Текст книги "Маг и кошка"

Глава 8

– Ты что же, подкармливал её под столом? – грозно вопросил отец.

– Ой, гляньте! – возопил Моти. – Да это девка! Не дружок, а подружка! Подружка Антония!

– Антоний – кошачий угодник! – осклабился Кемаль – так, что его слова прозвучали двусмысленно.

– Отпусти её, она будет ловить крыс! – вскричал Антоний. – Отпусти! – Он бросился к Моти, хотел забрать у него кошку, но тот отбежал и издевательски воскликнул:

– Хочешь взять её? Ну тогда поймай!

И он перебросил кошку Барадару.

Балкис испуганно мяукнула, попробовала развернуться на лету, но Барадур ухватил её за хвост. Жуткая боль сковала позвоночник кошки. Она взвизгнула, фыркнула, расставила в стороны передние лапы, выпустила когти. Барадур захохотал:

– Ага! Наш младшенький хочет поиграть в мячик! Давай поиграем. Поберегись! – крикнул он и раскрутил кошку за хвост. – Лови, Моти!

Антоний бросился на Барадура, тот ударился о стену, разжал пальцы, и Балкис обрела свободу. Она бросилась к крысиной норе, но налетела на чьи-то ноги. Грубые руки потянулись к ней, зазвучали жестокие крики, но все же ей удалось добраться до отверстия норы. Она уже наполовину скрылась в норе, когда кто-то из братьев схватил её за хвост. Балкис развернулась и цапнула обидчика за руку. Тот резко отдёрнул руку и взвыл от боли.

– Вот сучка! Поглядите, как она меня цапнула!

Конечно, он был не прав, обозвав Балкис «сучкой» – она не была собакой, да и стервой тоже не была, но она не собиралась объяснять человеку его ошибку, тем более что остальные на её Укус особого внимания не обратили. Они были заняты другим. Балкис услышала крики и звуки ударов. Осмелившись выглянуть из норы, она увидела, как братья размахивают кулаками. Но вот один из старших отлетел к стене, и Балкис увидела Антония, глаза которого яростно сверкали. Он развернулся и три раза подряд резко ударил Филиппа. Тот попятился, зашатался и упал, а Антоний уже повернулся к Кемалю, но тут к нему сзади подскочил Барадур и схватил за руки. Барадур издал победный вопль, рванул Антония на себя, а Кемаль принялся жестоко избивать младшего брата.

Моти и Филипп валялись на полу, сжимали головы руками и стонали. Они бормотали что-то насчёт того, как здорово Антоний дерётся, если его разозлить. Балкис смотрела и не верила собственным глазам. Она гадала, почему отец не прекратит избиение Антония, но отец только стоял рядом и мрачно и довольно кивал.

– Ты запомнишь, где твоё место, Антоний, – процедил он сквозь зубы, – и больше никогда не посмеешь поднять руку на братьев! – Он повернулся к тем двоим, что лежали на полу. – Ну-ка поднимайтесь, хватит валяться. Можете отомстить ему – по очереди. Проучите своего младшего братца!

«Сколько же можно, – возмущённо думала Балкис, – сколько можно издеваться над человеком!» Она гадала, сколько раз Антонию приходилось выносить побои и насмешки, и восхищалась его выдержкой.

Средние братья, пошатываясь, поднялись с пола и хмуро шагнули к своей жертве. Кемаль, одарив Антония своей порцией ударов, отошёл в сторону. Барадур по-прежнему держал Антония за руки, а тот только стонал, но не кричал от боли и не просил пощады. Но это, похоже, только сильнее злило братьев, и они пуще прежнего колотили Антония.

Балкис попятилась, трепеща от страха и гнева. Никто бы её не услышал, если бы она взялась увещевать этих жестоких людей. Ей хватило ума не превратиться в девушку у них на глазах – это уж точно не спасло бы её друга. И все же…

 
Хватит, хватит издеваться!
Пусть удары обратятся
Против вас самих, нахалы!
Отпустите…
 

Балкис умолкла. Она никак не могла придумать рифму, хотя знала, что хочет сказать, но слова никак не складывались в нужную фразу, не слушались ритма. И чем отчаяннее Балкис старалась сочинить последнюю строку, тем упорнее она ей не давалась. Кошка-девушка обречённо обшаривала память, пыталась припомнить какое-нибудь знакомое стихотворение…

Тщетно. Она опоздала. Избиение закончилось, отец открыл дверь нараспашку, и братья, подтащив Антония к порогу, вышвырнули его во двор. Юноша упал лицом в снег. Отец встал на пороге и грозно прокричал:

– Убирайся прочь! Нынче будешь спать со скотиной! Там и место такому наглецу! Всякий, кто забывает об уважении к старшим, не имеет права ночевать в доме!

С этими словами отец отошёл назад и захлопнул дверь.

Балкис не в силах была поверить собственным ушам. Неужто этот человек совсем не боялся за своего сына, нисколько не заботился о нем? Антоний был жестоко избит, он запросто мог умереть! Неужели отец его ни капельки не любил?

Ответ не заставил себя ждать. Нет, отец любил Антония, но ещё больше он любил свою власть в семье.

Балкис опрометью бросилась в обратный путь по простенку. Она дрожала от страха за своего друга. Наконец она протиснулась в щель между досками и помчалась к тому месту, где на снегу лежал Антоний. Подбежав, она оторопела от ужаса: снег около губ юноши был забрызган кровью. Как только старшие братья могли так безжалостно избить младшего?

Кошка присела около стонущего юноши и ощутила собственную беспомощность. Чем кошка могла помочь человеку?

Конечно, сейчас ей следовало принять человеческое обличье. Бояться отца и братьев Антония не стоило – ведь они остались в доме. Праздновали победу и пересмеивались, похваляясь друг перед другом тем, кто из них сильнее побил Антония, да ещё небось приправляли своё торжество брагой. От возмущения у Балкис прибавилось сил. Двор завертелся волчком, все вокруг стало меньше, и вот уже на коленях возле Антония оказалась не кошка, а девушка. Юноша, теперь казавшийся Балкис не таким большим, как раньше, застонал от боли, прижал руку к животу. Балкис испугалась. На счастье, похититель завернул её в её собственный плащ перед тем, как вынести из дворца. Балкис сорвала с себя плащ и укутала им Антония. Морозный ветер тут же набросился на неё, но её сорочка была соткана из шерсти, и потому она не должна была замёрзнуть по пути до амбара.

– Вот так, – проговорила она. – Мой плащ тебя согреет. Ну, вставай, вставай, я не смогу нести тебя, а тебе нужно уйти со двора в амбар как можно скорее!

Расслышав незнакомый человеческий голос, Антоний вздрогнул и приподнял голову. Невзирая на боль, он вытаращил глаза и ахнул.

Балкис мысленно выругалась. Неужели девушка – такое невиданное зрелище?

Да. Для юноши, который вырос рядом с отцом и четырьмя братьями, это было воистину невиданное зрелище. Что ж, придётся ему к этому зрелищу привыкнуть. Балкис наклонилась, плотнее закутала Антония в плащ и прикрикнула на него:

– Да вставай же! Не перебили же они тебе кости!

Но Антоний только таращился на неё, оторопело выпучив глаза. Наконец он обрёл дар речи и, запинаясь, проговорил:

– Кто… Кто ты… такая?

– Меня зовут Балкис, и я пришла, чтобы не дать тебе замёрзнуть насмерть. Так ты поднимешься или нет?

Антоний приподнялся и встал, но тут же пошатнулся. Балкис подставила ему плечо, он опёрся на него, и девушке стало тяжело, очень тяжело. Он посмотрел на неё, часто моргая, и изумлённо спросил:

– Как ты здесь оказалась?

– На своих двоих пришла. То есть на четырех, – буркнула Балкис и честно добавила: – Правда, мне немного помогли волшебные человечки.

– Волшебные человечки? – Антоний не без труда отстранился, и в его глазах появился суеверный страх. – Но ведь я бы наверняка тебя заметил! Хоть кто-нибудь должен был тебя заметить! – Он нахмурился. – И при чем тут – «на своих четырех»?

– Иногда я превращаюсь в кошку, – в отчаянии выпалила Балкис и потянула Антония к амбару. – Пойдём же! Если ты можешь стоять, значит, и идти сможешь.

Антоний сделал пару шагов, но снова пошатнулся, и Балкис пришлось поддержать его и помочь ему выпрямиться.

– Ты умеешь превращаться в кошку? – переспросил Антоний, широко раскрыв глаза. – Никто не может превращаться в кошку!

– Ой, тогда лучше крепче стой на двух ногах! – взмолилась Балкис.

Антоний не без труда выпрямился, а девушка вспомнила о том, как, будучи кошкой, едва доставала головой до его лодыжки, вспомнила, каким огромным казался ей крестьянский дом, о том, как мёрз у неё живот, когда она бежала по снегу – и конечно, все кругом сразу выросло, а тёплая ночная сорочка плотно прилегла к коже Балкис и превратилась в шерсть.

Антоний вскрикнул и попятился, но ухитрился удержаться на ногах – правда, с большим трудом.

Балкис поспешно превратилась в девушку и бросилась к нему, чтобы поддержать.

– Ты помогал мне, когда мне нужно было набраться сил, – сказала она. – Ты дарил мне свою дружбу и угощал парным молоком. Позволь же мне отблагодарить тебя за твою доброту. Пойдём в амбар.

Антоний послушно побрёл, опираясь на плечо Балкис. Он шёл потупившись, отдавшись на волю целой гаммы чувств – суеверного страха, восторга и ещё кое-каких эмоций, из-за которых Балкис вынуждена была смущённо отворачиваться. По её телу вновь разлилось странное тепло.

– Хватит на меня таращиться!

«Уж не влюбился ли он в меня?» – подумала Балкис, но тут же раздражённо отбросила эту мысль.

– Так ты была Киской, моей маленькой подружкой? – прошептал Антоний.

– И была, и остаюсь ею! А ещё я дура, которой взбрело в голову утешить тебя, когда твои братья подсмеивались над тобой. Если бы я не пришла в дом, они бы тебя на побили!

– Ох, все равно бы побили, – вздохнул Антоний. – Не сегодня – так завтра или послезавтра, не из-за тебя – так за то, что я пролил молоко, или неправильно сказал строчку стихов, или встрял без очереди. – Он гордо улыбнулся. – Ты хотя бы дала мне повод вступиться за тебя и дать сдачи.

Балкис изумлённо глянула на него. Он дал сдачи, но за этого его так жестоко поколотили, и он, оказывается, этим гордился?

– Почему ты не убежишь отсюда? – невольно вырвалось у Балкис, и она тут же стыдливо отвернулась. – Прости, я не хотела. Это не моё дело.

– А тебя чуть на клочки не разорвали за то, что ты хотела меня порадовать, – мрачно проговорил Антоний. – Думаю, ты имеешь право знать, почему я тут живу.

– Потом, – прошептала Балкис. Они подошли к амбару, и она отодвинула засов и приоткрыла дверь. – Постой, – распорядилась Балкис, обернулась, закрыла дверь, задвинула засов. – Сможешь забраться на сеновал? – спросила она, снова подставив Антонию плечо.

— Думаю, да, – ответил Антоний и действительно сумел влезть на гору сена с помощью Балкис. Он обессиленно упал, а Балкис сбежала вниз по приставной лесенке, взяла в коровьем стойле ведро с водой, вернулась на сеновал, смочила водой платок и вытерла раны Антония.

– Усни, если можешь, – ласково проговорила она и запела колыбельную, которая на самом деле представляла собой усыпляющее заклинание, призванное даровать Антонию целебный сон.

Но она не успела допеть и первой строчки, как Антоний взял её за руку.

– Я тебе не ответил, – сказал он.

– Как – не ответил? Что ты мне не ответил?

– Ты спросила, почему я остаюсь здесь. – Он закрыл глаза, откинулся на сено и вдруг стал как бы намного старше. – Потому, – устало проговорил он, – что мне больше некуда идти. Какие бы они ни были грубые и жестокие, они – моя семья. Как бы я смог жить без них?

– Куда как лучше, чем живёшь теперь, – с горечью произнесла Балкис. – Поспи, поспи, пусть твои раны затянутся.

Она снова запела, и Антоний закрыл глаза. Балкис вдруг подумала о том, что могла бы вплести в колыбельную ещё одно заклинание, и тогда, проснувшись, Антоний был бы влюблён в неё…

Нет! Балкис умолкла и рассердилась на себя. Зачем ей это было нужно – чтобы он полюбил её? Допустим, он полюбит её, но что в этом будет хорошего, когда она будет понимать, что это – всего лишь действие приворотных чар? «Подожди, – сказала она себе. – Дождись настоящей любви».

«А что, если это и есть настоящая любовь?» – спросил внутренний голос. Балкис не смогла ответить на этот вопрос и вновь запела колыбельную. Антоний стал дышать ровнее и спокойнее. Убедившись в том, что он крепко спит, Балкис провела мокрым платком по тем царапинам, которые ещё не успела протереть, затем расстелила платок на сене для просушки, забралась под плащ, прижалась к Антонию. «Чтобы согреться», – уговорила она себя. И все же она не удержалась и потрогала крепкий бицепс Антония, провела рукой по его груди – и отдёрнула руку, будто обожглась. Балкис закрыла глаза, велела себе спать, но продолжала думать о мужчине, что лежал рядом с нею, и сон не шёл к ней.

Проснувшись, Балкис увидела прямо перед глазами нити домотканого полотна и удивлённо уставилась на эту ткань, гадая, откуда она взялась. Она приподняла голову – и все события вчерашней ночи всколыхнулись в памяти. Антоний смотрел на неё – и Балкис испугалась, но в его взгляде были только нежность и восхищение. И все же девушку вновь обдало волной жара, и это чувство было и пугающим, и прекрасным одновременно.

Внизу замычали коровы.

Радуясь тому, что неловкое молчание прервано, Балкис спросила:

– Тебе не пора их подоить?

– Они могут и подождать немного, – ответил Антоний. – Только-только рассвело, а солнце взойдёт через час.

– Почему ты так смотришь? – резковато спросила Балкис, недовольная собой из-за того волнения, что сильнее овладевало ею. – Женщин ни разу не видел?

– Видел, но редко, – признался Антоний. – Это случается только тогда, когда мы спускаемся в город, на ярмарку – после урожая и весной, когда сходит снег. Но мне никогда не доводилось видеть такой хорошенькой девушки, как ты.

Это было сказано спокойно, без тени лести, а Балкис все же затрепетала, но сумела усмехнуться и проговорила:

– Если бы ты видел больше девушек, я бы не показалась тебе красавицей.

– О, не думай так, – покачал головой Антоний. – Я бы все равно решил, что ты красива, потому что это так и есть.

Балкис посмотрела ему в глаза и поняла, что он не лжёт. Она заставила себя отвернуться, подумав о том, что Антоний – воплощённая наивность.

– Наверняка того и гляди явятся твои братья, чтобы вывести скот.

– До восхода солнца они не придут, – возразил Антоний. – Зимой только я встаю в такую рань.

Балкис повернула голову и устремила на него возмущённый взгляд, но заставила себя улыбнуться.

– Неудивительно, что ты не смеешь уйти. Как они только обойдутся без тебя?

Антоний в тревоге взглянул в сторону двери. У Балкис сердце ёкнуло – она и не думала, что он примет её слова всерьёз, и сама ответила на заданный вопрос:

– Но ведь, с другой стороны, покуда ты был маленький, каждый из братьев, в свою очередь, должен был научиться доить коров. Верно?

– Верно, – подтвердил Антоний. – Но они так давно этим не занимались…

– А я уверена: этот навык не забывается.

Антоний с улыбкой посмотрел на неё:

– А ты хоть раз доила корову?

– Доила, – ответила Балкис и вспомнила о своих приёмных родителях, о корове по кличке Пеструшка. – Не сомневаюсь, у меня бы получилось. – Она приподнялась и села. – Если хочешь, я подою коров за тебя – ты, наверное, ещё слишком слаб.

– Нет! – воскликнул Антоний. – У тебя такие чудесные, нежные руки, не стоит их пачкать! Да и чувствую я себя неплохо. – Он потянулся и встал. Пошевелил руками, удивлённо посмотрел на них.

– Да мне совсем хорошо! Как же так? Братья меня отколотили на славу, а прежде я никогда так быстро в себя не приходил!

Но тут он вспомнил о способности Балкис менять обличье и устремил на неё взгляд, полный восторга и страха.

– Да, я кое-что смыслю в волшебстве, – призналась девушка. – Вчера на ночь я тебе спела песню, и в ней было целительное заклинание.

– Ну тогда, – с усмешкой проговорил Антоний, – ты должна знать, что я вполне здоров и сам могу заняться дойкой.

– Ну ладно, – буркнула Балкис и направилась к лесенке. – Если так, то я тебе только помогу.

– Нет! – встревоженно вскричал Антоний. – Что, если тебя увидят мои братья?

Его искренняя забота тронула сердце Балкис, но она насмешливо отозвалась:

– А всего минуту назад ты меня уверял, что они меня не увидят.

– Ну… да… но это если бы мы были на сеновале, – объяснил Антоний. – Тогда бы у тебя было время снова обратиться в кошку. – Сказал – и сам испугался. – Но и тогда они стали бы гоняться за тобой и мучить тебя!

– Хочешь сказать, что мне лучше уйти? – негромко спросила Балкис.

Антоний отвёл взгляд.

— Мне бы этого не хотелось – но тебе и вправду лучше уйти. Ради того, чтобы уцелеть, остаться в живых.

– Но тогда и тебе стоит уйти отсюда, – тихо вымолвила Балкис.

Глава 9

– Мне? – Антоний обернулся и испуганно посмотрел на Балкис. Но в его взгляде был не только испуг, но и удивление. – Но ведь они – моя семья!

– «Семья»! – презрительно фыркнула Балкис. – Хороша любовь в этой семье! Тебя только ругают, смеются над тобой, бьют и радуются, когда унизят тебя!

– В них есть и хорошее, – не решаясь смотреть Балкис в глаза, робко возразил Антоний.

– Если есть, то я этого не заметила. Ты уже не подросток, ты взрослый мужчина и мог бы пойти своей дорогой в жизни – а они… они вышвырнули тебя на мороз! Вправду, Антоний, я не понимаю, почему такому добросердечному человеку стоит оставаться и дальше терпеть побои и унижения.

– Но… Но куда я могу пойти? – растерянно проговорил Антоний и обвёл взглядом амбар. – Я простой крестьянин, больше я ни на что не гожусь. Вряд ли этого хватит для того, чтобы самому пробить себе дорогу в жизни.

– А я смогла, – гордо сказала Балкис. – Я была совсем маленькой, когда отправилась в путь с торговым караваном, а всего два года назад снова пустилась в странствия – когда умерли мои приёмные родители.

– Правда? – широко раскрыв глаза, спросил Антоний. – Но разве такой юной девушке было безопасно странствовать?

– Нет, опасно, – призналась Балкис. – Зато для кошки – не очень.

Антоний понимающе усмехнулся:

– Ну конечно! Тебе приходилось превращаться в девушку только тогда, когда ты этого хотела!

– А покуда я в пути, такое случается нечасто, – кивнула Балкис. – Я это делаю только тогда, когда рядом со мной люди, которым я могу доверять.

Их взгляды встретились, и Балкис показалось, что в этот миг соединились и их мысли. Ей стало не по себе, и она отвела взгляд.

– Это большая честь для меня, – тихо проговорил Антоний.

– Ты стал мне добрым другом, – отозвалась Балкис, внимательно изучая взглядом сено.

– Точно. Я никогда не дёргал тебя за хвост.

– И не вздумай! – Балкис одарила Антония гневным взором, но его улыбка была так заразительна, что она и сама усмехнулась, а потом рассмеялась. Антоний тоже не удержался от смеха. Они дружески обнялись, но когда Балкис отсмеялась, она посмотрела на Антония серьёзно и сказала: – Мне пора уходить. Я должна вернуться домой. И признаться, мне было бы безопаснее отправиться в дорогу вместе со спутником.

Антоний снова встретился с ней взглядом и мягко улыбнулся.

– И вновь ты оказываешь мне большую честь, красавица. Балкис смущённо отвернулась.

– Я верю тебе – ведь я уже сказала об этом. У тебя доброе сердце. Ты защитил меня – а теперь я готова защитить тебя. Мы станем поддерживать друг друга и целыми и невредимыми доберёмся до страны пресвитера Иоанна.

– Пресвитера Иоанна? – ахнул Антоний. – Это царство и есть твоя родина?

Балкис заметила, как зажглись глаза её друга. В его взгляде появились изумление и восторг.

– Да, я родилась в этой стране, – ответила она и решила, что о том, как попала на запад, в Аллюстрию, она расскажет Антонию попозже. – Но дороги туда я не знаю, потому что сюда меня принесло колдовство.

– Колдовство! Так, стало быть, у тебя есть враг – колдун?

– Похоже на то, – кивнула Балкис. – Хотя я и не гадала, что обидела кого-либо.

«Никого, кроме гур-хана и его верховного жреца», — прозвучал негромкий голос в глубине её сознания, но Балкис не стала к нему прислушиваться. Она полагала, что люди из варварской орды скорее убили бы её, нежели отправили в изгнание.

– Пойдём со мной! – умоляюще проговорила она. – И я помогу тебе справиться со всеми испытаниями, какие только встретятся на нашем пути. А когда наше странствие завершится, ты увидишь царство пресвитера Иоанна.

– Волшебное царство! – прошептал Антоний и задумчиво уставился в одну точку. Было понятно, что он пытается представить себе страну своей мечты. Но вот он вернулся с небес на землю и нахмурился. – Но я же не могу уйти просто так! Отец и братья будут волноваться!

– Тогда оставь им записку, – предложила Балкис.

– Записку? – изумлённо переспросил Антоний. – Но ведь я просто крестьянин! Я не умею писать!

– Я умею, – чуть раздражённо проговорила Балкис.

«Неужели он совсем ничему не обучен?» – подумала она.

Но сейчас она должна была проявить доброту и заботу к своему другу.

– Если бы ты и вправду написала за меня записку, – рассеянно проговорил Антоний, – тогда отец мог бы отнести её священнику, а тот бы ему прочитал…

– Давай так и сделаем, – кивнула Балкис и огляделась по сторонам. – Написать можно углём на какой-нибудь чистой доске.

– Сейчас принесу, – решительно проговорил Антоний, спустился по лесенке, нашёл возле очага уголёк, подобрал доску, очистил её и продиктовал послание. Диктуя, он растерянно покашливал, и Балкис опасалась, как бы он не передумал и не остался дома, но как только она дописала, Антоний принёс моток верёвки и два бурдюка, потом провёл Балкис в коптильню, где они набрали десяток колбас. Балкис превратилась в кошку и вспрыгнула на плечо Антония. Вот так, взяв с собой только верёвку, воду и еду, они вышли со двора и стали спускаться вниз по склону горы.

Антоний растерялся только тогда, когда взошло солнце.

– А как же… коровы? – проговорил он.

– Твои братья подоят их, когда станут искать тебя, – мяукнула Балкис. «Или меня», – мысленно добавила она.

Антоний удивлённо взглянул на неё:

– Так ты и в кошачьем обличье умеешь разговаривать?

– Болтаю без умолку, – заверила его Балкис. – Не слыхал ли ты от кого-нибудь, в какой стороне лежит царство пресвитера Иоанна?

– На севере, – ответил Антоний.

– Если так, пойдём на север.

Антоний кивнул, повернулся так, чтобы солнце было справа, и зашагал наискось по склону. Балкис оглянулась, опасаясь, как бы братья не устроили погоню. Она еле слышно произнесла стишок на аллюстрийском языке, и позади Антония заклубилась позёмка. Она заметала его следы снегом.

Балкис довольно оглянулась ещё раз, а потом устремила взгляд вперёд. На миг ей стало совестно. Ей-то было хорошо – она обрела товарища по странствию, но то, что Антоний ушёл из дома…

Но тут она вспомнила о вчерашних побоях и перестала сомневаться. Уж конечно, хуже, чем дома, Антонию бы нигде не было. Будь он подростком, не готовым к самостоятельной жизни, – тогда дело другое, но он был взрослым мужчиной и мог бы уже жениться, если бы в округе нашлось больше невест. Он мог уже давно жить отдельно от семейства, а если бы ему не пришлось по сердцу царство пресвитера Иоанна, сумел бы вернуться домой. Балкис думала о том, что если бы вышло так, то она бы позаботилась, чтобы Антонию дали лошадь и конную свиту, да ещё – денег, чтобы он мог не зависеть от отца и братьев. Эти мысли обрадовали Балкис, а покуда она фантазировала, Антоний спустился с холма и оказался на дороге, ведущей на север. Правда, это были всего лишь две колеи, проложенные в снегу, покрытом ледяной коркой.

– Мы начали наше странствие, Киска! – взволнованно воскликнул Антоний. – То есть… Балкис. Начало хорошее!

Дорога, лежавшая перед ними, простиралась до самой Мараканды.

Да, эта дорога вела на север, но ещё она вела вниз. К вечеру пришлось примерно с милю шагать на подъем. Одолев перевал, Антоний оказался на вершине холмистого хребта, откуда тропа круто спускалась в долину, к речке. Балкис, внимательно глядя по сторонам, обратила внимание на то, что сугробы по обе стороны от тропы едва доходят Антонию до колена, что сосульки, висящие на голых ветках берёз, тают.

Но по мере того как Антоний с кошкой на плече спускался все ниже и ниже в долину, солнце скрылось за вершинами на западе, и сразу стало холоднее, а сосульки на ветвях снова замёрзли. Балкис догадалась, что снега так много, потому что горы высоки, и что чем ниже они будут спускаться, тем будет теплее – таковы были законы южного климата. На всякий случай она спросила:

– Когда спустимся с гор на равнину, там тоже будет снег?

– Сомневаюсь, – ответил Антоний. – Когда мы летом спускаемся на равнину, там всегда очень жарко, и даже сейчас там, наверное, достаточно тепло и зелено. – Он недовольно скривился. – Да, там жарко и влажно. Душно, тяжело дышать.

Балкис еле удержалась от улыбки. На самом деле она понимала Антония: человеку, выросшему в горах и привыкшему к разреженному, сухому воздуху, воздух низин и вправду должен был казаться похожим… на бульон.

Спуск завершился. На дне ущелья сгустились сумерки – так высоки были его склоны. Неожиданно из-под ног Антония вспорхнула куропатка.

– Тут можно славно поохотиться! – воскликнула Балкис и спрыгнула с плеча Антония.

– Это ты верно сказала, – отозвался Антоний, и до Балкис донеслось странное гудение. Она посмотрела вверх и увидела, что Антоний что-то вертит над головой. А потом он резко взмахнул рукой, и куропатка хрипло вскрикнула и камнем упала вниз.

Балкис была потрясена. Она не сводила глаз с Антония, который прежде казался ей воплощением доброты, а тот аккуратно обмотал шнурками кожаный мешочек пращи и убрал её за пояс.

– Пожалуй, на ужин у нас будет свежая дичь, – улыбнулся он.

– Да уж, – отозвалась Балкис. – А ты что, всегда носишь с собой эту штуковину?

– Конечно, – ответил Антоний. – Никогда не знаешь – вдруг ужин вспорхнёт из-под ног. А у тебя на родине люди разве не носят с собой пращи или рогатки?

– В городах – не носят, – сказала Балкис. – Там мы покупаем продукты для ужина на рынке.

– Понятно, – кивнул Антоний и отправился на поиски куропатки.

Балкис решила, что её друг, пожалуй, не так сильно нуждается в её помощи, как она думала.

Ужинали молча, но молчание не было тягостным. Балкис перед едой преобразилась в девушку, рассудив, что так её желудок вместит больше пищи и это позволит ей дольше продержаться. Она старательно уговаривала себя, мысленно твердила, что ей лучше быть в девичьем обличье вовсе не потому, что Антоний то и дело бросает на неё восхищённые взгляды, но его взгляды были ей приятны. И вообще ей стала приятна та странная теплота, которую вызывали у неё эти взгляды. Кроме того, когда она становилась девушкой, ощущения были не такими резкими.

Антоний вытер пальцы пучком сухой травы и спросил:

– Ну что, сыграем в старую игру?

– Что ты сказал? – переспросила Балкис, не понимая, оскорбиться или нет.

– В игру, – объяснил Антоний. – Ты же слышала, как мы играли вчера вечером? Я, сколько себя помню, всю жизнь в эту игру играл – в стихотворный пересказ древних легенд.

– А, вот ты про что! – с облегчением воскликнула Балкис. – Мне эта игра незнакома, Антоний. Да и легенд ваших я не знаю.

– Но ведь это замечательно! – воскликнул Антоний. – Новая история! Если так, говори все, что придёт в голову.

– Даже не знаю, получится ли у меня, – покачала головой Балкис. Конечно, она понимала, какое редкое удовольствие предвкушает Антоний, собираясь начать новое сказание, да ещё при том, что никто не станет встревать и возражать ему. Она не могла его разочаровать. – Но я попробую…

– И у тебя получится! – заверил её Антоний. – Ну вот… Сейчас я начну. – Он уставился на пламя костра, взгляд его стал задумчиво отстранённым, но вот его глаза сверкнули, и он заговорил нараспев: – Рустам проснулся и… Нет, не так… Он встал с постели и… Нет, размер не годится… Рустам глаза открыл и… Вот ведь незадача! – Он рассмеялся. – Прежде мне никогда не доводилось зачинать строфу! Когда стих начат, я всегда без труда присочиняю строки в середине и в конце. Бывает, мне приходит в голову и первая строка – но… Первая строка всего стихотворения? Прости, пожалуйста, мне надо подумать.

У Балкис заныло сердце – так она переживала за Антония. Наконец ему представилась возможность начать стихотворение, и надо же… Быть может, если бы первую строку сочинила она, потом ему стало бы легче?

– Давай я попробую, – предложила Балкис, которой, наоборот, всегда легче давались начало и середина строфы. – Ну, что он там должен сделать, этот твой Рустам?

– Ну… Он встаёт, произносит утреннюю молитву, восхваляя солнце, а потом собирается на охоту, – сказал Антоний таким тоном, словно все это само собой разумелось, покраснел и смущённо засмеялся. – Извини. Я опять забыл, что ты не знаешь этой истории.

У Балкис стало легче на душе. Её позабавило то, что Антоний так смущается из-за каждой неудачи, но она вовсе не хотела, чтобы он каждый раз просил у неё прощения за ошибку или забывчивость.

– Для начала хватит, – храбро кивнула она. – Так… Сейчас, сейчас… Рустам с постели встал с зарёй…

– Вот видишь! Все у тебя получается! – радостно воскликнул Антоний. – Восславил солнце, лук свой взял…

«Лук»? А дальше что? Но тут Балкис вспомнила, как снаряжают лук.

– Снабдил тугою тетивой…

– «Зарёй» – «тетивой»! Неплохо! – похвалил её Антоний. – И стрелы острые избрал… Теперь заканчивай строфу.

У Балкис ёкнуло сердце. Последние строки ей никогда не давались. «Избрал»… Какое же слово пририфмовать к слову «избрал»?

– И выстрелил… В смысле – он оперение приладил… Проклятие, Антоний! Вот ведь – не везёт так не везёт. У меня никогда не получается последняя строчка!

– У меня получится, не переживай, – ласково улыбнулся Антоний и произнёс нараспев: – Колчан свой вышитый достал… Ну вот, теперь начинай новую строфу.

Новую строфу? Но что же там могло быть дальше? «Достал колчан»… И что? Но тут Балкис вспомнила, что первую строку новой строфы не надо было рифмовать с предыдущей. Она могла закончить строчку любым словом, а уж рифма оставалась для Антония. Хитро усмехнувшись, Балкис произнесла:

– Он… на зелёный луг… ступил…

– Чтоб след олений отыскать! – выпалил Антоний. – Вот видишь – это совсем просто!

«Тебе, может, и просто», – сердито подумала Балкис, только теперь вспомнив о том, что не вторая строка должна была рифмоваться с первой, а третья, доставшаяся ей. «Ступил», «ступил»…

– Потом он речку переплыл! – воскликнула Балкис, радуясь найденной рифме.

– И долго-долго… – проговорил Антоний и задумался.

В конце концов они с горем пополам закончили эту строфу и начали новую. У Балкис, как обычно, сносно получались первые и промежуточные строки, но последние приводили в отчаяние. Выручив её три раза подряд, Антоний милостиво проговорил:

– Если хочешь, возьми на этот раз вторую строчку.

– О нет! – возразила Балкис. – Тебе так редко выпадает такая возможность!

– Промежуточные строчки мне тоже редко достаются, – успокоил её Антоний. – Так что пусть на мою долю останутся третья и последняя. Я же «белоручка» – так меня братья называют.