущая на все лады и размахивающая тряпками толпа дикарей бегала по берегу. Приближаясь и с удивлением взирая на неё, он вспомнил своё первобытное начало. Время и место показать себя. Одинокий клич дикаря был услышан. Толпа обмерла, потом заревела и бросилась навстречу.

Он был в одних плавках, мокр с головы до ног и безмерно счастлив.

– Где вы были? – спросил Иннокентич, задыхаясь от волнения и непосильной физической нагрузки.

– На том берегу. Течение сильное – занесло слегка. Пришлось обратно топать пешком.

– Мы испугались не на шутку, – сказал кто-то. – С ног сбились. Думали, тебя Чапай на дно утащил.

Степан улыбнулся.

– Чапай доволен. Я переплыл реку. Дважды.

– Зачем? – воскликнул Иннокентич, хватаясь в ужасе руками за голову.

– Спасался от наводнения. Приснилось, будто затопило всю сушу – воды было выше головы…

– Грека, – прошептал прораб, признавая начальника.

С непривычки от долгой ходьбы ломило поясницу. Черенков остановился. Марш победителя. Перед ним два с половиной десятка коттеджей. И все как один – с открытыми дверями.

Рядом, тяжело отдуваясь, принял неподвижную стойку грузный адвокат. Вытащив пухлой рукой большой клетчатый платок, он начал вытирать обильный пот со лба.

– Ладные домишки, а? – обратился к нему Черенков. – Сработаны на совесть. Сразу видно – трудились передовики производства. Настоящие спецы. Мастера.

– Да, – согласился адвокат.

– А где хозяин? Может быть, он где-то спрятался и мы его не видим? Какие размышления на этот счёт?

Адвокат отнял платок ото лба.

– Самозахват земли – преступление из категории тяжких, – сказал он. – Конец всегда один. Этот горе-строитель понял, что не по Сеньке шапка, бросил всё и смылся. Весьма мудро с его стороны.

– Ты хочешь сказать, что он добровольно оставил всё это?

– А что ему ещё оставалось? То давление, под которое он попал, сломило бы любого.

– Рановато он спёкся. Я ожидал от него большего. Тем более – у нас с ним личные счёты.

– Что вы хотите? Назад он не вернётся. Закваска не та. Судьба этих строений теперь в ваших руках. Как собственника земли.

– Но суд ещё однозначно не высказался в нашу пользу?

– А с кем судиться? – Адвокат огляделся. – Ау! – Не услышав ответа, развёл руками. – Нет никого.

Черенков улыбнулся.

– Ладно. Когда я смогу распоряжаться этим добром, причём на законных основаниях, так, чтобы комар носа не подточил?

– Думаю, годик придётся потерпеть. День возвращения кредита станет последним днём нашего строителя. Он разорится. И мы, быстренько воспользовавшись сим моментом, подсуетившись и оформив все необходимые документы, вступим в свои права.

– Год. А если он учудит что-нибудь за это время?

– Что именно?

– Звезду ухватит с неба, например?

Адвокат усмехнулся.

– О чём вы говорите, Аркадий Леонидович! Мы держим его бизнес за горло. Откуда взяться такому чуду?

– Пожалуй, ты прав, – согласился Черенков. – Это я фантазирую. Так и быть, годик потерплю, послушаю тебя. Но, смотри, двенадцать месяцев – это максимум. Больше я не дам тебе ни дня.

– Будьте покойны. Обойдёмся этим сроком.

Противник бежал. Все следы указывали на это. Победа. Оглядев последний раз орлиным взором захваченную территорию, Черенков распорядился относительно круглосуточной охраны и отправился восвояси. Пришло время расслабиться, вспомнить о личных делах и навестить свою вторую половину.

Предупреждённая консьержем о неожиданном визите мужа, жена пришла в замешательство. Что за блажь? Не для того они живут порознь, на расстоянии друг от друга, чтобы являться в гости без предупреждения, когда вздумается.

Ссоры не вышло. Аркадий был на редкость романтичным, ласковым и нежным. Душка. Одаренная парой колец, вином и дорогими заграничными шоколадными конфетами, женщина была вынуждена смириться с обстоятельствами и поступиться собой.

Жизнь кипела. Мир скупался оптом и в розницу. Коттеджный посёлок на берегу залива делал сказку былью.

Степан не поверил Вике. Разыскал Илонину мать. Та, выразив ему своё сочувствие, подтвердила достоверность информации. Как обухом по голове – Илона уехала в Норвегию. Потрясённый, он вернулся домой, к родным. Мать и сестра ждали его.

– Она бросила тебя? – без околичностей напрямик спросила мать.

Он потупился.

– Не знаю.

– Чего ей не хватало?

– Возможно элементарной романтики, – подала голос Вика.

– Прекрати, – махнула рукой мать. – Нужна ей твоя романтика. Лучшей жизни захотелось. Поехала к папе-богачу – на всё готовое. Там замуж выскочит. Наверняка уже присмотрели кого-нибудь из ближнего круга. Сейчас мода на русских невест. Мне кажется, забыть тебе её надо, Стёпа. Чтобы не мучиться и не страдать. Найдёшь себе другую.

– Другая не нужна, – сказал Степан. – Зря вы меня раньше времени сватаете. И, вообще, – он уткнулся взглядом в свои натруженные мозолистые ладони, – какой из меня сейчас жених? Я и директор, и плотник, и каменщик в одном лице.

– Она вдвойне предательница, если бросила тебя в такой момент. – Мать взглянула на Вику. – Неужели даже записки не оставила, взяла и уехала?

Вика промолчала.

– Ну, вот, – продолжила мать. – Показала своё настоящее лицо. Первые жизненные трудности – и её след простыл. Разве можно с такой связывать свою жизнь?

Степан опустил голову.

Чувствуя всю бесполезность дальнейшего разговора, мать замолчала. Слова больше не имели значения. Конец был очевиден. Требовалось время, чтобы горечь материнской правды открылась истиной для сына.

Вершина 120-метровой башни Тюхонт – подвижный ресторан. В течение часа, вращаясь вокруг своей оси, ресторан совершает полный оборот. Перед глазами за стеклом проплывает синий фьорд Тронхейм, красочная панорама одноимённого города, окрестные горы с зелёными холмами. Умиротворение, покой и благодать царят вокруг. Илона нашла своё убежище.

Мать была бессильна удержать её. Несколько бессонных ночей, слёзы в подушку, телефонные переговоры с отцом и, наконец, прощание с Родиной – отлёт. Сладкое чувство мести первых дней постепенно притуплялось. Сейчас она даже слегка жалела Степана. Её отпуск продлится дольше, чем его. Неземная красота Норвегии. Отсюда берёт начало вся красота земная. Здесь же родится и новая жизнь, которую она носит под сердцем. Мужайся, Стёпа. Твоя женщина стала узницей материнства. И ты узнаешь об этом последним, в своё время, спустя положенный срок.

Солнце клонилось к закату. Пришло время собираться в путь домой. Отец хитро подмигнул Хелен и Илоне и обратился к сыну:

– Посмотри, Ханс, повнимательней, нет ли поблизости крылатого северного оленя? Уж очень не хочется возвращаться поездом.

Ханс насмешливо взглянул на отца.

– Вспомнил! Это детская сказка.

– Почему сказка? – улыбаясь, вмешалась мать. – Возможно, Пер Гюнт действительно летал верхом на олене.

– Наверняка! – подхватила Илона.

– Сговорились, – обвёл семью гневным взглядом Ханс. – Летайте себе сами. Земные рельсы надёжней. Меня вполне устраивает поезд.

– Ладно, – сказал отец. – Так и быть – спускаемся. А олень пусть пасётся на небесах. Придёт время, Ханс поверит в него, как и мы.

Все заулыбались. Ханс насупился. Смотря на него, Илона вспоминала малыша шестилетней давности. Брат вырос. И, проявляя задатки личности, открыто противостоял большинству. Родная кровь. Было чем гордиться.

Не спеша они покинули ресторан и спустились вниз. До поезда ещё оставалось достаточно времени. Илона выразила желание встретиться с фьордом. Отец, идя навстречу, решил составить ей компанию.

Под ногами была твёрдая скалистая порода, поросшая лишайниками и мхом. Чуть поодаль по сторонам радовали глаз цветущие кусты рододендронов. Впереди растилалась величавая и спокойная гладь фьорда.

– Ты скучаешь по Питеру? – спросил отец залюбовавшуюся природой дочь. – Не-е-т, – замотала головой Илона.

– Не может быть!

– Правда. Я забыла про него. Полная амнезия.

– Я не спрашиваю о причине, – осторожно начал отец, – она должно быть уважительная. Только обычно перед появлением ребёнка на свет люди стремятся оформить свои отношения, создать семью. Такова традиция…

– У меня будет по-другому.

– А если Степан не признает ребёнка, отвернётся от вас обоих? Ты подумала о таком исходе?

– Значит, не судьба. – Илона повернулась к отцу. – Давай оставим эту тему. Не пытай меня. Это больно.

– Как скажешь, – спохватился отец. И, меняя тему, продолжил:

– Хелен хочет в самом ближайшем будущем познакомить тебя с хорошим доктором. Не возражаешь?

– По женской части?

– Да.

– Хорошо.

Внезапно разговор прервался. Прямо перед ними гладь фьорда взволновалась, сопровождаемая плеском рябь, устремившись вдаль, побежала по воде.

– Что это? – еле слышно спросила завороженная Илона.

– Дух Святого Олафа, – отозвался отец.

– В Норвегии тоже есть святые?

– Да. Как и везде.

– Удивительно, – сказала Илона после паузы. – Раньше я знала эту страну случайной встречной, проездом. Обычаи, история, земля – всё чужое. Теперь, живя здесь, как будто рождаюсь заново. Я обретаю вторую родину.

Отец обнял дочь. Молча они устремили взгляды в далёкий горизонт. Святой Олаф знал путь. Знак свыше был красноречив. Следы бежали по воде – началом их общего будущего.

Глава сорок четвёртая

Последний урок закончился. Класс опустел. Усталая Вика вела счёт лежащим перед ней на столе большой стопкой ученическим тетрадям. Общение с ребятами продолжится дома – долгий зимний вечер она будет коротать, читая их сочинения. Закончив счёт, она остановилась и откинулась на спинку стула. Отдыхая, оглядела класс. Какой он всё-таки огромный без учеников. Что-то блеснуло в дальнем углу. Присмотрелась. Ёлочная игрушка. Она поднялась и пошла ей навстречу. Казалось, ещё вчера праздновали всей школой новый тысяча девятьсот девяносто седьмой год, а на календаре уже – конец января. Как летит время. Она подобрала игрушку, подержала её в руках и положила на полку в шкаф – к остальным.

Тишина нарушилась. Из-за двери послышались звуки, похожие на отдалённый топот. Постепенно шум усиливался. Внезапно дверь распахнулась, два сорванца, толкая друг друга, вбежали в класс. Увидев её, прямо с порога закричали:

– Виктория Алексеевна! Виктория Алексеевна!

– Что такое? – спросила она. – Успокойтесь. В чём дело?

Мальчишки притихли, переглянулись и в один голос выпалили:

– Хватит зимовать. Выходите. Весна на улице!

Она не успела произнести ни слова, как они, весело смеясь, повернулись и исчезли. Вика выглянула за дверь. Понеслись по коридору как угорелые. Маленькая дикая орда. Какая муха их укусила? Что за бред про весну?

Через десять минут она спустилась с крыльца школы, совершенно позабыв про выходку шалунов. Вокруг была календарная зима, холод, снег, впереди – привычная дорога пешком до троллейбуса. Перехватив поудобней сумку с тетрадями, мельком бросила взгляд на школьный стадион. И обмерла, поражённая электрическим разрядом. Посреди заснеженного поля на фоне серебристого «Мерседеса» сказочным миражом в распахнутой кожанке стоял Боронок. Виновник мальчишечьего экстаза. Большой и взрослый хулиган. Весна.

Шаг. Заминка. И ноги сами понесли к нему.

Они сошлись.

– Ты портишь моих учеников, – сказала она, пытаясь выглядеть как можно серьёзнее и строже. – Как можно издеваться над детьми?

Он улыбнулся.

– Мировые пацаны. Краткий обмен телами. Они уже всё забыли.

– Мог бы явиться сам.

– Ты что? – почти искренне удивился он. – С моими габаритами? А директор?

Вика улыбнулась.

– Как ты меня нашёл?

– Тебя найти было совсем нетрудно. Гораздо легче, чем твоего брата. Кстати, где он? Мы не виделись полгода. Посёлок занесло снегом. Там шастают чужие люди. Что происходит?

Застигнутая врасплох Вика пожала плечами.

– Стёпа очень занят, – машинально ответила она. – У него большие проблемы. На всех фронтах. Илона далеко – в Норвегии. Уехала ещё летом.

– Да ты что? Вот это да! Садись в машину – расскажешь всё в подробностях.

Она не заметила, как оказалась в машине. Обустраиваясь на своём знакомом, почти родном, заднем сиденье, пришла в себя. Какое неожиданное начало обычного зимнего вечера!

«Мерседес» устремился в путь. Целиком поглощённый движением Боронок молчал. Ожидая вопросов, Вика смотрела в окно. Колеся по улицам, они добрались до центра города и остановились у большого фешенебельного ресторана. Роскошные дорогие иномарки бесконечной вереницей уходили вдаль. Вика встрепенулась. То было место, где по замыслу Боронка должно было состояться их общение.

– Я не пойду туда, – запротестовала она. – Давай поговорим в машине.

– Почему?

– Потому что! Я – простая учительница и знаю своё место.

– А я не могу обсуждать животрепещущие темы в машине, – парировал он.

– В таком случае, – вознегодовала Вика, чувствуя себя захваченным в плен языком, – я дам тебе новый телефон Степана. Звони и общайся. Сколько угодно, где угодно. А сейчас…

Она не успела договорить.

С проворством кошки он выскочил наружу. Открыл дверь и пал перед ней на колено – прямо в грязный снег.

– Ты что? – всполошилась Вика. – Люди кругом.

Он поднял голову.

– На самом деле мне нет ни до кого дела. Вспомни. Сегодня особая дата – годовщина нашей встречи на льду. – Приложил руку к груди. – Я выбрал самое лучшее место для праздника.

Вика замерла. Шут гороховый. Финал комедии. Как убедительно и легко он разыграл её.

– Ты испачкался, – тихо сказала она. – Тебя туда не пустят.

– Пустят. – Он поднялся. – Со мной моя учительница.

– Я не твоя…, – попыталась возразить Вика, но осеклась.

Минул год с их встречи. И последние минуты, мгновение за мгновением, компенсировали потерянное время. Не стоило играть таким подарком. Прикусив язык, она была вынуждена принять приглашение.

Швейцар на входе, приветливо кивая головой, с подобострастием распахнул дверь настежь. Искрящая эмоциями пара на конкурентноспособном авто сулила прибыль заведению.

Раздевшись в гардеробе, Вика глянула в зеркало и укоризненно уставилась на Боронка.

– Доволен моим видом? Ресторан и школа – две большие разницы. Мог бы предупредить заранее.

Боронок окинул её взглядом с ног до головы. Наряд был и вправду чересчур скромен.

– Броня, – сказал он ради успокоения. – А ключ от неё…

– Ключ? – переспросила она.

– В руках добродетели.

Развязный метрдотель, проводив их к свободному столику близ большого развесистого фикуса, осведомился о вкусах, желаниях и пристрастиях. Усаживаясь, Боронок шепнул ему несколько фраз на ухо. Метрдотель, пятясь, исчез.

Ресторан был полон. Судя по внешнему виду и манерам, публика представляла собой сливки общества. Чувствуя себя белой вороной, Вика решила не смотреть по сторонам и сосредоточить всё внимание на Боронке и фикусе.

Фразы, сказанные метрдотелю, оказались магическими. Через считанные минуты столик у фикуса превратился в место образцово-показательного обслуживания. После сервировки и подачи заказанных блюд с напитками, метрдотель отпустил официанта. Сам, отойдя, замер поблизости в позе внимательного и чуткого наблюдателя.

Чужое пристальное внимание действовало на нервы. Вика пришла в смятение. Растерянная и лишённая покоя, чувствуя себя подопытным кроликом, она никак не могла совладать с собой.

Заметив её муки, Боронок глянул по сторонам, обнаружил откуда ветер дует и щелчком пальцев поманил метрдотеля к столику.

– Чего изволите? – с поклоном подошёл тот.

– Сядь, – велел Боронок.

Метрдотель сел.

Боронок наполнил фужер шампанским и протянул ему.

– Пей.

– Нам не положено, – вежливо отказался метрдотель.

Нахмурившись, Боронок отставил фужер.

– Тогда выкладывай всё на трезвую голову, – приказал он.

– Что выкладывать?

– Ты как будто не знаешь?

– Нет.

– Не дури. Где живность?

– Э… Какая живность?

– Братья наши меньшие. Тараканы.

– У нас не бывает тараканов.

– Уверен?

– Точно.

Боронок обнял метрдотеля.

– Будешь пялиться, – сказал он тихо на ухо, – появятся. У меня особый нюх. Я их чую всюду – даже в абсолютной темноте.

Метрдотель поднялся. Лёгкий нокдаун кружил голову. Всему виной было собственное пустое любопытство. Неловко развернувшись, шаткой походкой, еле держась на ногах, он поспешил скрыться из виду.

Вика уставилась на Боронка.

– Ты правду говорил? – шёпотом спросила она.

– Насчёт чего?

– Про тараканов.

Боронок глянул под столик. Оглянулся по сторонам. Повел носом, принюхиваясь. Скользнул настороженным взглядом по блюдам и поднял глаза на неё.

– Чисто. Зря ты поминаешь всякую нечисть за едой.

Вика схватила бумажную салфетку со стола и, скомкав её, бросила в него. Уклоняясь, он улыбнулся и поднял полный фужер.

– С праздником!

Со вздохом облегчения Вика ухватила свой бокал, подняла его, устремила навстречу и, чокаясь, под общий хрустальный звон ответила:

– С праздником!

Она больше не боялась метрдотеля.

…Шампанское кружило голову. Говорить не хотелось. Она смотрела и слушала. Перед ней был мужчина, настоящий, весь такой, какой есть, без прикрас и иллюзий, смешной и сильный одновременно, цельный. Меркли школьные будни и проблемы, стирался из памяти коллега-ботаник Виталик, которого прочила ей в мужья сердобольная завуч Елена Сергеевна. Исчезали шоры, оковы и покрова. Внутри пробуждалась стихия, далёкая и, казалось, безнадёжно утраченная.

Неожиданно он пригласил её на танец. Обрадованная, она выпорхнула из-за столика. Уткнувшись ему в грудь лицом, забылась. Спустя время, оживившись, призналась, что ей не нравится музыка. Чуть помедлив, добавила:

– Хочу Джо Дассена.

Боронок оставил её. Музыка стихла. Прошло немногим более пяти минут. Вернувшись, он обнял её и в этот момент девичье желание исполнилось – приветом из юности ожил и запел на весь зал чарующий родной голос француза. Публика встрепенулась. Эхо ушедших лет поразило её в самое сердце. Не в силах совладать с потоком нахлынувших чувств, дамы и господа – сливки общества, объединённые общим советским родством – повскакивали с мест и устремились в открытое пространство танцевальной зоны.

Толпа и время жаждали разлучить их. Изо всех сил Вика держалась за Боронка. Среди общего восторга страх доминировал над ней. Остаться с ним. Во что бы то ни стало продлить эту встречу. Ради этого она была готова пожертвовать всем.

Когда они вернулись за столик, был уже глубокий вечер. За окнами горели уличные фонари. Сумрак в зале рассеивал мягкий рассеянный свет настенных ламп.

– Время позднее, – сказал Боронок. – Тебе пора домой.

– Не хочется, – ответила она.

– Ты учительница. Должна подавать пример.

– Я охотно забыла бы об этом, – заявила она, вызывающе смотря ему прямо в глаза.

Боронок насторожился. Для проверки взял её руку. Ощутил реакцию. Сомнений не было. Чистосердечное признание.

– У нашего праздника не должно быть конца, – прошептала она. – Слышишь?

– Да, – ответил Боронок.

Расплатившись, он поднялся и увлёк её за собой к выходу.

Дорога изобиловала препятствиями. Пробки, ремонтные работы, неожиданная проблема с бензином… Наконец, преодолев всё, уже в кромешной тьме, они добрались до санатория.

Дверь тайного подземного убежища распахнулась перед ними. Свет, гул работающей вентиляции, матрас…

Часы пробили полночь. Нестерпимый жар объял Вику. Иного выбора не было. Топящей всё на своём пути стихией море выходило из берегов…

Приближался конец последнего урока. Стоя у доски, она диктовала домашнее задание. Долгожданный звонок застиг на половине фразы. Закончив её, она сделала шаг вперёд, ухватилась за стул, опустилась на него и уставшим тихим голосом, прощаясь, отпустила учеников.

Класс опустел. Оставшись одна, она закрыла глаза. Не до покоя. Вчера в пучине страстей она забылась настолько, что разом потеряла всё: стыд, целомудрие, достоинство и – даже страшно подумать – сочинения доверенных ей детей.

Она открыла глаза. Так жить нельзя. Грех велик. Надо решать, кто она – учительница или…

Внезапно, прерывая думы, из-за окна донеслись звуки автомобильного гудка. Точка – тире – точка… Она уловила что-то знакомое, личное, адресованное именно ей.

Поднявшись, подошла к окну. Посреди школьного стадиона в окружении мальчишек стоял серебристый «Мерседес». Машина, голосующая пассажиру.

Не помня себя, она развернулась, бросилась к шкафу, схватила в охапку одежду и, хлопнув дверью, стремглав побежала по коридору.

Мама, дети, школа, простите. Всему виной любовь. И нет от неё защиты.