Текст книги "Тень Эдгара По"

Тут я вспомнил слова доктора Морана: дескать, Эдгар По не знал, когда оказался в Балтиморе и как это произошло, – заявление, несообразное известным нам подробностям. Приведенный выше разговор с Дюпоном имел место через несколько дней после моего тайного посещения больницы. Я продолжал ходить в читальный зал, у меня хватало дел в городе; перемещаясь по балтиморским улицам, я неизменно чувствовал на себе пристальные взгляды, причем количество соглядатаев неуклонно множилось – по крайней мере таково было мое впечатление. Поначалу я принимал это за навязчивую идею, следствие чувства вины перед Дюпоном за то, что скрываю результаты своих изысканий; или же связывал с мыслями о последнем свидании с Хэтти у ворот ее дома – мысли были тревожные, этой тревогой я объяснял собственную рассеянность и как результат – воображаемую слежку.

Впрочем, один человек точно всегда оказывался там же, где и я, – свободный негр лет сорока. Обернувшись в уличной толпе или выглянув из окна экипажа, я неизменно замечал его поблизости. Негр был коренастый, плотный, с резкими чертами лица. Как правило, отличить свободного негра от раба не составляет труда – свободные негры характеризуются высокомерием во взгляде, а зачастую и шиком в одежде. Правда, этот дешевый шик несравним с истинной элегантностью категории рабов, известных как «черные денди», которых хозяева наряжают под стать себе, чтобы не создавали диссонанса.

Мне мерещился Фантом, преследовавший меня давным-давно, когда я еще не мечтал о встрече с таким человеком, как Дюпон, и не страшился встречи с таким человеком, как Барон Дюпен; память мою терзал остекленелый взгляд Хартвика, похитившего меня из Версаля. Однажды чернокожий соглядатай попался мне на Балтимор-стрит. Я ничуть не удивился, увидев, что этот, по всей вероятности, свободный негр шепчется с Бароном Дюпеном, причем Барон сердечно трясет ему руку.

В тот же вечер Дюпон, растянувшись на диване в гостиной, взялся читать «Лигейю» Эдгара По. Художник фон Данткер несколько часов назад забрал свои кисти и удалился в состоянии крайнего раздражения, ибо Дюпон заявил, что не желает больше, поднимая взгляд над газетой или книгой, видеть напряженное лицо художника – пускай, дескать, фон Данткер сидит позади него, если ему угодно писать портрет. «Не могу же я писать вашу спину», – резонно возразил фон Данткер. Дюпон согласился с доводом и ликвидировал проблему, поместив перед собой зеркало, а фон Данткер взял другое зеркало, большего размера, и поставил его за мольбертом, так, чтобы первое зеркало смотрело в него и возвращало художнику Дюпонов образ не в зеркальном отражении, а в правильном виде. «Оба не в себе, что Дюпон, что фон Данткер», – решил я. Впрочем, фон Данткер, откусывая изрядные куски от странного пирога, жаренного в свином жиру, каковой пирог всегда приносил с собой, продолжал с увлечением писать портрет Дюпона.

Я взял с этажерки «Ирландские мелодии» Томаса Мура. Доктор Картер, ричмондский друг Эдгара По, сообщил местным газетчикам, что именно эту книгу читал По у него в кабинете. Было также известно, что в Ричмонде По декламировал одной молодой леди следующие строки:

 
Пролег мой путь —
И не свернуть —
Сквозь тлен былого пира…[15]15
  Стихотворение Т. Мура «Oft in the stilly night».


[Закрыть]
 

Мысли мои унеслись к милой, дорогой Хэтти.

– Как по-вашему, мосье Дюпон… – вкрадчиво начал я.

Дюпон отвлекся от чтения:

– Да, сударь?

– Как по-вашему, если женщина говорит: «Многое изменилось», – что она имеет в виду – свои чувства, в частности, чувство теплой привязанности, или же некие внешние обстоятельства?

– Вас интересует мое мнение, сударь? – уточнил Дюпон, закрывая книгу.

Я колебался. Я надеялся, Дюпон не усмотрит в вопросе попытку попользоваться его уникальным даром в личных целях, хотя именно это я и собирался сделать.

– А вы как полагаете, мосье Кларк, – продолжал Дюпон, не дождавшись ответа, – о пустяках говорила ваша, гм, знакомая или о серьезных вещах?

Я напряг воображение:

– Что считать пустяками, а что – важными вещами, сударь?

– В этом-то и вопрос, – принялся объяснять Дюпон. – Для человека, который не является прямым реципиентом нежных чувств молодой дамы, ее эмоции относятся к категории пустяков; а вот состояние кровли ее дома, или заем, который она может получить в банке, да и любое видимое изменение прежнего положения дел относятся к категории важных и серьезных вещей. Напротив, для человека, ищущего расположения дамы или уже обретшего таковое, расшифровка ее эмоций будет иметь огромную важность. Что касается худой кровли, она едва ли хоть на минуту взволнует пылкого поклонника. Понимаете, к чему я веду? Ответ на ваш вопрос следующий: значение слов «многое изменилось» варьируется в зависимости от личности адресата.

Совет Дюпона относительно сердечных дел (если это был совет) потряс меня холодным рационализмом; я почел за лучшее закрыть тему.

Вскоре зазвонил дверной колокольчик. Прислуге я дал выходной, а сам успел выйти из гостиной. Дюпон выждал несколько мгновений, захлопнул книгу, со вздохом покинул диван и приблизился к двери. На пороге, напряженно заглядывая в холл, стоял невысокий человек в очках.

– Что вам угодно, сэр? – вежливо спросил он.

– А разве это не вы звонили в колокольчик? – удивился Дюпон. – Полагаю, у меня есть полное право задать тот же вопрос, однако я не задам, ибо ответ меня не интересует.

– В чем дело? – возмутился визитер. – Я Рейнольдс, Генри Рейнольдс. Позвольте мне войти.

Я наблюдал всю сцену из коридора, примыкающего к кухне. Мистер Рейнольдс тем временем пристроил на крючке шляпу и предъявил Дюпону визитную карточку, полученную им утром.

По моему замыслу, Дюпон должен был проявить больше интереса к Рейнольдсу, если ему самому придется впускать его. Я делал ставку на элемент неожиданности, на тщеславие первооткрывателя, на соблазн воспользоваться тем, что свидетель явился собственной персоной, и выудить из него все сведения.

Как же я просчитался! Дюпон, все еще сжимавший в руке книгу, пожелал визитеру доброго вечера и прошел мимо меня вверх по лестнице. Я бросился за ним:

– Что это такое, сударь?

– Мосье Кларк, к вам гость – какой-то мосье Рейнольдс, если не ошибаюсь, – сообщил Дюпон. – Полагаю, джентльмены, вам предпочтительнее говорить с глазу на глаз.

– Но как же… – Я вовремя спохватился и не стал распространять предложение.

– Так посылали за мной или нет? – возвысил голос Рейнольдс. – Меня другие клиенты ждут. Кто из вас мистер Кларк?

Я несмело взял Дюпона за локоть:

– Конечно, следовало все вам рассказать, мосье Дюпон. Это я вызвал Рейнольдса, потому что видел его с Бароном Дюпеном. Рейнольдс был наблюдателем на выборах в сорок девятом году на том самом участке, где нашли Эдгара По. Только Барону он ничего не сказал. Подождите, мосье Дюпон! Пойдемте в гостиную. Я так и знал, что вы откажетесь говорить с Рейнольдсом, вот и позвал его тайно. По-моему, крайне важно расспросить его.

Дюпон не выказал ни малейших признаков интереса.

– От меня-то что вам угодно, мосье Кларк?

– Поприсутствуйте при нашей беседе. Можете ни единого слова не говорить, если не хотите.

Конечно, я надеялся, что заинтригованный Дюпон заговорит, причем одним словом не ограничится; что мне нужно будет только начать диалог, а там вступит прославленный аналитик, не привыкший разбрасываться подробностями.

Дюпон соблаговолил пройти в гостиную.

– Ну, как дела? – с вымученным дружелюбием осведомился плотник, оглядев просторный зал от пола до сводчатого потолка высотой по третий этаж. – Перепланировочку затеяли, да, мистер Кларк? И правильно – особнячок-то надо бы подновить, если позволите, сэр. В этом году, осмелюсь заметить, просто какой-то перепланировочный бум.

– Что-что? – напрягся я, на минуту забыв о профессии моего визитера.

Дюпон уселся в кресле, что стояло в углу подле камина, подпер подбородок ладонью, разместив на щеке свои тонкие длинные пальцы, и принялся, по обыкновению, цокать языком. Вопреки ожиданиям, ситуация не вынудила его говорить – напротив, Дюпон устремил взгляд поверх наших с Рейнольдсом голов, к потолочным балкам. Гримаса, впрочем, у него была такая, словно он присутствовал на театральном представлении.

– Перепланировка мне не нужна, – сказал я.

– Как не нужна? Зачем же вы меня вызывали, джентльмены?

Рейнольдс нахмурился, подумал и взял в рот порцию жевательного табаку, как бы говоря: ну, раз перепланировки не будет, хоть табачку пожую.

– Видите ли, мистер Рейнольдс, вообще-то я хотел… – Во рту вдруг пересохло, слова звучали неуверенно.

– Если вы, джентльмены, оторвали меня от дел для собственного развлечения… – распаляясь, заговорил Рейнольдс.

– Ни в коем случае! Нам нужна информация, – воскликнул я. Мизансцена показалась мне удачным началом. Губы Дюпона дрогнули. «Сейчас будет задавать вопросы», – подумал я. Но Дюпон только зевнул и поменял положение скрещенных ног.

Рейнольдс, впрочем, не слушал.

– Так вот, джентльмены, чтоб вы знали: я время терять не люблю. От меня, к вашему сведению, зависит будущий облик Балтимора. Я участвовал в возведении публичной библиотеки и Мэрилендского института; я руководил строительством первого в городе здания со стальным каркасом – там теперь издательство «Сан».

Я предпринял попытку вернуться к главному предмету.

– Мистер Рейнольдс, вы были наблюдателем во время выборов 1849 года на участке, расположенном в закусочной «У Райана». Я прав?

Дюпонов взгляд в никуда стал более пристальным. Порой кошка сворачивается клубком вроде бы с целью как следует поспать, но забывает закрыть глаза. Именно такое выражение лица было у Дюпона.

– Как я уже сказал, – зачастил я, – нужная мне информация касается вечера того дня, я говорю о дне выборов в четвертом избирательном участке, когда в закусочной был найден джентльмен по фамилии По…

– Ах вот оно что! – перебил Рейнольдс. – Вы заодно с этим типом, Бароном, или как там его, который мне проходу не дает, письмами да записками забрасывает! Я прав?

– Прошу вас, мистер Рейнольдс…

– Который все про какого-то По выспрашивает! Дался вам всем этот По!

– Вот видите, – философски заметил Дюпон в мой адрес, – мосье Рейнольдс тоже считает, что кончина хоть сколько-нибудь замечательной персоны остается в тени личностных качеств этой персоны, что ведет к расширению и углублению лакун в сознании публики, а также к дальнейшим недоразумениям. Браво, Рейнольдс.

Этой замысловатой фразой Дюпон добился только одного – сбил нашего гостя с мысли.

Рейнольдс погрозил пальцем сначала мне, затем Дюпону, точно великий аналитик заслуженно подвергался процедуре допроса.

– А теперь слушайте внимательно, джентльмены! – Капли слюны, черной от табачной жвачки, разлетались по комнате – казалось, Рейнольдс брызжет ядом. – Слушайте и запоминайте! Мне плевать, барон тот, другой тип, или не барон; также мне плевать, если вы окажетесь лордами или королями. У меня нет для него сведений – зато полно заказов! И вам я тоже ничего не скажу, понятно? Короче, ваши высочества, никогда больше не беспокойте меня, а не то я обращусь в полицию.

За завтраком я получил записку от Дюпона: мол, в полдень вы, мосье Кларк, найдете меня в библиотеке. Накануне вечером Дюпон ни слова не сказал. К моему удивлению, тот факт, что я видел Барона Дюпена, он счел более важным, чем тайное приглашение в «Глен-Элизу» плотника Рейнольдса.

– Итак, – начал Дюпон, едва я переступил порог библиотеки, – вы следили за Бароном Дюпеном.

Я слово в слово пересказал диалог Барона и Рейнольдса, а также дал полный отчет об увиденном на кладбище и в больнице, всячески оправдывая себя за то, что оставил Рейнольдсу визитку.

– Поймите, сударь, По, умирая, многократно повторил фамилию Рейнольдс. А Генри Рейнольдс был наблюдателем на выборах в том самом участке, где обнаружили бесчувственного По! Неужели вы не усматриваете роковой связи между этими обстоятельствами? Неужели полагаете, что такое совпадение можно проигнорировать?

– Во-первых, это, как вы совершенно правильно изволили выразиться, совпадение, а во-вторых, игра случая.

Совпадение! Игра случая! Сначала Эдгар По на смертном одре призывает Рейнольдса, потом некто Генри Рейнольдс обнаруживается в том самом районе, где был найден По. Впрочем, читатель, верно, уже понял – Дюпон был очень убедителен, даже когда ограничивался одной-двумя фразами. Если бы он вдруг заявил, будто соборы Балтимора имеют мало отношения к балтиморским католикам, и то слушатель нашел бы достаточно причин согласиться.

Я предложил пройтись. Дюпон оказался не против. Я надеялся, пешая прогулка заставит Дюпона с бо́льшим вниманием отнестись к моим предположениям. Ход расследования очень меня беспокоил, и не только из-за отказа Дюпона считаться с Рейнольдсом (а ведь Барон с ним считался!); нет, я был уверен, что мы, замкнутые на собственных домыслах, сами себя изолировавшие от улик, упускаем и многие другие факты – например, вероятность поездки По из Балтимора в Филадельфию и пребывание в этом городе незадолго до смерти. Об этом-то событии я и заговорил с Дюпоном.

– По не доехал до Филадельфии, – отрезал великий аналитик.

– Вы хотите сказать, По не был в Филадельфии за несколько дней до появления в закусочной «У Райана»? – переспросил я, изумленный не столько самим заявлением, сколько уверенным тоном своего товарища. – Вот так сенсация в глазах газетчиков!

– В их глазах, дражайший мосье Кларк, практически каждое событие является сенсацией, ибо они падки на сенсации и пребывают в счастливой, но ничем не обоснованной уверенности, будто им по силам отыскать любые улики. Они всему удивляются – в то время как удивляться не следует ничему. Запомните, друг мой: учитывайте, если вам угодно, сказанное единожды, но почерпнутое из четырех источников – ни в коем случае, поскольку повторение всегда бездумно.

– Но откуда у вас такая уверенность? Ведь, кроме того факта, что Эдгар По приходил к сгоревшему дому доктора Брукса, нам ничего не известно о его времяпрепровождении в Балтиморе. След По вновь появляется лишь через пять дней – в закусочной. Может, за эти пять дней По съездил на поезде в Филадельфию. А если так и было, имеем ли мы право игнорировать вероятность того, что ключи к пониманию дальнейших событий надо искать именно в Филадельфии?

– Давайте-ка на этом пункте остановимся подробнее и потом уж не будем к нему возвращаться. Полагаю, вы помните, зачем мосье По собирался в Филадельфию?

Разумеется, я прекрасно это помнил и не преминул повторить вслух. Эдгар По получил предложение отредактировать томик стихов некой миссис Маргарет Сент-Леон Лауд, за что богатым супругом миссис Лауд ему была обещана сумма в сто долларов. Газеты сообщали, что По ухватился за это крайне выгодное предложение, когда мистер Лауд, процветающий владелец фабрики по изготовлению клавишных инструментов, был по делам в Ричмонде. По даже просил Мамочку Клемм писать ему в Филадельфию, но адресовать письма на весьма странное имя – Э.С.Т. Грэй, эсквайр. «Надеюсь, нашим бедам скоро придет конец», – добавил По в письме к дорогой Мамочке.

– Сто долларов были бы для По внушительной суммой, действительно улучшившей его положение, ибо он нуждался, да и вопрос финансирования нового журнала оставался открытым, – сказал я. – Целых сто долларов за редактуру небольшого поэтического сборника! И работа для него не новая, По в разное время редактировал, если не ошибаюсь, пять журналов, а денег едва хватало, чтобы прокормиться. Опусы этой миссис Лауд он мог довести до ума, как говорится, не приходя в сознание. Но как, мосье Дюпон, нам определить даты визита По в Филадельфию? Вы не можете отрицать, что По там был, без каких-либо улик, подтверждающих обратное!

– Определить можно посредством мадам Лауд.

Я нахмурился:

– Боюсь, от нее проку не много. Я отправил этой женщине несколько писем, и ни одно из них она не удостоила ответом.

– Вы меня неправильно поняли, мосье Кларк. Я не собираюсь писать к мадам Лауд. Прошу вас учесть ее статус. Мадам Лауд претендует на звание поэтессы и является женой процветающего бизнесмена; в это время года бесполезно искать ее в Филадельфии – она наверняка отдыхает либо на загородной вилле, либо на морском курорте. И вообще, не стоит докучать замужней даме, когда можно узнать о ней иным способом.

И Дюпон извлек из внутреннего кармана тоненькую, хотя и весьма элегантную книжицу, на обложке которой было написано: «Придорожные цветы. Собрание стихотворений миссис М. Сент-Леон Лауд, издательство “Тикнор, Рид и Филдс”».

– Что это, сударь?

– Полагаю, тот самый сборник стихов, отредактировать который согласился мосье По. Сборник все же увидел свет, но, хвала Господу, кажется, свет не заметил его.

Я открыл первую страницу. Право, не знаю, стоит ли публиковать здесь список стихотворений, представший моему взору. Пожалуй, все же рискну вызвать осуждение читателя. Итак: «Внемли моей мольбе», «Подруге по случаю рождения сына», «Умирающий бизон», «Помолимся вдвоем», «Да, это я – подъемли взор без страха», «Разлука с другом», «Посещение памятника», «Первый летний день» (за которым вполне предсказуемо шел «Последний летний день»). Содержание занимало несколько страниц. Дюпон, по его словам, заказал сборник у балтиморского книготорговца.

– Теперь нам известно, что мосье По не ездил в Филадельфию с целью редактировать стихи мадам Лауд, – подытожил Дюпон.

– Все равно не вижу причин для подобной уверенности.

– А вы напрягите зрение. Никто, мосье Кларк, не редактировал этих стихов, что ясно уже из их количества в настоящем сборнике. А если какой-нибудь литератор – да простит его Господь – все же взялся, то был он отнюдь не поэт, с юности придерживающийся принципов лаконичности и максимальной точности при выборе слов. Согласитесь, именно с этой стороны мы знаем мосье Эдгара По.

Пожалуй, тут Дюпон был прав. Теперь я убедился – он не зря столько времени провел над произведениями моего кумира.

И все же я не мог полностью принять его доводы.

– Мосье Дюпон, а что, если Эдгар По отправился в Филадельфию, начал процесс редактирования стихов миссис Лауд, а потом у них что-то не заладилось – например, он раскритиковал ее творчество, – и пришлось ему вернуться в Балтимор, не доведя дело до конца?

– Вопрос умного человека, мосье Кларк; умного, хотя и ненаблюдательного. Вполне возможно, что По прибыл в дом Лаудов с целью выполнить свои обязательства по договору, но стороны не сошлись в цене или иных условиях. Если даже и так, мы должны на краткий миг принять во внимание эту вероятность лишь для того, чтобы отбросить ее.

– Но почему, сударь?

– Повнимательнее прочтите оглавление. Уверен, на этот раз вы сами поймете, на чем остановиться.

К тому времени мы успели усесться за столик в ресторане. Дюпон подался ко мне и стал следить за моим пальцем, скользившим по строчкам содержания «Придорожных цветов».

– Вы делаете успехи, мосье Кларк. Вас не затруднит прочесть вот этот опус?

Стихотворение называлось «Удел незнакомца» и начиналось так:

 
Вкруг ложа смертного его
Сгрудились, ждут, чтоб взор погас.
И нет меж ними никого,
Кто скрасил бы последний час.
 
 
О, как же страшно уходить
Из равнодушия – во мрак!
Сочувствия не находить
У провожающих никак!
 

– Святые небеса! Да ведь миссис Лауд описала сцену в колледжской больнице, где умирал Эдгар По!

– Возможно, это плод романтического воображения. Читайте дальше. Вы очень недурно декламируете – этак, знаете, с подъемом, вдохновенно.

– Благодарю вас, сударь.

Третья строфа описывала последние минуты на грешной земле, где пылающий лоб несчастного не дождался «касанья милых, чистых уст». Затем шла непосредственно кончина:

 
Так умер он – вдали от тех,
Что укорить могли б злой рок.
Чужая длань коснулась век,
Прах без надгробья в землю лег.
 
 
Его могила – средь дерев,
Среди зловещих их теней.
Чужие, ритуал презрев,
Примяли спешно дерн на ней.
 
 
Ничей сочувствующий глаз
Не оросил святой земли —
О нем забыли в тот же час,
Как от могилы прочь пошли.
 

– «Прах без надгробья в землю лег», «примяли спешно дерн», «не оросил святой земли»… Скомканные, недостойные похороны… «Ритуал презрев»… Без сомнения, речь идет о похоронах Эдгара По на Вестминстерском кладбище! То же самое видел и я!

– Как мы и предполагали, мадам Лауд, не будучи стеснена в средствах, свободно перемещается по стране; об этом же говорят и другие ее опусы. Так что смело делаем вывод: поэтесса посещала Балтимор в последние два года, вероятно, вскоре после смерти По. Ее интерес к обстоятельствам смерти и похорон человека, встреча с которым была назначена незадолго до этой самой смерти, вполне понятен, а впечатление от похорон – столь сходное с вашим, мосье Кларк, собственным впечатлением – мадам Лауд составила, посетив могилу По, а возможно, и побеседовав с кладбищенским сторожем или могильщиком. Не исключено, что она говорила и с доктором в больнице.

– Поразительно, – выдохнул я.

– Внимательное чтение способно привести к целому ряду выводов. Например, мосье Кларк, мы можем убедиться, что мадам Лауд вполне разделяет ваше мнение о родственниках мосье По, не почтивших его память должным образом. В стихотворении нет каких-то особых сведений об окружении По или его последних днях. Нам известно, что мадам Лауд узнала о смерти мосье По не из первых рук, что не была посвящена в его планы, подобно близким людям, с которыми мосье По расставался, как он считал, ненадолго. Обратите внимание на заголовок: «Удел незнакомца» – он говорит сам за себя. Теперь вы убедились, что мосье По не встречался с мадам Лауд, как планировал? Это стихотворение, мосье Кларк, станет нашим первым вещественным доказательством того, что мосье По так и не доехал до Филадельфии.

– Первым доказательством, мосье Дюпон?

– Именно.

– А зачем Эдгар По просил тещу писать ему на это странное имя – Э.С.Т. Грэй?

– Это возможно, станет вторым нашим доказательством, – с неохотой отвечал Дюпон, желавший, кажется, закрыть тему.

Дюпон стал чаще выходить на прогулки. Сеансы позирования больше его не связывали – после ряда ссор с фон Данткером и громкого возмущения последнего нелепыми требованиями Дюпона, художник счел за лучшее закончить портрет по памяти. Не желая больше терпеть беспокойство от фон Данткера, я сообщил письмом, что оплачу его труд. Ответ художника оказался неожиданным – труд оплатить взялась третья сторона, причем нынче же. Поскольку это ни с чем не сообразовывалось, я поспешил к фон Данткеру в студию и чуть не столкнулся с выходящим оттуда Бароном Дюпеном. Барон приподнял в мой адрес шляпу и осклабился.

Я сразу все рассказал Дюпону. Тот лишь посмеялся над моим предположением, что фон Данткер – шпион Барона.

– Мосье Дюпон, этот, с позволения сказать, художник мог слышать каждое наше с вами слово! Да что там мог – он и слышал! Он только делал вид, что увлечен рисованием, а сам подслушивал!

– Этот простак фон Данткер? Подслушивал? Не смешите меня!

Других комментариев я от Дюпона не добился.

Дюпон, поставив себе задачу «проникнуться духом Балтимора», практиковал продолжительные медленные прогулки вроде парижских. Обычно я прогуливался с ним, поскольку ждать его дома было невыносимо, – я хорошо помнил, как однажды не выдержал такого ожидания. Как правило, мы выходили вечером. Подобно литературному компаньону К. Огюста Дюпена, я мог бы сказать, что «в мелькающих огнях и тенях большого города» мы добывали «ту неисчерпаемую пищу для умственных восторгов, которую дарит тихое созерцание»[16]16
  Рассказ «Убийство на улице Морг». Перевод Р. Гальпериной.


[Закрыть]. Впрочем, следует сделать поправку на «мелькающие огни». Читатель уже имел случай убедиться, что в отличие от Парижа ночной Балтимор весьма труден для визуального восприятия.

Помню, как-то в темноте я нечаянно толкнул одного весьма странно одетого пешехода. Я с учтивостью извинился и лишь тогда поднял взгляд. На незнакомце было черное пальто старомодного покроя. Выражение его лица не отпускало меня до рассвета – он посмотрел свысока и зашагал прочь без единого слова.

Дюпон, впрочем, мало значения придавал отсутствию фонарей.

«При дневном свете я вижу, – говорил он, – а ночью проницаю суть».

Поистине, это был человек-сова; ночью он добывал себе пищу для ума.

Дважды во время ночных прогулок, в том числе когда я толкнул загадочного незнакомца, мы видели Барона Клода Дюпена и Бонжур. Шансы двух соперничающих сторон скрестить пути по одной только воле случая смехотворны в таком городе, как Балтимор, – большом, растущем, насчитывающем сто пятьдесят с лишним тысяч жителей. Вероятно, скрещению наших путей способствовал магнетизм общей цели. А может, Барон нарочно отклонился от курса, чтобы поглумиться над нами. Внешность его изменилась, особенно лицо и выражение глаз – не оттого ли, что Барон пополнел? Или, наоборот, похудел?

Барон находил удовольствие в демонстрировании «изрядного матерьяльца», собранного им о последних днях По.

– Ах, что за трость! – воскликнул он однажды. – Полагаю, это последний крик моды?

– Малакка, – не без гордости отвечал я.

– Малакка? Такая же была у Эдгара По. Да-да, друзья мои, все, что вы обнаружили, известно и нам. Например, мы знаем, почему По взял этот странный псевдоним – Э.С.Т. Грэй. И почему был в одежде не по размеру. Вы, верно, читали в газетах, что одежду сменили для маскировки? Это правда, только костюмчик-то мосье По не сам выбирал…

Обыкновенно Барон обрывал фразу на полуслове или подмигивал Бонжур. Она смотрела на нас с Дюпоном и никогда не проявляла глумливой учтивости, даром что муж ее подавал тут пример. Похихикав сам с собой, Барон говорил что-нибудь вроде:

– Впереди у нас, друзья мои, множество сенсационных открытий! Мы добудем пропуск к славе!

Бахвальство было одной из его слабостей.

– Дражайший братец Дюпон, – приветствовал как-то Барон моего товарища (мы вышли размяться после завтрака). – Что за удовольствие видеть вас в добром здравии! – И Барон с энтузиазмом стал трясти руку Дюпона. – Надеюсь, ваше путешествие обратно в Париж пройдет без эксцессов. Мы движемся семимильными шагами; скоро балтиморская задачка будет решена.

Дюпон не опустился до дерзости.

– Я прекрасно провел время в Балтиморе, мосье Дюпен.

– Балтимор – дивный город, – закивал Барон и добавил громким шепотом: – Куда ни глянь – красотку увидишь. Ни один город не может похвастать таким количеством прелестных женщин.

Тон этого комментария меня покоробил. В тот раз Бонжур не сопровождала своего супруга, а жаль!

Когда Барон откланялся, Дюпон вдруг положил мне на плечо свою тяжелую руку и некоторое время стоял так, не говоря ни слова. Мне сделалось жутковато.

– Какова степень вашей готовности, мосье Кларк? – полушепотом спросил Дюпон.

– Что вы имеете в виду?

– Каждый новый день приближает вас к ядру истины.

– Сударь, единственное мое желание – по мере способностей содействовать вам в расследовании, – отвечал я.

На самом деле я отнюдь не чувствовал, что приближаюсь к какому бы то ни было ядру – напротив, я полагал себя находящимся на периферии занятий Дюпона и планов, а уж если применять термин «ядро», мы, по моему мнению, не проникли и за первую из многочисленных оболочек.

Дюпон скорбно покачал головой, как бы отметая всякую надежду на понимание с моей стороны.

– Занимайтесь расследованием и дальше, мосье Кларк, если это не противоречит вашим желаниям.

Я опешил от такого напутствия и попросил пояснений.

– Ваши занятия помогают узнать, какие приемы задействует Барон, – последовал ответ. – Как, например, в случае с мосье Рейнольдсом.

– Но вы же сами осуждали меня за Рейнольдса!

– Верно, мосье Кларк, я не выразил восторга. Ваш контакт с Рейнольдсом был совершенно бесполезен для расследования. Однако, как я уже говорил, необходимо отсечь все бесполезное, чтобы осталось только нужное; а прежде чем отсечь, необходимо убедиться в бесполезности.

Я не понял, к чему, по мнению Дюпона, должен был быть готов. И все же версия у меня наличествовала. Не вызывало сомнений, что слежка за Бароном предполагает известную степень риска.

Впрочем, это не все. Дюпон также имел в виду мою готовность вернуться к прежней жизни, когда расследование будет закончено. Знай я, что меня ждет, быть может, я отправил бы Дюпона в Париж ближайшим рейсом, а сам отшельничал бы в милой «Глен-Элизе»? Вот какой вопрос не дает мне покоя.