Текст книги "Constanta"

Глава двадцать четвёртая

– Такие, как мы, плохо кончают! – выпалил Боронок. Руки его дрожали. Он еле владел собой.

– Любой конец – это начало, – оскалился Гордей. – Я – конченый многократно. Но, как видишь, до сих пор живой. Чем больше презираешь жизнь, тем крепче она держится за тебя. – Он поднял узловатый палец. – Проверено.

Горсть квашеной капусты отправилась в хищный рот, железные зубы, смыкаясь и клацая, начали с хрустом перемалывать её.

Боронок опустил глаза. Распитая на двоих водка развязала язык, но не придала храбрости прекословить упырю.

Неделю они сидят в подполье. На войне как на войне. Потрудились на славу. Уберегли свои жизни, принеся в жертву другие.

– Куда подевалась твоя крыша? – вдруг спросил Гордей.

– А что?

– Потеря для неё большая, – усмехнулся Гордей. – Видела бы она подвиги своего птенца. Может, когда-нибудь доведётся пересечься с ней, а?

– Может быть, – угрюмо ответил Боронок.

Ответ не понравился Гордею. Его настроение переменилось, он нахмурился.

– Не строй из себя святошу, – жёстко сказал он. – Взгляни на меня. Я – твоя изнанка.

– Хороша изнанка, – склонил голову Боронок. – И нора ей под стать. Мечта всей жизни.

– Дурак! – сплюнул в сердцах Гордей. – Радуйся, что спасаю тебя. Крысой жить не зазорно, другое дело – отдать концы ею.

– А пацаны наши на воле, которые головы сейчас кладут, они по-твоему кто?

– Расходный материал. Шушара. Такие на дню сотнями плодятся. Они нам не чета. Пусть подыхают. Мы должны пережить их.

Замолчав, Гордей начал внимательно разглядывать Боронка.

– Наверх собрался? – спросил он. – Может, тебе моя компания приелась? Чую, ждёшь случая, немощи моей. Хочу тебя разочаровать – пустое это. Такие, как я, по кругу ходят. Случись что со мной, я не пропаду, под другим номером воспряну, отыщу и страшный суд устрою. Усвоил, телохранитель?

Боронок молчал. За пазухой таился заряженный «ТТ». Гордей, казалось, был безоружен. Но не было сил дать достойный ответ главарю. Пресловутое превосходство духа.

Постучали в дверь. Стук был похож на условный. В мгновенье ока на столе перед Гордеем появилась 20-тизарядная «Беретта». Он прикрыл её газетой. Кивнул Боронку:

– Открой.

Идя к двери, Боронок испытал невольное восхищение упырем. Фокусник. Попробуй, сладь с таким.

Неожиданностей не было. Стучавший оказался гонцом из зоны боевых действий – своим. Пропустив его, Боронок закрыл дверь и отправился в угол на топчан. Третий в предстоящем разговоре был лишним.

Неделю он не был дома. Очередная отлучка, новое беспокойство для Алёны. Обман тяжёлым грузом давит грудь. И нет выхода. Украдена жизнь. Кандалы на руках и ногах, и ключ от них спрятан на дне далёкого глубокого моря.

Усевшись, он отключился от реальности. Горькие думы овладели им.

Минуло немногим более получаса. Утолив любопытство Гордея, гонец поднялся.

– Собираемся, – сказал главарь, встречаясь взглядом с телохранителем. – Отсидели своё. Пора на волю.

Боронок облегчённо вздохнул. Куда угодно, лишь бы прочь из этой дыры.

Перед Бассейной они вышли из попутки. До кафе решили дойти пешком.

– Поглядывай по сторонам, – предупредил Гордей. – Недобитки остались. Могут полезть на рожон.

Боронок молчал. Он был настороже и без лишних слов. Слишком свежи были в памяти последние события.

Показалось кафе. Их ждали. Обступили плотным кольцом, сообща двинулись внутрь. Кафе гуляло. Весёлым шумным банкетом заведение оправдывало свой имидж благопристойного.

Без остановок Гордей торопливо минул зал, прошёл на кухню, оттуда, увлекая за собой сопровождающих, устремился в подвал.

Подземное убежище. Низкий, буквально нависающий над головой потолок, отсутствие окон, яркий искусственный свет. Таинство общения под надёжным прикрытием праздничной бутафории наверху.

Рассевшаяся на мягких спортивных матах крыша приготовилась держать ответ перед своим вожаком.

Ткнув пальцем в ближнего, Гордей велел:

– Говори.

– Рынок наш, – отозвался тот. – Всех, кто тявкать мог, положили.

– Кха… Это хорошо. Надо полагать, не получилось затяжной войны?

– Они новички в нашем деле. Хотели числом взять. Надорвались. Последних ищем, пробиваем по адресам, через пару дней закончим.

– Зря я прятался что-ли?

– А кто знал? Заявка была серьёзная.

– Да, – согласился Гордей. – Пуганули салаги.

Боронок сидел возле Гордея, разглядывая своих товарищей. Звери после охоты. За каждым из них числился личный кровавый счёт. Неделю назад он едва ли мог считаться их ровней. Теперь в ответных взглядах отражалось его превосходство. Как будто вернулось детство, пятнадцатый день рождения, когда, впервые дав отпор врагам, он воплотил собой мужество и силу всех интернатовских одногодков.

…Директор рынка был сама любезность. Готовый рассчитаться сполна по всем долгам с процентами, он жаждал встречи. Территория торгаша была подконтрольна Гордею. Предвкушая щедрую расплату, он взял с собой Боронка, Кузнеца, Малого и отправился в гости.

Ранним утром за час до условленной встречи они въехали на территорию рынка и остановились неподалёку от ворот. Гордей велел Малому оглядеться вокруг. Исполняя команду, тот вылез и исчез.

Спустя минут пять после его ухода возле машины появился невзрачного вида паренёк с пакетом в руке. Постоял, поглазел по сторонам, подошёл вплотную.

– Тебе чего? – спросил Гордей, опуская стекло.

Паренёк скривил лицо, ухмыляясь.

– Что за…, – начал было Гордей и, обрывая себя на полуслове, соскользнул с сиденья на пол.

Боронок и глазом не успел моргнуть, как события приняли нежданный оборот. Двуствольный обрез выпорхнул из пакета. Обнажая своё истинное намерение, паренёк преобразился.

Угроза была реальней некуда. Отсидеться было невозможно. Жизнь ударила в набат. Толкая дверь, Боронок бросился наружу.

Увернулся от первого выстрела, посылая стволы куда подальше – в сторону отчаянной брани Кузнеца, отмахнулся от второго. Облапив и валя наземь, подмял стрелка под себя.

Встречаясь с деянием рук своих, Боронок остановился. Тяжело дыша, поднялся. Дивиться было чему. Лежащий на земле паренёк уходил также, как появился на белый свет – без срама, невинным и беспомощным младенцем, мочась от всей души под себя в штаны.

– Утихомирился, пацанчик, – донёсся до ушей знакомый голос.

Боронок повернул голову.

– Ему бы, дураку, пальнуть в нас шагов с пяти, без разговоров, – сказал Гордей, встречаясь взглядом. – А он нам с тобой шанс в руки дал. Молодец, паря, воспользовался моментом – не растерялся, проявил себя!

– Что теперь? – тихо спросил Боронок.

Гордей пожал плечами.

– Пошли, узнаем. Пацанчик этот – наш входной билет.

– Кузнец, – вдруг спохватившись, подался в сторону машины Боронок.

– Нет больше Кузнеца, – остановил его Гордей. – Убит он. Всю дробь нашу на себя принял. Вечная ему память.

Боронок перевёл взгляд на вожака. Новый страшный мир вдруг разверзся перед ним. Одному было не выпутаться. Только Гордей знал, что делать, как жить и быть дальше. Не было сейчас среди живых ближе и дороже человека, чем он.

– Пошли, – хриплым чужим голосом сказал Боронок.

Территория рынка была на редкость пустынна. Дойдя до здания администрации, они встретили Малого. Тот поделился своими опасениями относительно затишья вокруг. Подозрительно душевное гостеприимство.

– Мы – главные гости, – ухмыльнулся Гордей. – Других здесь не ждут.

Он оказался прав. На лестнице перед кабинетом директора их встретила конкурирующая крыша. Без представления лавиной бросилась навстречу. Вместе они покатились вниз до выхода. Здесь движение замедлилось – лавина наткнулась на ощетинившегося Боронка. В узком сжатом пространстве, тая под размашистыми ударами его кулаков, стихия начала терять единство и рассыпаться. Воспользовавшись этим, Гордей с Малым выскочили наружу. Из огня да в полымя.

Услышав шум дикой схватки за спиной, Боронок устремился в прорыв наверх. Прокладывая путь отчаянной рубкой голых рук, не помня себя, достиг крыши. В глаза бросилась пожарная лестница. Ухватившись за неё, бросился по ступеням вниз. Второй этаж. Директорское окно. Спина самого хозяина маячила внутри. Недолго думая, Боронок вломился к нему в гости. Общения не вышло. Ускользнув в соседнюю комнату, директор закрылся на замок. Метаясь в поисках удовлетворения, Боронок наткнулся на знамя. Красное, с жёлтой бахромой. Хотя и бывшая в употреблении, но всё равно святыня. Удовлетворённым знаменосцем он продолжил путь по пожарной лестнице вниз.

Спустившись, поднял древко, расправил полотнище. И приманил врагов. Окружённый, пустил знамя в ход, обороняясь им и атакуя. Схватка была жаркой, но вражьи головы и кости оказались крепче святыни. Лишившись её, Боронок бежал.

В лабиринтах рынка навстречу попался гружёный кочанами капусты грузовик. То была достойная замена знамени. Преградив путь, Боронок остановил его, высадил водителя, сел за руль и вернулся назад.

Он гонялся за врагами, рассеивая их по всему свободному пространству, в своё удовольствие, пока не попал под обстрел. Заряд картечи неожиданно разнёс в щепу правый борт. Освободившиеся кочаны хлынули рекой наружу. Боронок ударил по тормозам. Толкнул дверь. Кубарем выкатился на землю. Двое стояли перед ним. Крича, с голыми кулаками понёсся на них. Прогнал. Обежав рассыпавшиеся кочаны, увидел ещё троих с обрезами. Выстрел. Пригнулся. Нащупал рукой камень, поднял его, размахнулся и броском встретил следующий выстрел. Залп. Ничком упал в кочаны. Беспорядочная стрельба сотрясла пространство. Град свинца вырвался на свободу. Капуста, прикрывая живую цель, начала превращаться в месиво.

Внезапно всё стихло. Ругань, сухое щёлканье курков – эхо сожжённого впустую пороха. Откликаясь, Боронок поднялся навстречу со своей полной пороховницей.

Трое бежали. Он за ними. Снова здание, лестница. Спасение было на крыше. Но она оказалась слишком мала для четверых. Спасаясь, Боронок остался один.

Бегом спустился на землю. Мимо бежал Малой. За ним – четверо с железной арматурой. Рванулся следом, нагнал последнего, подсёк, выхватил прут и побежал дальше, фехтуя на ходу. Срубил наземь одного, другого. Малой, остановившись и вступив в бой, расправился с третьим. Не успели порадоваться победе, как попали в окружение чёртовой дюжины, вооружённой всё той же арматурой.

Малой пал под десятком ударов. Отчаянно сопротивляясь, рассекая воздух прутом направо и налево, Боронок вырвался из окружения. Дюжина начала преследовать его. Крики, ругань, тяжёлый топот ног. Теряя силы, на последнем издыхании Боронок выскочил на открытую прямую. Последние сто метров до конечной. Рывок. Финишируя, он увидел перед собой демона. Скрестив руки на груди, страшен и беспощаден был Гордей. Кащей в обнажённом до костяного блеска образе.

Врата ада распахнулись. Боронок кинулся на землю. Раздался оглушительный стрекот очередей. В спор между жизнью и смертью последним убойным аргументом вступила двадцатитизарядная «Беретта».

Упала наземь последняя гильза. Обойма опустела. Боронок решился поднять голову и оглянуться. Чистое пространство открылось позади. Брошенная арматура, несколько корчащихся и неподвижных тел. И – никаких следов дюжины. Пропала, как сквозь землю провалилась.

– Вставай! – гаркнул Гордей, сходя с места и меняя обойму на ходу.

Как в тумане, Боронок поднялся и, пошатываясь, последовал за ним.

Они шли к зданию администрации, повторяя по ещё горячим следам свой прерванный путь. Вокруг торжествовала полная гармония. Изредка, когда движение или незначительный шорох пытались нарушить её, Гордей, реагируя, открывал стрельбу.

Расстреляв двух случайных встречных на лестнице, главарь минул порог директорского кабинета. Пусто. Хозяин, прячась, отсиживался в запертой изнутри соседней комнате. Разнеся выстрелом замок, Гордей ворвался в неё. Жертва заметалась перед ним, подняла руки и отступила к стене. Бах – остановил движение выстрел. Позади на стене кляксой расплылась ярко-красная густая акварель. Директор рухнул как подкошенный.

Отказываясь верить в реальность происходящего, Боронок обхватил голову руками и опустился на корточки. Жуть. Последней каплей перед глазами – переливающаяся на свету живая акварель.

Очнулся Боронок в машине. Рядом лежали истерзанные, обезображенные до неузнаваемости Кузнец и Малой. Гордей сидел за рулём. Они неслись по встречной.

Главарь что-то кричал ему. Он не слышал. Хотелось умереть. От страха, боли, жалости к своим и чужим. Но ни того, ни другого, ни третьего. Пустота. Дикое звериное нутро одерживало верх. И это было только начало.

…«Разбор полётов» был закончен. Удовлетворённый, Гордей позвал директора кафе.

– Организуй-ка нам столик на четверых в укромном месте, – велел он. – Меню как обычно.

– Мне домой надо, – попытался было улизнуть Боронок.

– Успеешь, – отрезал Гордей. – Твой настоящий дом здесь. Привыкай.

– Увидев помрачневшее лицо Боронка, нахмурился. – Ну, а коли есть какие-то претензии, жалуйся своей крыше. Пусть она вступится, похлопочет за тебя, а я рассмотрю.

Стиснув зубы от бессильной ярости, Боронок опустил голову. Несмотря на откровенную издёвку, в словах упыря присутствовала определённая доля смысла. Единственная надежда оставалась на крышу. Выдуманная, она должна была материализоваться. Рано или поздно проявить себя – защитой чести и достоинства униженного и оскорблённого бойца.

Минуло три дня.

Боронок открыл глаза. Незнакомое место. Пьяный угар туманил голову. Он лежал на широкой тахте в окружении двух женщин. Одна не спала. Радуясь пробуждению мужчины, она ласково провела пальчиком по его небритой щеке.

– Ты кто? – спросил он, хрипя.

– Наташа, – ответила она. – Мы обе Наташи. Почему ты звал нас ночью чужим именем?

Рядом ожила другая Наташа. Открыв глаза и приняв бодрый вид, устремила на него взгляд древнеегипетской царицы.

Провал в пространстве и времени.

Двойные женские объятия. Не устоять. Пряник Гордея, как и кнут, лишал всякой способности к сопротивлению.

Глава двадцать пятая

– Значит, всё – не вернёшься к нам? – спросил Ян.

Илона помотала головой.

– Родные против. Время лихое. Говорят, своими дежурствами я хожу по краю пропасти и лишаю их покоя.

Она взяла в руки косметичку. После своего внезапного ухода из бригады эта забытая вещица оставалась последним связующим звеном с прошлым.

Расставание. Искреннее сожаление в глазах Яна. Уходила напарница. Красота, которой не требовалось быть никем – достаточно было оставаться собой. Мисс Скорая Помощь.

Он проводил её за ворота станции – до автобусной остановки. Стоя в белом халате, со стетоскопом на шее, не обращая внимания на окружающих, закалённый практический врач переживал потоп, излияние большого прекрасного чувства, бессильный поделать что-либо с собой и с ним.

– У меня был шанс? – спросил он.

Она промолчала. Загадочный блеск таился в её глазах. Ответ был неизвестен.

– Это я спрятал косметичку, – вдруг признался он.

– Вот как! – оживилась она.

– Хотелось увидеться ещё раз. Попрощаться по-человечески.

– Вот именно попрощаться, – погрозила Илона косметичкой. – Я девушка несвободная. Учти.

– Учту, – тряхнул головой он. – Звони, если что. Первая помощь всегда на связи.

Кивнув, она поспешила в подошедший автобус.

Выйдя из метро, девушка наткнулась на мать. Та возвращалась с дежурства, неся авоську в руках. Увидев дочь, улыбнулась.

– Идём со мной. Я угощаю.

По пути, устремив взгляд на авоську, Илона разглядела картонную упаковку пельменей. Надоевшая, хуже пареной редьки, дежурная еда.

– Мам!

– А?

– Опять пельмени. Мне уже от их одного вида плохо.

– Да, – вздохнула мать. – Однако ничем другим порадовать не могу. Кругом пустые прилавки. А там, где есть хотя бы крупица съестного – очередь как в Мавзолей. Во всём винят этих комитетчиков.

– Их же посадили.

– Ага. Нашли козлов отпущения.

– А знаешь, как расшифровывается ГКЧП?

– Как?

– Гады Коммунисты Что Придумали. Нам лектор в Академии по секрету сказал.

– Тише. Не надо повторять чужую глупость.

– Почему? Боишься, Ельцин их простит и выпустит?

– Выпустит – не выпустит, это всё равно. Пусть он воплотит в жизнь чаяния народа.

– Свобода и процветание?

– Да. Хотя можно обойтись и одним процветанием, без лишней свободы.

– И все люди – братья. Конец страхам, несчастьям и болезням. Полная и безоговорочная победа всеобщего счастья.

– Не обольщайся. Как бы не изменилась жизнь, наша с тобой профессия не умрёт. Счастливые тоже болеют.

– Я видела счастливых людей. Наш папа – один из них.

– Сейчас придём домой, сядем за стол, расскажешь ещё раз об этом поподробней. Будет хорошая приправа нашим пельменям.

Такой сон Илона видела впервые. Одна в диковинном чудесном лесу. Блуждая в поисках выхода, нашла тропинку. Пошла по ней. Лес не кончался, тропинка плутала, пока, наконец, не завела в глухую чащу. Тупик. Однако путь не прервался. Лес ожил, склонил деревья, обхватил её ветвями и поднял высоко-высоко. Эстафету принял ветер. Он подхватил её и понёс, как невесомую пушинку, над землёй. Дух захватывало от полёта. Показался необъятный зелёный луг. Отпущенная ветром, она приземлилась на нём, среди пьянящих трав по пояс. Купаясь в свежей росе, пошла вперёд, туда, где всходило солнце. По пути её обгоняли жужжащие шмели, пчёлы, мотыльки. Всех влекло, манило собой солнце. Яркое, необыкновенное, сиреневое…

Она проснулась утром, совершенно не помня того, что снилось. Однако ощущение свободного полёта, преодоления больших преград и расстояний, встречи с прекрасным чувством упоительно сладкого томления переполняло её. Легко поднявшись с постели, она устремилась к телефону.

Степан был дома.

– У меня свободный вечер сегодня, – сказала она ему. – Конец дежурствам.

Молчание было ответом.

– И настроение, – продолжала она, – какое-то необыкновенное. Словно побывала на другом конце света. Лето в душе.

Она вдруг спохватилась, что разговаривает сама с собой.

– Эй, Стёпа, ты что, язык проглотил?

– Звонок неожиданный, – сказал он. – Вспоминаю, чем мог насолить тебе.

– Расслабься, – засмеялась она. – Отбой воздушной тревоги. Это мирные переговоры.

Он услышал её. Утренние телефонные переговоры продолжились вечером – прогулкой по Пискарёвскому парку.

– Ты исхудал, – заметила она.

– Работа такая, – ответил Степан. – Приходится лезть из кожи вон. Особенно последние дни.

– Начальство хоть ценит?

– Мы худеем вместе.

Илона улыбнулась. Украдкой бросила внимательный взгляд на него.

– Похоже на любовь. Отречение от себя. Всё та же добровольная жертва.

Он посмотрел на неё.

– Что, разве тебе не хочется поговорить об этом?

Степан вздохнул.

– Такие разговоры между нами обычно плохо кончаются.

– Не обобщай. Что у нас в данном конкретном случае?

– В данном случае? И в данном случае, и любом другом, истина всегда одна. Есть привязанность – люби. Нет – иди мимо. Слова здесь не имеют никакого смысла.

– Речь мужа.

– Заводская школа. Старший мастер Степан Греков, сыновья и К°. Усыновление матёрых мужиков. Жизнь, работа и любовь во имя благой общей цели.

– Это здорово, – сказала Илона. – Вашему коллективу не хватает лишь малой толики преображения.

– Какой?

– Женской. Удочеряй меня, Степан Греков. Так и быть, согласна быть вашим лицом.

Парк кончался. Темнело. Тополиной аллеей двое влюблённых шли вперёд. Журавли парили в небе. Уходила в Лету советская эпоха. Солнце оставалось с ними, от восхода до заката – ярким светом всех прошлых, настоящих и будущих времён.

Глава двадцать шестая

Боронок пропал. Как в воду канул. Все старания Степана отыскать его были безуспешны. Однажды он дозвонился до Алёны. Безжизненным голосом та поведала ему, что последний раз вживую общалась с Титом три месяца назад, осенью. Затем, уже в начале зимы, был междугородний звонок, давая знать о себе, пропавший сообщил, что командирован заводом за продуктами, миссия почти что секретная и как только сложатся благоприятные обстоятельства, он вернётся, как всегда любящий, верный, надёжный.

– Наверно, это край, где продукты растут на деревьях. Тит ждёт, пока созреют, – горькой шуткой закончила Алёна разговор.

Степан решил продолжить поиски при помощи Горыныча. Этот наверняка знал, куда мог запропаститься закадычный друг.

Приватная информация требовала близкого общения. Созвонившись с Горынычем, Степан напросился в гости.

Они встретились накануне 23 февраля. Горыныч был дома один. Вид у него был озабоченный, шикарная дорогая гитара висела на ремне через плечо – предстояло праздничное выступление в родной пекарне.

– Ох, ты каков музыкант! – воскликнул Степан, едва увидев его.

Горыныч подбоченился.

– Что сыграть? – спросил он. – Заказывай, я многое могу.

– «Дайер Стрейтс» – «Братья по оружию», – выпалил Степан первое, что пришло на ум.

Не сходя с места, Горыныч исполнил дорогую и близкую мелодию. Копия так искусно подражала подлиннику, что Степан, невольно забывшись, потребовал исполнения на «бис».

Перед четвёртым исполнением оба, опомнившись, пришли в себя. Горыныч остановился, снял гитару и повёл гостя на кухню.

Увы, за чаем Степана ждало разочарование. Горыныч был отрезан от Боронка, также, как и Алёна.

– У тебя какое-то дело к нему? – спросил Горыныч.

– Давно не виделись.

– И что?

– Скучаю.

Горыныч вздохнул.

– Мне его тоже не хватает. Исчез куда-то. Последнее время он какой-то странный был, непохожий на себя. Дома часто не ночевал.

– Проблемы? Почему он с тобой ими не делился?

– Не знаю. Как с завода уволился, так и пошло. Наверное, бизнес. А это, сам знаешь, потёмки.

– Алёна говорит, он в командировке.

– Возможно. Тогда я даже догадываюсь, где.

– Где?

– В Молдавии. Я однажды там вместе с ним был. Проездом. Такие соблазнительные девицы на нас вешались – едва не остались. Потянуло, видать, Тита обратно в солнечные края. Это он раньше вино вагонами гонял, ишачил на других, а сейчас я не удивлюсь, если узнаю, что он сам сусам – винный барон. И все наши девицы при нём.

Степан затаил дыхание.

– Что же, по-твоему, мы его больше не увидим?

– Вернётся, – убеждённо заявил Горыныч. – Такие, как Тит, не пропадают. Он ещё покажет нам, где раки зимуют. Дружба для него – дело святое. Только не знаю, как он оправдается перед своей подругой. Но, думаю, она его любит и если он вернётся, при деле и богатым – простит.

– Тяжело, наверно, ей одной?

– Мы редко встречаемся. Она, кажется, работает в детском саду, вроде не бедствует – получает зарплату.

– Всё равно, ты будь внимательней. Может быть, ей помощь понадобится. Мы же друзья Боронка. Главная и единственная опора в его отсутствие.

– Это да, – согласился Горыныч.

– Прекрати. Это насилие. Хочешь, чтобы я проснулась? У тебя есть язык и пальцы.

Произнеся слова спросонья, Илона даже не открыла глаз.

Степан улыбнулся. Рассвет. Воспрявшая штыком мужская бодрость. Попробуй, справься с ней, когда ты не один в постели. Однако следует и вправду умерить пыл. Проснись, ответь, любимая, внимая тебе, я мягок, обходителен и нежен.

Они пришли в себя спустя несколько часов. Суббота. Позднее утро. Устремив взгляд в потолок, Степан вспоминал чью-то замечательную фразу: «счастье – это просыпаться рядом с любимой».

– Скажи мне что-нибудь хорошее, – попросила Илона.

Он перевёл взгляд на неё.

– Буддисты говорят, что человек – это сосуд желаний. Искореняя их, можно достичь нирваны. Одним желанием стало меньше. Мы на правильном пути.

– Я чувствую, это желание не последнее. Сколько их ещё впереди?

– Пока хватит дыхания – все наши.

– А потом?

Отвернувшись, Степан вновь устремил взгляд в потолок.

– Потом свет снизойдёт до нас, – сказал он. – Отступит тьма и мы узнаем, какие же мы были тёмные.

– И это будет миг просветления?

– Да.

Раздался осторожный стук в дверь.

– Ребята, пора вставать, – прозвучал приглушённый голос матери Степана.

– Слышала? – повернул голову Степан к Илоне. – А я думал, наш необитаемый остров отрезан от внешнего мира – мы здесь одни.

На завтрак была каша. Умытые Степан и Илона сидели за столом. Уходя из кухни, мать остановилась и спросила:

– Илона, а вы дома чем питаетесь?

– Щи, каша и гуманитарная помощь, – ответила девушка.

– Помощь? – переспросила мать.

– Нам папа посылки шлёт, – пояснила Илона. – Галеты, шоколад, варенье.

– На этом долго не протянешь.

– А есть не хочется.

– Не хочется? Вот интересно. Ты повторяешь последние слова узников Бухенвальда.

– Какой Бухенвальд, мама? – вступил в разговор Степан. – Мы победили в той войне.

– Одной победой сыт не будешь, Стёпа, – заявила мать. – Взгляни правде в глаза.

Оставшись наедине, молодые переглянулись.

– Значит, есть не хочется? – спросил Степан.

– Не-а.

– Ничего. Придётся поработать ложкой через силу. Представь, что на дне тарелки находится выход из этого тупика. Готова ты вновь почувствовать себя голодной и счастливой?

– Готова.

– Тогда за дело.

После завтрака Илона заторопила Степана в путь. Впереди был праздничный дискотечный вечер. Она хотела предстать на нём в соответствующем достойном наряде, том, что дожидался своего часа у неё дома.

Проводив их, мать уединилась на кухне с Викой.

– Ох, не завидую я вам, молодёжь! – Лицо матери выражало море печали и сочувствия. – Мы жили-тужили, страдали и боролись, надеялись, вам, детям, достанутся плоды наших трудов. А что в итоге? Страна чудес. Каждому поколению – своя Голгофа. Вкушайте дети горечь разбитых надежд своих родителей и продолжайте этот трудный путь сами.

Вика слушала и молчала. Настроение было лучше некуда. Сегодня вечером, втроём, вместе с братом и Илоной, они отправляются на дискотеку. Первая студенческая сессия, которой она боялась больше всего на свете, позади. Экзамены сданы на отлично. Любимый мальчик, живой и здоровый, мужает под присмотром командиров. Не до печалей. Говори, что хочешь, мама. Свет озарял личное будущее. Жизнь только начиналась.

Спустившись в метро, Илона и Степан отправились на платформу. Поезд только что ушёл. Множество людей, толпясь, ожидало прибытия нового. Остановившись на свободном пятачке, они примкнули к общему ожиданию.

– Как я выглядела со стороны? – спросила Илона. – Заметно было, что стеснялась?

– Тебя это волнует?

– Волнует. Хотелось бы соответствовать на людях своему родному образу – без искажений.

– Успокойся, ты произвела достойное впечатление.

– Даже если ты обманываешь, не буду переживать. Девочкам слабости простительны.

Степан, соглашаясь, кивнул.

– Парням – нет, – продолжила она.

– Что это значит? – удивился Степан. – Мне и расслабиться уже нельзя?

– Нельзя. Посуди сам. Я должна быть всегда уверена в тебе. Иначе, какой из тебя кавалер?

Степан расправил плечи, принял молодцеватый вид, добавил стального блеска взгляду.

– Стена к твоим услугам.

– Договорились, – улыбнулась Илона.

– Хотя она не сразу строилась, – сказал Степан, возвращаясь в исходный образ.

– Что ты говоришь?

– Это правда. Я был стеснительный малыш. В детском саду чурался своих товарищей, играл один, ну, одним словом был вылитый отшельник.

– И с девчонками не общался?

– Я привлекал внимание воспитательниц, девчонок лет по 17—18 лет. Маленький, забавный крепыш, плюшевый медвежонок, которому все детские эпидемии были нипочём. Перед свиданиями со своими парнями первый поцелуй девчонки всегда дарили мне. На удачу и тренируя технику. Нашу общую любовь подвели мои малые лета. Приходя домой, я распоясывался и искал взаимности у всех подряд. Тайна открылась. Маманя устроила большой переполох в саду.

Воспоминания захватили Степана. Он хотел было продолжать делиться ими вслух, но пристальный взгляд Илоны побудил его прерваться и остановиться на полуслове.

– Значит, ты – знаток женских слабостей, – протянула она, покачивая головой. – Любовник со стажем. Спасибо маме, что сохранила тебя в целости и сохранности до наших дней.

– Теперь ты уверена во мне?

– Более чем.

– Согласна провести со мной остаток дней?

– О, для этого одной уверенности мало. Нужна сопутствующая материальная база.

– Рай с милым в шалаше – это не для тебя?

– Нет.

– Хорошо. Буду иметь в виду.

Подошёл поезд. Они поспешили на посадку и, смешавшись с людской толчеёй, штурмующей вагон, покинули платформу.

Дом Культуры на Обводном переживал нашествие. Праздничный вечер 23 февраля. Огромный зал был полон. Отплясывая под оглушительную музыку, сотни ног полировали дощатый блестящий пол, стирая его до основания.

Это было особенное место для Илоны. Здесь, воспряв впервые, открылась свету красота юной девы – принцессы школьных дискотечных вечеров.

Прошло время. Минули большие перемены. И вновь всё было по-старому. Середина зала, гуща танцующих, концентрация мужского внимания вокруг неё. Молодцеватые курсанты, тесня друг друга, подбираются со всех сторон, и она уже замечает первую растерянность в глазах Степана. Мужское состязание в разгаре. Курсантов много, он один.

Внезапно куда-то исчезла Вика. Чуть помедлив, Степан собрался с духом и бросился на поиски. Найдя её среди всё тех же ухажёров в погонах, ухватил за руку и потащил за собой.

Его отсутствием воспользовались. Курсанты уступили место самому достойному. Отличник, косая сажень в плечах, будущий генерал, токующим глухарём подпрыгивал вокруг Илоны.

– Он мне нравится, – крикнула Илона, смеясь.

– Я приглашаю на медленный танец, – заявил глухарь, перекрывая общий шум.

– Я согласна, – ответила Илона. Для верности кивнула головой.

Курсанты радостно загудели.

Лёд и пламень схлестнулись внутри Степана. Он стиснул зубы. Вне себя от нахлынувших чувств, расталкивая окружающих, бросился прочь из зала.

Площадка перед лестницей, ведущей вниз. Он остановился. Машинальным движением достал пачку сигарет. Закурил. Признать поражение и убежать? Ну, нет. То был вызов ему. И надо было отвечать. Покурив и успокоившись, он вернулся в зал. Полутьма. Заканчивался медленный танец. Большинство жалось к стенам, уступая место счастливому танцующему попарно меньшинству.

Степан двинулся в путь. Обходя периметр, наткнулся на симпатичное личико.

– Потанцуем? – предложил он, стараясь улыбнуться и расположить девушку всеми фибрами души.

– Что? – растерянно переспросила она.

– Иди, – толкнула её подруга. – Тебя приглашают.

Подруга показалась Степану краше. Но изменить что-либо уже было нельзя – выбор был сделан.

Они успели побыть парой минуту – ровно столько, сколько суждено было продлиться общему медленному танцу. Зажёгся свет. Перед ним замерло орудие мести, невинное, одноразовое, готовое к беспрекословному подчинению. Неприятное чувство стыда охватило его.

– Прости, – сказал он, отводя глаза. – Мне срочно надо в туалет.

За дверями зала пыл мстителя окончательно рассеялся. Он решил дождаться своих потерянных девчонок здесь, убивая время сигаретами. Про то, что оказался лишним, старался не думать.

Прошёл час. В зале наступило затишье. Громкий голос через микрофон призвал всех отдохнуть. Двери открылись. Разгорячённый людской поток хлынул наружу. Вскоре, среди чужих лиц Степан увидел родные. Обе, и Илона, и Вика, стреляли глазами по сторонам – в поисках, конечно же, его. Встретившись с ним взглядом, обрадовались и поспешили навстречу.