Текст книги "Constanta"

Положив трубку, она взглянула на Боронка.

– Он будет здесь ровно в три.

Боронок двинулся к выходу. Уходя, остановился.

– У меня появилась надежда, – сказал он на прощание. – Но я в отчаянии. Если наша встреча расстроится и мы не увидимся – по любой причине, я смирюсь с неизбежностью, вернусь и воспользуюсь вашим окном – как своей последней отдушиной.

Инесса Андреевна не нашлась, что ответить ему. Да этого и не требовалось. Любые слова здесь были уже совершенно лишними.

Боронок вышел из дома. Миновал песочницу и, зайдя за ближайшую помойку, остановился. Огляделся по сторонам. Сорвал ошейник, взъерошил волосы. Поднёс циферблат часов к глазам. Времени оставалось достаточно. Он улыбнулся.

– Не забудь пристегнуться, Аркаша!

«Мерседес» выехал на открытый песчаный берег залива, проехал вдоль воды и остановился. Открылась дверь. Боронок ступил на песок. В этот дневной час от утреннего антуража не осталось и следа. Сухим остатком потехи были отрешённый вид, спортивный костюм и укороченный автомат в руке.

Хлопнув дверью, он двинулся в сторону леса. Машина осталась незаперта. В это время года здесь всегда было безлюдно.

Рубикон был перейден. Граница осталась позади. Сосны встречали его. Одна другой краше, они стремились верхушками в небо, приковывая взор и обостряя чувства. И чудилось идущему под сенью их крон Боронку снисходящее свыше таинство благословения святому ратному делу.

Он выбрал позицию близ большого поросшего мхом валуна. Взяв под контроль видимый участок дороги, сел, опёрся спиной о сосну и замер в ожидании начала движения.

Черенков допил кофе. Полюбовался блеском своего любимого золотого перстня. Эх, краток человеческий век. Вот, если бы жить столько, сколько отмерено этой безделушке. Каким покоем была бы наполнена тогда жизнь. А так – ценишь каждую минуту, крутишься как белка в колесе, забывая про всё на свете, порой даже, что женат. Мельком взглянув на часы, он вздохнул. Скоро три. Пора собираться в дорогу.

– Рита! – позвал он.

Появилась секретарша.

– Где Валет?

– Ещё не вернулся.

– Я уезжаю в Зеленогорск. Вернётся, пусть догоняет.

– Хорошо, Аркадий Леонидович.

– Да, и распорядись насчёт ужина. Пусть сегодня меню будет попроще, без излишеств. Завтра меня ждут великие дела, придётся порхать мотыльком, лишний балласт ни к чему.

– У вас семейное торжество?

– Да. Приумножаю своё достояние. Путём неимоверных усилий и трудов справедливость восторжествовала. У нашей «Афродиты» появится сестрица. Как тебе название «Константа»? Вселяет оптимизм?

– Думаю, да.

– И я того же мнения. Пусть остаётся. И ласкает душеньку заслуженной победой над врагами.

– Поздравляю вас.

– Спасибо.

Отъезд. Ворота открылись. Два чёрных «Дефендера» показались наружу. Разгоняясь, машины миновали придомовую территорию, выехали на дорогу и грозной армадой устремились в Зеленогорск.

Чёрным дульным срезом автомат смотрел на дорогу. Стрелки наружных часов сходились с внутренними. Время инженера уходило. Безусловные рефлексы Бори, оживая, брали управление моментом, телом и душой.

– Мир вашему дому! – прошептал он, ловя цель в прицел.

Неожиданным виражом джип вильнул в сторону. Движение отозвалось дискомфортом внутри салона.

– Ты что делаешь, разиня! – закричал Черенков, хватаясь за поручень над собой.

В ответ джип подпрыгнул, тормозя, голова водителя запрокинулась, сам он, бросив руль и раскинув руки, забился в бешеном эпилептоидном припадке. Резкий страшной силы удар сотряс машину сзади. Черенков и охранник, срываясь с мест, кулями полетели на пол.

– Да что за…

Внезапно воздух ворвался в салон. Посыпались дождём осколки стекла. Лопнула, брызнув мякотью, как спелый плод, голова охранника.

Засада, донеслось до Черенкова.

Автомат умолк. Тишина воцарилась вокруг. Боронок выждал минуту-другую и поднялся. Осторожно, крадучись, добрался до дороги. Осмотрелся. Стрельба удалась. Зад переднего джипа торчал из кювета. Движущийся следом, опрокинувшись в результате столкновения, промчался несколько десятков метров на боку, отчаянно вращая колёсами в воздухе. Воплощая собой конец тормозного пути, обездвиженной махиной замер на дороге впереди.

Боронок спустился в кювет. Шестым чувством учуял Кащея. Откликаясь, бросился к двери машины.

Открытый проём явил трагический исход. Золотой метеорит сходил с орбиты. Дух покидал упыря.

Держа палец на спусковом крючке, Боронок проверил наличие жизни в лежащем на дороге джипе. Никаких неожиданностей. Глазам открылись четверо изрешеченных. Свинца хватило на всех. Он отвернулся и, не в силах удержаться, вознаградил себя дикой оскаленной улыбкой. Один против семерых. Как упоительно вновь оказаться на тропе войны. Бойцом по прозвищу Боря.

Кураж овладел им. Трепещи логово Кащея. Всё только начинается. Сменив рожок, он передёрнул затвор и, опустив автомат дулом вниз, отправился в путь.

Дорога была пустынной недолго. Вскоре впереди появилась точка. Приближаясь, она превратилась в ещё одну машину. Это был третий «Дефендер». Гвардия Черенка неслась во весь опор на помощь шефу.

Боронок занял позицию посередине дороги. Машина сбросила скорость, но не остановилась, упрямо продолжая движение навстречу. Он поднял автомат, прицелился и выстрелом в лобовое стекло принял управление на себя. Сигнал сработал. Машина остановилась как вкопанная. Он хотел было превратить её в братскую могилу, но четверо гвардейцев, сидящих внутри, опережая его, высыпали наружу. Их выбор был достоин уважения. Отдавая ему должное, Боронок начал упражнение в стрельбе по движущимся мишеням. Редея, гвардия уменьшилась наполовину. Двое, показав пулям спины, сумели выскользнуть из-под обстрела и занять позицию лёжа под машиной.

В поисках живой плоти пули забарабанили по джипу, прошивая его насквозь, рикошетя и сшибая придорожные кусты и траву. Падали, ликуя безгрешным чистым звоном, гильзы на асфальт. Распластанная по нему жизнь оставалась неуязвимой.

Боронок прекратил стрельбу. Усилия были тщетны. Следовало вернуть людям их человеческое достоинство – силой слова – во весь потерянный рост.

– Эй! – крикнул он.

Ответа не последовало.

– Братаны!

– Чего?

– Выходи.

– Зачем?

– За лёгкой смертью, – прошептал он всё заклинание до конца.

Его услышали. Общение прервалось. Делать было нечего – пришлось вновь воспользоваться языком оружия. На сей раз он ужесточил стрельбу, разжигая её и себя до белого каления. Сверкнул яркий огонь. Он же – сигнальный трассирующий. Пограничная зона. Рубеж последних двух патронов. Конечная. Обновив хват автомата – левой рукой вцепившись в цевьё, сжав до хруста рукоять правой – бесшумным призраком Боронок устремился в ближний бой.

Боя не вышло. Едва он приблизился к джипу, пара бежала. Недоумённо глядя ей вслед, он остановился. Бежали лучшие из лучших. Лысый с напарником. Смертники. Ну и дела! Кто же тогда в таком случае он?

Он прицелился. Предпоследним выстрелом рассеял бегунов. Последним уложил по разные стороны обочины. И, опустив уже пустой автомат, двинулся следом.

На середине пути, предвидя свой неминуемый конец и вспомнив, что рождены мужчинами, они поднялись ему навстречу. Оба были вооружены. Левый – одним пистолетом, правый лысый – двумя. Недостатка в боезапасе не было. Как и у него самого. Помахивая автоматом, он продолжал движение – с видом того самого удальца, главная пороховница которого всегда, вне зависимости от любых обстоятельств, была полна пороха.

Он шёл, чеканя шаг, отпетым дуэлянтом.

Они ждали, безмолвствуя в ответ.

Шаг, ещё шаг.

– Ба-бах! – раздался сзади взрыв – взлетел на воздух расстрелянный джип.

Горячая волна ударила в спину. Порох вспыхнул. Дуэль началась. Сорвавшись, он побежал в направлении ближней цели.

Мёртвая зона.

Рубеж убоя.

Ухваченная за шиворот обезоруженная цель развернулась лицом навстречу товарищу.

– Ва-алет!

Одна половина сопротивления была в руке, другая – на очереди. Немедля Боронок пошёл на сближение. Рукопашная – стихия, где равных ему не было и нет.

Валет пришёл в себя. Не раздумывая, поднял опущенные было пистолеты и открыл стрельбу из двух стволов в упор.

Боронок отбросил автомат. Пытаясь устоять, прикрылся партнёром. Раз, два, три… Щит сопротивлялся долгие мгновения, приняв несколько смертей, пока не стал свинцовым. Отступая, он бросил его. Спасаясь, пригнув голову, петляя, устремился в лес.

Сосны бежали навстречу. Их прежнего шёпота было уже не слышно. Слова песни, прорываясь сквозь шумное дыхание наружу, распугивали тишину:

Ягода морошка, не томи меня,

Ты созрей скорее, покажись красна.

А красна ты будешь – с милой встречусь я.

Песню запоём, ягодка моя…

Простреленная правая рука задела сук и едва не оторвалась вместе с ним.

– Ы-ы-ых, – закружился на месте он.

Хватая руку за запястье, прижал её к поясу и продолжил бег.

Выбежав из леса на песок, он остановился. Вдохнул воздуха всей мощью лёгких и устремил взгляд вдаль. Там, вдали, у самого края горизонта нереальным призрачным видением плыл по воде белоснежный корабль. Весна. Начало навигации.

Бах! Огнём по касательной пронёсся мимо вихрь. Оглушённый, он схватился за ухо. Его не было. Шатаясь, он развернулся лицом к лесу. Попятился, споткнулся и, не удержавшись, сел. Раненая рука хлестнула по спине. Голова пошла кругом, он едва не поддался искушению упасть замертво, как вдруг увидел его – последнего из тьмы, охотника во всеоружии, ухмыляющегося предвкушению близости чужого конца.

Оттолкнувшись здоровой рукой от земли, он вскочил на ноги и побежал.

Машина. Большой финский нож. Вооружённый, он переполз через сиденья, опустился на песок и занял позицию по ту сторону обстрела.

Смерть неистовствовала за спиной.

Уже не птицей – простой обыкновенной бронью «Мерс» был един с ним.

Он поднял глаза в небо.

Коснулся раненой руки.

Свободный и безгрешный, одолевая зверя, дал волю клинку…

Глава сорок седьмая

Тишину больничных покоев распугивал шум множества шагов. По коридору оживлённой гурьбой шли товарищи Степана. Сидящая напротив палаты сына мать повернула голову. Узнала идущего впереди Генриха Персовича. Тот – её. Сближаясь, кивками голов они поприветствовали друг друга.

– Как Степан? – спросил Генрих Персович, присаживаясь рядом.

– Жив, – ответила мать. – Слава Богу.

– К нему можно?

– Подождите. У него сейчас отец и сестра.

– Хорошо.

Генрих Персович дал знак всем отойти от двери. Озабоченная дюжина заняла всё свободное пространство перед матерью.

– Вы работаете с ним? – спросила она, обведя её взглядом.

– Да.

Она вздохнула.

– Понятно.

– А что произошло? – спросили её.

– Что? Помчался сломя голову за своей… вчерашней любовью.

Она опустила голову и с горечью закончила:

– Догнал.

– Можете не сомневаться – мы его не бросим, – заявил бойкий парень с раскосыми глазами. – Что бы там ни было впереди, будем с ним до конца.

Мать благодарно кивнула.

– А как дела с вашим посёлком? – спросила она. – Стёпа всё время про него спрашивает. Болит душа.

Парень хотел было ответить, но Генрих Персович опередил его:

– С посёлком всё нормально. Беспокоиться не о чем.

Участливо глядя на мать, он продолжил:

– Вам нужно поберечься. Езжайте домой, отдохните. Мы примем вахту, организуем дежурство, будем всё время поддерживать связь.

– Ничего, – отмахнулась мать. – Я справлюсь. Дома будет только хуже.

– Всему есть свой предел, – заметил Генрих Персович. – А у вас семья. Подумайте о ней.

Мать вздохнула.

– Почему Стёпа о нас не подумал? Где была его осторожность? Ведь не первый день за рулём.

Генрих Персович промолчал.

Дверь палаты открылась. Показались отец и Вика.

– Как вас много! – удивился отец столпотворению в коридоре.

– Мы к директору! – заявила компания и единым порывом, срываясь с места, устремилась в палату.

Удостоверившись в надёжной опеке над сыном, мать вняла призыву архитектора и вместе с отцом и дочерью отправилась домой. Восстановить силы кратким отдыхом.

На Гражданке, проявляя независимость, Вика рассталась с родителями. Её ждала самостоятельная жизнь на съёмной квартире.

Несмотря на вечер Боронка дома не было. Она осмотрелась. Кажется, он даже и не ночевал. Пройдя на кухню, Вика поставила чайник на огонь. Села. Наверняка, стряслось что-то в санатории. Какая-нибудь очередная авария, а он, как всегда, в первых рядах – главный ликвидатор. Может, позвонить ему на мобильный? Подумав минуту, раздумала.

Попив чаю, она взяла в руки книгу и устроилась на диване. Чтение отвлекло её. Лучшего снотворного и не требовалось.

Проснулась глубокой ночью. Унимая сердечный трепет, прислушалась. Боронка не было. Она по-прежнему была одна. Поднявшись и включив свет, уже без раздумий набрала его номер. Мобильный молчал. Она разозлилась. Знает ведь, что виноват. И всё равно прячется. Взрослый дядька, а ведёт себя как мальчишка.

Утром она приготовила завтрак. Позвонила завучу в школу, сказалась больной. Снова улеглась на диван и, вооружившись пультом, начала смотреть телевизор. Смотря на экран, вспомнила потрясающую новость последних дней. Илона родила в Норвегии дочь. Теперь они были настоящими родственниками. И пусть мама считает всё вымыслом, говорит что угодно, относясь к Илоне совсем не по-родственному, у неё, Вики, нет оснований следовать подобному примеру и отрекаться от близких людей.

Илона была дома. Обрадованная удачным звонком, Вика пригласила её в гости. Та словно ждала этого. Договорились встретиться в течение дня, как только Илона справится со своими текущими делами.

Довольная собой Вика расслабилась и принялась ждать. Им было о чём поговорить. И как подругам, и как родственницам, и просто как двум женщинам-матерям.

Звонок в дверь раздался в полдень. Вскочив с дивана, Вика побежала открывать.

За дверью стоял парень. Бросались в глаза его необычайно широкие ноздри и большая дорожная сумка в руке.

– Привет, Вика! – поздоровался он.

Вика кивнула. Разглядывая гостя, начала припоминать знакомые черты.

– Я – Саша Гаврилов, друг Боронка, – поспешил он ей на помощь. – Помнишь, мы встречались. Ну, Горыныч…

Вика вспомнила. Пригласила войти.

Пройдя вместе прихожую и коридор, они вошли в комнату и остановились.

– Вот, – сказал Горыныч и опустил на пол перед ней сумку. – Тит просил передать.

– Что там?

Горыныч виновато шмыгнул носом.

– Деньги. Извини, не удержался – заглянул перед тем, как идти к тебе.

Вика ухватилась за молнию. Вжик, и сумка открылась, расходясь в стороны и обнажая тесно упакованную денежную массу.

Она захлопала глазами.

– Это что – розыгрыш?

– Нет. Деньги настоящие. Я проверял.

– Где он сам?

– Про себя он ничего не говорил. Велел передать только сумку. Дело было два дня назад. Время прошло. И вот я здесь.

Вика испытующе посмотрела на него. Похоже, не врёт. Сговора нет.

– Я не понимаю, – растерянно проговорила она, – откуда это и зачем? Ты сам как думаешь?

– Он сказал, мы найдём ответ внутри.

Вика потянулась к сумке, взяла наугад верхнюю пачку банкнот. Зелёные американские доллары сотенными купюрами в два пальца толщиной.

– Я думаю, здесь не меньше двух миллионов, – произнёс Горыныч. – По самым скромным подсчётам.

– Убедительный ответ, – сказала Вика. – Ключ есть. Остаётся узнать, что он открывает. Неужели свадьба отменяется? – Она замотала головой. – Я в это не верю.

– И правильно делаешь, – заявил Горыныч. Ноздри его трепетали. – Тит не такой. У него временные трудности. Он решит их и вернётся. Вот увидишь.

– Да, – согласилась Вика. – Но пока – в его отсутствие – мне не по себе. И это очень большая проблема.

Горыныч взглянул на часы.

– Ты торопишься? – спросила Вика, перехватив его взгляд.

– У меня репетиция, – виновато развёл руками Горыныч.

– Останься, – попросила Вика. – Задержись хотя бы на полчасика. Мне надо всё это пережить. Хочешь, денег дам? Бери из сумки сколько надо. Видишь, я – богатая.

Горыныч покосился на открытую сумку. Доллары – без запаха и счёта. Боронок сдержал своё слово. Вот они, плоды усердного тайного промысла, подвиг мичуринца, сжатый ко времени и месту урожай.

Он перевёл взгляд на Вику. Шок и трепет. Напасть была ещё та. Конечно, в данный момент нельзя было оставлять девушку одну, без дружеской мужской поддержки и сочувствия.

– Ладно, – сказал он. – Репетиция потерпит. Я побуду с тобой. И без всяких денег. По-дружески – за Тита.

Вика обрадовалась. Охваченная суетой начала соображать, куда бы деть сумку. По обоюдному решению самым подходящим убежищем показался старый платяной шкаф. Убрав причину общего беспокойства с глаз долой, они успокоились, передохнули и отправились на кухню. Здесь, занявшись приготовлением обеда, Вика начала выведывать у Горыныча все мельчайшие подробности визита Боронка.

Они беседовали, когда в дверь неожиданно позвонили. Горыныч пошёл исполнять функцию привратника. Открыв дверь, остолбенел. Прекрасная гречанка материализовалась перед ним. Лихорадка охватила его. Грека в больнице, Боронок пропал без вести, в отсутствие обоих он – единственный мужчина в доме. Второе дыхание открылось в нём. Поборов временную слабость, он преобразился.

Илона оценила преображение – простым кивком. И, не задерживая далее своё внимание на нём, прошла в квартиру.

У Горыныча потемнело в глазах. Сам не свой от досады он закрыл дверь и, трепеща ноздрями, отправился вслед за гостьей.

Когда он добрался до кухни, там уже вовсю шло оживлённое общение. Словно скованные долгим обетом молчания, хозяйка и гостья радостно и вдохновенно освобождались от оков. Став поблизости и навострив уши, он замер. Информация лилась потоком, как из рога изобилия. Норвегия, материнство, роды. Совершенной неожиданностью – не в бровь, а в глаз – открылась новость про беременность самой Вики. Горынычу стало невмоготу. Ситуация становилась безнадёжной. Ничего другого, как смириться, отречься от былых амбиций и сойти с дистанции не оставалось. Однако тихого ухода – без прощания – не получилось. Разговор добрался до последних событий. И женское внимание переключилось на него.

– Где твой друг? – спросила Илона, нахмурившись. – Что это за игры? Неужели непонятно, что сейчас для них не время?

Не зная, что и ответить, Горыныч растерянно захлопал глазами.

– Он в таком же положении, что и мы, – вступилась за него Вика. – Тит оставил и его в неведении. Правда, ведь, Саша?

– У Тита какая-то большая проблема, – сказал Горыныч. – Последний раз, когда мы с ним виделись – два дня назад, он выглядел очень озабоченным.

Наступила пауза.

– Не связано ли это с аварией? – произнесла в раздумье Илона. – Ведь они были со Стёпой в одной машине.

Вика встрепенулась.

– Ты думаешь, кто-то подстроил её?

– Всё может быть, – сказала Илона. – У нас есть враги. Возможно, Тит узнал что-то и добрался до них. – Она посмотрела на Вику. – Не будем гадать. Очевидно, что свобода сейчас для него дороже всего. Дождёмся его возвращения.

На кухне воцарилась тишина. Вика сосредоточенно резала картофель. Илона теребила хлястик блузки. Горыныч подпирал спиной дверной косяк. Все трое, не сговариваясь, думали об одном и том же. При данных обстоятельствах не было на свете страшней беды, нежели обретённая Боронком свобода.

Глава сорок восьмая

Место происшествия за лесом на берегу было оживлено. «Скорая помощь», милицейский «уазик», несколько «фордов» с мигалками, криминалистическая лаборатория на колёсах…

Двое бойцов, сошедшиеся в последней схватке, лежали на песке.

Один был цел. Рукоятка ножа торчала из груди, застывшая гримаса ужаса искажала лицо. Другому недоставало руки. Улыбаясь, он смотрел широко открытыми глазами в небо.

Живые стояли над мёртвыми.

Закон и порядок Курортного района.

– Что это? – спросил прокурор. – Эхо минувшей войны?

– Сведение личных счётов, – откликнулся капитан Овсянников, снимая и суя фуражку подмышку.

– Имела место засада?

– Так точно. Убийца втёрся в доверие к жене Черенкова. Выманил того к ней. Встретил автоматным огнём. На всех патронов не хватило. Последнего добивал уже ножом. Предварительно нанеся членовредительство себе – по причине тяжёлого ранения.

Прокурор вспотел.

– А я ведь помню этого малого, – кивнул он на Боронка. – Встречались.

Он достал платок. Вытер мокрый лоб, лицо, шею. Финальная сцена поединка во всех красках и подробностях, как живая, предстала перед ним.

– Руку, говоришь, отрезал? – взглянул он на капитана. – Не-ет. Это он не руку, пуповину свою земную оттяпал. Вот и превратился в третьего. Хорошо одним лысым обошёлся. Успокоился. Ты посмотри, как он рад смерти, будто и не умер вовсе, а наоборот, одолел все преграды и стал собою.

– О-оборотень? – спросил капитан дрогнувшим голосом.

– Оборотни там лежат – обугленные, – махнул прокурор в сторону леса. – Здесь – лысый. А этот, скорее, сам по себе, их управа, спецзаказ, посланец Господа Бога. – Прокурор понизил голос до шёпота. – Если хочешь знать моё мнение, так и должно было случиться. Злодей Черенков. За то и расплатился.

– Правосудие свершилось, – сказал капитан, поддакивая.

– Да. – Голос прокурора обрёл прежнюю силу. – Значит, всё ясно. Собирай улики, опрашивай, оформляй. Имей в виду, Москва наверняка подключится – потребует тщательной проверки. Шутка ли – убит такой известный человек.

– Они верно и замену ему пришлют. Как думаете, Илья Васильевич?

– Конечно. Бизнес-то прибыльный. Какой дурак от него откажется?

– Значит, всё снова – по-старому?

– А тебе бы хотелось перемен? Нет, брат. Перемены в наше время плохо кончаются. Ойкнуть не успеешь, как на месте этих двух окажешься.

Капитан вздохнул.

– Я всё понимаю, – сказал он. – Одних ловим, других охраняем. И те, и другие – из общего гнезда. Впору раздвоиться и самому стать оборотнем.

– Какой совестливый! А ты лови больше. Бери количеством. Глядишь, оправдаешься. Кстати, парень этот нам большую услугу оказал. Ему одному под силу взять на себя все наши кровавые глухари. Будет у нас свой местный Потрошитель – спаситель нашей чести и достоинства. Ведь нам с тобой, в отличие от него, здесь ещё жить и жить, а капитан?

Кивая, капитан опасливо покосился на Боронка. Тот был безучастен. Казалось, ему не было ни до кого никакого дела. Однако никто не мог бы в том поручиться. Покой лежачего был обманчив. Улыбка и открытые глаза таили нечто, неподвластное человеческому контролю.

Милицейский «уазик» подъехал к воротам стройки. Выйдя из машины, капитан дал знак водителю. Вой сирены огласил пространство.

Отзываясь, из ворот наружу вышли люди.

– Кто старший? – спросил капитан.

– Я, – откликнулся Ким.

– Отойдём, – предложил капитан.

Отойдя на несколько десятков шагов, они остановились.

– Смотрю, у вас новоселье? – начал разговор капитан.

– Планируем, – ответил Ким.

– Хорошо. А я к вам по делу. Собирайтесь. Надо опознать кое-кого. По виду один из ваших.

– Опознать?

– Да. Нынче он неживой.

– Кто такой?

– Вот вы мне и расскажете – кто. Ушёл как диверсант. Без страха, упрёка и документов. Чисто. Осталось одиннадцать тел.

Капитан поёжился.

– Как вспомню, что я тут среди вас с ним общался, так ужасаюсь. Буквально мороз дерёт по коже.

Вытаращив глаза, Ким немо смотрел на капитана.

Капитан нахмурился.

– Не надо разыгрывать непричастного, – сказал он. – Я этого не люблю. Одна шайка. Небось вместе тренировались. Смотрите у меня. Всех выведу на чистую воду.

Покой был потерян. Трясясь в милицейском «уазике», ошеломлённый Ким терялся в поисках истины. Откуда диверсант в их рядах? Кто мог и был способен, не выдавая себя, прятаться за этой личиной?

В морге тайна открылась.

Последним приютом Боронка стало Серафимовское кладбище. Проститься с ним собрались друзья, родственники, молодая жена с родителями.

Стоя перед свежей, утопающей в живых цветах, могилой, Вика держалась молодцом, бесстрастно воспринимая всё происходящее.

После церемонии к ней подошли механики санатория. Соболезнуя, в память о главном инженере пообещали отремонтировать «Мерседес». Хотя ему крепко досталось, они заверили, что справятся, сделают всё в лучшем виде, будет как новенький. Машинально кивком головы Вика поблагодарила их. Задумалась. Затем взяла и отказалась от услуги, преподнеся машину в подарок. Механики опешили. Но она была тверда в своём решении. «Мерседес» без Боронка всё равно, что корабль без паруса – не машина. Берите, люди добрые. Пользуйтесь.

Родители проводили её до квартиры, побыли с ней немного и ушли, оставив одну. Она бесцельно походила из угла в угол, попыталась заняться стиркой, но руки не слушались её. Бросив всё, добралась до дивана и в изнеможении растянулась на нём. Забытьё овладело ей. Прошло довольно много времени, когда ей вдруг почудился звонок в дверь. С трудом поднявшись, она пошла на зов. Не почудилось. К ней пришла Илона. Вместе они вернулись в комнату, дошли до дивана, сели.

Несколько минут тишины.

– Я прощусь с ним позже, – сказала Илона, взяв её за руку. – Не хотелось показываться твоей маме на глаза.

– Почему?

– Сейчас это неважно. Лучше расскажи, как ты?

Вика опустила голову.

– Он говорил: жизнь – это лестница, не жалей о прошлом, оно – всего лишь ступени. Мы бежали от прошлого. Казалось, всё, оторвались, назад пути нет…

– Это правда, что был бой?

Вика кивнула.

– Да. Он забрал с собой всех наших врагов. Теперь я одна. Несостоявшаяся жена на сносях.

Не удержавшись, она всхлипнула. Невыплаканные вовремя слёзы показались на глазах. Боль вышла наружу.

Илона прижала её голову к своей груди. Успокаивая, начала гладить по волосам. Чем же утешить, как помочь одолеть беду?

– Он не мог уйти просто так, – тихо промолвила она.

– Что ты имеешь в виду? – прерывающимся голосом спросила Вика.

– Должно было остаться какое-то объяснение, письмо, последнее слово.

Подумав, Вика освободилась из Илониных объятий, утёрла слёзы и поднялась с дивана.

– Пойдём, – сказала она.

Они подошли к платяному шкафу. Открыв его, Вика выволокла сумку наружу. Расстегнула молнию. Затем опрокинула сумку. Сложенная вчетверо записка выпала вместе с потоком банкнот.

То было последнее слово Боронка.

« – Здравствуй, Вика!» – писал он. «– У этих денег нет цены. Чисты, как утренняя роса. Но я богат тобою. Переживи всё. Береги себя и малыша. Знай, ты – моя последняя любовь. Я буду рядом всегда. Твой Кит.»

Они перечитали записку несколько раз. Затем, обратив внимание на подпись, Илона спросила:

– А почему он подписался именно так?

Вика улыбнулась одними уголками губ.

– Так надо. Это наш позывной. Тайна – моя и его.

Илона хотела было продолжить расспросы, но Вика, отвлёкшись, целиком сосредоточилась на записке. Она общалась с любимым.

Илона отошла. Присела на диван. Задумалась. Удивительно, кто дал подсказку, что за добрый ангел, уж не сам ли это Боронок? Она закрыла глаза.

…Реальность отступала. Незримые границы таяли. Прозревая, Илона чувствовала тепло, его энергию, рассеявшуюся, но не пропавшую, горящую сердцами каждого из них – любимых и живых.

Неугасимо было пламя. Рождённое однажды ярким светочем, оно продолжало жить и озарять мир вокруг.

Мать была дома одна.

– Где папа? – спросила Илона.

– Уехал в Солнечное.

– Зачем?

– Захотел взглянуть на Стёпин посёлок. – Мать отвела глаза в сторону. – Через два дня он улетает. Жалеет, что не повидался со Стёпой, не увидел вашего примирения.

Илона прервала её.

– Не будем об этом. Всему своё время. Лучше помоги мне собрать ребёнка в дорогу.

– Что ты задумала?

– Надо, не спрашивай. Я в здравом рассудке. Знаю, что делаю.

Спустя час к дому Грековых на Гражданке подъехало жёлтое такси. Илона с ребёнком на руках вышла из машины. Водитель, опустив стекло, участливо бросил вдогонку:

– Вас подождать?

Илона обернулась. Поблагодарив, помотала головой:

– Не надо.

Она подошла к подножию дома, решительная и воинственная, как амазонка. Смерила взглядом твердыню снизу вверх. Набрала воздуха полной грудью и вошла в парадную. За дочь, за любимого, за себя. И за святой сиреневый лепесток.

Дверь квартиры открыла мать Степана. Её постаревшее лицо было измученным и заплаканным.

– Галя, кто там? – донёсся изнутри взволнованный голос отца.

Мать не ответила, каменея. Один на один, сойдясь у порога, скрестились два взгляда. Две женщины по разные стороны баррикады. Правда и боль навстречу – у каждой своя.

Илона ждала. Ребёнок на руках, казалось, тоже – ни звука.

Мать попыталась отвести глаза, отгородиться, укрыться, но сердце рванулось из груди. Она сделала шаг вперёд и распахнула объятия. Боль сомкнулась. Оглушительный плач ребёнка взорвал тишину.