Текст книги "Маг и кошка"

Глава 17

– К любви? – крякнул Стегоман. – Со мной?

– Почему нет? Между прочим, ты очень даже ничего – по драконьим понятиям о красоте, как я смею догадываться.

– Но я же понятия не имею о том, как подступиться к драконихе! Все свои зрелые годы я провёл в изгнании и не виделся ни с кем из своих сородичей!

– Верно, с людьми ты общался чаще, чем с драконами, – согласился Мэт. – Поэтому-то ты и не представляешь, что дамы твоего племени могут находить тебя красавчиком.

С четверть мили Стегоман хранил молчание. А потом сказал:

– Пожалуй, в этом может быть некоторый смысл. А то почему бы она так упорно гналась за нами?

– Вот-вот, и я о том же. Почему? – проговорил Мэт со всей осторожностью.

На этот раз Стегоман умолк на целую милю, а когда обрёл дар речи, сказал:

– Она – необыкновенно красивая дракониха.

Мэт кивнул:

– Точно. Если считать матушку-природу художницей, то Диметролас – просто шедевр.

Стегоман опять замолчал.

– Ты должен признать, – заметил Мэт, – что небольшая разминка возымела некоторый стимулирующий эффект.

– Должен? Ты так думаешь? – проворчал Стегоман. – Пожалуй, да, – весьма неохотно проговорил он. – Признаю. Очень даже стимулирующий.

– Подобные происшествия заставляют задуматься.

– Чем я и займусь, – пообещал Стегоман.

И он задумался – миль на двенадцать, не меньше. Мэт молча ждал и наблюдал за вьющейся внизу дорогой. Он понимал, что его приятель продолжит разговор тогда, когда сам этого захочет.

В итоге Стегоман сказал:

– Мы – не какие-нибудь там… бабники.

– Верно, – подтвердил Мэт. – Драконы – образцы верности.

– Угу. Мы сходимся на всю жизнь.

– Что правда, то правда.

Стегоман опять надолго умолк, потом проговорил:

– Живём мы очень долго.

– Очень, – согласился Мэт.

– И тот дракон, который связал бы свою жизнь с языкатой самкой, которая то и дело подзуживает его и осыпает оскорблениями, был бы большим дураком.

– Даже в том случае, если эта самка необыкновенно хороша собой, – добавил Мэт задумчиво. – И чувствительна. Пожалуй, даже страстна – по драконьим меркам.

– По драконьим меркам, – повторил Стегоман, а потом ещё какое-то время молчал. – Может быть, – произнёс он затем, – я и вправду слишком долго прожил среди людей, но уж если бы я пожелал найти подругу, то мечтал бы о такой… нежной, милой. Ведь такие попадаются среди женских особей вашего рода.

Эти слова заставили Мэта вспомнить об Алисанде – милой, желанной. Её образ, возникший перед его мысленным взором, получился настолько ярким, что Мэта бросило в дрожь, и он заставил себя вообразить другую Алисанду – Алисанду в ярости. Эта картина вызвала у него ещё более сильный озноб: к несчастью, супруга казалась ему привлекательной в любом расположении духа. Однако эти упражнения в тренировке воображения навели его на мысль.

– Знаешь, – сказал он Стегоману, – порой мы и во гневе – весьма ничего себе.

– Я готов вытерпеть грозу, – глубокомысленно изрёк Стегоман, – лишь бы потом выглянуло солнце. Любой предпочтёт славную погодку ненастью.

– Как знать – может быть, у Диметролас есть и свои плюсы, – предположил Мэт.

– Все может быть, – проворчал Стегоман. – Но только что-то я пока ничего положительного в ней не заметил.

– Ты пока слишком мало с ней знаком, – урезонил друга Мэт. – Возможно, она просто ещё не успела показать себя с хорошей стороны. Не уверен, что я – большой знаток драконских повадок, но все же, на мой взгляд, такое вероятно.

– Ты хорошо понимаешь, что такое дракон вне своего клана.

Тут Мэт призадумался.

– Ясно… Тогда, в тех горах, я подумал, что она – дозорная своего клана.

– Если это было так, то почему её сородичи не явились на её зов?

– Быть может, потому, что она их не звала? – предположил Мэт. — Допустим, она решила, что и сама с тобой управится.

– Ни один дозорный не повёл бы себя так, – заверил его Стегоман. – Завидев чужака, она должна была бы позвать целый отряд драконов.

– И если она этого не сделала…

– Значит, звать ей было некого, – мрачно резюмировал Стегоман. – Нет клана, который бы защитил её.

Мэт молчал, пытаясь представить Диметролас в роли изгнанницы.

– Ты же хорошо знаешь, что это такое – когда дракон летает один, – подсказал Стегоман.

– Да, знаю, потому что когда мы познакомились, ты сам был изгнанником, – ответил Мэт.

– Разве драконий клан изгнал бы Диметролас, если бы она на самом деле была доброй и славной и только с виду казалась скандалисткой и грубиянкой?

Мэт решил пока не сдаваться.

– Может быть масса причин для изгнания, помимо дурного характера.

– Угу, – саркастично буркнул Стегоман. – К примеру – полёты в пьяном состоянии, когда дракон одуревает от запаха собственного пламени.

– Или когда ты наполовину дракон, наполовину грифон, – кивнул Мэт.

– Как наш приятель Нарль? Это точно, – согласился Стегоман, однако голос его звучал грозно, и чувствовалось, что он недоговаривает: всякого дракона, совершившего преступление, достаточно серьёзное для того, чтобы приговором стало изгнание из клана, следовало опасаться и избегать. Такой дракон запросто мог кому угодно испортить жизнь и даже значительно сократить её.

Мэт мог бы сказать, что Диметролас не была похожа на убийцу или предательницу, но он был не дурак и догадывался, что этот разговор заставил Стегомана вспомнить о том, как он сам был несчастным изгоем с дырявыми, подпалёнными крыльями. Потом, правда, он вернулся к сородичам гордый, полный чувства собственного достоинства, но все же старая боль утихла не до конца и вряд ли могла когда-либо утихнуть. Мэт с ужасом осознал, что даже теперь, по прошествии десяти лет после триумфального возвращения Стегомана в родной клан, его друг страдает комплексом драконьей неполноценности – и как личность, и особенно – как мужчина.

Пора было помолчать и дать Стегоману самому сделать очевидный вывод.

Балкис и Антоний попрощались с пиконийцами и продолжили свой путь на север. Головы у них слегка кружились с похмелья. Пир был дан на славу, но, несмотря на количество выпитого вина, ни юноша, ни девушка не ударили лицом в грязь, не совершили никаких глупостей и сами задали гораздо больше вопросов, чем отвечали на вопросы хозяев, и вообще чаще слушали, чем говорили.

Пиконийцы, как оказалось, были людьми открытыми и хвастливыми и с большой охотой рассказывали о себе. На пиру Антоний и Балкис узнали многое о пиконийских традициях и истории и выпили немало вина. Ни разу они не испили чаши до дна, но чаши были уж очень велики, да и пир затянулся чуть не зари. Пиконийцам, в конце концов, было что отпраздновать, и они неустанно восхваляли Балкис и Антония и говорили о том, что если бы их избавители явились не утром, а к вечеру, то виноградник представлял бы собой весьма печальное зрелище.

Думая об этом теперь, Балкис содрогнулась.

– Какое счастье, – сказала она, – что мы вышли к винограднику вовремя и успели придумать заклинание! Если бы птицы уже набросились на людей и ягоды, мы могли бы так напугаться, что оробели бы и ничем не смогли помочь этим бедолагам!

– Это верно, – коротко откликнулся Антоний, сонно моргая.

– Нам нужен проводник, – с трудом подбирая слова, заметила Балкис, всеми силами стараясь заставить работать свой пропитанный вином мозг. – Хорошо бы, чтобы с нами странствовал кто-то, кто смог бы предупреждать нас о подобных опасностях заранее.

– Об опасностях вроде войны с птицами?

– Да нет же! Вроде этого пиконийского пира! Давай спросим в ближайшей деревне – не согласится ли кто пойти с нами.

Антоний показал спутнице небольшой бурдючок.

– Это мне король дал, – объяснил он. – Посоветовал выпить глоток, если голова уж слишком разболится. Не хочешь глотнуть?

Балкис опасливо посмотрела на бурдюк:

– А что там налито?

– Вино, которое пиконийцы уваривали до тех пор, покуда оно не стало втрое крепче того, которое мы пили на пиру. Вот почему и одного глотка хватит – так сказал староста. А ещё он сказал, что желательно наливать несколько капель этого вина в любую воду, которая нам покажется не слишком хорошей.

Балкис поёжилась.

– Если это вино ещё крепче того, от которого у меня так раскалывается голова, то убери его от меня подальше, Антоний! Может, воду оно и очищает, но мою кровь – навряд ли.

Чем дальше уходила на север странствующая пара, тем суше становилась земля. Плодородные поля сменялись обширными, поросшими травой степями, и эти степи тянулись до самого горизонта, насколько хватало глаз. Навстречу путникам издалека двигались какие-то маленькие точки. По мере приближения эти точки стали расти, и вскоре Балкис и Антоний разглядели антилоп и диких быков.

– Там, где живут поедатели травы, непременно есть и поедатели плоти, – философски заметил Антоний и заметно насторожился. – А хищникам все равно, чью плоть кушать.

– Я буду держать наготове заклинание, с помощью которого можно будет сомкнуть их челюсти, – пообещала Балкис и стала думать над соответствующим стишком.

Но прежде чем такой стишок успел понадобиться, степь сменилась речной долиной, поросшей деревьями и кустами, посреди которых сбились в кучку крестьянские домики. Антоний и Балкис очень обрадовались, разыскали тропку, что шла на спуск, и пошли по ней.

Когда они спустились в долину, Антоний нахмурился и огляделся по сторонам.

– Интересно… – проговорил он озадаченно. – Когда мы стояли наверху, перед нами открылась добрая половина долины, но я не заметил ни возделанных полей, ни сенокосных лугов, ни выпасов.

— Может быть, они как раз в той части долины, которую мы сверху не рассмотрели, – предположила Балкис. – Мы ведь видели деревни. Должны же местные жители вести какое-то хозяйство.

– Будем надеяться, что они благосклонны к странникам, – неспокойно проговорил Антоний.

Дорога пролегала среди деревьев. Балкис остановилась и принюхалась:

– Какой чудесный аромат! Вот не думала, что яблоки так славно пахнут!

– Может быть, ты просто никогда не бывала в саду, – пожал плечами Антоний и огляделся вокруг. – А я бывал, но эти деревья намного выше и развесистее тех, что растут у нас в горах. – Он сдвинул брови. – Однако как плохо здесь ухаживают за яблонями! Почти все деревья до единого нуждаются в обрезке, а яблоки такие маленькие! Владелец сада не удосужился проредить цветы – тогда яблоки выросли бы более крупными!

– И как странно, что одни деревья в цвету, а на других уже зреют плоды, – обратила внимание Балкис, осмотревшись по сторонам. – Кое-где яблоки ещё совсем зеленые, а на других ветвях наполовину вызрели.

– Правду сказать, я никогда не задумывался, как себя чувствуют растения в краях, где нет ни осени, ни зимы, – признался Антоний, – а царит вечное лето. Просто волшебство какое-то.

– Вот-вот, волшебство, – задумчиво проговорила Балкис и насторожённо нахмурилась. Затем она замерла, отрешилась от всех мыслей и открыла своё сознание для прикосновения волшебства, царившего в саду.

Словно сквозь толстый слой ваты донёсся до неё голос Антония:

– Балкис! Что с тобой?

Девушка не ответила, и юноша решил не докучать ей – он просто молча встал рядом и стал наблюдать за Балкис. А её порадовало то, что он волнуется за неё и готов встать на её защиту при малейших признаках опасности, но ещё она понимала: зная, что она – волшебница, Антоний ни за что не будет опережать события.

В детстве Балкис постоянно общалась с магическими созданиями и потому обзавелась не только недюжинным волшебным даром, но и научилась необычайно тонко ощущать волшебство. И вот теперь она внимала проявлениям магии и чувствовала их повсюду. Она медленно подошла к яблоне, коснулась ладонью коры дерева и мысленно задала вопрос той дриаде, что обитала внутри ствола. Ответ последовал незамедлительно. В нем была осторожность, но было и любопытство. Балкис тут же подумала о русалках, с которыми встретилась в Маракандс, – о тех самых, которые спасли её и позаботились о ней, когда на город напали варвары, и мать Балкис, чтобы спасти своё новорождённое дитя, уложила её в ковчежек из слоновой кости и опустила этот ковчежек в ручей. Потом русалки передали девочку древесным духам, и те некоторое время воспитывали её. Яблоневая дриада была очень тронута этим мысленным рассказом и безмолвно позволила Балкис беспрепятственно ходить не только по саду, но и по всей долине. Балкис отняла руку от коры. Она знала, что теперь, когда люди уснут, эта дриада расскажет об их разговоре своим подругам, и в саду будет устроен настоящий праздник жизни, с песнями и танцами. Девушка медленно, осторожно вернулась в реальный мир, ощутила, как сердце её забилось чаще, как холодит щеки прохладный ласковый ветерок, как сладко пахнут яблоневые цветы.

С улыбкой Балкис обернулась и посмотрела на Антония.

– Здесь воистину обитает волшебство, но оно радо нам и будет нас оберегать.

– Точнее – оно будет оберегать тебя, – улыбнулся ей в ответ Антоний. – Но, наверное, пока я рядом с тобой, и мне тоже нечего бояться.

– Это верно, – кивнула Балкис и взяла его за руку. – Пойдём разыщем деревню. Если сама долина рада нам, то почему местные жители должны повести себя иначе?

К счастью, ответ на этот вопрос оказался как раз таким, какого ожидала Балкис. Люди в долине жили самые что ни на есть дружелюбные и почти такие же гостеприимные, как пиконийцы.

За яблоневым садом начался луг, на котором стояло с десяток круглых домиков под соломенными крышами. Между ними располагалась площадь, поросшая травой. Здесь несколько человек упражнялись в стрельбе из лука, а другие занимались резьбой по дереву – украшали наружные стены своих домов статуями или пейзажами. У ближнего края лужайки расселись люди со странными музыкальными инструментами, из которых они извлекали непривычные для слуха, но по-своему красивые звуки.

– Какой прекрасный народ! – восхитилась Балкис.

– Верно, – согласился Антоний. – Среди них нет ни толстяков, ни тощих, и у всех – чудесная кожа с бронзовым отливом. – Он улыбнулся. – О, наверное, это так замечательно – жить в краях, где можно ходить в одной лишь набедренной повязке! Правда, у них повязки длинные, от груди до середины бёдер.

– А у женщин саронги так чудесно расшиты, – воскликнула Балкис. – Похоже, здешние ткачихи воистину вкладывают любовь в своё ремесло.

– И я так думаю, – кивнул Антоний. – И ткачество – лишь одно ремесло из многих. Но неужели здесь предаются только искусствам и никто не занимается простым трудом?

Один из музыкантов услышал этот вопрос, с любопытством обернулся. Обернулись и все остальные, отложили инструменты и встали. Первый музыкант пошёл навстречу странникам, протянул им руку и ослепительно улыбнулся. Когда он подошёл ближе, Антоний и Балкис еле удержались от изумлённых восклицаний. Но окончательно скрыть удивление им не удалось, и музыкант усмехнулся и сказал:

– Ну конечно, вы подумали, что мы с вами одного роста, верно?

– Да… – смущённо вымолвила Балкис. – Ведь вы сложены точно так же, как мы.

– Вот-вот! Как же вам было догадаться, что мы ростом всего-то вам по пояс, – кивнул музыкант. – Добро пожаловать в Питан, о странники. Меня зовут Рокин.

– Меня – Балкис, а его – Антоний, – повторив приветственный жест музыканта, отозвалась Балкис.

– Надеемся, вы расскажете нам вести из большого мира за пределами нашей долины, – сказал Рокин. – В благодарность за это мы одарим вас песнями.

– Нам кое-что известно о том, что происходит на свете, – с улыбкой проговорила Балкис. – Правда, мы шли очень быстро, и вести могли за нами и не поспеть.

– Но по крайней мере, – вступил в разговор Антоний, – мы могли бы поведать вам о чудесных царствах, что лежат на юге, а вы, быть может, сумели бы предупредить нас о том, какие препоны ожидают нас на дороге к северу.

– Так, стало быть, вы держите путь на север? – спросил Рокин.

– Да. Но моя родина – в южных горах.

— Вот оно что! Значит, ты – потомок воинов Александра Великого, тех, что пытались покорить горные края! – Рокин изумлённо покачал головой. – Наверное, нелегко жить на крутых склонах.

Антоний усмехнулся.

– А мне странно наблюдать за людьми, которые живут, пашут и сеют на ровной земле… вернее – было странно, когда мы только отправились в дорогу.

– Получается, что вы и так знаете все, о чем мы хотели вам рассказать, – разочарованно протянула Балкис.

– Вряд ли, – покачал головой Рокан. – Хотя и до нашей долины доносилось эхо великих сражений и топот коней дерзких всадников, что проносятся по широким равнинам, желая покорить весь мир.

Некоторые питанийцы поёжились при этих словах Рокана, а один сказал:

– Удивительно, наверное, – когда стоишь и во все стороны вокруг все видно до самого горизонта.

– Я ощутил то же самое, – признался Антоний, – когда впервые попал в пустыню, где мы с роднёй продавали еду караванщикам.

– Караваны! – хором вскричали сразу несколько питанийцев, а один молодой человек восторженно прошептал:

– Длинные вереницы верблюдов, плавно покачивающихся на ходу… Они держат путь на восток – к Китаю, на запад – к Самарканду и Персии, к северу – в Мараканду! В сказочные города и чудесные страны! Нам же знакомы только те, что идут на север, да и то, чтобы повстречаться с караванщиками, нам приходится уходить на целый день пути от дома. Так что наши встречи нечасты. Расскажите нам о караванах!

– О них я вам могу рассказать совсем немного, – рассмеялась Балкис, – но зато могу поведать о Бордестанге, о лесах Аллюстрии, и даже кое-что – об арабских галерах и о народе, что живёт в Индии.

– Расскажи! Расскажи! – обрадованно вскричали питанийцы и повели гостей на деревенскую площадь, где все уселись кружком около погасшего очага и приготовились жадно слушать.

Антоний неуверенно огляделся по сторонам.

– Наверное, вы голодны и хотите пить? – немного смутился Рокин. – Паньят, прошу тебя, принеси дюжину самых лучших яблок.

Тот самый молодой человек, что рассуждал о прелестях наблюдения за горизонтом в пустыне, вскочил и нырнул в дверь одного из домиков под соломенной крышей.

– Мы не едим и не пьём, как вы, – извиняющимся тоном произнесла одна из женщин. – Нам вполне достаточно аромата наших яблок.

И тут все жители деревни достали из потайных карманов по яблоку и с удовольствием понюхали их. Паньят вернулся и принёс большую миску с красивыми розовыми плодами. Эти яблоки были безупречны, и Балкис сразу обратила внимание на то, что те фрукты, которые нюхали питанийцы, все были с каким-нибудь изъяном – с червоточинкой или пятнышками. Миску с яблоками Паньят держал под мышкой, а в другой руке держал узкогорлый глиняный кувшин с чистейшей водой, который поставил у ног гостей.

– Мы всегда имеем запас воды для мытья, – объяснил он, – потому что любим чистоту. Думаю, эта вода и для питья годится.

Балкис поднесла горлышко кувшина к губам и сделала глоток.

– О, какая вкусная вода! – воскликнула она. – И приятно прохладная.

Антоний подержал воду во рту и только потом проглотил, будто дегустировал пиконийское вино. Кивнув, он подтвердил:

– Верно, прохладная и с чудесным привкусом.

– Правда? – удивился Паньят. – А для нас – вода как вода. Ведь мы даже не знаем, какова она на вкус.

– Что ж, значит, вам никогда не быть пьяными, – рассмеялась Балкис.

– Пьяными? – переспросил Рокин, а остальные изумлённо забормотали, повторяя незнакомое слово.

– Ну, это когда голова кружится, когда выпьешь слишком много вина, – объяснила Балкис. – Ваши соседи на юге изготавливают этот напиток. Выдавливают сок из ягод винограда и дают ему перебродить.

– А что такое «перебродить»?

Пришлось и это объяснять. Потом разговор перешёл к зеленому винограду, который произрастал в Аллюстрии, где из него тоже делали вино, и в конце концов Балкис рассказала о своих странствиях из Европы в Мараканду. Антоний слушал её повествование так же зачарованно, как питанийцы, а когда они недоверчиво качали головами, внимая её рассказам о джиннах и злых колдунах, Антоний с пылом уверял их, что все так и было, если Балкис так говорит. Он, правда, ни словом не обмолвился о том, что половину долгого пути девушка проделала в обличье кошки, хотя сама Балкис видела по его глазам, что юноша подозревает именно это.

А когда питанийцы провели их в дом для гостей и оставили наедине, Антоний спросил у Балкис:

– Неужели ты вправду путешествовала с лордом-магом Меровенса?

– Да, и не стоит так удивляться, – с улыбкой проговорила Балкис. – Не сомневаюсь, ты вряд ли слышал о Меровенсе.

– Ну и что? Зато очень рад, что теперь узнал об этой стране! И какой он, этот лорд-маг?

– Он – прекрасный человек, сама скромность, беззаветно предан своей супруге, верен ей и своим детям, и ещё он наделён безграничным терпением в общении с насмешливыми и во всем сомневающимися девицами.

Антоний нахмурился:

– Послушать тебя – так это обычный хороший отец семейства!

– Так и есть.

– Но разве нет в нем ничего такого… особенного? Разве он не высокого роста? Неужели его кожа – не цвета слоновой кости? Быть может, у него – мудрый, проникновенный взгляд? Или он окутан ореолом тайны и волшебства?

– Он и вправду высокого роста, – признала Балкис. – Но во всем прочем выглядит обычно. Пожалуй, он красив – для мужчины своего возраста. Что же до ореола – то он старается его всеми силами скрывать и выглядеть как все.

– Зачем? – возмущённо вскричал Антоний. – Разве он не желает, чтобы люди знали о его могуществе?

– Думаю, он сам не считает себя могущественным, – покачала головой Балкис. – И кроме того, выглядя в точности так же, как все прочие люди, он всегда может узнать от них больше, нежели если бы они таращились на него с раскрытыми ртами.

Она сразу поняла, что Антоний такое поведение одобряет, но тот ещё долго думал о могущественном чародее, который старается казаться обычным человеком. С этими мыслями юноша и уснул.

А Балкис перед сном тоже думала о Мэте и дивилась тому, что теперь думает о нем всего лишь как о своём старом знакомом, другом человеке. Куда-то подевалась её детская влюблённость в него. Балкис немного поразмышляла над этим и решила, что, наверное, она просто повзрослела.

Наутро, позавтракав яблоками и поблагодарив хозяев за ночлег, Балкис спросила:

– Не знаете, где бы могли нанять проводника?

– Проводника? – переспросил Рокин.

– Кого-нибудь, кто знает здешние края – дорогу до Мараканды, – пояснила девушка. – Нам очень нужен человек, который смог бы предупреждать нас об опасностях, что встретятся на нашем пути. Тогда мы сумели бы избежать худших из них.

– О, так это и я мог бы! – воскликнул Паньят и шагнул вперёд, сверкая глазами. – До границы царства пресвитера Иоанна я вас довести сумею. – Он обернулся и посмотрел на Рокина. – Можно я провожу их, староста?

– Ты уже провёл в странствиях положенный тебе год, Паньят, – нахмурив брови, отозвался Рокин.

– Да, но всласть не напутешествовался! Только потому, что я странствовал на север, я смогу помочь этим путникам!

Балкис почувствовала, что надежда есть.

– Мы заплатим ему золотыми монетами, – сказала она Роки ну.

– Золото для нас мало что значит, – нахмурившись, ответил тот.

– Зато оно много значит для караванщиков, а они возят чудесные товары, которые сами мы не изготовляем, – заметил Паньят. – Вернусь – расскажу, где их сыскать. Ведь ты сам только вчера говорил о том, как было бы славно раздобыть побольше слоновой кости, что привозят с севера, дабы украсить ею статуи богинь.

– Во все времена мы торговали яблоками и тканями, – напомнил юноше Рокин.

– Но для того, чтобы купить самый маленький слоновий бивень, нужно продать так много ковров! Я же не для себя принесу обратно золото, Рокин, а для всей деревни!

Из толпы вышла старуха, положила руку на плечо Паньята.

– Почему ему не пойти с этими странниками, Рокин?

– В большом мире очень опасно, Мисхара, – покачал головой Рокин. – Твой сын может и не вернуться к тебе.

– Но его будут оберегать эти добрые люди. Они – чародеи и потому лучше смогут и себя, и его защитить!

– Да, позволь ему пойти, – сказал старик, встал и взял Мисхару за руку. – Нужно рискнуть, чтобы сберечь его, а не то в один прекрасный день он возьмёт, да и сам убежит!

– Ни один из нас не может надолго уйти от яблок. Без их запаха мы можем погибнуть, Харамис, – вяло возразил Рокин.

– А торговцы нам говорили, что и в других странах яблони растут, – заспорил Харамис. – Вот почему они и запрашивают так много плодов за один маленький бивень.

– Все верно, и все же сдаётся мне, что наши яблоки слаще, чем те, какие доводилось едать этим торговцам, – со вздохом вымолвил Рокин. – Ладно, пусть идёт – но позаботьтесь о том, чтобы он собрался в дорогу как подобает.

Вскоре трое спутников покинули деревню. Первым по дороге из яблоневой долины пошёл Паньят. Поверх саронга он повязал длинный и широкий фартук, карман которого немного оттопыривался.

Балкис сосчитала выпуклости и удивилась:

– Ты взял с собой всего три яблока? Неужто этого хватит на дорогу до царства пресвитера Иоанна и обратно?

– Ещё как хватит, любезная Балкис. – Паньят обернулся и улыбнулся девушке. – Ведь мне нужен один только их запах.

Муравей никак не мог понять, почему так долго не может добраться до своей украденной собственности. Он точно знал, что эти мерзопакостные людишки несут его золотой самородок, но почему он так долго не мог догнать их? Уж конечно, встречи со всевозможными тварями, которые так желали сожрать муравья, не могли его так уж сильно задержать. Или вес же могли? Нет, конечно, потом, одолев всех своих врагов, он останавливался и съедал их, и на еду уходило какое-то время. Муравей не осознавал, что с набитым животом идти труднее, но никак не мог отказаться от еды, когда она подворачивалась.

Но теперь он снова проголодался и, наткнувшись на медовую тропку, с превеликой радостью побежал по ней и принялся на ходу слизывать с камней лакомство. Пчёл, которые делали этот деликатес, муравей вовсе не боялся, потому что знал: пчелы – крошечные никчёмные существа, и в самом худшем случае могут попытаться проткнуть его своими жалами. Можно подумать, они хоть чего-нибудь добились бы!

А потом муравей обежал вокруг камня и увидел источник мёда.