Текст книги "Маг и кошка"

Балкис как раз хотелось, чтобы Антоний проснулся прежним, но она поняла, о чем говорит отшельник.

– Мне самой нужно успокоиться, добрый господин. Я понимаю что это глупо, но я так боялась за его жизнь, что теперь мне нужно на него наглядеться.

– В этом есть зерно смысла, однако это зерно – родом из сердца, а не из разума, – усмехнулся отшельник. – Доброй тебе ночи! – повторил Атаний, вышел из комнаты и тихо притворил за собою дверь.

Балкис просидела у постели Антония около часа. На самом деле теперь она уже не так сильно опасалась за его здоровье, а просто ей хотелось как можно дольше любоваться им, покуда он спал и не видел, как блестят её глаза. Однако старец оказался прав. Вскоре глаза у девушки начали слипаться, голова упала на грудь. Балкис вздрогнула, очнулась от дремоты, смущённо улыбнулась, поднялась, но тут же склонилась к Антонию, крепко поцеловала его в губы и прошептала:

– Я бы ни за что не сделала этого, если бы ты не спал, мой милый, поэтому целую тебя теперь.

Она выпрямилась, вышла за порог и быстро разыскала гостевой домик.

Балкис так давно не спала в кровати, да и день выдался на редкость изнурительный, поэтому она уснула крепко-крепко, без сновидений – и слава богу, если учесть, в каком настроении она улеглась. Её разбудило солнце, и Балкис потянулась сладко, как кошка, радуясь тому, что выспалась и хорошо себя чувствует. Она ещё немного полежала, глядя в окошко на залитую солнцем поляну и большой камень посередине неё, перебирая в памяти события минувшего дня. Среди воспоминаний оказалось и неосознанно принятое решение.

Сегодня она скажет Антонию о том, что любит его.

Конечно, если он не влюблён в неё, то это сможет его напугать, вызвать его недовольство. «Что ж, – думала Балкис, – если так, то дальше я пойду одна, а он вернётся домой. Хотя это будет так трудно – продолжать путь и одновременно приглядывать за Антонием, как бы с ним не случилось беды во всех тех странах, через которые нам довелось пройти». И все же девушка чувствовала, что должна признаться своему спутнику в любви. Она слишком долго таила от себя самой это чувство, а теперь открыла его для себя благодаря птице сидикус и волшебной ванне.

Нет, Балкис больше не могла терпеть. Она все скажет Антонию – и будь что будет.

Приняв решение и утвердившись в нем, она встала, чувствуя себя легко и свободно, и вышла из дома, напевая весёлую песенку. Приведя себя в порядок, она подошла к боковой двери, чтобы навестить друга.

Странное смущение охватило её, и она тихонько, еле слышно постучала в дверь – но двери почти сразу распахнулась. На пороге стоял Антоний, раздетый до пояса, как вчера вечером. Волосы у него были слегка растрёпаны, а щеки покрывал здоровый румянец только проснувшегося человека. Он необыкновенно тепло и радостно улыбнулся, и Балкис снова ощутила странное тепло. Ей стало не по себе, и она потупилась.

– Доброе утро, господин, – пробормотала она.

– Доброе утро, госпожа, – в тон ей отозвался Антоний. Балкис, испуганная этой торжественностью, подняла голову, увидела, как светятся глаза её друга, увидела улыбку на его губах и нашла в себе силы улыбнуться в ответ.

– Прошу прощения, – сказал Антоний. – Мне не следовало приветствовать даму, будучи полуодетым. – Он вернулся в комнатку, натянул рубаху, вышел и подал Балкис руку. – Давай прогуляемся, пока не жарко.

– Да, давай, – кивнула Балкис и взяла Антония под руку.

Несколько минут они молчали, и девушка поняла, что сейчас – самый удачный момент для того, чтобы сказать юноше о своих чувствах, но тут её снова охватила странная стеснительность, и она смущённо опустила глаза.

– Помнишь что-нибудь из того, что случилось вчера? – негромко спросила она.

– Помню, что мы шли с тобой по лесу, – ответил Антоний и нахмурился, пытаясь вспомнить события прошедшего дня. – Мы вышли на поляну – да, точно, на поляну… и увидели единорога! Нет, трех единорогов! – Он повернул голову и устремил на Балкис радостный, взволнованный взгляд. – Как чудесен мир, в котором встречаются такие сказочные и прекрасные создания!

Его глаза без слов говорили о том, что к сказочным и прекрасным созданиям он явно причисляет не только единорогов, и Балкис вновь охватил странный трепет. Она отвела взор.

– А больше… больше ты ничего не помнишь?

Антоний задумчиво посмотрел прямо перед собой, сдвинул брови, попытался сосредоточиться.

— Еше помню… львов! Да, точно, были львы! И единороги прогнали их прочь! Потом двое ушли в лес, а третий улёгся спать под большим деревом!

– Уже лучше, – кивнула Балкис. – Что ещё вспоминается?

Антоний нахмурился, задумался и покачал головой:

– Птичьи трели, рассвет в окне незнакомого дома, стук в дверь… и тебя – прекраснее всех зорь на свете.

У Балкис от этого комплимента перехватило дыхание, тем более что сказано это было спокойно, просто, как нечто само собой разумеющееся, естественное – вроде рассвета или пения птиц. Но вновь смущение охватило Балкис, и заготовленные слова не покинули её губ.

– А что было до этого? – спросил Антоний.

– Ты… Понимаешь, львы потом вернулись. То есть один из них вернулся и обманом добился того, что единорог вонзил свой рог в ствол дерева, и рог накрепко застрял. В таком положении единорог стал беззащитен. Я превратилась в кошку и попыталась поговорить со львом на кошачьем языке, но он и слушать меня не стал: отшвырнул лапой. Тогда ты бросился ко мне на выручку с необыкновенной отвагой, а страшный зверь повалил тебя наземь.

– Правда? – вытаращил глаза Антоний. – Это ведь… так не похоже на меня. В семье я слыл далеко не первым смельчаком!

Гнев на братьев Антония, которые все время его унижали, придал Балкис смелости.

– Кто бы так ни говорил о тебе, был, несомненно, не прав. Я сама все видела – собственными глазами. Ты очень храбрый человек, Антоний. Я бы даже сказала, что от храбрости ты готов потерять голову.

Антоний смущённо отвернулся.

– Но за себя-то я редко когда дрался… Только тогда, когда меня уж совсем доводили!

– За себя – пожалуй, – согласилась Балкис, чувствуя, как вновь разливается по её телу странное тепло. – Но не сомневайся: ты и в самом деле дрался со львом, пытаясь спасти единорога, хотя и сильно пострадал при этом.

– Так почему же я тогда жив остался? – озадаченно вопросил Антоний.

Балкис очень не хотелось обидеть его, но все же она не смогла умолчать:

– Скажи, ты все же унёс и сберёг несколько золотых самородков из долины муравьёв?

Антоний покраснел и признался:

– Да, все так и есть. Не смог совладать с алчностью. – Но тут он вспомнил, о чем прежде был разговор, и встрепенулся. – Но какое отношение золото муравьёв имеет ко льву-людоеду?

– Похоже, один муравей преследовал тебя – хотя вернее было бы сказать, что он преследовал своё золото, – пояснила Балкис. – Он вдруг выскочил на поляну в то самое мгновение, когда лев был готов проглотить тебя… – Она отвернулась, слезы застлали ей глаза. – Я пыталась произнести заклинание, чтобы защитить тебя, но все случилось слишком быстро, и я никак не могла сочинить последнюю строчку!

Антоний обнял её за плечи, её щека прижалась к его мускулистой груди. Он ласково проговорил:

– Ты бы непременно сочинила её, и у тебя бы все получилось, даже если бы тебе пришлось заставить льва выплюнуть меня. Но муравей чем-то помог тебе?

– Он оказался под стать льву, – сказала Балкис и невольно поёжилась, вспоминая о сражении насекомого с хищником. – Просто удивительно, как такое маленькое существо может обладать такой чудовищной, убийственной силой. В общем, они со львом прикончили друг друга.

– Везёт, как говорится, глупцам и безумцам, – тихо отозвался Антоний. – Слава богу, я оказался и тем, и другим. Но все же – как мне удалось уцелеть?

Балкис была готова ответить, но спохватилась и промолчала. Ей вовсе не хотелось, чтобы Антоний полюбил её из благодарности, из чувства долга.

Её спас брат Рианус. Он пошёл навстречу юноше и девушке, искренне, безмятежно улыбаясь:

– Доброе утро, молодые люди!

– Доброе утро, любезный господин, – безупречно вежливо ответил Антоний, хотя он явно удивился тому, что старец, похоже, знает и его, и Балкис.

– Доброе утро, брат Рианус, – проговорила Балкис, благодарно улыбнувшись старцу-отшельнику. – Антоний, это один из тех двоих святых людей, которые исцелили тебя.

– Исцелили меня? – Антоний ошарашенно уставился на брата Риануса. – Премного благодарен вам, о любезный господин!

– Не за что так благодарить, – с улыбкой ответил монах.

– Но как же вы могли вылечить меня от ран, оставленных львом, всего за одну ночь? – удивлённо спросил Антоний.

— Да не за ночь, молодой человек. Если честно – менее чем час. – Брат Рианус повернулся и указал на видневшуюся за деревьями поляну. – Видишь тот большой камень?

Антоний посмотрел туда, куда указывал старец.

– Вижу, преподобный господин.

– Этот камень обладает необычайной целительной силой, – объяснил отшельник. – В нем есть углубление наподобие раковины, и в этом углублении всегда на четыре дюйма воды. Если какой-то христианин желает исцелить все своё тело, он раздевается донага и ложится в эту впадину. И ежели его вера истинна, вода начинает подниматься и покрывает такого человека с головой. Так происходит трижды, а потом вода спадает, а принявший целительную ванну вылечивается от любых недугов. Вот как исчезли твои раны.

– Это же чудо! – воскликнул Антоний. – О, как я вам благодарен, добрый господин!

– Благодари Господа, юноша, ибо тебя излечил Господь. – Брат Рианус посмотрел на Балкис и улыбнулся. – Хотя отчасти ты должен сказать спасибо и этой девушке. Это она привела тебя к нам. Она, а ещё та птица, которая показала ей дорогу.

Антоний изумлённо воззрился на Балкис. А та, словно бы в своё оправдание, промолвила:

– Не могла же я бросить тебя и позволить тебе умереть.

– Да, да, не могла, ясное дело! – Послышался шелест крыльев, и птица сидикус уселась на плечо брата Риануса. Тот поморщился: острые птичьи коготки впились в его кожу – но монах промолчал. – Но конечно же, – продолжала птица надменно, – твоя подружка была просто вне себя от страха. Да, да, поджилки у неё тряслись, так она за тебя переживала. Ну и, само собой, она бы ни за что не догадалась, как ей поступить, если бы кое-кто не дал ей мудрый совет.

Балкис одарила птицу гневным взглядом.

– Антоний, эту говорливую птицу зовут сидикус. Это она посоветовала мне освободить единорога и попросить его отвезти тебя сюда.

– Ага, – подтвердила птица. – Она все так и сделала – когда я её хорошенько разозлила. Только тогда у её мозги маленько пришли в порядок. А потом я привела её к этим благородным старцам и к их волшебному камню. Представь себе, всю дорогу мне пришлось эту девицу подзуживать, лишь бы только она хоть немного отвлеклась от тревоги за твоё драгоценное здоровье.

— Ну да, только из-за этого ты ко мне и приставала, – буркнула Балкис. – А не потому, что ты вообще обожаешь посмеиваться над людьми.

– А почему бы не соединить приятное с полезным? Р-р-оук!

Балкис только теперь поняла, что этот скрежещущий звук – смех.

Антоний постарался скрыть изумление, охватившее его при виде говорящей птицы, и торжественно поклонился сидикусу:

– Благодарю тебя, доброе создание, за благородную помощь.

– Вот это речи, я понимаю! Сладко как говорит-то! – Птица, все ещё восседавшая на плече у брата Риануса, пристально воззрилась на Балкис глазками-бусинками. – А если бы ты ещё кое о чем узнал!

Антоний озадаченно взглянул на Балкис:

– О чем это она?

Балкис потупилась и сильно покраснела. Птица не дала ей ответить.

– Если бы, если бы, – затараторила она. – Да-да, так я и сказала! Если бы узнал, какие у неё чувства, то ты бы и с нею так же сладко заговорил. Тогда бы и она тоже кое о чем узнала, вот!

– Какие у тебя чувства? – Антоний взволнованно обернулся к Балкис. – О каких чувствах говорит эта птица?

Глава 25

Балкис закусила нижнюю губу, сильно покраснела. Она не в силах была произнести ни слова и мысленно проклинала болтливую птицу.

– Ну конечно! Как я сам не догадался! Тебе не нужно ничего говорить, я все знаю! – тепло проговорил Антоний. – Твои чувства – это забота и тревога за спутника – и надеюсь, за друга. – Он порывисто обнял Балкис, её щека прижалась к грубой ткани его рубахи, к крепкой груди, и голос юноши ещё громче зазвучал в её ушах, а сама она вновь затрепетала. – Как я счастлив, что рядом со мной такая верная и заботливая спутница! Спасибо тебе, о, спасибо тебе тысячу раз, Балкис. Ты спасла мне жизнь!

Балкис была готова возразить, сказать, что не только дружеские чувства заставили её поступить так, как она поступила, но слова застряли у неё в горле.

– Да не благодарности она от тебя ждёт, желторотый ты баЛбес, проскрипела птица. – Она хочет, чтобы ты поцеловал её!

– Поцеловал её? – Антонии отстранился, покраснел и растерянно уставился на девушку. – Не говори глупостей, птица! Зачем этому прекрасному созданию поцелуй какого-то недотёпы?

Балкис молча, страстно смотрела на него. Как ей хотелось сказать ему, что он – вовсе не недотёпа!

– Да затем, что она в тебя влюблена по уши, тупица! – крикнула птица во всю глотку. – Неужто ты этого не видишь? О нет, вы, люди, – законченные недоумки! Уж когда курочка-сидикус влюблена в петушка, то он и думать не станет – сразу поймёт, что к чему! А тебе что же, непременно надо, чтобы она сама тебе все сказала?

– Да, и… даже тогда я, пожалуй, вряд ли в это поверю, – пробормотал Антоний, не отрывая глаз от Балкис. А она смотрела на него, и его глаза, казалось, затмили для неё весь мир, она была готова утонуть в них, а голос возлюбленного словно окутывал её с головы до ног. – Ты любишь меня, Балкис?

Балкис разжала губы, но снова не смогла вымолвить ни слова.

– Господи, хоть бы это было правдой, – тихо проговорил Антоний. – Потому что я безумно люблю тебя – с того самого мгновения, как увидел тебя в человеческом обличье.

Балкис от изумления широко раскрыла глаза. Её пронзила сладкая боль, но она молчала, как заговорённая, и только губы её тянулись к губам Антония.

И вот наконец с его губ сорвались еле слышные слова:

– Ты в самом деле любишь меня?

– Прости и помилуй меня, Боже, – прошептала в ответ Балкис, – но я действительно люблю тебя.

И тогда их губы встретились – легко, нежно, и Балкис закрыла глаза, и все на свете перестало существовать, кроме этого поцелуя.

Скрипучий смех разрушил чары. Птица сидикус проскрежетала:

– Ну хватит уже, хватит! А то придётся вас обоих укладывать в целительную ванну и лечить от ожогов – ишь как распалились-то оба!

Антоний отпустил Балкис. Покраснев, он укоризненно посмотрел на птицу:

– Все-таки ты – на редкость бестактная спасительница.

– Ну, так я кого спасаю-то? Людей, голубчик, людей! А ваше дурацкое поведение так забавляет меня, что трудно удержатьс от насмешек, ты уж мне поверь! Но без вас жизнь была б невыносимо скучной.

Подошёл брат Атаний, встал рядом с братом Рианусом и с улыбкой сказал:

– Порой и меня забавляют твои шутки, сидикус, но зачастую ты становишься слишком назойливой. – Он заговорщицки подмигнул Антонию. – И все же уж лучше кто-то вроде этой пташки, которая надо всеми подшучивает, но при этом творит добрые дела. Куда как опаснее другие – злые, но медоточивые.

– Что ж, это верно, – согласился Антоний и поклонился отшельнику. – Меня зовут Антоний, преподобный старец.

Балкис вспомнила о том, что они не знакомы.

– Антоний, это брат Атаний, добрый отшельник. Он тоже участвовал в твоём исцелении.

– Рад был помочь тебе, молодой человек, – с поклоном ответил старец и, весело сверкая глазами, обвёл взглядом Антония и Балкис. – Конечно, твоя верная спутница заслуживает ещё большей благодарности – ведь это она помогла нам уложить тебя в целительную раковину, воды которой исцелили твои раны.

Антоний посмотрел на Балкис:

– Как же ты заботилась обо мне!

– Ещё как, ещё как! – застрекотала птица сидикус. – Ну, тут, правда, надо заметить, что тебя в воду укладывали голеньким!

Антоний вытаращил глаза, а Балкис потупилась и покраснела.

– Птица, тебе известно такое слово: «тактичность»?

– А как же! – весело отозвалась птица. – Это когда люди секретничают!

– Да, она, спору нет, надоедлива, – усмехнулся брат Атаний, – но зато я ни разу не слышал, чтобы она говорила неправду.

– Это верно, – задумчиво проговорил брат Рианус, – но при всем том ей доставляет немалое удовольствие морочить людям голову и радоваться, видя их смущение.

– Золотые слова, – закивала головкой сидикус. – А на что ещё сдались люди? А уж нынче утром я вдоволь напотешалась над этой парочкой!

— Негоже осуждать ту, которая так помогла мне, – со вздохом проговорил Антоний.

– Это верно, – похвалил его брат Рианус. – И все же я так думаю, молодые люди, что с вас уже довольно издёвок сидикуса. Теперь вы здоровы и телом, и духом и можете продолжать свой путь, владея сокровищем, которое так долго таили друг от друга и которое для вас раскрыла птица сидикус.

– Наверное, стоит её поблагодарить за это, – чуть ворчливо отозвалась Балкис.

– То-то же! – буркнула птица. – Сами-то небось ещё долго в молчанку бы играли. Птицы куда более разумны и деловиты.

– Если ты такая деловитая, так уже летела бы куда-нибудь, – прошептала Балкис. – Гнёздышко бы свила, снесла бы яичко, что ли. – Она подумала и добавила погромче: – Ладно, спасибо тебе, потому что твоя помощь была велика.

– Да, спасибо тебе, добрая птица, – подхватил Антоний. – И вам спасибо, преподобные старцы.

– Ступайте, и да будет с вами наше благословение, – с улыбкой отозвался брат Рианус. – И пусть любовь ведёт вас вперёд.

Рука Антония лежала на плече Балкис. Они шли молча, время от времени глядели друг другу в глаза и смущённо улыбались. Лишь через полчаса они наконец преодолели смущение, остановились и снова поцеловались, а потом продолжили путь, разговаривая о том, о чем ни разу не говорили за все те недели, что были вместе. Весь день они словно плыли по стране снов, и хотя Балкис порой охватывал страх при мысли о том, что будет, когда настанет вечер (правда, она испытывала и приятное волнение), она все же ухитрялась гнать от себя эту мысль и целиком предавалась сладостным мгновениям новой жизни.

Солнце село, стемнело, но влюблённые продолжали путь при луне. Антоний говорил Балкис о своей любви, восхищался её красотой. Они то и дело замирали, и их губы сливались в пламенных поцелуях. Но в конце концов у Балкис голова начала клониться на грудь от усталости, и Антоний решительно остановился.

– Мы прошли за день большой путь, любимая. Пора спать, – сказал он.

У Балкис от страха сдавило горло, но она только смущённо взглянула на юношу и проговорила:

– Да, давай остановимся на ночлег.

Ритуал приготовления к ночёвке настолько вошёл у них в привычку, что и он, и она все делали, не задумываясь – и это было хорошо, потому что Антоний вдруг начал отпускать глупые шуточки, а Балкис в ответ – хихикать до изнеможения. Но когда они поужинали и девушка опустилась на колени возле своего ложа из соснового лапника и её вновь охватило смущение, Антоний сказал:

– Ложись спать, а я постерегу тебя. Целительная ванна придала мне сил, и я совсем не чувствую усталости. Вряд ли я вообще смогу уснуть.

Балкис ощутила необыкновенное облегчение – правда, ей хотелось бы, чтобы для бодрствования у Антония нашлась более веская причина.

– И долго ли ты сможешь не спать? Антоний пожал плечами:

– Устану – разбужу тебя. Но по меньшей мере полночи продержаться сумею, а может быть – и всю ночь. Буду любоваться тобой, и это вселит в меня бодрость.

Балкис зарделась и опустила глаза.

– Что ж, спокойной тебе ночи.

Она улеглась и старательно, целомудренно укрылась плащом. «Пусть смотрит только на моё лицо», – решила она.

– Сладких тебе снов, – пожелал Антоний, склонился и поцеловал Балкис в лоб, в глаза и наконец – в губы. Последний поцелуй был самым долгим, и– уж после него Антоний точно не должен был долго заснуть. Когда он оторвался от губ Балкис, она застенчиво улыбнулась, зажмурилась и блаженно вздохнула. Антоний ответил вздохом, в котором было столько же радости, сколько желания, отвернулся, встал и сел у костра так, чтобы любоваться и ночью, и возлюбленной.

А к Балкис сон не шёл. Она лежала с закрытыми глазами, объятая жаром и волнением. Тянулись часы, и она уже не знала, то ли радоваться, то ли огорчаться тому, что Антоний так владеет собой.

А потом она вспомнила, что единорог без малейших сомнений согласился везти Антония на своей спине, а это означало, что её любимый – девственник. «Быть может, ему так же страшно, как мне», – подумала Балкис и стала гадать, а знает ли Антоний вообще о том, чем занимаются любовники, оставаясь наедине. Но тут ей пришло в голову, что он простой крестьянский парень. Если так, то он наверняка видел, как совокупляются животные, как видела она сама в детстве. Потом она вспомнила про то, как грубо обращались с Антонием в родном доме, и тут её посетила странная мысль: вероятно, в сознании юноши совокупление не соединялось с любовью.

«Если так, – решила Балкис, – я должна буду что-то предпринять». Пытаясь понять, что именно ей следует предпринять, она уснула.

Антоний разбудил её, когда закатилась луна – поцеловал в лоб. Разомкнув сонные, тяжёлые веки, Балкис улыбнулась и спросила:

– Это все, что вы можете предложить мне, господин мой?

Он улыбнулся и жарко поцеловал её в губы. У Балкис сразу учащённо забилось сердце, но Антоний тут же отстранился, сел на корточки и сказал:

– В конце концов мне захотелось спать. Если хочешь, можешь побыть в дозоре последние пару часов ночи.

Балкис догадалась, что Антоний ждёт, когда она встанет – ведь нынче она приготовила только одно ложе. Девушка со вздохом поднялась, села у костра и одарила юношу улыбкой, которая была куда красноречивее тех слов, что она сказала. А слова были такие:

– Спи сладко, любимый мой.

Антоний закутался в плащ, улыбнулся в ответ и проговорил:

– Если бы мои сны оказались так же прекрасны, как мои мечты, я бы не хотел просыпаться.

– О, пожалуй, я смогу об этом позаботиться, – усмехнулась Балкис и устремила на юношу взгляд, который, как она надеялась, был полон обещания. Глаза Антония в ответ заблестели, но он решительно закрыл их.

Балкис со вздохом отвернулась к костру и подбросила в огонь хвороста. Право, ей действительно стоило как-то побороться с невероятной сдержанностью её возлюбленного.

На рассвете она разбудила Антония поцелуем. Окутанные волшебным настроением, они сели завтракать. Потом они загасили костёр и продолжили путь. Тропинка вела их под розовыми лучами новорождённого солнца. На траве звёздочками сверкали капельки росы. Обоим казалось, будто они летят по небу. Они болтали о разной чепухе, то и дело останавливались и целовались.

Ближе к вечеру горы, которые так долго были далеки, вдруг оказались совсем близко, и влюблённые увидели тропку, спускавшуюся в ущелье, дно которого было шириной ярдов в сто. Антоний и Балкис спустились вниз, и их окружили высокие и острые скалы. Спутники огляделись по сторонам, – зачарованные дикой красотой ущелья, и неожиданно расслышали крики. Балкис различила отдельные слова на языке, близком к тому, на котором говорили в Мараканде, но акцент был настолько силён, что она почти ничего не поняла – кроме одного-единственного слова.

– Антоний! Кто-то приказывает нам остановиться!

– Значит, наверное, впереди опасность, – заключил Антоний и внимательно осмотрелся. – Но где же те люди, которые заботливо предупреждают нас об этом?

– Я тоже их не вижу, – призналась Балкис.

Крики зазвучали снова, а потом сменились ритмичным, суровым напевом.

– Это похоже на песню войны, – нервно проговорила Балкис. – Где же те, кто её поёт?

– Вон они! – воскликнул Антоний и, изумлённо вытаращив глаза, указал вверх.

Балкис посмотрела туда, куда он показывал, и увидела с десяток летящих драконов – небольших, всего футов двенадцать длиной. Драконы были осёдланы, а верхом на них сидели, держа их под уздцы, люди. Они вели крылатых рептилий в направлении пришельцев, и их боевая песнь звучала все отчётливее и громче. Антоний и Балкис застыли на месте и не в силах были отвести глаза от драконов и их погонщиков. Но вот трое всадников сбросили вниз какие-то свёртки. Пара мгновений – и свёртки развернулись и превратились в сети. Балкис очнулась от забытья и крикнула:

– Бежим!

Они побежали, взявшись за руки, то и дело спотыкаясь и запинаясь о камни. Балкис мчалась, слушаясь Антония, а он беспорядочно лавировал то вправо, то влево. Они направлялись к западной стене ущелья, но бег их был настолько лихорадочным и непредсказуемым, что две сетки поочерёдно упали на землю, но беглецов не поймали.

Один из всадников прокричал приказ, и двое погонщиков драконов устремились в просвет между беглецами и стеной. Драконы стрелами спикировали вниз.

Балкис выкрикнула:

 
Вы земли, как огня и воды,
Берегитесь – не вышло б беды!
Пусть земля вас к себе не влечёт!
 

Антоний не заставил себя ждать и закончил строфу:

 
Пусть вас ветер наверх унесёт!
 

Драконы в страхе завопили. Порыв ураганного ветра, взметнувшегося от земли, подбросил их ввысь и завертел. Погонщики испуганно закричали, но удержались в сёдлах. «Они, наверное, привязаны к спинам драконов!» – подумала в отчаянии Балкис, а Антоний вновь устремился вперёд и повлёк её за собой. Девушка обернулась, посмотрела через плечо назад и увидела, что двое драконов камнями упали с высоты, но все же сумели замедлить падение, расправив крылья. Выровнявшись, они не сразу устремились следом за Антонием и Балкис, а полетели вперёд, к восточной стене ущелья, развернулись и снова набрали высоту.

– Ложись! – крикнул Антоний, пригнулся и бросился на землю. Балкис послушалась его совета, и прямо над ними пронеслись два чешуйчатых брюха. Всадник что-то выкрикнул и швырнул вниз сеть. Она не успела раскрыться, но упала на спину Антония тяжёлым мешком.

– Любимый! – вскрикнула Балкис. – Тебе больно?

Антоний усмехнулся, встал, отдышался и ответил:

– Бывало и побольнее.

Балкис облегчённо вздохнула, взяла его за руку и только теперь смогла рассмотреть предательскую сеть.

– Смотри-ка, к её краям привязаны куски свинца!

– Поэтому она и раскрывается, когда её швыряют с высоты, – мрачно проговорил Антоний. – Хитро придумано. Но и мы с тобой не дурачки. Бежим! Если нам удастся отыскать пещеру в стене ущелья, они не сумеют нас поймать!

Балкис побежала, обернулась, чтобы посмотреть, где те двое драконов, погонщики которых только что напали на неё и Антония, но те уже летели к восточной стене, как и первая пара. Девушке показалось, что они должны неминуемо врезаться в скалы, но нет – в последнее мгновение крылатые рептилии взмыли ввысь и закружились по спирали. Девушка вспомнила, как Мэтью Мэнтрел что-то ей рассказывал про восходящие воздушные потоки.

– Антоний! – крикнула она. – Нам не нужна пещера! Нам бы только прижаться к стене – и тогда всадники ни за что не доберутся до нас! Драконы лучше парят, чем летают. Им нужен воздух, способный поднять их вверх, а его потоки устремляются от стен к краям ущелья!

— Если так – скорее к стене! – мрачно отозвался Антоний и побежал вперёд, виляя из стороны в сторону, словно преодолевал минное поле. Справа и слева от беглецов на землю падали сети. Одна даже зацепила Антония краем, но все же не накрыла. Девушка и юноша неумолимо приближались к стене, а погонщики драконов, судя по всему, понимали, что там беглецы обретут спасение: они жутко раскричались и пытались спикировать на убегающую добычу.

И вот один из драконов пронёсся прямо над головами беглецов, и его всадник ловко раскрутил сеть. Она полетела вниз быстрее, чем другие, упала и опутала отчаянно вскричавших юношу и девушку. Антоний выхватил клинок, намереваясь разрезать сеть, но погонщик дракона дёрнул за верёвку, и края сети затянулись, как горловина мешка. Балкис и Антоний потеряли равновесие, а дракон взмыл ввысь, унося их за собой. Пленники кричали и прижимались друг к другу. Земля быстро ушла вниз. Сеть немилосердно раскачивалась.

– Какое же заклинание может вызволить нас? – прокричал Антоний.

Балкис изо всех старалась вспомнить что-нибудь подходящее… Да, точно! Было такое стихотворение – она слышала, как его произносил лорд маг!

 
Я помню сад, я помню пруд…
 

Она в страхе умолкла: сеть, вертясь, начала опускаться. Дракон подлетел к стене ущелья, вдоль которого тянулся уступ длиной в сто футов, а выше снова шла скала, испещрённая уступами поменьше, на которых была выстроена целая деревня с загонами для драконов. Сеть с пленниками плавно опускалась на главную площадь деревни. Балкис в полном отчаянии громко пропела:

 
Фиалки там и лилии цветут!
 

Но тут сеть с такой силой ударилась о камень, что у девушки дух перехватило. С последней надеждой она бросила взгляд на Антония, но тот тоже задыхался. Отчаяние и страх охватили Балкис.

И вдруг послышался звук, подобный раскату грома, и скальный уступ дрогнул. Балкис посмотрела вверх и увидела силуэт огромной рептилии, заслонивший солнце. Громадный дракон гнался за своими меньшими собратьями, изрыгая пламя длиной в двадцать футов. Мелкие драконы в страхе разлетались в стороны их погонщики дико кричали. А когда дракон-великан полетал мимо, Антоний увидел, что верхом на нем, между двух треугольных зубцов, сидит человек без седла и поводьев.

– О господи! – в страхе воскликнул Антоний. – Это что ещё за ужас на наши бедные головы?

– Это не ужас! – неожиданно радостно вскричала Балкис. – Это друг! – Она чуть не расплакалась от счастья. – Я знаю этого дракона! Это Стегоман, а верхом на нем – лорд-маг Меровенса, мой наставник!

Стегоман завершил первую атаку, развернулся в воздухе и приготовился ко второму заходу, но и погонщики малых драконов не зевали: они сбили своих «скакунов» в две группы по обе стороны и окружили дракона-великана. Один дерзкий всадник поднял своего дракона выше Стегомана и швырнул сеть, но тут ярко сверкнуло на солнце лезвие меча Мэта, и рассечённая пополам сетка упала и накрыла всадника, летевшего ниже.

Но погонщики драконов вновь завели боевую песнь и повели своих рептилий в атаку на дракона, который столь дерзко вмешался в их охоту за Антонием и Балкис. Девушка уже достаточно долго слушала речь погонщиков и теперь поняла, что они не просто ругаются или подбадривают друг друга выкриками: они отдавали своим крылатым рептилиям приказы и заставляли их повиноваться! Нет, они не дружили с драконами – они управляли ими силой колдовства! Балкис поняла, что означают эти приказы, и предупреждающе вскрикнула – но увы, слишком поздно: отдельные группы погонщиков объединились и пошли в атаку.