Текст книги "Маг и кошка"

Глава 22

– Между прочим, у меня такое подозрение, что она ожидает, что ты бросишься за ней и удержишь, – сказал другу Мэт.

– Далеко не всегда мы поступаем так, как от нас ожидают, – невозмутимо отозвался Стегоман. – Кто знает? Может быть, она права и окажет большую услугу этим людям. Уж конечно, тут предостаточно муравьёв, и они быстро заселят опустевшую нору.

– Я так думаю, благополучие муравьёв её тревожит в очень малой степени, – покачал головой Мэт.

– А меня, думаешь, оно сильно волнует? Ладно, как бы то ни было, давай не будем показывать ей, как глупо она поступает, – проворчал Стегоман.

А Диметролас уже снизилась, расплавила верхушку муравейника и проворно взмыла ввысь.

– А вообще-то выглядит весело, – признался Мэт. – Тем более что она скорее всего насчёт муравьёв не ошибается – в том смысле, что они, наверное, у поверхности не сидят.

– Угу, а поутру им придётся о-очень долго прокапываться наружу, – буркнул Стегоман. – Но они выберутся, в этом я не сомневаюсь. Пока же им доведётся не без труда возвращаться в подземные туннели.

Со стороны крепости донеслись жалобные крики. Их было слышно даже на большой высоте. Мэт посмотрел вниз и увидел, что Диметролас пошла на второй заход, к другому муравейнику. Обитатели крепости собрались на стене и, похоже, горько рыдали.

– Мне кажется, что поджог муравейников несколько огорчил местных жителей, – осторожно заметил Стегоман.

– Определённо огорчил, – кивнул Мэт. – Тут ты не ошибся, старина-ящер.

Диметролас в скором времени вернулась, и глаза её сверкали от злости.

– Ты хоть смотрел? – запальчиво вопросила она. – Неужто тебе не доставляет удовольствия хотя бы полюбоваться тем, как резвятся другие?

– Что ж, зрелище было довольно-таки любопытное, – уклончиво отозвался дракон. – Весьма впечатляюще было слушать, как завывает ветер, похвально также и то, что ты точно попадала в намеченную цель, да и взлетела ты эффектно. Короче говоря, любой достойный воин тебе позавидовал бы.

– Хотелось бы верить, что ты говоришь правду, – буркнула дракониха. – Что же ты сам-то не присоединился, а?

– А мне интересно было поглядеть, – отвечал Стегоман с терпением мученика.

Именно этого высказывания не хватало, чтобы Диметролас свечкой взмыла в стратосферу.

– Поглядеть?! – вспылила она. – Я тебе что, игрушка для потехи, да? Думаешь, я тебя развлекать прилетела? Неужто я не заслуживаю большего?

– А я заслуживаю меньшего? – смиренно осведомился Стегоман.

– Меньшего? О да! Ты – бесчувственное бревно, напрочь лишённое умения порезвиться!

– Совершенно верно, – невозмутимо согласился Стегоман. – И я был бы большим глупцом, если бы стал это отрицать. Случалось, в прошлом я позволял себе подобные глупости, но так до конца и не понял, почему они доставляют другим такое удовольствие. Но как бы то ни было, я нисколько не против, когда другие развлекаются и испытывают радость.

– Радость? А что ты скажешь насчёт радости сражения, трепета победы? Или ты такой великий мудрец, или трус? Да у тебя, похоже, храбрости не хватает даже на словесный поединок! Нет, конечно, если бы грянула настоящая битва, ты бы скоренько вильнул хвостом и позорно умчался бы прочь!

– Не вижу особой опасности в лице муравьёв, – отозвался Стегоман, – зато меня очень пугает нарушение равновесия, сложившегося между природой и людьми. Природа имеет обыкновение мстить тем, кто вторгается в неё. В этом смысле я, пожалуй, действительно трус.

– Значит, тебе суждено жить и помереть старым одиноким занудой, – фыркнула Диметролас. Трусы недостойны большего. Те, кто не желает играть, остаются без товарищей по играм! – Она развернулась и стрелой умчалась прочь.

– По-твоему, я должен опять за ней гнаться? – устало спросил Стегоман.

– Ну… Если уж ты спросил – пожалуй, да, стоит, – ответил Мэт, – и ещё стоит взорваться от ярости из-за того, что тебя обозвали трусом.

– Это можно было бы, – проворчал дракон, – если бы я не был так уверен в своей храбрости. – Но уж тебе-то отлично известно, Мэтью, что я выдержал не одну битву и никогда не бежал с поля боя. Я за свою отвагу спокоен, и мне вовсе не нужно вновь доказывать, что я ею обладаю – и уж тем более я не стану выказывать свою боевую доблесть, нападая на столь хрупкую даму.

На взгляд Мэта, хрупкостью Диметролас была равна мощному бульдозеру, но он не стал выражать Стегоману своего мнения. Конечно, по сравнению с его другом дракониха действительно была изящна.

– Все равно: она наговорила вполне достаточно, чтобы разозлить тебя. Подобные стрелы ранят сильнее, когда их пускает женщина. Я просто потрясён тем, что ты сумел так долго сохранять спокойствие.

– Почему же она должна вызвать у меня злость, упрекая меня в той единственной добродетели, которой я действительно наделён? Вот если бы она обвиняла меня в жестокости и легкомыслии, тогда я, пожалуй бы, взорвался, но сам-то я точно знаю: я действительно эгоист и упрямец.

– А я бы так не сказал, – возразил Мэт. – Выходит, ты меня всю дорогу обманывал? Я всегда считал, что для тебя благо друзей превыше собственного и сроду ты не нападал ни на кого, от кого бы не исходило подлинной угрозы – тем более на муравьёв. Что же до жестокости… знаешь, тут мне на ум приходит словечко «мягкосердечный».

– Благодарю, – почтительно склонил голову Стегоман. – Но в жестокости она меня не обвиняла, а укоряла за то, что я проявляю благоразумие и осторожность – а это чистая правда. Всякий, кто считает, что этим можно кого-либо оскорбить, это тот, с кем я долее не желаю водить знакомство.

Однако Мэт услышал, с какой болью были произнесены эти слова, какой потаённый гнев крылся за ними. Он понял, что самые последние слова его старого товарища весьма и весьма далеки от истины.

Антоний и Балкис остановились, хотя было ещё далеко до полудня. Несколько минут они молчали и смотрели на тёмный лес, вставший на их пути. Потом Антоний сказал:

– Никогда не видел столько деревьев сразу. Это не должно меня пугать?

– Ни капельки, – ответила Балкис, глаза у которой радостно сверкали. – Знаешь, этот лес очень похож на тот, посреди которого я выросла. Прости, если тебе это не очень приятно, Антоний, но для меня это – словно возвращение домой.

– Ну… если ты считаешь, что это совсем не страшно, я тоже бояться не стану, – заявил Антоний и зашагал к лесу.

Как только они вошли под сень первых деревьев, Балкис восторженно вздохнула:

– Как здесь прохладно после зноя пустыни! Так влажно и как чудесно пахнет!

– Так темно, и воздух словно бы давит, – признался Антоний, опасливо оглядываясь по сторонам. – Неужели в низинах всегда так душно?

– Да, мой бедный друг. – Балкис обернулась и взяла Антония за руки. – Боюсь, это странствие для тебя – большое испытание, ведь ты так привык к сухому, разреженному воздуху гор.

– Что ж, я сам жаждал приключений, – вздохнул Антоний, – и не стану жаловаться на маленькие… неудобства. Знаешь, теперь я, пожалуй, начинаю понимать одного торговца. Он мне говорил, что после долгих, многолетних странствий понял: лучшее место на свете – его родная деревня.

Балкис постаралась унять чувство тревоги. Она снова мысленно повторила: «Он – мой друг, и я не имею никаких прав на него». Отвернувшись, она сказала:

– Пойдём! Прежде чем ты вернёшься в свои горы, полюбуйся хоть немного на мои леса!

Однако миновала четверть часа, и даже Балкис почувствовала, что в лесу есть нечто враждебное. Она встревоженно взглянула на Антония и увидела, что тот крепко сжал губы. Её спутник явно решительно боролся со страхом.

– Я прочту заклинание, призванное защитить нас, – сказала девушка.

Антоний кивнул. Было видно: он обрадовался тому, что и она ощущает опасность.

– Мудрое решение, – негромко проговорил он. Балкис немного подумала и произнесла:

 
Шагаем по лесу под хладною мглой,
Но кто-то таится здесь страшный и злой.
Наверно, он где-то в засаде сидит,
Но нас сбережёт пусть невидимый щит.
Нас зло не затронет в лесу никогда…
 

Как обычно, она запнулась перед последней строкой, и Антоний заверил её:

– У меня есть на уме окончание.

– Я так и думала, – кивнула Балкис и одарила его лучистой улыбкой. – Прибереги его до нужного мгновения.

– Так я и сделаю, – улыбнулся в ответ Антоний.

Они продолжили путь, с каждым шагом ощущая, как нарастает невидимая враждебность. Через некоторое время за пологом листвы забрезжил зеленоватый свет, и вскоре спутники вышли на залитую солнцем поляну.

Балкис ахнула и сжала руку Антония, а другой рукой указала вперёд. Юноша посмотрел в ту сторону и замер в изумлении.

С противоположной стороны леса на поляну вышел единорог, грациозно переступил через упавшее дерево, опустил голову и принялся жевать траву. Шкура у единорога была белая как снег, грива и хвост – золотые, а рог – чёрный.

Балкис и Антоний стояли не шевелясь, как зачарованные, не в силах отвести глаза от чудесного зверя.

Единорог поднял голову, посмотрел в сторону и заржал.

Юноша и девушка последили за его взглядом и увидели, что на луг вышел ещё один единорог. Он тоже был снежно-белый, но грива и хвост у него были серебряные, а рог – зелёный. Подбежав лёгкой рысью к первому единорогу, он быстро обнюхал его и издал негромкое приветственное ржание, а потом они стали пастись бок о бок.

Балкис крепче сжала руку Антония. Ей так хотелось вскрикнуть от восторга, но она боялась даже рот раскрыть.

И вновь послышалось ржание. Оба единорога повернули головы и посмотрели на запад. Антоний и Балкис увидели, что с той стороны на поляну вышел третий единорог – золотистый, с серебристыми гривой и хвостом и белым рогом. Два единорога поприветствовали его поклоном, он подошёл, и все трое приветственно потёрлись мордами, а затем все вместе стали жевать свежую траву.

Балкис еле слышно выдохнула и взглянула на Антония. Тот ответил ей радостной улыбкой. Они не могли говорить вслух, поэтому выражали свой восторг молча.

Но тут мирную тишину нарушил утробный рык, и на поляну, сердито размахивая хвостом, из леса вышел лев с распушённой гривой.

Все три единорога развернулись к хищнику, опустили головы, грозно нацелили на льва рога, и тут же с деревьев по обе стороны от них спрыгнули две львицы и бесшумно, крадучись, поползли по траве к прекрасным зверям сзади.

Балкис не сумела сдержаться. Она вскрикнула. Белорогий зверь обернулся, заметил опасность и встревоженно заржал, предупреждая своих товарищей.

Лев злобно зарычал, поняв, что его замысел раскрыт, и бросился к единорогам, но чернорогий пошёл в атаку, и хищник отпрыгнул в сторону. Однако единорог проворно повернул голову, и его рог пропорол бок льва. Тот рыкнул от боли, а другие два единорога уже окружили его и метко нанесли удары: один уколол льва в переднюю лапу, а второй – в ягодицу. Прихрамывая и подвывая от боли, лев отступил и скрылся за деревьями. Один из единорогов встал так, чтобы на всякий случай следить за раненым хищником, а двое развернулись, чтобы встретить атаку львиц.

При виде двух острых рогов, наставленных на них, львицы передумали, отпрыгнули назад и недовольно зарычали. Затем львицы и единороги несколько минут кружили по поляне, выжидая удачного момента для нанесения ударов. Наконец одному из единорогов представилась удачная возможность, и он ловко поддел львицу рогом в бок. Львица взвыла, попыталась отскочить и этим спасла своё сердце, но рог единорога обагрился её кровью, а сам он проворно отскочил назад и стал недоступен для раненой львицы

Вторая львица свирепо зарычала и бросилась на единорога, посмевшего ранить её сестру, но он увернулся, а второй единорог не замедлил нанести львице удар. Первая хищница, невзирая на полученную рану, снова вступила в бой, но тут третий единорог, покинув свой сторожевой пост, бросился на выручку к собратьям. На полном скаку он налетел на львицу и вонзил рог ей между глаз. Львица, отчаянно кашляя, отступила. Её примеру последовала вторая, и вскоре они обе позорно побрели к лесу и скрылись за деревьями.

Единороги отошли подальше от опушки леса, где им могло грозить нападение хищников, вышли на середину поляны и встали кругом, грозно выставив рога.

– Они великолепны! – выдохнула Балкис. – Кто бы мог подумать, что единорог способен победить льва!

– Не хотелось бы мне, чтобы меня подцепили таким острым рогом! – прошептал Антоний.

Как ни старались спутники не шуметь, все равно единороги их услышали. Чудесные звери подняли головы и посмотрели в ту сторону, где стояли люди, но Балкис и Антоний стояли смирно, не делали никаких угрожающих движений, и через некоторое время единороги снова опустили головы и стали пастись. Юноша и девушка ещё долго стояли и любовались сказочными животными. Наконец те наелись травы, и двое из них отправились к лесу – бок о бок, сторожко глядя по сторонам. Третий единорог улёгся в тени ветвей под огромным вековым дубом, положил голову на передние ноги и уснул.

Балкис взяла Антония под руку и молча указала в сторону леса.

– Вижу, – прищурившись, прошептал юноша.

Из подлеска показался лев и начал бесшумно красться к дереву, под которым спал единорог. Балкис и Антоний в страхе следили за хищником, но когда тот зарычал перед броском, единорог вскочил – полусонный, застигнутый врасплох. Увидев врага, он бросился к нему.

Лев отскочил в сторону в последнюю секунду, а единорог набрал слишком большую скорость и не смог остановиться. Его рог глубоко увяз в стволе дуба. Единорог согнул задние ноги и рванулся – ещё раз и ещё, но вытащить рог из дерева никак не мог. Не в силах освободиться, единорог в отчаянии заметался и заржал, призывая на помощь.

Лев приготовился к смертельному прыжку.

– Это не должно случиться! – прокричала Балкис и представила себе траву выше её головы, представила, как на поляне смешались запахи льва и единорога. Перед глазами у девушки поплыло. Трава и деревья устремились ввысь, стали гигантскими.

Лев, потревоженный вскриком, развернулся и был готов защищаться, но увидел перед собой всего лишь беспомощного юношу, который не двигался с места. Конечно же, он не заметил прямо у себя под ногами маленькую коричневую кошку. Льва интересовала только его жертва, поэтому он развернулся и вознамерился покончить с единорогом.

Балкис выскочила из густой травы и, отчаянно подбирая слова, которым выучилась у других кошек, обратилась к льву по-кошачьи. Она болтала что-то о том, что все кошки должны держаться вместе, что якобы где-то неподалёку, всего в одном дне пути, есть добыча получше. Лев только презрительно кашлянул и шлёпнул кошку здоровенной лапищей. Бок Балкис пронзила жуткая боль, деревья и травинки завертелись вокруг неё, а сама она закувыркалась в воздухе.

– Ах ты, скотина мерзкая! – вскричал Антоний и побежал к кошке, чтобы поднять её.

Лев злобно рыкнул и взмахнул лапой. Юношу подбросило вверх, и он пребольно шмякнулся на землю. Лев, рыча, двинулся к нему. Антоний пытался сесть, он нащупал рукоятку кинжала, но лев нанёс ему сокрушительный удар, уложил наземь, поставил тяжеленную лапу на его грудь и раззявил зубастую пасть.

Балкис очень хотелось спасти единорога, но жизнь друга ей была ещё дороже! Она в отчаянии забормотала охранное заклинание, понимая, что может опоздать, что Антоний не успеет выговорить последнюю строчку…

Но тут что-то маленькое, отливающее бронзой пулей вылетело из-за деревьев, помчалось к Антонию и вспрыгнуло на него.

– Антоний, перевернись! – прокричала Балкис кошачьим голоском, и её спутник услышал её. Он проворно перевернулся, не спрашивая зачем, и в это самое мгновение лев нагнулся, его зловещие челюсти сомкнулись на твёрдом, как металл, панцире… гигантского муравья!

Муравей повернул голову и запустил жвала в шею льва. Лев взвыл от боли, выпустил зловредное насекомое и поддел его лапой, но муравей отбежал в сторону и тут же бросился на льва и, цапнув его за другую лапу, оторвал от неё довольно большой кусок шерсти с мясом. Затем от убежал подальше и поспешно сжевал лакомство. В последнее время муравью более или менее везло с охотой, но упускать такую добычу он не намеревался.

Оглушительно взревев от боли, лев повалился набок.

Балкис бросилась к Антонию и начала превращаться из кошки в девушку.

Муравей пошёл в атаку. Лев замахнулся на него здоровой лапой, но муравей, приплясывая, избежал ударов и вскоре сомкнул жвала на шее хищника. Зверь запрокинул голову, попытался сбросить надоедливое насекомое, но муравей все ещё был голоден и упрямо кусал льва. Наконец удар тяжёлой лапы попал в цель, и муравей закувыркался по траве. Однако он тут же перевернулся, встал на лапы и приготовился к очередному походу за едой.

Балкис подхватила Антония под мышки и потащила к лесу.

Лев, лёжа на боку, пытался отмахнуться от муравья, но не удержался и повалился на спину. Муравей запустил жвала в его грудь. Хищник взревел от дикой боли, поднял задние лапы, принялся лягаться. В сторону отлетел кусок панциря муравья, а потом и он сам. Однако при этом в его жвалах остался большущий кусок львиного мяса. Стеная от боли, лев попробовал перекатиться на живот, чтобы встретить и отразить очередную атаку врага, но муравей ловко проскользнул между лапами противника, ринулся на запах крови и принялся кусать и рвать края раны, зияющей в груди льва. Захрустели ребра, и вскоре муравьиные жвала добрались до сердца врага. Огромный зверь в последний раз судорожно закашлялся, его тело затряслось в предсмертных судорогах, он в последний раз брыкнул задними лапами и… оторвал туловище муравья от головы. Ещё несколько секунд жвала перемалывали плоть – казалось, насекомое не поняло, что у него уже нет тела, что он уже, по сути, мёртв. Но вот наконец челюсти безжизненно сомкнулись, а лапки на отброшенном в сторону туловище перестали шевелиться. Противники, убившие друг друга в жестокой схватке, неподвижно замерли.

Но Балкис этого не видела. Её тревожило совсем другое.

– На помощь! – крикнула она, забыв о какой бы то ни было предосторожности. – Помогите мне – все, кто только слышит меня! Мой любимый умирает!

Она опустилась на колени рядом с истекающим кровью Антонием, прижала ладонь к его сердцу, услышала, как неровно оно бьётся, и с тоской и страхом осознала, как сильно на самом деле она любит его.

Глава 23

– Какая чепуха! – послышался скрипучий голосок. Балкис перестала рыдать и обернулась, изумлённо вытаращив глаза.

– Видала я дохлых рыб, дохлых крыс и дохлых ящериц, барышня, – продолжал звучать странный голос, – и уверяю тебя, что тот мужчина, над которым ты так жалобно причитаешь, не похож ни на кого из них – ни на рыбу, ни на крысу, ни на ящерицу, и если на то пошло – на дохлого он тоже мало смахивает.

Балкис не в силах была вымолвить ни слова. Голос принадлежал… птице!

– Что же до того, что он – твой возлюбленный, – невозмутимо продолжала птица, – то это единственное, чем можно оправдать твоё неразумное поведение. Вот мы, птицы, на счастье, от такого застрахованы, зато мне не раз случалось видеть, как неразумно поступают глупые бескрылые, как все они превращаются в сущих остолопов.

Птица была необычная – с удивительно яркой окраской: зелёная, с большим кривым красным клювом, красными лапками и красной ленточкой вокруг шеи. Балкис помотала головой и мысленно внушила себе: «Если ты умеешь говорить по-кошачьи, то почему бы и птице не разговаривать?»

– Что ты знаешь о любви, птица?

– Вполне достаточно, чтобы сказать: любишь его, так стань близка с ним и покончи с этим раз и навсегда! – строптиво ответила птица. – И говорить-то не о чем!

Балкис густо покраснела и вернулась взглядом к Антонию. К её радости, он начал дышать ровнее, приоткрыл глаза и заморгал. На его груди краснели четыре глубокие кровавые царапины, оставленные когтями льва, а на щеке темнел синяк. О, как он пострадал, пытаясь защитить её! Охваченная страхом за его жизнь, Балкис осторожно просунула руку под рубаху Антония и ощупала ребра.

– Ага, послушала моего совета! – хрипло каркнула птица. – Ну вот, она уже ласкает его!

Балкис зарделась ещё гуще и бросила:

– Займись своими делами, презренная птица, а людям оставь человеческие!

– Ах, какая деловая нашлась! – пискнула птица и покачала головой. – Так, стало быть, у тебя с ним общие дела, только и всего? Ну, тогда тебе не стоит думать о замужестве!

– Молчи! – крикнула Балкис. Её бросило в жар. Она была уверена, что щеки у неё от стыда того и гляди воспламенятся. – Ты говоришь глупости, ворона в ярких перьях! Молчи, если не знаешь, как мне спасти возлюбленного!

– А я думала, ты и не спросишь меня об этом, – чуть удивлённо отозвалась птица. – Конечно, мозгов у меня маловато, потому и знаю я не слишком много – но сдаётся мне, что если ты поможешь единорогу вытащить из дерева рог, то он, пожалуй, согласится отвезти твоего приятеля туда, где ему окажут помощь.

– Единорог? – встревоженно воскликнула Балкис. – Бедняга! Я бы рада ему помочь, но как я могу бросить Антония?

– Ничего, не помрёт, – беспечно отозвалась птица. – Тебе же не о жизни его, а о здоровье печься надо. А лично я бы больше за твоё сердце переживала, чем за его здоровье, – как бы оно у тебя не разорвалось из-за пустых хлопот.

Балкис прикусила язык и не ответила очередной дерзостью. Верно, птица вежливостью не отличалась, но была явно наделена здравым смыслом и, похоже, действительно знала, где можно было найти подмогу. Раны Антония сильно кровоточили, но гораздо сильнее девушку пугало другое: не пострадали ли от удара львиной лапы внутренние органы. Однако тревога немного отступила, и Балкис решила ещё немного порасспрашивать птаху-пересмешницу:

– Что ты за птица?

– Давай-ка лучше я у тебя спрошу, что ты за девица, если умеешь исчезать и появляться в разгар сражения?

– Просто я – мастерица прятаться, – ответила Балкис, гадая, много ли успела увидеть птица. – И ещё я – настолько же кошка, насколько и девушка.

– Вот уж удивила! – фыркнула птица. – Что ж, встречались мне очень многие женщины, которые куда как больше смахивали на кошечек.

– Ответ за ответ, – напомнила птице Балкис. – Имя за имя.

– Что-то не помню, чтобы ты назвала мне своё имя, – буркнула птица.

– Знай же, что меня зовут Балкис, а теперь назови себя!

– Называют-то меня по-разному – вы же, бескрылые людишки, и называете, да только боязно мне как-то произносить эти названия… Боюсь, не выдержат твои нежные ушки. Ну да ладно. Есть одно, более или менее приличное – «сидикус». Только не вздумай употреблять его ради власти надо мной, потому что это – не моё личное имя, а имя всего моего рода. Я – птица сидикус.

– Я бы сказала, что тебе бы больше подошло название «птица нелепая», – язвительно проговорила Балкис. – Хорошо, я последую твоему совету и очень надеюсь, что мне не придётся об этом пожалеть.

– Побереги его голову, – буркнула птица сидикус, – и своё сердечко.

– Если с ним что-нибудь случится, ты побереги свою шею, – процедила сквозь зубы Балкис и сама удивилась тому, почему так дерзит, но тут же вспомнила, как кошки должны относиться к птицам. Как же не сердиться, когда твоя добыча сидит рядом и так огрызается и хамит! – Охраняй его как следует, птица сидикус, потому что если он умрёт до того, как вернусь, я перекушу жареной дичью!

– Гляди не одичай потом совсем! – фыркнула птица, но явно занервничала.

Стегоман оставил долину позади и летел над пустошью, когда Мэт заметил троих путников, шагающих на север.

– Вижу очередных местных осведомителей, – сообщил он дракону.

Стегоман вздохнул, пошёл по спирали вниз и приземлился за грудой больших камней. Мэт спрыгнул на землю, обошёл скалы и, выйдя на дорогу, столкнулся с тремя мужчинами.

То были дюжие молодые горцы в выцветших рубахах и штанах из домотканой ряднины. Вид у них был угрюмый, и они все время о чем-то спорили.

– Привет вам, друзья! – крикнул Мэт и поднял руку.

Все трое остановились и ошарашенно посмотрели на него. Мэт догадался: они так увлеклись спором, что не заметили, как Стегоман пошёл на посадку.

– И тебе привет, странник, – ответил один из троих, но руки не поднял, и вообще вид у него был примерно такой же дружелюбный, как у цепного бульдога. Двое его спутников сжали рукоятки дубинок, притороченных к поясам.

Мэт развернулся вполоборота, чтобы продемонстрировать незнакомцам свой меч, и выразительно положил руку на его рукоять.

– Я иду с севера и ищу кое-кого, кто ушёл раньше меня. Скажите, не встречались ли вам в этих краях какие-нибудь путники?

– На этой дороге мы ни души не встретили, – ответил темноволосый парень. – Мы и сами тоже кое-кого разыскиваем. Не видал ли ты нашего младшего братца?

– Самого младшего, – уточнил второй. – Моти дома остался.

– Заткнись, Филипп, – буркнул темноволосый. – Тот, кого мы ищем, ростом почти с меня будет, волосы у него – как солома, и вид такой… придурковатый. Не встречал такого?

Выслушав описание примет разыскиваемого из уст его родного брата, Мэт догадался, почему тот ушёл из дома.

– Нет такой мне не встречался, – покачав головой, ответил Мэт. – Видел я караванщиков, видел и несколько путников, странствовавших в одиночку, но молодые бродяги не попадались.

– Ушёл, мерзавец, из хорошей, дружной семьи! – проворчал средний брат. – Весна на дворе, пахать надо, а у нас теперь рук не хватает! А все из-за чего? Из-за какой-то дурацкой кошки! Ну, две недели подождали мы – думали, сам домой явится с повинной, а вот не явился!

– Из-за кошки, говорите? – Сердце у Мэта забилось чаще, но он старательно скрыл волнение и нахмурился, изобразив удивление. – Неужто он мог на вас обидеться из-за какой-то кошки?

– Ну да, из-за самой простой маленькой рыжей кошки! Где-то подобрал её и тайком подкармливал, скотина, объедками с нашего стола, да ещё и коровьим молоком поил! Мы-то просто поиграть с ней хотели – побаловаться, стало быть, а он прямо-таки взбесился и как накинется на нас – ну чистый зверь!

– Прежде за ним такого не водилось, – буркнул Филипп.

У Мэта не осталось никаких сомнений. Он прекрасно понял, в какие игры намеревались поиграть с кошкой эти неотёсанные дуболомы.

– А давно ли вы в дороге? – осведомился Мэт.

– Да уж больше двух месяцев будет, как ноги сбиваем, – проворчал темноволосый. – Мы аж до той долины дошли, где весь народ в крепостях ютится, потому как за стенами бродят огроменные муравьи и только и глядят, как бы человека слопать. Как пить дать, наш дурень Антоний туда вляпался и попался на зубок этим муравьищам.

– Ну, хоть быстро помер, – кивнул Кемаль.

Похоже, ни один из троих не был так уж сильно огорчён. То ли настолько огрубели их сердца, что они могли так жестоко шутить, то ли на самом деле не верили в гибель брата.

– Так что теперь мы, пожалуй, домой вернёмся, в горы. Там у нас чисто, прохладно, – сказал Филипп. – Так и скажем папаше, что помер наш Антоний, наверное. Ну, поплачет маленько, а все ж переживёт, так я думаю.

Мэт задумался о том, насколько же не любили в семье юношу, который сопровождал Балкис в её странствиях. Ему хотелось верить, что на самом деле отец будет сильнее горевать по утраченному сыну, чем думали парни, но скорее всего сами они не имели бы ничего против того, чтобы Антоний не вернулся домой.

– Что ж, удачи вам в поисках, – сказал Мэт. – Ну а я разыскиваю юную девушку, ростом мне по плечо, прехорошенькую, с темно-каштановыми волосами, большими тёмными глазами и золотистой кожей. Не встречали такую?

Мэт ещё не успел перечислить всех примет Балкис, а у всех троих братьев похотливо заблестели глаза. Темноволосый отозвался:

– Нет, не встречали. Да только ты не бойся, странник. Ежели встретим – уж мы о ней позаботимся как надо.

На этот счёт у Мэта возникли сильные сомнения. Когда он вернулся к Стегоману, тот сказал:

– Похоже, ты наконец обзавёлся кое-какими вестями о пропавшей девочке.

– Видимо, да, – кивнул Мэт. – Вот только эти трое крестьян ни разу не видели её в человеческом обличье.

– Хочешь сказать, что перед ними она предстала, обратившись в кошку? Но как же, интересно, они могли отличить её от обычной кошки, которая ловит в амбаре мышей?

– Нет, конечно, они ни о чем не догадались, но нашей Балкис, судя по всему, удалось уговорить всеми обижаемого младшего брата уйти из дома и сопровождать её в пути.

– Что, не слишком приятные ребята оказались, да?

– Не то слово, – кивнул Мэт, забрался на спину Стегомана, посмотрел на юг, прищурился и проговорил: – Мы ведь видели на юге горы, верно?

– Видели, – подтвердил дракон, считавший орлов близорукими.

– Значит, так, – рассудительно изрёк Мэт. – Эти парни возвращаются домой, в горы. Назад они повернули недалеко от долины гигантских муравьёв. Мы же предполагаем, что их младший братец и наша маленькая рыжая кошечка прошли здесь раньше и продолжили свой путь… – Мэт провёл взглядом воображаемую линию от юга к северу. – Если так, теперь они уже не так далеко от Мараканды.

– Стало быть, мы каким-то образом упустили их.

— Не так уж трудно было упустить их, если они странствовали только по ночам, – заметил Мэт. – Тем более – если Балкис поступает мудро и путешествует в кошачьем обличье. – Он нахмурился. – Однако все это следует предполагать только в том случае, если нашей парочке удалось благополучно миновать долину гигантских муравьёв.

– Если я тебя правильно понимаю, теперь нам следует вновь отправиться на север и поискать их в той стороне?

– Ну да, – вздохнул Мэт. – Если сразу не нашёл, всегда приходится поискать снова.

– Это что же – закон жизни, Мэтью?

Мэт пожал плечами:

– Что сказать? Со мной этот закон срабатывал. Полетели, дружище!

Балкис осторожно подошла к единорогу. Тот все ещё пытался высвободиться – упирался ногами, дёргался. Девушка ухватилась за рог обеими руками и потянула изо всех сил. Она ещё не перестала удивляться тому, что прикасается к живому, настоящему единорогу, когда злосчастный рог вдруг вылетел из ствола. Зверь отлетел и присел на задние ноги, а Балкис кувыркнулась через голову. Проворно поднявшись, она обернулась, боясь, как бы на неё не напал тот, кому она только что помогла обрести свободу, но единорог гордо и грациозно встал, подошёл и потёрся носом о её руку.

Балкис улыбнулась. Прикосновение нежного, бархатистого носа чудесного зверя вызвало у неё благоговейный трепет.

– Ты благодаришь меня, да? – проговорила она. – О, я рада, что сумела помочь тебе. Ты так красив, что я не могла позволить, чтобы ты пропал – и уж тем более в утробе льва.

Единорог подошёл ближе и лизнул Балкис в щеку.

Балкис невольно отступила, рассмеялась, заслонилась руками, но тут же принялась гладить единорога по гладкой тёплой шерсти.

– Так ты готов меня отблагодарить?

Единорог кивнул. После встречи с говорящей птицей Балкис не слишком сильно изумилась тому, что единорог понимал человеческую речь.